– Антон, молодец, что не подписал! С чувством глубокого неудовлетворения мы отказались сию бумаженцию подписывать.
Иван Иванович покраснел от злости:
– Ах, так? Продолжаете ёрничать над системой?
– Хотите услышать анекдот? – спросил Андрей.
– Так, еще антисоветские анекдоты будешь мне в КГБ рассказывать?
Андрей пожал плечами:
– Могу и не рассказывать… А чего мне бояться? Хуже не будет.
– Именно – хуже не будет, а лучше не станет! Ну, давай рассказывай, я магнитофон включу, запишу твои слова.
Вася попытался остановить друга:
– Андрей, может, прекратишь…
– Нет! – жестко ответил Андрей.
Через минуты три, когда Иван Иванович включил небольшой магнитофон, Андрей с улыбкой стал рассказывать анекдот:
– Итак, встречаются оптимист и пессимист. Пессимист говорит: "Будет еще хуже", а оптимист ему отвечает: "Хуже уже не будет".
– Очень хорошо, – обрадовался Иван Иванович, потирая руки, – еще можете антисоветские анекдоты рассказать?
– Могу… Записывайте. Звонит одна подруга другой и говорит: "Включи немедленно телевизор". "Зачем?" – спрашивает ее подруга. "Красную икру по телевизору показывают".
Вася засмеялся, а Антон покачал головой.
– Еще… – продолжал Андрей. – Отличие антикоммуниста от коммуниста. Коммунист прочитал книгу Карла Маркса, а антикоммунист ее понял.
– Отлично, господин шпион и антикоммунист! – похвалил Андрея радостный Иван Иванович, потирая руки. – Магнитофон всё записывает.
– Как и все телефонные разговоры наших горожан, – добавил Андрей. – Еще слушайте.
Один задает вопрос другому: "Знаешь фирменное чувство советского человека?" "Чувство вкуса?" "Нет". "Чувство воспоминания?" "Ну, ближе, но не то… Чувство глубокого удовлетворения".
Вася громко засмеялся, а Антон спросил Андрея:
– Ты чего болтаешь? Не понимаешь, где находишься?
– Понимаю, но терять мне нечего... – храбро ответил Андрей. – Еще… Анекдот о чудесах советской страны. В стране официальной безработицы вроде нет, никто не работает, но план выполняется. План выполняется, но купить нечего. Купить нечего, но всюду очереди. Всюду очереди, но у всех всё вроде есть. У всех все есть, но все недовольны. Все недовольны, но голосуют "за".
Иван Иванович кивнул, не поняв иронии Андрея:
– Конечно, настоящие советские люди всегда голосуют "за".
– Добавьте при этом, что голосуют "за" безоговорочно на безальтернативных выборах.
– Как это?
– Альтернативы нет. Дают лишь один выборный бюллетень с одной лишь фамилией, предлагая опустить его в выборную урну.
– Именно так! А чего еще надо? – удивился Иван Иванович.
– Если проводятся выборы, то надо что-то выбирать из чего-то! Чтобы был бы выбор!
Того или другого кандидата, – объяснил Андрей, хотя и не надеялся на понимание офицера.
– А выбор ведь есть, – сообщил Иван Иванович. – Вы выбираете предложенного кандидата или нет.
– Пожалуй… Так и знал, что не поймете меня.
Иван Иванович насупился:
– Да! Таких антисоветчиков никогда не понимал и не пойму.
– Вы против свободы слова?
– Нет! Я за свободу! И за Конституцию! Наша советская Конституция гарантирует свободу слова.
– И тем, кто это слово скажет? – спросил Андрей, скептически поглядывая на Ивана Ивановича.
Иван Иванович помолчал минуту, потом удивил всех друзей откровенной и чересчур циничной фразой:
– Свобода слова – это осознанная необходимость помалкивать.
Андрей заметил, горько усмехаясь:
– Очень цинично!
– Знаете, свое мнение попрошу оставить при себе, – сухо сказал Иван Иванович.
– И всегда надо помалкивать? – спросил Вася.
– Всегда!
После короткой паузы Иван Иванович спросил Андрея:
– Ваши антисоветские анекдоты закончились?
– Нет, еще хотите услышать?
– Да!
– Это я могу, – оживился Андрей. – Слушайте… Знаете, что такое дефицит с коммунистической точки зрения?
– Ну?
– Объективная реальность, которую совки не ощущают.
Иван Иванович неопределенно пожал плечами:
– Не смешно. И грубо.
– Еще послушайте… Вашего КГБ при коммунизме не будет.
– Да ну? – усмехнулся Иван Иванович.
– Да! При коммунизме, если когда-нибудь он наступит, в чем я очень сомневаюсь, свободные сознательные граждане сами будут организованно с чувством глубокого удовлетворения допрашивать друг друга, ища шпионов и несогласных с режимом диссидентов, арестовывать и сажать друг друга. Почему без вашей конторы? А в целях экономии. Ведь ваш этот Брежнев читал по бумажке: "Экономика должна быть экономной".
Иван Иванович покраснел от злости, хотел выругаться, но в последний момент вспомнил, что он записывает ответы Андрея, и с трудом сдержался.
А Андрей продолжал, усмехаясь:
– Анекдот про Брежнева. Его спрашивают: "Как вы организуете плановое снабжение вашей громадной страны?" "А всё в Москву везем, – отвечает он, – а оттуда все всё тащат".
Последний анекдот крайне раздражил Ивана Ивановича, он прекратил магнитофонную запись, нервно постучал пальцами по столу.
– Достаточно! – произнес очень сухо Иван Иванович. – Слушайте, одного только не пойму: почему у нас такой откровенный разговор?
– А мы в нашем времени все откровенны! Все говорим, что думаем. Во всяком случае так поступает в нашем времени большинство. Не боимся.
– Да неужели не боитесь? – удивился Иван Иванович.
– Не боимся! Вам правда не нужна?
– А кто сказал, что анекдоты – это правда жизни? – засомневался Иван Иванович.
– Именно – правда, жизни, это народное творчество, – ответил Андрей. – Не нравится правда? Конечно, не та газета "Правда", которой народ пользуется вместо туалетной бумаги.
Иван Иванович поморщился, услышав слова Андрея, и после короткой паузы задумчиво произнес, обращаясь только к Андрею:
– Слушайте… Сам удивляюсь, что такой откровенный разговор получается. Вы говорили о правде?
– Да!
– Правда… Разве народные анекдотики, эти скабрезные пошлые истории, выдуманные подлыми врагами нашей родины, есть настоящая правда?!.. Это вам кажется правдой? Под правдой люди понимают порой совершенно разное.
Андрей воскликнул:
– Правда только одна!
– А вот и нет! – спорил Иван Иванович. – Неправда ваша! То, что вам, врагам нашего социалистического образа жизни, кажется правдой, вовсе ею не является. Она, ваша буржуазная правда, для нас не настоящая правда.
Тут Антон подскочил, не выдержав:
– Что слышу я? Я, житель города Ижорска, который здесь родился и вырос? Я ведь свой, зуб даю!…
– Попрошу не перебивать! И сядьте!
– Но я тоже за правду! – воскликнул Антон.
– Сядьте! И перебивать! – прикрикнул на него Иван Иванович.
Антон сел, качая головой.
– Пока сидите тут, потом посидите в другом месте… Итак, правда бывает разной.
Ваша буржуазная так называемая искаженная версия, называемая почему-то правдой, и наша социалистическая настоящая правда.
– Гм, абракадабра… – пробормотал Вася.
– Правда – это то, что хотите вы услышать! Правда – это то, что хотят внушить разные умелые политологи в умы населения, а не то, что есть на самом деле!
Реальность порой может показаться вовсе нереальной, если ее умело интерпретировать. Правду можно искажать, выдавая за нее ложь, всякую несуразицу. И крупинки правды могут потонуть в потоке лжи. Буржуазной лжи, которая льется неиссякаемым потоком на советских людей.
– Бред…Вялая полуправда газет "Правда" и "Труд" вовсе не настоящая, – тихо произнес Андрей.
Иван Иванович заметил:
– Надо стараться быть оптимистом! А вы пессимист.
Андрей не оставил реплику офицера КГБ без ответа:
– Скорее я пессимист, ощущающий жизнь не как безысходность, а как безыллюзорность.
– Что-то новое, – поморщился Иван Иванович.
– Философский пессимизм, если так можно выразиться.
– Достаточно разговоров, – вздыхая, холодно подытожил Иван Иванович, после чего нажал на кнопку вызова.
В кабинет быстро вошли трое человек в штатском. Они подошли к столу и остановились, ожидая приказа начальника.
– Можете их забирать! – распорядился Иван Иванович, даже не смотря больше на троих друзей.
– Пройдемте, – сказал один из вошедших в штатском друзьям.
– А куда?
– Мы покажем…
Глава 13
Неудавшийся побег
Николя спал, лежа на сене. Во сне ему приснилась милая Настенька; она улыбалась и звала его к себе. Он тоже улыбался, протягивал руки, чтобы обнять свою жену. А Тимофей лежал напротив и храпел, в последнее время он не видел снов, просто спал, как убитый. Вот уже два дня, как их держали запертыми в сарае, не выпуская никуда, даже на допросы больше не вызывали. Они большую часть суток спали, а, просыпаясь, беседовали, вспоминая былое время, последний бой с красными.
Николя во сне видел Настеньку на балу, она вальсировала с ним, улыбаясь.
Танцующие пары на миг остановились, освобождая место для Николя и Настеньки и одновременно любуясь их танцем – так уж всем нравилось, как танцует эта супружеская пара.
– Николя, – прошептала Настенька, – все на нас смотрят…
– Что ж, c’ est bien, – ответил так же шепотом Николя, не отрывая влюбленного взгляда от жены. – je vous aime.
Я тоже вас люблю, chere amie, – шептала Настенька.
Рядом слышались восторженные голоса:
– Они великолепны!
– Charmante soiree! Прекрасная пара!
– Qui, qui! Сharmante enfant Настенька!
– Право, очаровательная пара!
Музыканты закончили играть вальс, но Николя и Настенька замерли, не двигаясь, и смотря зачарованно друг на друга. Так прошла минута, наконец, музыканты решили заиграть новый вальс Штрауса, а Николя с Настенькой, сияя, пустились с неописуемым удовольствием вальсировать.
… Потом Николя видел во сне конную прогулку с Настенькой. Она очень любила скакать в лесу на коне, а он всегда сопровождал ее на прогулке. Николя вообще больше нравилась охота, а конные прогулки он не очень любил. Но Настенька наотрез отказывалась идти вместе с мужем на охоту, говоря, что нечего убивать живых тварей, что это только барское баловство и ничего более. Николя вспоминал, как он принес с охоты несколько убитых селезней, показал их с гордым видом Настеньке, а она резко отстранилась от него, нахмурилась, ничего не говоря. Николя тогда вздохнул, приказать слугам отнести селезней на кухню и больше никогда не звал Настеньку на охоту, никогда больше не показывал ей охотничьих трофеев.
Так счастливо они прожили год, после чего наступил кошмарный и кровавый 1917 год, который испугал не только Николя и графа Воронцова, но и весь высший свет. Граф Воронцов, узнав об октябрьском перевороте, сказал печально сыну наедине, чтобы его слов не услышала Настенька:
– Mon dieu, finisse…
– Почему, papa?
– А потому, сынок… Прежней России не будет! Сейчас голоштанники, батраки и воры пришли к власти! Они в Петербурге и Москве.
Николя вспыхнул:
– Надо бороться!
Услышав ответ Николя, граф Воронцов вздохнул, по-отечески погладил сына по голове, грустно говоря:
– Сила быдла в его большинстве, Николя.
– Но у нас есть армия, знания, деньги…
– Тем не менее, Николя, entre nous soit dit, это конец… Конец той былой великой России!
– Надо бороться! – упорствовал Николя.
– Вот ты молод, Николя, ты и борись, ежели сможешь!
– Смогу! – порывисто ответил Николя, сверкнув глазами.
– Борись, скоро они появятся в наших краях… А я уж стар…
Теперь Николя, будучи в плену, оценил пророческие слова отца, и он повторил во сне его слова: "сила быдла в его большинстве".
Тимофей проснулся, услышал слова Николя:
– Ваше благородие, проснулись?
Николя приоткрыл глаза, зевнул и ответил фельдфебелю:
– Только что… Видел во сне своего отца.
Тимофей вздохнул, говоря с тоской:
– Да-а, ваше благородие, теперь мы лишь вспоминать можем старые времена. Ностальгировать!
– Одной ностальгией России не поможешь, – парировал Николя, грустнея.
– Что ж, вы правы-с, как всегда, ваше благородие.
– Одна ностальгия делу не поможет!
– Господь нам поможет! – бодрился Тимофей, пытаясь улыбнуться, и казаться веселей, но удалось это ему весьма плохо. – А помните вы поручика Михайлова?
– Да, он меня спас в последнем бою.
Тимофей кивнул:
– Точно, ваше благородие. Ведь его убили! А что стало с полковником?
Николя неопределенно пожал плечами:
– Сие лишь господь ведает, что стало с полковником… Он куда-то исчез, когда я стоял вместе с тобой рядом, помнишь?
– Ну, ваше благородие, как того мне не помнить? Жалко их.
– Увы! И нас скоро убьют. Но выбраться отсюда надо.
Тимофей удивился:
– Слушайте, ваше благородие, как мы можем выбраться? Что мы можем сделать в плену? Даже руки у нас связаны.
– А я как раз их пытаюсь развязать.
С этими словами Николя стал вертеться, желая очутиться рядом с гвоздем, торчащим возле каменной стены.
– Что вы делаете, ваше благородие?
– Видишь гвоздь у стены? – Николя кивком головы показал Тимофею гвоздь, привлекший его внимание.
– Ну-с…
– Вот этот гвоздь может спасти нас.
Николя, пыхтя и ворочаясь на сене, смог приблизиться к гвоздю, после чего протянул связанные руки к нему. Прошло минуты три и Николя смог развязать веревочный узел, освободиться от веревок.
Тимофей засиял от радости:
– Ваше благородие! Вы молодец!
– Потише ты говори, а то не ровен час, нагрянут красные.
Николя развязал руки фельдфебелю, оба радостно вздохнули.
– Теперь что делать? – спросил Тимофей.
– А теперь… – Николя встал, прошелся по сараю, повертел руками, подошел к окну. – Пока ты давай поверти руками, столько времени они были без движения.
– Повертеть поверчу, но что…
– Помолчи! – приказал Николя, видя подходящего к сараю красноармейца.
Тимофей замолчал, а Николя замер, наблюдая за красноармейцем. У Николя созрел план побега. Наклонившись к фельдфебелю, он шепотом рассказал свой план.
– Не выйдет, – прошептал Тимофей.
Николя рассерженно погрозил Тимофею кулаком, после чего подошел к двери, лег на спину и очень громко заорал:
– Эй, красные! Ведите меня к комиссару! Признаться хочу!
А Тимофей тем временем встал рядом с дверью.
Через минуту дверь распахнулась и в сарай вошел красноармеец с винтовкой.
Посмотрев на лежащего Николя, красноармеец грубо спросил его:
– Ну, ты, буржуй, чего орешь?
– Признание хочу сделать комиссару.
– Ах, забоялся, значит? – Красноармеец засмеялся, наклонился к Николя.
Тимофей сделал шаг в сторону красноармейца, соединил оба кулака вместе и нанес ими удар по задней стороне шее красноармейца. Красноармеец упал без единого выкрика, бросив винтовку на сено. Тимофей вытащил штык из винтовки и нанес им удар в шею красноармейцу.
Николя сразу взял винтовку в руки.
– Штык оставь себе, – приказал он Тимофею.
– Зачем мне штык, когда у этого красноармейца еще и пистолет имеется? Вот в кармане.
Вооружившись, они стали глядеть в окно, чтобы узнать, где находятся красноармейцы.
– Ваше благородие, их рядом не видно, – тихо произнес Тимофей, – думаю, они поодаль стоят… Убьют они нас!
– Так и так все равно убьют, – ответил Николя. – Смерть хороша в бою!
Убедившись, что вблизи сарая красноармейцев нет, Николя подошел к двери и слегка приоткрыл ее. Подождав минуту, Николя раскрыл пошире дверь, просовывая голову в щель.
– Ну, что там, ваше благородие? – нетерпеливо спросил Тимофей.
– Никого не видно.
– Тогда удираем отсюда.
Николя с Тимофеем вышли из сарая, пригнувшись.
– Куда? – Тимофей озирался по сторонам. – В лес, что ли?
– Больше нам некуда, – кивнул Николя.
Они быстрым шагом пошли в сторону леса. Лес находился от них совсем недалеко. Дул свежий ветерок, вдали слышно было карканье ворон.
– Глянь, белые бегут! – услышал Николя крик за спиной.
– Черт, увидели нас… – Тимофей обернулся и увидел несколько красноармейцев с винтовками.
Николя остановился, стал стрелять по ним из винтовки. Начался бой. Николя с Тимофеем легли на землю.
– Эй, беляки! Лучше вам сдаться, а то схватим, сразу расстреляем! – закричал один из красноармейцев.
– Все равно нас расстреляете, – ответил им Николя.
Раздался выстрел сзади Николя и Тимофея. Тимофей бросил пистолет, покачнулся, прошептал:
– Зачем… – И рухнул, как подрубленный дуб на землю.
– Тимофей, что с тобой? – Николя потрогал фельдфебеля и увидел его окровавленную голову.
– А ну сдавайся, белая тварь! – Николя услышал голос Щеглова за спиной.
Николя обернулся, увидел красного комиссара с десятком красноармейцев.
– Все воевать хочешь, капитан? – спросил Щеглов, подходя поближе к Николя. – Оружие забрать!
Красноармейцы забрали винтовку у Николя и связали ему руки.
– Мне на полчаса искупаться в пруду нельзя? – зло спросил Щеглов красноармейцев. – Сразу бдительность потеряли, сволочи! Расстреляю, ежели еще такое случится! Вовку они убили.
– Как убили? – спросил один из красноармейцев.
– А вот так, внимательнее надо быть! А не пить самогон! В сарай этого беляка.
– Может, сразу расстрел? – вздохнув, спросил Николя Щеглова.
Щеглов подошел поближе к Николя, усмехнулся:
– Что, белый, на тот свет захотелось?
– Лучше там быть, чем жить в вашей красной России!
Щеглов размахнулся и ударил Николя по лицу.
Николя покраснел от злости, воскликнув:
– Подлец! Руки мне развязать боишься? Красная сволочь!
– Ну-ну, ты, буржуин! Только без поганой пропаганды! В сарай его!
– Лапотники! Подлецы! – успел выкрикнуть Николя, когда его тащили к сараю.
Николя затащили в сарай и бросили на сено. Дверь сарая заперли.
"Да-а… – думал Николя, – теперь даже поговорить мне не с кем. Тимофея убили…
Sacre nom, finisse…Увы, я боролся, как мог… Жалко мою Настеньку! Что с отцом?
Право, он не выдержит, сердце больное… Молод я, чтобы умирать… Но убежать не смог… Остается лишь ностальгировать по прошлому, которого, к сожалению, не вернешь! Увы… Ностальгия по своему счастливому детству, своему отрочеству и юности… По своей любви… Ностальгия по утраченному идеалу… Ностальгия по былой светской жизни… Ностальгия по сильной и богатой России, власть в которой захватили нищие пролетарии и батраки, не желающие работать, а только желающие грабить и жрать! Лапотники, поверившие в коммунистическую утопию благодаря стараниям немецкого шпиона и сифилитика Ульянова-Ленина! Ностальгия по утраченной царской России! Разная бывает ностальгия!.. Кажется, все, finisse, ан нет… Всегда есть выход из тупика… Был выход, судьба дала мне и Тимофею шанс выбраться из плена, убежать, но не получилось… "