– Вадик, тебе же объяснили, что это новая техника рисунка. И ничего страшного в этой технике нет. Один мудрый человек сказал, что настоящее искусство заключается в том, чтобы найти необыкновенное в обыкновенном и обыкновенное в необыкновенном. Кстати, я бы тоже хотела тебя кое-что спросить. Весь город знает, что у нас здесь чуть ли не царские хоромы. А о нашем частном художественном салоне, расположенном здесь, в нашем доме, кто-нибудь знает?
– Знает, все наши друзья знают, – насупился Вадим Иванович.
– Несколько человек. А я хочу, чтобы знали все. И чтобы людям было интересно сюда придти и заплатить деньги. А заманить посетителей можно только чем-то неординарным.
Богема сосредоточенно пил чай вприкуску с печенюшкой, не вмешиваясь в полемику и понимая, что в эту минуту решается судьба его проекта.
Вадим Иванович вдруг зевнул.
– Делай, что хочешь, Настасья, – сказал он равнодушно. – Только мое имя не поминайте всуе, мне еще много дел предстоит сделать.
Он встал и пошел.
– Даже не попрощался! – возмущенно бросила Настя ему в спину.
– До свидания, – сказал Вадим Иванович в дверях.
– Всего доброго! – с готовностью откликнулся Богема.
– Что ж, сделаем, как хотим, – уверенно сказала Настя, когда дверь закрылась, и бросила смятый фантик на стол.
* * *
Вообще-то Богема хотел на презентации заработать. Он предполагал, что Вадим Иванович и Настя пригласят своих друзей – богатеньких буратин, и тех не затруднит заплатить за вход по пять тысяч благотворительных рублей за персону. Однако при таких мрачных, скептических настроениях Вадима Ивановича Витя о платных входных билетах не рискнул даже заикнуться. Теперь дай Бог, чтобы презентация вообще состоялась, а СМИ не постеснялись дать о событии хоть какую-то информацию.
В городе функционировали три электронных информационных агентства, которые выкладывали новости на своих сайтах, и две бумажные газеты – областная и городская, – тоже имеющие сайты. Главное, считал Богема, – просочиться в Интернет, а дальше уж как получится.
Вместе с Настей они составили список лиц, которым планировали направить официальные именные приглашения. В список вошли друзья-знакомые Вадима Ивановича и главные редакторы местных СМИ. Еще Витя добавил туда двух журналистов, когда-то писавших о нем, как о художнике, хвалебные статьи. С ними он был знаком лично и не раз выпивал. Первый, Черепанов, трудился в городской газете, другой, Куролесин, бывший искусствовед и критик, – в информагентстве. На флегму Черепанова у Вити надежды было немного: придти-то на презентацию он, возможно, и придет, но руководство чиновничьей газеты запросто может зарубить его материал, он и не вякнет. А вот на Куролесина Богема мало-мальски рассчитывал. В молодости Куролесин, филфаковский МГУшный выпускник, приехал в провинцию из Москвы, чтобы вылечить у знаменитого хирурга покалеченную от рождения ногу, да так здесь и прижился, женившись на медсестре. В густых глубинных дебрях искусствоведческих наук он плавал как рыба в воде, умел говорить речи гладко, как по-писаному, и писать статьи об искусстве хлестко, метафорично и убедительно. Его слово было весомым и по сей день в местной творческой тусовке, порой определяя коммерческую судьбу художественных работ. Цены бы не было этому Куролесину, если бы не его скверный, скандальный характер. Художники побаивались этого крикливого, хромоногого человека. А теперь, когда жизнь заставила его зарабатывать на хлеб в желтоватой электронной газете, падкой на разного рода политические дрязги и разборки, его норовили обойти стороной и не только художники.
В полиграфической конторе по заказу Богемы изготовили пригласительные билеты – солидные, цветные, с тисненными текстом и вензелями на плотном картоне. Денег Витя не жалел, все расходы на организацию мероприятия взяла на себя Настя. Текст на билете гласил после обращения к приглашаемому по имени-отчеству: "Частный художественный салон "Квартирник" приглашает Вас принять участие в презентации выставки "Уринальный рисунок. Инновационный художественный метод". Адрес. Дата. Время. Оргкомитет". В левом углу билета Богема разместил портрет Беатрис, выполненный Сидоровым. Сначала Витя предлагал Насте поставить там ее портрет, но она засмеялась и сказала: "Не смешите меня". "Ага, опять осмеяние?" – с шутливой укоризной прищурился Богема. "Нет, просто смешно", – сказала она.
Пригласительные билеты для друзей-знакомых развез Костя по указанным Настей адресам, а Богема взял на себя СМИ. Главным редакторам оставил приглашения у секретарей в приёмных, Черепанову и Куролесину вручил лично.
– Уринальный, говоришь? – Черепанов задумчиво пожевал пухлыми губами, поправил очки на багряном носу, воззрился на Витю сквозь толстые стекла изумленными дальнозоркими глазами. – Это как у Энди Уорхолла, что ли?
– А что у него? – не понял Богема.
– Он приглашал знаменитых мужиков к себе в студию и просил их… ну, побрызгать уриной на холсты. Потом выставлял как картины на всеобщее обозрение.
– Серьезно? – Витя даже обрадовался. Почему-то этот факт он упустил, надо будет его использовать на полную катушку. – Но ты ошибаешься. Здесь круче. Видишь портрет на приглашении? Это известная итальянская актриса Беатрис, фамилия у нее, кажется, Капулетти. Это в Америке брызгают, а у нас русский художник создает шедевры.
– Что за художник?
– Анатолий Сидоров. Гений, другого слова не найду!
– Странно, но чё-то не знаю такого. – Черепанов почесал лысину, напрягая память.
– Еще узнаешь, какие твои годы, – пообещал Витя.
– Кстати, в продолжение темы, – сказал Черепанов. – Я тут недавно отдыхал в Чехии, в Карловых Варах. Там есть фонтан очень оригинальный. Представляешь, стоят несколько мужиков, в полный рост отлитых из бронзы, и, понимаешь, прилюдно делают свое дело. Как живые, даже невдобняк за них. Звон струй, как в конюшне. Народу много собирается поглазеть. И почему-то бабы в основном.
– Это не в тему, – сказал Богема, прощаясь. – Я тебе про настоящее искусство, а ты мне про конюшню.
У Черепанова Витя раздобыл телефонный номер Куролесина. Затягивать не стал, сразу позвонил. Голос в трубке был сух и неприветлив. Куролесин мрачно удивился звонку Богемы, но от встречи не отказался, предложил зайти к нему в офис. Витя обнаружил его там в взвинченном состоянии. Они давно не виделись, Курлесин заметно постарел, добавилось седых волос. Он был старше Богемы, и Витя всегда обращался к нему по имени-отчеству.
– Сто лет тебя не видел, – настороженно сказал Куролесин. – Для чего это я вдруг понадобился?
– Уважаемый Вячеслав Григорьевич, позвольте вас пригласить на презентацию одной очень интересной выставки, – с шутливой торжественностью провозгласил Витя.
Куролесин вскинул густые брови.
– Не твоя ли выставка?
– Нет. Другой художник, я ему помогаю. Вот для вас официальное приглашение.
Куролесин пригласительный билет взял, но лицо обратил к окну, в раздумьях разглядывая заснеженную улицу.
– Это значит, я должен рассказывать, как хорошо трудится наше управление культуры, петь им хвалебные песни, – наконец произнес он. – А ты знаешь, что сегодня меня не пустили на заседание правительства? Я пришел, как обычно, а меня охрана: стоп! Вам, говорят, не положено. Как не положено? А вас, мол, нет в списках, вы не аккредитованы. Бред! И меня раз – от ворот поворот!
Он встал и зашагал по кабинету, припадая на покалеченную ногу.
– Испугались! – Он коротко хохотнул. – Боятся! Мне один из тех, кто там заседает – нормальный, в общем-то, мужик – по секрету признался: ты, говорит, так смешно и тонко над нами издеваешься, что я сам угораю, когда читаю твои материалы. Но ты, мол, это зря делаешь. Зря! Конечно, они хотят тихо и мирно делать свои глупые и темные делишки, и чтобы никто им не мешал. Я им мешаю! Мой шеф мне звонит: вы бы, Вячеслав Григорьевич, как-нибудь уладили отношения. А сам знает, что наш сайт читают во многом исключительно из-за моих материалов. Потому что они трогают за живое, народ не обманешь, после моих репортажей – кучи комментариев! Но на редактора давят, я его понимаю. А ты хочешь, чтобы я рекламировал их управление культуры?
– Нет, управление культуры не имеет к выставке никакого отношения, Вячеслав Григорьевич, – поспешил заверить Богема. – Выставка будет проходить в частном художественном салоне.
– Что? У нас появились такие салоны? Впервые слышу.
Куролесин уселся за стол, вчитался в пригласительный билет, и брови его опять полезли вверх.
– Уринальный рисунок? Это что-то новенькое. Я слышал про уринальную живопись.
– Да, это у Энди Уорхолла такая была, – небрежно вставил Витя.
– Да, была. Там только громкое название, а на самом деле – пошлятина, фуфло и профанация. Как и многое у него. А это что за женское лицо? Твой художник – женщина? Тогда я вообще ничего не понимаю. Но могу представить, что ее уринальный рисунок гораздо примитивнее, чем уринальная живопись у Уорхолла. В силу физиологических особенностей.
– Нет, художник – мужчина. А женское лицо – это портрет, который он, так сказать, уринально нарисовал, – сказал Витя.
Куролесин откинулся на спинку кресла, внимательно вгляделся в Богему.
– Витя, тебе не кажется, что кто-то один из нас двоих сумасшедший? – спросил он. – Кстати, я давно тебя не видел и совершенно не знаю, чем ты занимаешься.
– Не беспокойтесь, Вячеслав Григорьевич, я не сбежал из дурдома, – улыбнулся Богема. – У меня свой небольшой бизнес, мольберт не забросил, помаленьку занимаюсь творчеством для души. И пытаюсь помогать молодым художникам. Выставку организует Вадим Иванович Потапов, личность вам известная. Я у него на подхвате. Выполняя его поручение, принес вам приглашение.
– Потапов? – удивился Куролесин. – Владелец заводов, газет, пароходов? Ему-то это зачем?
– Вадим Иванович человек просвещенный, увлекается искусством. Наш местный Третьяков. Или Савва Морозов. Меценат, одним словом. У него в доме на Увале своя картинная галерея. Там и состоится презентация. Приходите, Вячеслав Григорьевич.
Куролесин помолчал, что-то думая.
– Информационный повод для материала хороший, Потапов в новом качестве, – сказал он. – Одно меня смущает – эта хрень с уринальным рисунком. Ведь явная фальсификация.
– Посмотрите на женский портрет. Вы сомневаетесь, что он уринальный? Я вам покажу, как это делается.
– Боже упаси. – Куролесин насторожился. – Что ты хочешь мне показать?
– Не волнуйтесь, Вячеслав Григорьевич, всего лишь видеосъемку. Творческий акт длится чуть больше минуты.
– Акт, – повторил брезгливо Куролесин. – Уж не порнография ли это?
– Нет, конечно. Все прилично и пристойно.
Богема достал из сумки подготовленный заранее планшетник, ткнул пальцем нужные кнопки, положил перед Куролесиным. Терпеливо ждал, когда тот посмотрит.
– Любопытно, конечно. – Куролесин вновь коротко хохотнул. – Даже не хочется верить глазам своим. Но с другой стороны… – Он отложил планшетник. – Ну и что, Витя? Ну и что? Это же из области курьёзов.
– Курьёз – это когда пытаются сделать что-то оригинальное, а получается глупость и несуразица. А здесь полноценный портрет, – сказал Богема.
– Портрет самый обычный, похожий на карандашный рисунок, только несколько размытый. Но обычный! – воскликнул Куролесин. – Единственное, чем он отличается от других таких же посредственных портретов, это тем, что он сделан не карандашом, не кистью, и даже не руками…
– Руки участвуют в творческом процессе, – возразил Витя.
– Тьфу ты! Да я не об этом. Мне плевать, чем написал Леонардо да Винчи свою Мону Лизу. Хоть ногами! Главное, что он создал шедевр на все времена.
– Уверяю вас, Вячеслав Григорьевич, что если бы он написал Мону Лизу ногами, очереди к ее портрету были бы длиннее в сотни раз, – сказал Богема.
– Уверяю вас, молодой человек, что если бы Леонардо да Винчи рисовал ногами, а его работы получались бы такого же качества, как вот этот ваш женский портрет, то имя его нам сегодня ничего бы не говорило. Современники высмеяли бы его, оборжали, и он как художник был бы забыт.
– Да сколько же можно восторгаться средневековой Моной Лизой? Жизнь далеко ушла вперед, рождаются новые художники, новые течения, появляются новые техники художественного творчества. Я удивляюсь вам, Вячеслав Григорьевич. Насколько помню, вы всегда умели подметить оригинальное, непохожее, всегда умели определить талант. Художник, на презентацию работ которого я приглашаю, это уникум! Аналогов вы не найдете. Не верю, что вы этого не понимаете.
– Витя, я прекрасно вижу, что это уникум, – уже спокойнее и миролюбивее заговорил Куролесин. – Но почему это связано опять с какой-то похабщиной? Она, эта похабщина, лезет из Интернета, из телевизора, молодежь разучилась читать книги, грамотно писать, о высоком искусстве вообще понятия не имеет. Наше общество неумолимо деградирует. У нас нет культуры, у нас есть культурка! И ты тут еще лезешь со своей писяниной.
– Полностью согласен с вами про деградацию, – подхватил Богема. – И чтобы её предотвратить, надо использовать все методы. Уринальный художественный метод, сочетание низменного и высокого, может служить средством для привлечения нашего молодняка к настоящему искусству. Какой-нибудь гопник в лампасных трениках придет поглазеть на уринальные рисунки, чтобы погоготать над ними, а там, глядишь, в нем что-то останется, что-то зацепит его неразвитую, незрелую душу.
– Сильно сомневаюсь, – сказал Куролесин.
Тут у него запиликал телефон, и Вячеслав Григорьевич долго и нудно объяснял кому-то, почему необходимо подавать непременно в арбитражный суд и почему никакие другие инстанции не помогут. Когда он закончил разговор, Витя сказал, вставая:
– В общем, приходите, Вячеслав Григорьевич, не пожалеете. Кстати, для всех журналистов, освещающих презентацию, предусмотрено материальное поощрение.
– Приду, приду, куда от тебя денешься. – Куролесин вышел из-за стола, чтобы на прощание пожать ему руку. – Как зовут твоего художника?
– Сидоров, Анатолий.
– Впервые слышу.
* * *
Настя договорилась со знакомым педагогом-пианистом из музыкального колледжа, что он помузицирует на презентации. Она пригласила его в картинный зал, чтобы он осмотрелся и продиагностировал рояль. Богему она тоже нашла нужным позвать. Несмотря на свою красоту, она была женщина серьезная и ответственная, что Витю несколько удивляло.
Педагог, субтильный мужчина с русой, интеллигентной бородкой, взял пробные аккорды, пробежал гамму, потом вдруг сильно ударил по клавишам, и картинный зал наполнился звуками бурного, революционного шопеновского этюда. Странное чувство посетило Богему. Играл педагог хорошо, и музыка казалась волшебной, она словно озарила зал благородным, живительным светом: картины замерцали яркими красками, паркет засиял теплым блеском, гигантская люстра сверкала радостными огнями. Но как только Витя попытался мысленно соотнести эту музыку с предстоящей уринальной выставкой, музыка приобретала игривый, карикатурный, издевательский характер.
– Будьте добры теперь что-нибудь спокойное, неторопливое, – попросила Настя.
Педагог заиграл первую часть "Лунной сонаты". Прекрасная, чарующая музыка показалась Богеме комичной и двусмысленной. Наверное, что-то подобное почувствовала и Настя, потому что, когда музыкант ушел, она с растерянной улыбкой призналась:
– Иногда мне кажется, что мы затеяли неслыханную по наглости авантюру, даже страшно становится.
– Настя, нам нечего бояться, мы делаем правое дело, – сказал Богема, борясь с терзающими его сомнениями. – На Западе, да и в Москве, моментально бы раскрутили уринального художника Сидорова по полной программе. А у нас в провинции, как всегда, опасаются, как бы чего не вышло, мол, лучше не высовываться. К тому же, сравните, или ваш художественный салон будет известен, как собиратель пусть хороших, но обычных работ, которые мало кого удивят, или вы представите всему свету новое направление в искусстве. Есть разница?
– Есть, – согласилась Настя.
Со сценарием они определились. Ведущего решили не приглашать, откроет презентация на правах хозяйки сама Настя. Она поприветствует гостей и даст слово Богеме, как организатору и идейному вдохновителю выставки. Богема представит художника Сидорова, расскажет о его творческом пути, о его значении (да чего мелочиться?) в мировом искусстве. Затем скажет речь искусствовед Куролесин. О чем он будет говорить, неизвестно, но это не важно, главное, чтобы он выступил. Потом гости могут задавать вопросы. После торжественной части – обход экспозиции, в завершение – небольшой фуршет, неформальное общение.
Через два дня всё было готово – уринальные портреты развешаны, организационные вопросы решены, как вдруг накануне презентации Настя по телефону сообщила Богеме, что дело принимает непростой оборот. Ей позвонили из управления культуры и предложили помощь. Когда Настя стала вежливо благодарить и отказываться, её уведомили, что есть поручение губернатора оказать всемерную поддержку в открытии первого в области частного художественного салона. "Меценатство в сфере искусства надо возрождать. Вадим Иванович подает хороший пример", – заявила Насте начальник управления культуры Раиса Степановна. Эта дама заявилась к Насте в картинный зал собственной персоной вместе со своими заместителями для ознакомления с экспозицией и с серьезным намерением сделать всё, чтобы презентация прошла на самом высоком уровне – возможно, окажет честь поприсутствовать сам губернатор. Настя не может ей просто так взять и отказать, поскольку Вадим Иванович дружен с губернатором.
– Зачем отказывать? – воскликнул Богема. – Удача сама рвется к нам в руки.
Они продолжили разговор у детского сада, куда Настя подъехала за дочуркой, договорившись с Витей о встрече.
– Присутствие губернатора означает, что на презентацию уже наверняка сбегутся все СМИ, какие только есть в области – и местные, и федеральные, – рассуждал Богема. – Нам останется только претворить в жизнь наш сценарий, а они чего-нибудь да напишут.
– Дело в том, что эта дама из культуры настоятельно просит убрать на время уринальную экспозицию, – сказала Настя. – Она хочет сделать презентацию художественного салона, а не наших портретов. Видимо, опасается причинить вред целомудрию губернатора. Сценарий она предлагает свой, намерена подключить филармонию с профессиональным ведущим и струнным квартетом. Кто-то из Союза художников выступит. Вашего Куролесина она вообще не воспринимает. Короче, всё будет как обычно, типа: непонятно что, но бодрит.
В своей раздраженности и язвительности Настя была прелестна. Богема разглядывал ее и улыбался.
– Чего так смотрите? У меня тушь размазана? – спросила она встревожено.
– Нет. Впервые вижу вас такой разозленной.
– Да как же тут не злиться, все наши труды насмарку.
Они помолчали, раздумывая. Вокруг в вечернем синем воздухе падал мягкий снежок. За оградой детского сада галдела ребятня.
– Вполне вероятно, что губернатор не в курсе уринальных портретов, – сказал Богема. – Он велел своим подчиненным помочь Вадиму Ивановичу, и они проявляют инициативу, кто во что горазд. Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет. Как вы считаете?
– Даже не знаю. – Она пнула сапожком ледышку. – Они всё испортят. У меня вообще настроение под каким-нибудь предлогом отложить презентацию. Потом, когда всё уляжется и забудется, спокойно ее провести.