- А вы что, в роли адвоката? Это и ваша компетенция! Горком должен требовать с комбината! В старом Ядринске, в развалюшках, теплынь, дымки из труб, а в новом городе сосульки на батареях, ванные, полные льда? Так, что ли?
- К вечеру температуру поднимем до плюс шестнадцати! - хмурясь, повторил Пушкарев.
- Ну, а теперь перейдем к строительству…
Люди, приумолкшие было после резкого старта, медленно разжимались, развязывали языки. Разгорались, повышали голоса. Схватывались сперва осторожно, потом все яростней, откровенней, вспыльчиво нападая, виня.
Секретарь обкома не мешал. На время устранялся. Исподволь, остро и даже, как будто весело наблюдал споры и схватки, петушиные наскоки и выпады. Иногда поощрял кивком, коротким колким словечком, давая спору накалиться, вскипеть, выплеснуть с кипятком самую суть и боль, чтобы потом в несколько твердых фраз подхватить ее, сделать главной, открыть ее выпукло всем, прежде чем принять решение.
- Нет, подождите, дайте ему высказать все! Он в этот мост, как в бога, верит. Я по такому мосту поеду… Продолжайте, пожалуйста!
Пушкарев, уже остыв от обиды, удивлялся пластичности его поведения. Тяжелая, негнущаяся, не терпящая возражений жесткость - и мгновенная уступчивость, нервная легкость, принимающая форму согласия. Серое, утомленное перелетом, изведенное усталостью лицо - и сочный, светлый блеск умных глаз. Округлая мягкость и вялость плеч, кабинетная осторожность движений - и внезапная боксерская реакция стиснутого кулака, секущий, ребром, пролет заостренной ладони.
Почти незаметно, взывая то к одному, то к другому, перекидывая клеммы, замыкая их накоротко и вновь размыкая, сводя разноголосие в единое и уже неделимое слово, он добивался острых и точных контактов: его, Пушкарева, с Хромовым, начальников СМУ и дорожников, управленцев и инженеров. Пушкарев, привыкший быть хозяином, чувствовал сейчас над собой другую волю и власть.
- Я думаю, именно так мы и запишем это решение. И уж никто - ни заказчик, ни подрядчик не посмеют его нарушить, ибо они перед всеми нами демонстрировали завидное единодушие!
Пушкарев понимал природу его власти. Силу и гибкость всеобъемлющей, мобильной структуры, действующей у него под руками.
- Полгода назад было уже одно совещание. Что, мало времени? Как можно проектировать новейший комплекс, закладывая устаревшие решения? Все тот же тяжелый бетон, стопудовые конструкции? Где ваш металл? Облегченные фермы? Где блеск вашей инженерной мысли?
Секретарь обкома был сам инженером. Внезапно инженерная страсть прорывалась, и он начинал говорить языком конструкций. Нападал, оборонялся, уступал техническим аргументам. Но потом опять инженер подчинялся политику.
Пушкарев тонко нацелил его на Хромова, уклонявшегося от прокладки дорог в районе речного порта:
- И вот управляющий трестом товарищ Хромов, ссылаясь на отсутствие проектной документации, хотя таковая, в сущности, есть, отказывается закончить работы к весне, к началу навигации…
Но Хромов, боец и провидец, выставил вместо себя молодого, пылкого начальника СМУ, и тот заявил:
- Мы решили начать отсыпку, не дожидаясь документации, потому что время не ждет, нитку поведем от причалов!
- Молодцы! - встрепенулся секретарь. - Больше, больше активности! Поддержим инициативу дорожников!.. Как фамилия? Веткин? Правильно, начинайте отсыпку, пока проектировщики чухаются. Я разделяю с вами ответственность!
Хромов, довольный маневром, сам повел наступление:
- Вот только непонятно, почему дирекция торопит нас со сроками, с одной стороны, и тормозит наши усилия - с другой? Почему медлит с открытием новых карьеров? Почему консервирует Бужаровский карьер? У меня отсыпной грунт на исходе… Это раз!.. Далее, бетонорастворный завод мы пускаем в срок, как и обещали на прошлом штабе. А вот песок для растворов где? Давайте спросим дирекцию, давайте спросим геологов: где обещанный песок для растворов? Где разведанные месторождения? Игнат Степанович, я заявляю ответственно: нависла прямая угроза срыва…
Поднялся прилетевший на днях из Москвы инженер-мостовик Тихонов. Его мост небывалой, уникальной конструкции уже бился, пульсировал, словно бетонно-стальная струна. Сам же Тихонов, худой и костлявый, с испитым болезнью лицом, казался стоящим на костылях. Говорил глухим клокочущим голосом:
- Бетон, бетон нужен! Мосту бетон нужен! Мы простаиваем, ждем бетона по капле. Каждую бадеечку чуть не руками выскабливаем. Разве не видите, без бетона мост голодает!
И сел, тяжело дыша, радея о своем детище, которое изгибалось в снегах над избами, колокольнями, как радуга из металла и тверди. Люди кормили его и поили своими соками, силами. Тихонов, изможденный и высохший, казался донором, отдавшим мосту живую, горячую кровь.
Пушкареву было известно: Тихонов тяжко болен, и дни его сочтены, и он явился сюда, чтобы проститься с мостом, взглянуть на его красоту, на любимые, дорогие черты.
Плотно, голова к голове, сидели старые, молодые. Мерцали глазами.
"Вот они, - думал Пушкарев, - хозяева техносферы, мастера сварных и бетонных работ, знатоки моторов. Наше богатство. Наш инженерный фонд, калиброванный на лютых морозах. И на каждом - одно и то же клеймо: "Ядринск, нефтехимкомбинат".
Говорил геолог, молодой, в белом свитере, накаленный морозом и молодостью. Давал секретарю объяснения:
- Здесь, под Ядринском, растворные пески найти очень трудно. Мы расположены далеко от Урала, а механизм образования песков связан с отложениями, смывом разрушаемых отрогов. У Салехарда, например, такой песок в изобилии, а у нас если есть, то малыми, редкими линзами…
- Разведайте линзы! Не возить же песок из Салехарда!
- Мы делаем все для разведки. Но успех невелик. Есть, правда, место с растворным песком под Щелковом, но на нем сосны, леса первой категории…
- Подождите с лесами. Ищите в болотах. Обязываем вас отыскать.
И казалось: вопреки геологии, вековечным размывам Урала, где-то в топях, в брусничниках, известные секретарю, таятся песочные линзы и их непременно откроют.
- Теперь песок для отсыпки… Так что у вас с Бужаровским карьером?
Поднялся хромой, со шрамом во все лицо с черными порошинками предисполкома Белорыбов. Заволновался, забубнил, закрутил головой:
- Игнат Степанович, там, под Бужаровом, луга, пойма… Нельзя изымать из ведения совхоза!.. И так половину земель комбинат отобрал! То трубопровод, то склад, то бетонки! А теперь пойма! Там же травы, такие места золотые!
- Сколько гектаров?
- Сорок…
- Комбинату нужны карьеры. Возьмут песок и аккуратно закроют.
- Да какой аккуратно! Вломятся с техникой, все раскурочат! Весной зальет, бросят все и уйдут. Только природу загубят!
- Почему загубим? - раздраженно сказал Пушкарев. - Рекультивируем. Дадим гарантии. Аккуратно склоны карьера закроем. Будет озеро. Дадим вам гарантии.
- Знаем ваши гарантии!
- Часть лугов сохранится, будет озеро, рыбы напустите…
- Рыбы? Да хоть в Иртыше-то оставьте! А то рыбу нам напустят…
- Я вас понимаю, - сказал секретарь. - Но комбинату нужен песок, и придется, как ни крути, пожертвовать интересами совхоза. Комбинат висит не в воздухе. Та земля, на которую мы его посадили, автоматически перестает быть сенокосной. Здесь будем собирать другие урожаи… Так что давайте отводите карьер…
- Я - солдат, Игнат Степанович! Я подчиняюсь! Я - солдат! - тряхнул Белорыбов седой головой, стукнул палкой и сел.
Так проходил их штаб, один из многих.
11
После штаба секретарь обкома задержал Пушкарева и ядринского секретаря. Выглядел утомленным, серым. Жадно курил.
- Я хотел вас спросить… в продолжение разговора… Как у вас тут отношения складываются, как сотрудничество? Нет разногласий? Город и комбинат общий язык находят? А, Иван Гаврилович?
Тот неуверенно, тревожно взглянул на Пушкарева. Но Пушкарев будто и не заметил. Спокойно, вполне благодушно ответил:
- Никаких расхождений нет, Игнат Степанович. Город очень нам помогает, себе отказывает, а комбинату идет навстречу. Да по-моему, и комбинат городу все нужнее, все полезнее. Правда, Иван Гаврилович?
- Сегодня вас белыми булками угостим, Игнат Степанович, с нового хлебозавода. А какую мы клинику отстроили, комбинат достал оборудование, Ядринску и не снилось! Так что, по-моему, комбинат мы все принимаем как свое кровное дело.
- Вообще мы стараемся, Игнат Степанович, чтобы не было этого членения: город и комбинат. Чтоб сами понятия слились.
Секретарь обкома кивнул, зажигая новую сигарету:
- Да… хорошо… не выпускайте этого из виду… Не выпускайте из виду, - вы строите не только новое производство, вы строите здесь новое общество. Это само по себе не менее важно, чем комбинат. Знаю, процесс непростой, мучительный. Не одним днем совершается. Но задача, повторяю: создать здесь не просто уникальное производство…
Усталое, потухшее было лицо ожило, ухватило острую, напряженную мысль:
- Мы политики и должны смотреть дальше и выше сегодняшней экономической конъюнктуры. Заселять эти места, создавать здесь устойчивый и одновременно динамично развивающийся общественный организм, здесь, в этих полупустынях… Благодаря этому мы обеспечим себе простор для завтрашних акций. Сибирь станет плацдармом для развертывания технологий будущего. Водородной энергетики. Космической энергетики. Русская Сибирь - один из столпов, поддерживающих мировое небо… Не временный, легко размываемый слой населения, а коренное, высокоорганизованное общество должно в скором времени взяться за эти задачи. Думайте, думайте об этом… Сквозь все техсоветы и штабы…
Он говорил, давая истинное, нечасто произносимое имя тому, что зашифровано в бессчетных сводках и выписках о добытых нефти и газе, о строительстве железных путей. Говорил этим двоим, его понимавшим.
Умолк, гася свою мысль, резко ее сжимая, планируя уже не будущее, а стелющиеся дымы лесосек и котельных.
- Да, так вот что хотел… - Добавил он. - В Ядринск направим блоки котлов, как обещано. Не мешкайте! Монтируйте сразу! Чтоб было тепло! Форсируйте ТЭЦ!
- Уже привезли агрегаты, - сказал Пушкарев. - Кончаем возведение градирен.
- Видел, видел, но форсируйте. В области будете отчитываться.
- Вы у нас не останетесь, Игнат Степанович?
- Нет, улетаю в Тобольск. Вертолетчикам позвоните, что выезжаю.
- А мы думали, в баньку сходите. Строганинки отведаете…
- В другой раз, в другой раз… Люблю вашу баньку, но уж теперь в Тобольске попарюсь. Хотя у них тоже не больно-то жарко! Тоже с теплом ерунда! И их кочегарить придется…
- У нас все будет нормально. К вечеру плюс шестнадцать…
- Хоть бы четырнадцать… Вертолетчикам позвоните: я выезжаю.
И встал, стряхивая с мятого рукава табачный пепел.
12
После штаба Пушкарев и Янпольский подбивали бабки. Оценивали изменившуюся ситуацию, перестановку сил, свои сильные и слабые стороны. Вновь рассматривали речной порт, наливные эстакады, реакторы и колонны, несуществующие, заложенные пока еще в рублях и идеях.
Янпольский заглядывал в свой блокнот, выуживая последние крохи:
- Вот еще что, Петр Константинович… Вы будете выступать перед студентами? - Речь шла о студентах-ядринцах местного набора, которых дирекция под своей опекой направляла в химические институты, - еще один способ слить комбинат и город: комбинат подплывает, и на борт его вместе с приплывшими ступит команда из ядринцев.
- Да нет уж, вы сами… И лучше всего: возьмите автобус, покатайте-ка их по стройплощадкам, дайте им самим пощупать руками и поговорите по душам. Поласковей с ними, поласковей, как вы умеете…
- Уж я найду слова, не волнуйтесь! - записывал Янпольский. - Теперь еще вот что… Мы в кремле-то "красный домик" затягиваем. Надо побыстрее отделать. А то, вот видите, секретаря обкома и принять-то негде толком. Весной министр приедет. Надо нам все-таки принимать по чину… Прошу вас, Петр Константинович, отпустите для меня один "камацу". Пусть теплотрассу продолбит…
- Не хотелось бы в кремль с "камацу". Городские нервничать будут…
- Да что им нервничать! Гостиницу построим - им же домик вернем как игрушечку. Там ведь сейчас жуть, запустение…
- За день управитесь? - спросил Пушкарев.
- За полдня!
- Ладно, беру грех на душу…
- Хорошо… И еще вот что… Тут архитекторы, я вам говорил, приехали. Предлагают на обсуждение проект стыковки старого города с новым. Идеи планировки, сохранения старых построек. Вы будете смотреть, или я?
- Я. Непременно… Очень важно, я сам… Кстати, хотел вас спросить: как с нашим снежным городом? Все ломают?
- Нет, Петр Константинович, третий день не ломают. Удивляюсь!
- Вот видите! - оживился Пушкарев. - Видите! А вы и Миронов не верили! Я вам говорил - кто кого! И не станут больше ломать!
- Посмотрим, - покрутил головой Янпольский.
- Не станут! Ручаюсь! Благодарю за прекрасную новость!
Забегал по кабинету, радуясь этой малой победе, за которой мерещились другие, крупнее.
- Вы об энергетике нашем справлялись? Как он там, Фуфаев, что?
- Трещина в стопе. Наложили гипс. Рвется сюда.
- Пусть не рвется и успокоится. Может, к нему заеду… Все-таки голову надо иметь на плечах…
Янпольский ушел. А он, усмехаясь, все еще думал о снежном городе.
Он знал, как строится оно, то новое общество, о котором говорил секретарь. В три ухвата, в три неравных присеста, волна за волной. Первые землепроходцы малыми ударными группами просачиваются в мерзлоту, подкрадываются втихомолку к тайге. И бьют ей под дых, всаживают нож в селезенку, заваливают с хрипом и стоном. Взрывают, долбят в страшной, денной и нощной, не знающей передышки работе, сами истребляясь, ломаясь, рассеиваясь в необъятных пространствах. Сгинули как сон, оставив за собою проходы - трассы, причалы, посадочные площадки, на которые приходят строители. Деловые, веселые, терпеливые к морозу и жару, вводят в прорыв механизмы. Раскачивают, расшевеливают поваленную навзничь тайгу, наваривая на нее другое лицо, беря ее в цепи, ослепляя сваркой, сращивая ей спину двутавром. Уходят, оставив завод и город. И следом являются поселенцы, укореняются, наследуя начерно слепленный кусок территории, - третья, коренная волна, начинают жить, рожать, умирать, забывая о первых двух, ведя свою память с себя.
"Вот так заселяем топь, превращая ее в квартиру со всеми удобствами, с платой за телефон и за газ. А говорят, ходили медведи. А говорят, летали орлы… В ЖЭК, к трем часам, па собрание…"
13
Молодой архитектор Елагин рассматривал тонкий рисунок пером, взятый из своей дипломной работы. Северный город, похожий на семейство космических кораблей. Серебристые сферы и чаши. Как купола сквозь метель. Ловят в антенны полярные вихри. Стремительные фюзеляжи конструкций летят сквозь пургу. Весь город в сверкании и блеске, в мелькании винтов, лопастей. Опустился из небес как чудо, коснулся дикой земли. Одно усилие, нажатие невидимой кнопки - и сорвется в звоне, исчезнет среди северных бурь.
Тонкий рисунок пером.
Щелкнул селектор. Миронов раздраженно сквозь трески спросил:
- Что Елагин еще не явился?.. Елагин, зайдите ко мне!
Елагин спрятал рисунок. Встал, готовясь принять на себя раздражение начальника. Откликался на него своим собственным. Шел коридором дирекции, где уже гомонили, курили, кричали, заряжаясь несогласиями, желчной энергией.
- Просили зайти? - Елагин вошел к Миронову.
Тот поднял на него измученное лицо с простудно-больными глазами, обметанными губами, в которых дергалась обжигающая папироса.
- Да, просил… Почему разрешили закрыть тепло-трассу?
- Мне казалось, пусть рабочие потихоньку закрывают. А то все разрыто, снег в траншеи насыпет…
- Да уже насыпал, насыпал!.. Тепло пустим, а снег растает, и всю изоляцию к черту! Всю работу к черту!.. Кто вас учил? Кто, спрашиваю, учил вас так думать?
Он сорвался на крик. Ему было больно кричать. Он морщился и кривился:
- Вы были на трассе? Я вас спрашиваю: вы там были вчера?.. Были?.. Но никто вас там не видел!.. Какая халатность!
- Вчера, - чувствуя, как слабеет и глохнет от крика, ответил Елагин, поражаясь, как может, как смеет кричать на него этот противный, чужой человек, на него, Елагина, к которому мать по утрам подходила с тихим смехом, нежно дула в спящие, не желающие просыпаться глаза, которого так любили и холили за его доброту и умение, - как он смеет кричать? - Вчера, - повторил он, готовый сам сорваться в крик, в слепоту, удерживаясь на последней слабой черте. - Вчера я весь день провел на подстанции, ибо вы сами сказали: важнее всего электричество, надо бросить все остальное.
Миронов почувствовал в Елагине эту последнюю перед взрывом черту. Задержался на ней, еще толкаемый гневом, но отступил. А Елагин вдруг испытал пустоту, утомление от этой секундной борьбы.
- Вызывал не за этим, - устало сказал Миронов. - Вчера опять был разговор с генеральным. Дома должны сдать к концу квартала. С коммуникациями опять проволочка. Очистные, подстанции, магазины… Поезжайте но всем объектам, проверяйте степень готовности. Вечером мне доложите. Если поздно вернетесь, домой позвоните. Ну, я до девяти-то здесь протолкусь… Мой "рафик" возьмите, сорок восемь ноль шесть…
Уходя, Елагин слышал, как начальник, раздражаясь, кричал в телефон:
- Вы почему нам пар не даете? Опять нас морозить вздумали? Черт вас возьми с вашей котельной!
И опять мимолетно мелькнуло: его северный город, купола, фюзеляжи, тончайший рисунок пером…
Гастроном, злосчастный объект, в бесчисленных рубцах переделок, одним своим видом вызывал в Елагине физическую боль и страдание.
Заведующая гастрономом, в платке и цигейке, готовясь принять магазин, беспокойно оглядывалась. Боялась, чтобы ее не обманули, не обвели вокруг пальца. Оглаживала прилавки, сдувала пыль с холодильников.
- Вот, опять поцарапали!.. Да что вы их, гвоздями скребете?
Пожарный, пышущий здоровьем старик, выкатывал глаза. Мысленно поджигал магазин, проламывал витрины баграми, выбивал топорами двери, лил воду и пену.
- Здесь у вас доступ заужен!
Проектировщик, с маленькой черной бородкой, язвительно-ядовитый, внутренне устранялся от этой нелепой, сто раз перекроенной и уже не его планировки, принимал ее как неизбежное зло.
- В сущности, не мне же больше всех надо! Сначала вы хотели кафе, потом парикмахерскую, а теперь гастроном… Мы ответственны все в равной степени!
Прораб, сдающий объект, стрелял плутовскими глазами. Был похож на приказчика, кидающего на прилавок скверный товар, с лёта ошеломляя небывалой ценой:
- Сделаем вам магазинчик что надо! Еще премию нам начислите. Еще в ножки поклонитесь.
Елагин понимал их общее, цепкое друг к другу внимание, недоверие. Старался казаться сухим, озабоченно-строгим:
- Начнем с подвала. Записывайте все замечания. Вместе подобьем и обсудим…
- Хоть с подвала, хоть с чердака! - весело метнулся прораб. - Все от души покажем!
В подвале лопнула труба. Вода хлестала, заливая пол. Слесари хлюпали сапогами, закрывали вентили.
- Ничего, не обращайте! - прораб кинул доску, сооружая временный мост. - Завтра же откачаем! Бывает…