Она забрала в горсти валик жира, шедший по спине и бедрам, гневно оттянула его. Участки незагорелой кожи на ее теле были похожи на три узкие ленточки - последняя дань пляжным условностям. Такие узкие, что темные пятна вокруг сосков почти касались загара. Побросав всю одежду в пластмассовую корзину, она задвинула ее в нишу в стене.
- О Господи, - сказала Лейда, выдергивая ногу из воды.
- Холодная?
- Нет… Вода нормальная, но там… Я видела чьи-то руки. Кто-то принял у вас эту корзину.
- Нам вернут ее на том берегу. Теплой, прямо из-под утюга.
- Но ведь это… Получается, что дело не только в приятном сюрпризе гостям…
- Боитесь произнести грубое слово "обыск"? Да, отчасти так. Но согласитесь - обставлено с изяществом.
Сильвана зажала нос, зажмурилась и с комической покорностью судьбе боком плюхнулась в воду. Лейда взвизгнула, прикрываясь от брызг, нырнула следом.
2
Брат и сестра были очень похожи друг на друга, но с той неуловимой разницей черт, при помощи которой бездушные гены устраивают порой свои жестокие шутки. То, что у него выглядело утонченностью, у нее было доведено до костлявости; к паре больших черных глаз - таких же, как у него, - ей было чуть недодано длины век, и при этом влажная томность исчезала, а оставалась только настырная пучеглазость. Черные волосы, спокойно кудрявившиеся у него до плеч, у нее были завиты природой чуть круче, что мгновенно превращало их в жесткую круглую шапку, доступную разве что ножницам садовника.
Но все эти различия Лейда разглядела потом, а в первую минуту они улыбались ей навстречу так дружно и искренне, что выглядели почти близнецами. Джина приподнялась в кресле, притянула ее к себе за шею, чмокнула в щеку.
- Наша милая, невероятная беженка! Наконец-то. Чем все же хорош деспотизм - он непредсказуем. Хочу - казню, хочу - помилую, хочу - сгною, хочу - отпущу на все четыре стороны. А значит, человеку всегда оставлен просвет надежды. Может, на этом просвете он, деспотизм, и держится так прочно?
Умберто кивал, гладил ей руку, обводил глазами с ног до головы.
- Теперь все будет славно… Не надо больше беспокоиться ни о чем… Работа, будущее, устройство - во всем положитесь на нас. Вы даже представить себе не можете, как вы нам нужны, и именно сейчас. То, что вас отпустили, - тут явно не обошлось без вмешательства высших сил. Во всяком случае тех, что на нашей стороне.
Его американизированный английский Лейда понимала с трудом. Он был ниже ее ростом, но при этом как-то ухитрялся смотреть на нее свысока. Может быть, так казалось из-за его манеры заводить глаза к потолку. Он как бы постоянно рвался воспарить мыслями в заоблачные сферы и лишь по доброте и снисходительности заставлял себя всякий раз спускаться к собеседнику.
- Я слышала, что сын ваш решил остаться? Как это вышло? Так влюблен? Вы, наверно, очень переживаете? Дети в этом возрасте ужасные сумасброды. И при этом вопят только об одном: что их не понимают. Ни у меня, ни у Умберто не было своих, но я насмотрелась на студентов. Да и Сильвана нам рассказывает время от времени. Что нового у Марио? Оставили его в университете?
- Слава Богу, да. Выяснилось, что он не принимал участия в сожжении портфеля этого профессора. Он просто проходил мимо, и у него одолжили зажигалку. Какие-то старшекурсники. Он даже не был знаком с ними.
Сильвана закончила расставлять стаканы и бутылки на низком столике у дивана, еще раз вернулась к бару, принесла лед и орешки. Умберто подкатил кресло с Джиной, что-то тихо спросил по-итальянски, принялся смешивать коктейль. Вся стена гостиной с этой стороны была почти целиком закрыта старинным гобеленом. Пышная кавалькада всадников не спеша ехала к воротам замка, и тигры, олени, вепри, носороги, медведи с злобной завистью глядели им вслед из придорожных кустов.
- Лейда, прошу вас, вон туда - на диван. Чтобы мы могли вас видеть. Нужно поговорить о делах до прихода остальных. Я налью вам того же, что и Джине, - идет? Итак, прежде всего: реферат ваш был послан на отзыв двум специалистам по гематологии, не знающим друг друга. Они прочли его, и оба единодушно заявили - один покороче, другой подлиннее, с доказательствами и обоснованиями, - что идея, в нем изложенная… - Умберто с мечтательной улыбкой завел глаза к потолку, помедлил и закончил с интонацией еле сдерживаемого торжества: - Абсолютно антинаучный бред, мистика и чушь.
Джина с тревогой потянула его за рукав, но он отмахнулся, пососал дольку лимона, насаженную на край стакана, снова закрыл глаза.
- Лейда должна знать - и чем раньше, тем лучше. Пусть у нее не будет иллюзий, что ее работу всюду встретили бы с распростертыми объятиями. Чтобы она не сказала год спустя: "Ах, они меня заманили, сбили с толку, а так я без труда могла бы получить кафедру в любом университете". У нас ведь уже бывали подобные ситуации - помнишь?
- У меня нет никаких иллюзий, но все же… Я не понимаю, какой отзыв можно написать на реферат, если там не описана проделанная работа? В лучшем случае они могли бы заявить, что это не перспективно, не достаточно продумано, не внушает доверия, нуждается в проверке.
- Хорошо, не будем больше про этих ученых педантов. Успешная научная карьера начинается с ампутации фантазии - это мы знаем. Джина, не поджимай губы, к тебе это не относится. Мы оба еще сохранили какие-то крохи воображения. Поэтому и даем Лейде попробовать. Лаборатория, оборудование, сотрудники - все это у вас будет. Но не сразу. Несколько месяцев спустя. Уже после того, как мы переберемся… Ну что, сказать ей?
- Какой смысл тянуть?
- Переберемся в Америку. Да, Лейда, мы решили, что для нового проекта, задуманного нами, Европа тесновата. Настоящий размах, настоящий успех возможен только там. Я прожил в Нью-Йорке десять лет. Этот город похож на гигантское колесо рулетки. И тысячи шариков скачут, стукаются, подлетают - только успевай делать ставки. Но мы - мы приедем с собственным большим-большим шаром.
- Умберто…
- Хорошо-хорошо. Никто не считает невылупившихся цыплят, никто не делит шкуру неубитого медведя. Но мы ведь договаривались? Ты сказала, что дашь мне попробовать и не будешь смотреть умоляющими глазами каждое утро.
- Ты знаешь, из-за чего я согласилась переезжать.
- Дорогая моя, в Нью-Йорке бандитов и стрельбы ничуть не меньше, чем здесь.
- Но они там по крайней мере безыдейные. А кроме того, ты же говорил, что мы поселимся не в большом городе.
- Все так, все верно… Но хватит об этом. После. Лейда, из всей фантастической околесицы, которой вы наполнили свой реферат, меня больше всего разволновал последний пункт. Неужели это правда? Вам действительно удалось "уговорить" кровь храниться дольше обычного?
- Чарльз позвонил мне в Вену и сказал, что чемодан благополучно прибыл. Когда я получу его, мы сможем вместе просмотреть результаты опытов.
- Но на сколько дольше? Примерно?
- Примерно в два-три раза. Правда, это все делалось для температур -20 °C. У меня не было аппаратуры для сверхглубокого замораживания - до -196 °C. Существует предположение, что при этой температуре, при помощи всяких дополнительных составов, кровь можно сохранять очень долго.
- А заговоренную еще дольше?
- Возможно.
- Но почему - предположение? Разве никто еще не проводил опыты?
- Проводили, но очень мало. Нет практической необходимости хранить так долго. Для нужд переливания вполне хватает тех двух-трех недель, которые можно обеспечить питательными растворами.
- И все же: сколько лет - максимально - медики могут сохранять сейчас жизнеспособную кровь?
- Последнее, что мне доводилось читать, - около пяти лет. При температуре -196 °C, в специальных растворах. Но, во-первых, это стоит безумно дорого. А во-вторых, вы не можете гарантировать ее качества. Лабораторные тесты показывают, что около девяносто процентов кровяных телец выживает. Но как они поведут себя внутри кровеносной системы? Чтобы ответить на это, нужно ставить опыты на живых людях. И не один раз. Кто же пойдет на такой риск, когда нет насущной необходимости?
- Хорошо, с этим ясно. Теперь попробуем перейти с научного языка на язык притч и примеров. Возьмем историю нашего города. Существует поверье, что Рим был основан Энеем. Он спасся из Трои, после долгих скитаний попал на новое место и начал строить там город с точно такими же домами, какие были в Трое. Хорошо, пусть легенда. Но англичане, бежавшие в Америку в семнадцатом веке, тоже строили точно такие дома и амбары, какие были у них на родине. И это уже исторический факт. Даже города и штаты свои называли соответственно: Нью-Йорк, Нью-Хэмпшир, Нью-Бедфорд, Нью-Лондон.
- Ты всегда начинаешь издалека-издалека - зачем?
- Возьмем ближе. Если осторожно соскрести сейчас две-три тысячи человек с римских улиц и перенести их на новую планету, пригодную для жизни, что, по-вашему, возникнет там через сотню лет? Вырастут такие же каменно-промышленные джунгли в путанице проводов и дорог, в каких люди живут сейчас. И называться будут Нью-Рим, Нью-Милан, Нью-Болонья. Хотя никакой готики, никаких дворцов в них уже не будет.
Джина усмехнулась:
- Это при условии, что подопытные итальянцы не превратят новую планету в бесконечное футбольное поле.
- По вашей, Лейда, аналогии, могу я представить себе процесс зачатия подобным же образом? Эти ваши трансценденты забираются в корабли под названием сперматозоиды и отправляются на поиски новой земли. Миллионы гибнут, но один корабль-счастливчик находит подходящее место - женскую яйцеклетку, населенную приветливыми и услужливыми трансцендентами-туземцами. И вместе они начинают весьма быстро и успешно строить то единственное, что знают и умеют, - человечка. Нью-Некто. Очень похожего на родителей, но в чем-то и отличного. Как вам такое?
- Не знаю. Может быть, я должна выпить еще два-три коктейля, чтобы сказать "да".
- Хорошо, пойдем дальше. Многие растения размножаются и семенами, и отростками, и черенками. Это значит, что вся информация, необходимая для строительства нового растения, хранится в достаточном объеме в любой веточке, обрезке клубня, луковице. Не может ли быть, что подобное возможно и в животном? Что в потенции кровяные тельца или обитающие в них трансценденты "знают" все необходимое для строительства человека, знают не меньше сперматозоидов и яйцеклеток? Что если бы им предоставить подходящие условия, они могли бы справиться не хуже? Ведь строят же они новую кожу на месте пореза, сращивают поломанную кость. А так как им не нужна яйцеклетка, они могли бы без постороннего вмешательства сотворить не нового, а воссоздать точно того же человека, из которого они вышли?
- Ну уж это слишком. Так даже моя фантазия не разыгрывалась. Нет, нет и нет. Даже после десяти коктейлей.
- Да? А я знаю, например, в Париже одного человека, который может о-о-очень заинтересоваться такой идеей. Очень-очень образованный и строго мыслящий священнослужитель. Необычайно увлеченный проблемой воскрешения людей. Я думаю, мы должны подкинуть ему эту концепцию.
- Умберто, умоляю. - Джина раздраженно подтянула сползший с колен плед. - Я никогда не понимала твоего интереса к этому попу, не понимаю и сейчас. Что у тебя на уме? Все это мне очень не по душе. Явно отдает каким-то громоздким розыгрышем, злорадным богохульством. Раньше за тобой такого не водилось.
Умберто перегнулся над ее лицом, нежно поцеловал в лоб. Потом вдруг резко опрокинул кресло назад.
Джина, вскрикнув, вцепилась в подлокотники. Протез ее задрался вверх, беспомощно дергался. Умберто раскачивал кресло, откровенно любуясь ее беспомощным барахтаньем.
- Что же тебе не по душе? Что я интересуюсь другими религиями? Или даже ересями? Что пытаюсь преодолеть барьер между верой и наукой? За кого ты больше боишься - за веру или за науку? Или ты просто рассердилась на то, что я сравнил вашу женскую сердцевину, вашу святая святых со строительной площадкой?
В перерывах между фразами он пытался то ли целовать ее, то ли покусывать. Задеревенелая улыбка стянула кожу его лица, заострила нос и скулы, сузила глаза.
- А кто обещал не вмешиваться? Кто обещал доверять? А если и розыгрыш - что с того? Неужели только все деньги, деньги, деньги грести? А если я действительно уверовал в то, чему учит отец Аверьян? Посиди-ка здесь и подумай хорошенько.
Он выпрямил кресло, откатил его в угол - и щелкнул внизу рычажком тормоза. Потом оглянулся, поднял руку и поклонился, как циркач после удачного кульбита.
- Умберто, перестань… Что за детские шутки?… Ты опять за свое… Сколько можно?
Джина с напряжением толкала ободья колес, пытаясь повернуть кресло лицом к залу. Умберто, продолжая кланяться и посылать воздушные поцелуи, пошел прочь от нее, кружа и пританцовывая. Вдруг застыл перед Лейдой и хлопнул себя по лбу.
- Тест! Мы забыли проделать тест. А без него - о какой совместной работе может идти речь?
Он потянул ее за руку, увел к окну, повернул спиной к себе.
- Это очень просто… Похоже на школьную игру. Вы поднимаете руки в сторону - вот так. И падаете плашмя назад. Не бойтесь, я вас подхвачу над самым полом. Главное - держаться абсолютно прямо. Сможете? Ну-ка, раз, два…
К этому моменту Сильвана кончила возиться с тормозом кресла, выкатила Джину из угла. Лейда зажмурилась, чтоб не видеть их застывших, встревоженных лиц, напряглась и повалилась навзничь послушно, как костяшка домино, которую толкнули пальцем. Игла страха пошла от живота быстро-быстро вверх, сгустилась в ожидании неминуемого удара, но цепкие пальцы действительно подхватили ее в последний момент, и она повисла в нескольких сантиметрах над полом. Словно приключенческий фильм прокрутили так быстро, что все вместилось в две секунды: катастрофа, отчаяние, испуг, спасение и умиленная благодарность к спасителю.
- Браво! Не согнулась, не завизжала - молодец. Бесчувственный чурбан не смог бы упасть лучше.
Умберто помог ей подняться, заглянул в глаза:
- Страшно было?
- Угу.
- Но вы понимаете, что тест не на смелость.
- На глупость?
- Нет, на доверие. В ближайшие месяцы от вас будет зависеть очень многое. Как я могу доверить вам судьбу моей любимой затеи, если не буду знать, что и вы мне доверяете слепо?
- В ближайшие месяцы? Но что я могу?… Чтобы развернуть лабораторию, мне понадобится как минимум полгода.
Умберто замотал головой, зажал кончик языка между зубами, потом взял ее под руку, повел вдоль окон.
- Вы замечали, что у нас в Италии все идет полосами? В Возрождение были в моде живопись и поэзия - и все пытались рисовать и писать сонеты. Потом три века подряд пели. Поют и до сих пор. А что еще добавилось? Что, ну?
Он затеребил ее локоть, торопя с ответом, сбивая с толку, пытаясь разогнать до своей скорости в разговоре.
- Кино?
- Именно. Нынче все мечтают сниматься. Или снимать. Я тоже хотел когда-то стать режиссером. Видимо, сидит во мне это до сих пор. Многие замыслы у меня в форме сценария. И нынешний тоже. А вам - одна из главных ролей. Понимаете, что это значит? Кинозвезды так капризны. Я должен быть уверен, что вы не сбежите посреди съемок, не предадите меня.
- Я от вас целиком завишу. Разве этого мало?
- Мне - мало. Мне нужно, чтобы вы полюбили сценарий. Чтобы он стал для вас родным. Ну вот сами вы - чего ждете от своей работы? Какой результат вас устроил бы? Какой показался бы невероятным чудом? удачей? победой?
Деревья в саду мирно желтели, там и сям нахохленные птицы на верхних ветках демонстрировали мудрую задумчивость, но последовать их примеру не было никакой возможности: Умберто то прижимал, то дергал ее локоть, быстро нагнувшись, заглядывал в глаза, резко поворачивал, доведя до угла комнаты, и сыпал, сыпал густую смесь вопросов, намеков, загадочных сравнений, колкостей, сбивая ее с толку, запутывая, прибирая к рукам.
- …Ну да, я знаю - лечить! Клятва Гиппократа! Вам хотелось бы научиться излечивать и то, и другое, и третье. Замечательно! Все правильно! Ну а дальше? Вы победите рак, продлите средний возраст людей до девяноста, до ста лет - и что? Земля наполнится одряхлевшими, выжившими из ума стариками. А мы будем надрываться, поддерживая и сохраняя их ничтожные жизни. Это ваша цель? Предел желаний? А если я предложу вам нечто несравненно большее? Пусть мечту, пусть невероятную, пусть азартную - может это вас увлечь? Как вы насчет "Большой-Большой игры"?
Она молчала в растерянности.
- Ладно, не будем сейчас про это. Сколько вам понадобится времени, чтобы перевести реферат обратно на русский?
- День. От силы - два.
- Начинайте завтра же. Я кое-что приписал там - переведите и это. Сильвана, как только перевод будет готов, немедленно высылайте его Цимкеру. И пусть он сразу везет его в Париж. Все инструкции у него уже есть. Мы должны успеть все подготовить к Рождеству. Если будут какие-то заминки, пусть звонит прямо мне. Дайте ему номер зеленого телефона.
На каждом слове он тыкал в воздух пальцем, словно нажимал кнопки невидимого пульта. Лицо снова было задрано кверху, пряди волос подлетали, будто обдуваемые ветром.
- По-моему, кто-то уже приехал, - сказала Джина. - Минуту назад я слышала шум мотора.
Умберто отошел к маленькому телевизору, стоявшему в стороне. Вглядевшись, усмехнулся, сглотнул слюну.
- Профессор Бассано с новой женой. Немного раньше времени, но ничего. С Лейдой о главном мы договорились. Детали обсудим после.
Он переключил телевизор, но Лейда, проходя мимо, успела скосить глаза на экран и увидела, как из бассейна выходили мужчина и женщина, держась за руки и сияя незагорелыми треугольниками на ягодицах.
Декабрь, канун озарения, Париж
1
Воздух в машине быстро прогревался. Цимкер с досадой сбросил шляпу и шерстяные наушники на лежавший рядом портфель. Декабрьская морось налипала на боковые стекла, обманчиво близко придвигала дома, киоски, толпу на тротуарах.
Он так и не понял, почему на этот раз ему велели остановиться в центре Парижа, а не в том отеле на окраине, где они обычно останавливались с Сильваной. Понадобятся контакты с прессой и телевидением, нужно быть к ним поближе - так ему объяснили. Впрочем, сам отель ему нравился. Беда была лишь в том, что из-за одностороннего движения на улице каждый день он вынужден был проезжать мимо недавно возведенного здесь Центра искусств Помпиду. И это переплетение синих, красных, желтых труб, решеток и лестниц, похожее на внутренности гигантского грузового корабля, каждый раз погружало его в неодолимое уныние.