- Абдулла Петрович! - с укоризной, словно обращаясь к младенцу, произнесла Тамара Петровна. - Сядьте, пожалуйста, а то Ваша нетерпеливость помешает Вам узнать самое интересное. Как Вы сами часто любите говорить, уберите ковер своего нетерпения в сундук ожидания, - Тамара Петровна достала очередную сигарету и закурила.
Абдулла машинально сел в кресло. Несмотря на приятную прохладу в комнате, он весь вспотел.
- Так Вы что, - за одно? - пробормотал он чуть ли не плачущим голосом.
- Можно сказать, что и так, - продолжал улыбаться Козлов.
- Но Вы же… Вы же…
- Нет, уважаемый друг, - сказал Козлов, дотронувшись до плеча Абдуллы, - я разочарую тебя. Я - мусульманин, и так же, как и вы с Тамарой Петровной, считаю, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад - его Пророк.
Абдулла со злостью смахнул руку полковника со своего плеча.
- Но почему Вы тогда скрывали это?!
- Это было в интересах нашей работы, - пояснил Козлов. - Моя вера от этого не только не пострадала, но и укрепилась.
- Особенно после убийства сына Кузина! - гневно заметил Абдулла.
- Мне нисколько не жалко неверного, поднявшего руку на ислам, - ни на секунду не сомневаясь в собственной правоте, ответил Козлов.
- Интересно, что плохого сын Кузина сделал исламу? - воскликнул Абдулла. - А профессор Баум тоже поднял руку на ислам?
- Во-первых, - вступила в разговор Тамара Петровна, - Илья начал о чем-то догадываться. За пару часов до вашей поездки в Мюллюпельто он позвонил мне и долго расспрашивал об Андрее. Судя по его вопросам, я поняла, что он меня подозревает.
- А что касается сына Кузина, то я посчитал, что он слишком много знает о рукописи, чтобы отпустить его живым, - добавил Козлов. - Пришлось даже в Москву ночью слетать.
Тамара Петровна удивленно посмотрела на Козлова. По-видимому, она впервые услышала о ночном путешествии полковника.
- Вы - чудовища! - заревел Абдулла. - Какие вы мусульмане?! Да вас… вас, прежде всего, нужно уничтожить как главных врагов ислама!
- Не кипятись, Абдулла! - перебил его Козлов. - Праведного из себя пытаешься изобразить? А ведь у самого, признайся, не раз мыслишка появлялась поскорее найти эту рукопись, да и запрятать куда подальше.
- Вам не должно быть дела до моих мыслей, - возмутился Абдулла. - Я хотел узнать правду!
- Правду? - громко повторил Козлов. - А если бы эта правда поколебала твое представление о Боге? Твою веру во Всемогущего Аллаха? Тебе лучше меня известно, что сомнение во всемогуществе Аллаха - страшнейшее преступление в исламе.
- Но Аллах не запрещает нам искать истину, - совсем упавшим голосом пролепетал Абдулла. Последние слова, произнесенные Козловым, больно полоснули его по сердцу. Разве не об этом думал он перед злополучной операцией в Екатерининском сквере?
- А что есть твоя истина, как не отрицание самого Аллаха? - перешел в контрнаступление Козлов. - Если следовать твоей логике, научно доказать факт существования Аллаха невозможно, а, стало быть, Его нет? Так, что ли? Или ты хочешь сказать, что одно дело - рукопись, другое дело - вера в Аллаха?! Но разве ты забыл, к чему привели споры о "сотворенности" Корана? Если верить Бауму с Кузиным, согласно тексту рукописи, Мухаммад (да благословит его Аллах и приветствует!) выступает всего лишь передатчиком слов христианского еретика Багиры. Это означает, что ставится под сомнение главный столп ислама - шахада. Шахада - это формула, которая неверна, если неверна хотя бы одна ее составляющая. Если неверно, что Мухаммад (да благословит его Аллах и приветствует!) - Посланник Аллаха, значит, ставится под сомнение и другая часть формулы, что нет Бога, кроме Аллаха. Ты это понимаешь?
- Что значит, если верить Бауму с Кузиным, - изумленно пробормотал Абдулла. - Вы что, даже не читали рукопись?!
- К сожалению, мы не очень сведущи в изучении древних рукописей, поэтому мы целиком доверились мнению таких авторитетных ученых, как профессора Баум и Кузин. К тому же, благодаря твоим стараниям, у нас не было времени на ее изучение.
- Что?! - в бешенстве воскликнул Абдулла. - Вы… Да вы - преступники! Где рукопись?!
- Рукописи больше нет, - сухо сообщил Козлов.
- Как нет?! - не поверил своим ушам Абдулла.
- Она уничтожена, - тоном, не терпящим сомнений, уточнил Козлов. - Слишком много несчастий она принесла, и только Аллаху ведомо, сколько еще принесла бы.
- Несчастья приносят не рукописи, а те, кто использует их в своих интересах! - с раздражением бросил Абдулла. - Вы лжете! Где рукопись? Покажите мне ее!
- Если бы мы захотели использовать рукопись в своих интересах, то мы бы ее давно продали, - неторопливо ответил Козлов. - Но мы действовали в интересах мусульман.
- В интересах мусульман?! - взорвался Абдулла. - Кто вас уполномочил действовать от имени всех мусульман? Кто вам дал право совершать свои преступления, прикрываясь интересами верующих?
- Абдулла Петрович, - опять вмешалась в разговор Тамара Петровна. - Скажите, пожалуйста, а кто уполномочил Вас заниматься поиском рукописи? Насколько я знаю, это не входит в Ваши служебные обязанности. Ведь это Вы постоянно нарушали закон, начиная с обыска у Кузина и заканчивая откровенно бандитской разборкой в Мюллюпельто. Единственное, что придавало Вам уверенности в собственной правоте, - это убежденность в том, что Вы действуете в интересах мусульман. К сожалению, мне неизвестно, чтобы кто-то уполномочивал Вас на совершение подобных действий. Ваши деяния тянут на многотомное уголовное дело. Сами понимаете, - если у следствия не хватит улик, мы всегда сможем ему помочь.
- Вы меня шантажируете! - с презрением воскликнул Абдулла. - Как это мерзко!
- Шантажируем? - засмеялся Козлов. - Дурак! Да мы хотим, чтобы ты поскорее выбрался из того дерьма, в которое попал.
- Не смейте со мной так разговаривать! - закричал Абдулла. - Вы - сами дерьмо!
В ответ Абдулла услышал дружный смех Козлова и Тамары Петровны.
- Может быть, мне еще в ножки вам поклониться, что вы не отрезали мне голову и не подкинули моей семье? - с надрывом спросил разгоряченный Абдулла.
- Ты, как всегда, преувеличиваешь! - снисходительно прокомментировал Козлов. - Мы бы такого никогда не сделали. Несмотря на то, что мы по-разному понимаем интересы ислама, мы с тобой - братья по вере, а кровь мусульманина, согласно словам Пророка (да благословит его Аллах и приветствует!) неприкосновенна. Аллах свидетель, мы всячески пытались показать тебе, что ты заблуждаешься, но ты не замечал наших намеков.
- Намеков в виде трупов и отрубленных голов?!
- Не только, - заметил Козлов. - Мы и через газеты пробовали тебя образумить, но, судя по твоим эмоциям, голова в сумке впечатлила тебя больше всего.
- Подонки! - заорал Абдулла.
- Не кричи! - рявкнул Козлов. - Но ты остался глух к любым нашим намекам, и мы с Тамарой Петровной решили, что лучше всего будет откровенно с тобой поговорить. Я рассчитывал, что ты раньше догадаешься появиться здесь. А Баума не жалей. Ради своего тщеславия он готов был пойти на любые сделки с совестью.
- Об этом вы будете говорить на суде. Клянусь Аллахом, вы ответите за все свои преступления! - угроза Абдуллы звучала жалко и неубедительно.
- Зря клянешься, - переглянувшись с Тамарой Петровной, усмехнулся Козлов. - Посуди сам, что ты можешь выдвинуть против нас? Ничего, кроме голословных утверждений о том, что мы тебе только что рассказали. У тебя нет ни фактов, ни свидетелей. Зато у следствия против тебя столько улик, что тебя можно хоть сейчас отправить за решетку. Я даже не говорю о таких мелочах, как обыск у Кузина, сопровождавшийся угрозами и оскорблениями. Кроме того, ты пришел к Кузину с поддельными документами - статья 143 (подделка документов). За все это можно смело получить два года. Идем дальше: соучастие в убийстве (это я про Московский вокзал). Статья 111, пункт 2: до десяти лет с конфискацией. Смотрим дальше: Мюллюпельто. Помимо убийства трех наших, тебе можно вполне впаять срок за убийство Кузина и его жены. Это вообще на двадцать лет тянет. Ну, и, наконец, кульминация всего - убийство профессора Баума, по которому вы с Саидом - единственные подозреваемые. Статья 111 пункт 1 - до пятнадцати лет. Тут брат, уже вышка. Просто серийный убийца-маньяк. Таких у нас сейчас не милуют.
- Так вот зачем Вы убили Баума! - крикнул Абдулла.
- Баум мертв, поэтому не будем говорить о том, кого уже нет, - закурив очередную сигарету, сказала Тамара Петровна. - Его уже не вернуть. А вот своего друга Касумова Вы можете спасти. Одно Ваше слово, и он будет на свободе.
- Я не собираюсь принимать ваших условий! - неумолимо бросил Абдулла.
- Мы не ставим тебе никаких условий, - устало протянул Козлов. - Успокойся и иди домой. Все кончено. Единственное, что ты можешь сделать, это - застрелить меня и Тамару Петровну, но я сомневаюсь, что тебе захочется оставить свою семью без кормильца. Иди домой, Абдулла!
Абдулла сидел не шелохнувшись в кресле.
- Вы действительно уничтожили рукопись? - спросил он после почти минутного молчания.
- Да, клянусь Аллахом, - подтвердил Козлов и подошел к стилизованному под старину камину. - Вот здесь она нашла свое последнее пристанище, - добавил он, указывая рукой на камин. - Абдулла, помнишь хадис о том, что "дозволенное - очевидно и запрещенное - очевидно, а между ними находится неочевидное"? "Тот, кто остерегается неочевидного, сохраняет в чистоте свою веру и честь. Тот же, кто впадает в смутное и сомнительное, подобен пастырю, пасущему скот вблизи заповедного места, куда он того и гляди вступит". Мой тебе совет, Абдулла, избегай неясностей и тебе самому будет легче. Сегодня же твой Саид будет на свободе. В газетах появятся опровержения и извинения за недостоверные публикации и обвинения в ваш адрес. И насчет рукописи не беспокойся. Та, что лежала вместе с головой сына Кузина, - шестнадцатого века. Я за нее три миллиона выложил. На днях Кошкин торжественно передаст ее в библиотеку. Ему - слава, а нам, наконец, - заслуженный покой…
Домой Абдулла шел пешком. Началась метель. Крупные снежинки падали на разгоряченное лицо Абдуллы, превращаясь в маленькие капельки.
Оказавшись на набережной, Абдулла спустился к реке по мокрым гранитным ступеням. Он сразу узнал это место. Не сдав свой первый экзамен в Университете, он пришел сюда, чтобы разделить свою печаль с замерзшей рекой. Тогда ему было стыдно и неприятно, что он не смог достойно пройти первое серьезное испытание в жизни. И он решил, что непременно докажет себе и всем, что он способен исправить свои промахи. Но тогда все зависело только от него самого…
Абдулла долго сидел на холодных ступеньках, пока не понял, что окончательно промок. Благо до дома оставалось совсем немного. Елочного базарчика уже не было, - от него остались лишь неубранные ветки и стволы. Выйдя на прямую дистанцию, Абдулла ускорил шаг по направлению к парадной, как вдруг перед ним появился странного вида мужчина в надвинутой на лоб ушанке с поднятым воротником старомодной шубы. Лица его почти не было видно.
- Здравствуйте, Абдулла Петрович! - поздоровался незнакомец.
Услышав свое имя, Абдулла вздрогнул.
- Извините, что беспокою Вас в нерабочее время, - виновато произнес незнакомец, - но у меня очень срочное дело. Только Вы можете мне помочь.
Абдулла продолжал стоять, устало щурясь и напрасно пытаясь разглядеть лицо незнакомца сквозь тысячи проносившихся мимо снежинок.
- Простите, но я сейчас временно не работаю, поэтому ничем не могу Вам помочь, - раздраженно ответил Абдулла и пошел дальше.
- Но это неважно, - не отставая от Абдуллы, вежливо возразил незнакомец. - Я Вам сейчас все объясню…
- Не надо мне ничего объяснять! - резко оборвал его Абдулла. - Я же сказал Вам, что уже не работаю! Меня, может, вообще завтра в тюрьму посадят.
- Вас?! - удивился незнакомец. - Вы шутите!
- Нет, - недовольно буркнул Абдулла. - Извините, мне сейчас не до этого.
Абдулла быстро зашагал к парадной. У входа он обернулся. Незнакомец продолжал топтаться на том же месте, где он его оставил. Простояв несколько секунд в нерешительности, Абдулла отпустил дверную ручку и сделал несколько неуверенных шагов в обратном направлении. Незнакомец, не скрывая своей радости, поспешил ему навстречу. Порывшись в карманах промокшего пальто, Абдулла, наконец, извлек помятую и слегка влажную визитку.
- Вот, возьмите, - сказал он, глядя куда-то в сторону, - позвоните завтра… Может быть, мы с Вами что-нибудь придумаем, иншаала…
Эпилог
Прохладная зала позволяла забыть об обжигающих прикосновениях полуденного солнца. Но человека, склонившегося за столом над ветхой, казавшейся необычайно древней рукописью, мало беспокоило, какое время года заглядывало к нему сквозь узкие ушные раковины монастырских окон. Вот уже второе лето он не выходил из этих отуманенных грустью стен, занятый своей каждодневной кропотливой работой. По правую руку от него расположился другой человек, также погруженный в изучение какой-то рукописи.
Специальным распоряжением аббата оба монаха были освобождены от повседневных монастырских обязанностей, в том числе, - физических трудов, предписанных каждому члену братства уставом. Кроме самих монахов, о содержании их работы было известно еще трем людям: аббату их монастыря, архиепископу Толедскому и самому папе. Молчаливый брат, имени которого ни Себастьян, ни Диего не знали, приносивший им каждое утро пергамен, бумагу, кисти и краски, едва ли догадывался о том, чем сутки напролет занимаются эти два трудолюбивых монаха. Впрочем, судя по выражению его слегка надменного и недалекого лица, сердце молчаливого брата занимали куда более приземленные материи.
Брат Диего и брат Себастьян представляли собой слаженный и гармоничный коллектив. Про таких в народе говорят: живут и работают ноздря в ноздрю, душа в душу. Что бы ни происходило в монастыре или за его стенами, работа не прерывалась ни на один день. Только недомогание кого-нибудь из монахов способно было на некоторое время приостановить казавшийся вечным, как душа, и тяжелым, как бремя человеческих грехов, трудовой процесс. Брат Диего неторопливо - буква за буквой - выводил взлохматившиеся, а порой даже ощетинившиеся змейки букв на пустом листе повидавшего виды пергамена. Подле него неизменно находился образец, - занимавший сорок листов пергамена, скрепленных в кодекс, фрагмент текста, представлявший собой неплохо сохранившуюся часть рукописи Корана VIII века от Р.Х. Другая рукопись - на диковинной и редкой в те времена бумаге, была создана совсем недавно - лет десять-пятнадцать назад. Это также был Коран, но Коран необычный. Содержащиеся в нем суры отличались от общепринятого среди сарацин текста не только своим количеством, но и содержанием.
Оба монаха, трудившиеся над рукописью, долгое время жили в мавританских землях и в совершенстве овладели искусством написания Священного Текста на арабском. Там же они освоили премудрости сарацинской веры, изучив многочисленные книги по истории ислама, фикху, каламу и другим наукам, необходимым для глубокого знания магометанского учения. Когда же они вернулись в Сарагосу, своей ученостью и познаниями в сарацинской вере они могли заткнуть за пояс местных мавританских улемов и факихов. Но не ради состязания с сарагосскими богословами Себастьян и Диего совершили долгий и опасный путь через неведомые земли, продлившийся без малого пять лет.
Отдохнув два дня после дальних странствий, братья были вызваны к аббату и в тот же день приступили к работе. Ежедневно монахи трудились над рукописью с половины четвертого утра - после заутрени - до двенадцати часов дня. Затем, позавтракав в трапезной черным хлебом с водой, братья возвращались в залу и работали до пяти часов пополудни. Отведав около пяти вечера горячей чечевичной похлебки, монахи продолжали работу до самых сумерек. В летнее время к их трапезе прибавлялись яблоки и иные съедобные плоды. Зимой и в пост Диего и Себастьян питались один раз в день - в два-три часа дня или на закате солнца.
Всякий раз, когда брату Диего требовался новый лист пергамена, он вызывал дежурившего у входа в залу безымянного монаха и тот, мгновенно явившись, уносил исписанный лист и приносил новый.
Так продолжалось почти два года. Написание каждой буквы, каждого значка требовало огромного труда. Иногда при всей витиеватой идеальности выводимых братом Диего букв, брат Себастьян, молчаливо склонившись над свеженаписанным текстом, недовольно качал головой. По его мнению, характер написания элементов некоторых букв отражал более позднюю традицию письма, несвойственную первым векам хиджры. И брат Диего, тяжко вздохнув, смиренно и еще более скрупулезно переписывал забракованный фрагмент.
Около семи лет назад их вызвал к себе аббат и объявил, что им поручается ответственная миссия. Братьям предстояло освоить сарацинское богословие, чтобы, вернувшись домой, взяться за составление рукописи Корана по образцу, одобренному самим папой. Данная мистификация преследовала, по мнению архиепископа и аббата, великую и благородную цель - дискредитацию нечестивой сарацинской веры и представление ее в качестве лживой компиляции христианской религии. Зачем это было нужно, братьям было понятно и без туманных объяснений аббата. Победить сарацин одной силой оружия пока невозможно. Их много и они сильны. Сильны во многом благодаря уверенности в правоте своей веры. Немногочисленные полемические сочинения, созданные в Европе, неспособны пошатнуть эту непоколебимую уверенность. К сожалению, приходится признать, что в подобной полемике последнее слово все равно остается за сарацинами - они зачастую лучше знают христианскую веру, чем христиане - сарацинскую. Значит, - решили в Риме, - увесистое дерево можно свалить, основательно повредив его корни. Необходимо нанести удар по основам сарацинской веры.