Пароходик лавировал между берегами, забирая на борт и высаживая торговцев и крестьян, живность и священников. Гаронна обнялась с Дордонью и стала Жирондой. Юбка Эмили вздувалась от ветра, пока она не прижала к ней карту Медока, на которой были указаны его шато. Она поднесла к очкам небольшой полевой бинокль и сгорбилась в исследовательской позе, так хорошо знакомой ее спутнице. Напротив Бейшевель Эмили сообщила, что это шато некогда принадлежало адмиралу, что каждый корабль, проплывавший по реке, был вынужден спускать парус - baisser la voile, - и это выражение преобразилось в нынешнее название.
Подумать только! - бодро заметила Флоренс.
Эмили по очереди указывала Марго и Дюкрю-Бокайю, Леовиль-ле-Каз и Латур, присовокупляя к каждому названию живописности из "Бедекера". За Латуром, приближаясь к Пойаку, пароход держался у самого берега. Позади них зеленым вельветом тянулись расчерченные виноградники, впереди показался сломанный причал, а за ним лоскут вельвета с большим черным пятном. Дальше, чуть выше, плоский фасад, коричневатый от солнца, с короткой террасой, полузаслоняющей окна нижнего этажа. Подфокусировавшись, Эмили обнаружила, что балюстрада террасы потеряла несколько балясин, а другие сильно перекосились. Флоренс забрала бинокль. Фасад зиял большими дырами, стекла в верхних окнах были разбиты, а крышу словно сдали под агрономические опыты.
Не совсем наш эрмитаж, - сделала она вывод.
Так что, посетим его завтра?
Это под дразнивание для коротания времени сложилось мало-помалу за последние два года их поездок во Францию. Праздные взгляды намекали на иную жизнь: бревенчатый крестьянский дом в Нормандии, щеголеватый бургундский manoir, шато в глуши Берри. И теперь возникло что-то вроде почти серьезного намерения, в котором ни та, ни другая себе не признавались. А потому Флоренс объявляла, что их эрмитаж вновь не обретен, и вскоре они его посещали.
Шато Допра-Баж не числилось в большой "Классификации 1855 года". Оно было скромным cru bourgeois,16 гектаров, засаженных каберне-совиньоном, мерло и пти-вердо. В последнее десятилетие филоксера зачернила зеленый вельвет, и его ослабевший, обедневший владелец неуверенно попытался высадить новые лозы. Три года назад он умер, оставив все молодому парижскому племяннику, который снобистски предпочитал Бургундию и старался избавиться от Шато Допра-Баж как можно быстрее. Но никому из соседей не улыбалось обременить себя больным виноградником. Régisseur и homme d'affaires поэтому кое-как обходились сезонными работниками, производя вино, которое, как признавали даже они, пало до уровня cru artisan.
Когда Флоренс и Эмили вернулись во второй раз, мсье Ламбер, homme d'affaires, коротышка в черном костюме, фетровой кепке и с острыми усами, державшийся и угодливо, и властно, неожиданно обернулся к Эмили, которую счел помоложе, а потому более опасной из двух, и грозно спросил:
- Êtes-vous Américaniste?
Не поняв, она ответила:
- Anglaise.
- Américaniste? - повторил он.
- Non, - ответила она, и он одобрительно крякнул. У нее было ощущение, будто она выдержала какой-то экзамен, понятия не имея, в чем он заключался.
На следующее утро, завтракая устрицами и поджаренными колбасками, Флоренс произнесла задумчиво:
- Нельзя сказать, что у них здесь есть ландшафт, скорее одни контуры.
- Значит, это не явится такой уж большой переменой после Эссекса.
Обе заметили соблазнительность перехода "могло бы" и "могло" в "есть" и "явится". Они теперь приехали во Францию на пятое лето. В отелях они делили одну кровать, а за столом разрешали себе вино, и после обеда Флоренс выкуривала одну сигарету. Каждый год это было пьянящим бегством на свободу и оправданием их жизни среди турнепсов, и укором ей. До этих пор их экскурсии в среду французов были легким флиртом. Теперь Эмили чувствовала, словно что-то (не судьба, но какая-то сила пониже, управлявшая их жизнями) поймало ее на слове.
- Во всяком случае, это твои деньги, - сказала она, понимая, что ситуация действительно приняла очень серьезный оборот.
- Это деньги моего отца, а детей у меня не будет.
Флоренс, более крупная и чуть постарше, имела привычку сообщать о своих решениях завуалированно. Она была темноволосой и крепкой, с обманчивой манерой обескураживающей прямолинейности. На самом деле она была и более способной, и более благодушной, чем казалась, несмотря на ленивое предпочтение наиболее общего аспекта любого плана. В частностях всегда можно было положиться на Эмили; на Эмили, худощавую, белокурую, хлопотливо аккуратную, щурящуюся сквозь очки в золотой оправе на страницы записной книжки, альбома, расписания, газеты, меню, "Бедекера", на карты, билеты и юридические примечания петитом; Эмили, полную тревог и все же оптимистичную, которая теперь сказала с удивлением:
- Но мы же ничего не знаем о производстве вин.
- Мы же не нанимаемся в vendangeuses, - ответила Флоренс с ленивой надменностью, которая была лишь частично насмешкой над собой. - Папа не знал, как работают лесопильни, но знал, что джентльменам нужны письменные столы. К тому же я уверена, что ты проштудируешь этот вопрос. Вряд ли он более сложен, чем… соборы.
Самый недавний иллюстрирующий пример: с ее точки зрения, они слишком много времени потратили перед статуей Бертрана де Гота, архиепископа Бордо, впоследствии папы Клемента V, пока Эмили распространялась об арках нефа романского стиля XII века и двойных хорах еще какого-то - несомненно, более раннего или позднего - века.
Бургундский племянник принял предложение Флоренс, и она продала свой дом в Эссексе; Эмили поставила своего брата Лайонела, нотариуса, в известность, что ему придется подыскать себе другую экономку (новость, которую она уже несколько лет мечтала объявить ему). Весной 1890 года обе женщины безвозвратно обосновались во Франции, не захватив с собой никаких специфических напоминаний об Англии, если не считать старинных напольных часов, которые отбивали каждый час детства Флоренс. Когда их поезд отошел от кэ д'Остерлиц Гар д'Орлеан, Эмили высказала свое последнее опасение:
- А тебе не наскучит? Мое общество. Это ведь не просто поездка.
- Я решила, что Шато будет названо в твою честь, - ответила Флоренс. - Я с самого начала считала, что "Допра-Баж" звучит не так романтично! - Она заново заколола шляпу, будто предупреждая дальнейшие протесты. - Что до турнепсов, вряд ли воспоминания о них сотрутся быстро. Ну и танцоры! Олухи даже не замечали, когда оттаптывали ноги своей даме!
Мадам Флоренс и мадам Эмили сохранили для себя услуги мсье Ламбера как homme d'affaires и мсье Колле как régisseur на лучших условиях. Затем мсье Ламбер нашел им экономку, трех работников, горничную и садовника. Растения на крыше были вырваны с корнями, балюстрада восстановлена, рябой фасад оштукатурен, причал построен заново. Флоренс посвятила себя дому и заново засеянному potager; Эмили занялась виноградниками. Коммуна Допра встретила дам с распростертыми объятиями: они обеспечивали работу и намеревались сделать доходными пострадавшие виноградники. Никто не возражал, когда Шато Допра-Баж стало Шато О-Рейли. Пусть les Anglaises не прилежали истинной вере, но в каждом ноябре они приглашали кюре к чаю и уважительно присутствовали на ежегодном благословении виноградников в апреле. Эксцентричности, которые за ними наблюдались, можно было без труда отнести на счет нищего существования, которое они прежде влачили на дальнем холодном острове, где даже эльзасские лозы не могли прижиться. Например, было замечено, что они оказались энтузиастками строжайшей бережливости в домашнем хозяйстве. Жареной курицы им хватало на неделю; мыло и веревочки использовались до последнего сантиметра; постельное белье экономилось, потому что они спали в одной постели.
На исходе сентября появлялась банда добродушных оборванцев для vendange; их кормили обильными обедами и позволяли пить столько petit vin прошлого года, сколько им хотелось. На Флоренс и Эмили произвело большое впечатление, что пьянством это не оборачивалось. Их изумляло и то, как мужчины и женщины работали в виноградниках бок о бок в полной гармонии. Мсье Ламбер объяснил, что женщинам платят меньше, потому что они больше разговаривают. Лукаво покачав головой, он затем описал особую местную традицию: vendangeurs строжайше воспрещалось есть виноград, который они собирали, и в заключение каждого утра женщины были обязаны высовывать языки для проверки. Если язык был лиловым, надзирающий имел право потребовать в наказание поцелуй. Флоренс и Эмили не сказали вслух, что это выглядит довольно примитивно, a homme d'affaires закончил, подмигнув почти фамильярно:
- Конечно, иногда они ели нарочно.
Когда первый сбор благополучно завершился, последовал bal des vendangeurs.
Во дворе были установлены столы на козлах, и вот теперь воздействие алкоголя оказалось куда нагляднее. Два скрипача и концертино увлекли в танцы сборщиков на не слишком гнущихся коленях, но все равно они показали изящество и энергию, недоступные большинству трезвенников-турнепсов. Женщины были в меньшинстве, и Флоренс осведомилась у мсье Ламбера, прилично ли ему пригласить новую владелицу Шато. Homme d'affaires объявил, что для него это большая честь, но он чувствует, если ему дозволено дать мадам совет, что другие в подобной ситуации предпочли бы просто смотреть, сидя во главе стола. Поэтому Флоренс раздраженно постукивала ногой, пока худощавые и гибкие французы крутились с женщинами, которые в большинстве были выше, толще и старше. Примерно час спустя мсье Ламбер хлопнул в ладоши, и самая молодая vendangeuse застенчиво преподнесла Флоренс и Эмили каждой по пучку гелиотропов. Эмили произнесла короткую речь с благодарностями и поздравлениями, после чего она и Флоренс отправились спать, слушая, как за открытым окном спальни во дворе раздаются шелест юбок, топот, пиликанье скрипок и неутомимые залихватские звуки концертино.
Эмили, к снисходительному огорчению Флоренс, начала разбираться в виноградарстве даже лучше, чем в церковной архитектуре. Дело сильно запутывалось из-за того, что Эмили редко знала верные английские соответствия терминам, которыми пользовалась. Сидя в плетеном кресле на террасе, где солнце озаряло волосы, падающие ей на шею, она читала Флоренс лекции о паразитах, врагах виноградных лоз и поражающих их мозаичных болезнях. Altise слышала Флоренс и rhynchite, cochinelle, grisette, érinose; имелись чудовищные звери: l'ephippigère de Béziers и le vespère de Xatart; затем имелись le mildiou и черная гниль (хоть эти-то были понятны), l'anthracnose и le rot blanc. Объясняя, Эмили словно видела эти ужасы на цветных иллюстрациях - изъеденные листья, дурно пахнущие лишаи и изуродованные ветви заполняли ее очки. Флоренс старалась изображать требуемую озабоченность.
- Что такое криптогамная болезнь? - спрашивала она покорно.
- Криптогамные растения включают, по Линнею, споровые, такие, у каких нет ни пестика, ни тычинок, так что они не имеют цветков - такие, как папоротники, водоросли, грибы. А также мхи и лишайники. Слово греческое и означает "тайнобрачие".
- Тайнобрачные растения, - повторила Флоренс, точно прилежная ученица.
- Последний класс растений у Линнея, - добавила Эмили. Теперь она была на самой вершине своих познаний, но радовалась, что Флоренс против обыкновения сумела, казалось, последовать за ней туда.
- Последний, я надеюсь, но может стать первым.
- Не думаю, что классификация подразумевает религиозные догмы.
- Ну разумеется, нет, - категорично объявила Флоренс, хотя ботаником не была. - Но как грустно, что среди наших врагов есть тайнобрачные, - добавила она.
Эмили обсуждала те же самые болезни с мсье Ламбером более подробно, но с меньшим удовлетворением. Ей казалось очевидным, что ученые в L'École Nationale d'Agriculture в Монпелье совершенно правы, и ущерб, нанесенный филлоксерой, следует восполнять лозами, привитыми к американским чубукам. С этим согласился профессор Мийарде из Бордо, хотя в прессе, посвященной виноградарству, по данному вопросу существуют значительные разногласия.
Для мсье Ламбера дело отнюдь не было столь уж очевидным, и даже прямо наоборот. Он напомнил мадам Эмили, приехавшей в Медок совсем недавно, что европейский виноград, несмотря на множество его сортов, представляет собой единый вид vinis vitifera, тогда как американский виноград объединяет почти две дюжины разных видов. Европейский виноград оставался совершенно здоровым на протяжении почти двух тысячелетий, и нынешние его болезни чуть ли не полностью объясняются ввезением американских лоз во Францию, как было доказано вне всяких сомнений. Вот в чем причина, продолжал он (и тут у Эмили возникло подозрение, что они читали один и тот же том), появления мучнистой росы в 1845 году, филлоксеры в 1867-м, ложно-мучнистой росы в 1879-м и черной гнили в 1884-м. Во что бы там ни верили университетские профессора, его коллеги в виноградниках придерживаются мнения, что болезнь не лечат, ввозя ее источник. Говоря проще, если ваш ребенок болен воспалением легких, вы не пытаетесь излечить его, положив к нему в кроватку другого ребенка, больного инфлюэнцей.
Когда Эмили выдвинула аргументы за прививки на американские чубуки, лицо мсье Ламбера потемнело, и он хлопнул себя по бедру своей фетровой кепкой.
- Vous avez dit que vous n'étiez pas Américaniste, - сказал он категорически, словно кладя конец дискуссии.
Только теперь после штудирования предмета Эмили оценила вопрос, который ей был задан, когда они второй раз посетили Шато. Здесь мир делился на sulfureurs и Américanistes: тех, кто видит спасение от филлоксеры в том, чтобы выручать и восстанавливать чисто французские лозы с помощью химических веществ, и тех, кто хочет превратить виноградники в подобие какой-то новой Калифорнии. Своим ответом тогда она невольно убедила мсье Ламбера, что принадлежит к sulfureur, или, вернее, как он выразился теперь, то ли внеся грамматическую поправку, то ли позволив себе легкий сарказм, к sulfureuse. Если теперь она хочет сказать ему, что изменила мнение и все-таки является Américaniste, тогда он и мсье Колле, как ни благодарны они мадам Флоренс и мадам Эмили, сочтут себя по меньшей мере обманутыми.
- Кто мы такие, чтобы решать? - Таков был отклик Флоренс, когда Эмили объяснила ей дилемму.
- Ну, мы… ты владелица. А я прочла все последние статьи о виноградарстве.
- Мой отец не имел ни малейшего понятия о том, как работает лесопильня.
- Пусть так, но, надеюсь, ножки его письменных столов не отваливались?
- Дорогая Эмили, - сказала Флоренс, - ты слишком уж тревожишься. - Она улыбнулась, а затем дала волю снисходительному смешку. - И теперь я буду думать о тебе как о моей sulfureuse. Желтый цвет всегда был тебе к лицу. - Она позволила себе еще один смешок. Флоренс, поняла Эмили, одновременно и уклонилась от вопроса, и решила его - как было у нее в обычае.
То, что Флоренс подразумевала под "тревожишься", Эмили полагала надлежащей заботой об улучшении виноградников имения. Она предложила расширить участки под них за счет нижних лугов у реки, но ей возразили, что луга перенасыщены влагой. Она ответила, что им следует выписать из Восточной Англии местных осушителей болот - она даже знала, кого именно, - но услышала, что, даже если луга осушить, подпочва там не подходит для лоз. Затем она предложила заменить для обработки виноградников волов на английских лошадей. Мсье Ламбер повел ее на виноградники, и они стояли в конце ряда и смотрели, как к ним медленно приближалась упряжка из двух волов, головы которых были укрыты от мух подобиями покрывал, какие носят монахини.
- Взгляните, - сказал мсье Ламбер, а глаза у него восторженно сияли. - Взгляните, как они поднимают и опускают ноги. Разве грациозностью это хоть сколько-нибудь уступает менуэтам, которые танцевали на всех балах в Европе?