* * *
Мысли мои – маленькие человечки. Они пританцовывают под звуки случайных мелодий, дрожат, опасаясь грубости, умирают, потеряв маленькое желтенькое пятнышко на горизонте. Они воскресают вновь лишь при шепоте моем, стоит только губам, ссохшимся и слипшимся во сне, произнести страшное ругательство, обращенное к новому дню. Мои маленькие, озорные, глупые, бегущие к закату человечки… Они совершенно не разбираются в жизни. Они не знают, что притяжение земное есть сила, противостоять которой невозможно, что музыка – это смех бога, вера – свет, деньги – все, воздух – дерьмо! Я мыслю! Я еще могу мыслить! Я могу посмотреть на это небо и разорвать его на составляющие цвета одним лишь легким указующим взглядом. Если я захочу, мои маленькие человечки устремятся туда, в даль. Я мыслю, значит, я бегу!
Все знают, что бывает с лучом света, проходящим чрез толстое стекло. Там, в глубине, повинуясь законам физики, он преломляется и изменяет свое движение. Так и путь мой совершил скачок в толще стеклянного города, бросил меня в совершенно незнакомую местность. Я зашагал к серому некрасивому зданию, аккуратно перешагивая через лужи. Дождь, зарядивший с утра, грозил стать настоящим ливнем. Одна особенно крупная капля жестко навернула меня по носу. На стене дома висела вывеска с указателем "10 м". Не задумываясь, я зашагал в направлении, предложенном судьбой, в надежде найти укрытие. Погрузившись в темноту мрачного цоколя, отворил тяжелую скрипучую дверь и оказался в мире приятных запахов и звуков. Восточное кафе.
– Два кофе, – выдавил я после неловкого молчания и сел за самый дальний столик. Белокурая, пышнотелая, в белом фартуке официантка-китаянка кивнула и отправилась выполнять заказ.
Я сомкнул веки, слушая изящные суфийские мелодии, сдобренные африканскими барабанами. Звякнуло блюдце – мне принесли кофе. Сделал большой глоток, не открывая глаз. Вот захочу – и Лорен, и Дэн войдут в эту дверь… Я захотел… Открыл глаза… Неправильно переоценивать свои силы. Вернуть к жизни людей может только Бог, но Бог занят.
Промокшие ноги дали о себе знать чуть раньше, чем я рассчитывал. Нос заложило, я побрел в туалет высморкаться. Посмотрел в зеркало… и тут меня откинуло в угол! Шандарахнуло по голове так, что в глазах на мгновение стало совершенно темно. Боль ничто по сравнению со страхом. Я медленно подполз к умывальнику, приподнялся и заглянул в зеркало вновь. Стало страшно, плохо, холодно. На меня смотрел демон. Его окровавленные челюсти судорожно сжимались в бесполезной попытке изобразить смех. Бездонные глаза забирали все желание бороться с болезнью. Меня вырвало.
– Девушка, мне плохо! Я болен. Вызовите мне, пожалуйста, такси. Умоляю. Я хочу домой. Вот за кофе, а это вам. Возьмите. У вас наверняка есть дети. У китайцев всегда дети. И налейте водки…
– Телефон не работает…
Я выбрался на улицу и зашагал к дороге. Свернул в арку…
Их было трое. Не знаю, я ли набросился на них или это они схватили и потащили меня за угол, но бой был страшный. Я ревел как лев! Кусался, бил руками и ногами, в конце концов силы меня оставили, я упал к их ногам и затих…
* * *
Лиз молча посидела у края постели, потом ушла, оставив на больничной тумбочке несколько яблок и дежурные апельсины. Приходила Нат, но ее не пустили без сменной обуви. Она передала с сестрой записку. "Милый Марк! Мы тебя так любим! Поправляйся быстрее и все станет на свои места!" Мама каждый вечер приносила что-нибудь вкусненькое. Все наши разговоры обязательно заканчивались словами: "Ну все, теперь ты будешь жить у нас!"
Приходил человек из милиции. Он протянул мне стильный черно-белый фотоснимок с мертвой красивой девушкой.
– Узнаешь? – строго спросил он меня.
– Узнаю, – ответил я устало.
– Ни документов, ничего. Хорошо хоть визитка твоя в кармане была. Тело никак не востребуют. Кто она?
– Не знаю. Мы в маршрутке познакомились. Я ей визитку дал. А что с ней случилось?
– Машиной сбило.
– Значит, правда, а я думал, это воображение мое разыгралось. Книжка… у нее должна быть книжка.
– Книжка нам вряд ли поможет. Ну что же, спасибо.
Человек из милиции ушел, а я остался. Дни шли своим чередом, скоро меня должны были выписать. Беспокоило только отсутствие Димыча. Почему он не приходит? Что-то случилось. Наверняка что-то случилось.
– Мам, что-то Димыч не появляется, ты не знаешь, с ним все в порядке? – спросил я вечером маму.
– Какой Димыч?
– Друг мой. Вместе в квартире Берхиных жили. Дэн, Лиз, Нат, я и Димыч.
– Марк, ты, наверное, хочешь меня разыграть. Я не знаю никакого Димыча. У Берхиных вы снимали квартиру вчетвером. Хотя, может, у вас кто еще жил, а я не знаю. Ты ведь мне не докладывал.
– Лиз! Как ты там? Привет! – орал я в телефонную трубку– Ты не знаешь как там Димыч? Он что-то пропал совсем.
– Какой Димыч? Это с Верхнего, мотоцикл у которого?
– Нет! Наш Димыч! Только не разыгрывай меня, мне это очень важно!
– Марк, ты, видимо, совсем плохой стал. Не стоит пить в больнице. Знаешь, алкоголь может быть очень опасен в сочетании с некоторыми лекарствами. Я завтра забегу, и мы поболтаем.
Она повесила трубку.
– Марк, подумай сам. – Нат решила призвать на помощь логику. – Квартира у нас была пятикомнатная. Одна комната твоя, вторая – моя, третья – Лиз, четвертая – Дэна, а пятая – зал! Где бы жил с нами твой мифический Димыч?
Я не понимал, зачем им всем надо издеваться надо мной, доказывая, что я спятил. Может, с ним беда, и они не хотят меня расстраивать.
Димыч пришел за день до выписки. Он встал напротив окна и долго изучал квадратик неба.
– Здорово, что ты все-таки заявился! Я уже черт-те что подумал. У меня друзей почти не осталось, если и с тобой что-то случится, мне совсем плохо будет. Апельсины будешь? Мне все приносят апельсины. А я их почти не ем.
Димыч повернулся, позволяя лучу света запомнить все неровности его правильного лица.
Он сделал несколько шагов по палате и стал рассказывать всякую чепуху – про новый клип "Мумий Тролля", про "Секретные материалы" и прочее. Звучало так фальшиво, что я не выдержал и заорал:
– ЗАТКНИСЬ!!!
Димыч пожал плечами и отошел к окну.
– Знаешь, все так напутано, – начал я. – Кажется, разгадка совсем рядом, но где? Я вроде бы собрал все подсказки.
– Ты все усложняешь, – попытался меня успокоить Дим, – наделяешь мифическими свойствами совершенно простые вещи. На самом деле все просто, как огурец. Тот парень убил Лору, Дэн разбился в катастрофе, а все остальное – это твое разыгравшееся воображение…
Я офигевал, как это ловко он все может объяснить, как находит нужные слова, чтобы успокоить. Настоящий человек! Настоящий друг! Он понимает меня как никто другой. Если бы мне пришло в голову написать роман о настоящей дружбе, то прототипом главного героя обязательно стал бы Димыч. За размышлениями своими я не заметил, что Димыч продолжает говорить со мной. Задает вопросы и получает ответы. Я не вдумывался в наш диалог, всего лишь наслаждался удивительной возможностью слышать себя со стороны, а при желании, и не слышать совсем.
Увлекшись ловлей подсказок, зашифрованных в жестах и играх теней, я перестал контролировать и вообще хоть как-то воздействовать на события. Димыч же не замечал изменений и держался естественно. Разговор наш, видимо, был очень содержателен. В абсолютной тишине Димыч двигал губами, плавно перемещал в воздухе пальцы рук и темные ресницы, шагал по комнате, щурился. И я точно так же участвовал в этом немом спектакле, поддерживал наш беззвучный диалог. Горячо манипулировал мышцами лица. И вдруг все обрушилось!
Я все понял и узнал. Я узнал Димыча! Своей бесплодной попыткой улыбнуться он выдал себя.
Я узнал его – того демона из зеркала. Эти желтые глаза, мощные челюсти, как я не видел их раньше! Я все понял про него, как уже много раз понимал про других. Это он разорвал на части Лорен и подстроил катастрофу Дэну!
– Убийца! – орал я. – Убийца!
Димыч смотрел на меня, не пытаясь что-либо возразить.
– Это ты! Всегда это был ты! Это ты играл со мной и забирал все, что становилось мне дорого!
В повисшей вдруг мертвой тишине я услышал его, как обычно, спокойный голос.
– Я – это всего лишь ты. Только я всегда шел дальше мыслей и не боялся действовать. Я помогал тебе. Я хотел уберечь тебя. Спасти!
Димыча медленно окутывал свет, вливающийся в комнату из огромного экрана на стене. Он возник вдруг на месте больничного окна.
Облако света поглотило Димыча.
– Нет! Стой! – заорал я, бросился на Димыча, но натолкнулся на невидимую жесткую преграду и упал на кафельный пол. Падая, я видел, как принявший Димыча свет возносится туда, в голубое и бесконечное, которое постепенно обросло ставнями и превратилось в больничное окно.
Убийца Лорен и Дэна никогда не будет пойман. Я лежал какое-то время молча. Потом мысли обрели форму слов, и я сначала тихо, потом все громче и громче стал кричать: "Димыч – убийца! Его уже не поймаешь! Я в полном дерьме!"
– Что кричишь? – спросила вошедшая медсестра.
– Димыч убийца, но его уже не поймать. Он вознесся на небо, а я в полном дерьме! – поспешил сообщить я ей.
– Псих… – сказала медсестра и ушла.
Мои крики стали хрипами, потом шепотом. Я провалился во мрак, а когда очнулся, декорации поменялись. Я в больничной палате, только другой. На окнах решетки. Рядом сидит мама. Она вся в слезах.
– Димыч. Это он всех убил.
– Да, да, конечно, Марк. Мы знаем, – сказала мама и заплакала. Она плакала потому, что Димыча уже не поймать! Точно. Пришла медсестра, сделала мне укол. Веки стали тяжелыми, просто свинцовыми. Мама провела доброй рукой по моему лбу.
Я дождался, когда стихнут за дверью ее шаги, прокусил себе указательный палец и преодолевая чудовищную психотропную усталость, медленно вывел красным на белой стене никогда раньше не виданный мною знак. Черт знает откуда, но я знал, что на языке давно исчезнувшего народа он означает "возвращение".
Я беззвучно отделил его от стены, развернул, перенес в центр комнаты и, зажмурив глаза, полетел в это красное пятно, разрывая все встречающееся на своем пути – небо, облака, звезды. Полетел обратно в точку своего первого вздоха.
* * *
Когда небо обросло, наконец, решетками, мир стал привычен, ограничен и предсказуем.
2000 г.
Стихи
* * *
написать бы о чем-то хорошем.
ведь так хочется, о том, что на работе прет,
в принципе, и есть свет в конце тоннеля.
жизнь – вовсе не одно и то же,
такая разная, и летит, а не ползет еле-еле.
и… любовь есть, словно из космоса,
и дружба, несмотря на всякие мои косяки.
бывает жарко, но сегодня что-то холодно…
видимо, кондиционер или сквозняки.
пиво радует, и кофе заставляет просыпаться,
еще чуть-чуть – и год закончится, а за ним
совершенно новый,
и я буду упираться стараться,
чтобы он вышел лучше,
чем этот, откровенно хуевый…
а далее вообще сплошные светлые дни.
так утверждают мои пророчества…
главное, что мы не одни,
посреди вселенского одиночества.
* * *
мне немного грустно,
я человек-снег, я таю.
улыбаюсь искусно
и исчезаю.
* * *
живем вместе… умираем в одиночестве,
но всегда наедине с самим собой,
даже если одинаковые отчества,
один на один бой…и утром, когда кофе ни хуя не будит,
опухшие веки пытаются разглядеть друга,
все, что было, и все, что будет…
это судьба, но на всякий случай возьми руку…
* * *
у простых людей простые запросы:
любовь-бабло-вино-папиросы.
немного моря, немного света,
наутро кофе, и два минета…
и я такой же, бля, зуб даю!
но мне чуть проще – я не курю!
* * *
больше воздуха! простите мне это чудо!
я выбрасываю на помойку!
всю старую посуду и посудомойку!
диван облезлый и торшер пыльный!
все – бесполезно.
я – сильный.
дневники-тетради, строчками ошибочные
дорожки,
здесь я был одинок, здесь просто пьян,
а в этот день болел и меня кормили
из ложки,
только память уже не может,
как не может вмещать мой дом
тонны одного и того же.
прочь, вон!
* * *
разбит весь мир на четыре кусочка,
тебе и мне. сыну и дочке,
рука сжимает маленький ключик,
от сердца дверца… и солнца лучик.
* * *
иногда просыпаешься с чувством,
будто не спал ни часу.
мрачное утро,
пятнадцать шагов к унитазу.
мешки под глазами
и улыбка неуверенная
садишься в ванную,
льешь на голову воду растерянно.
думаешь, что Бог мог бы послать приступ.
во сне умирают праведники.
а ты не справил и тридцати
праздников.
да и не святой,
чтобы надеяться на легкие завершения.
самая обычная, самая простая версия
Его творения.
так уж вышло…
терпи, боец.
хотя бывает,
что прям… пиздец.
* * *
холодно, прости… я был за три квартала,
и пули слышал, и крики, но далеко все это
было,
сейчас мне кажется, что ты просто устала…
и все вроде бы остыло.а как дальше, нервов отрезки.
все чувствуем, даже прошлое проходит
ножом по коже,
я всегда был немного резким…
в этой точке ложь и правда одно и то же.
* * *
что-то сердце стало притормаживать…
видимо, упустил что-то важное,
ошибка пилота однажды убьет,
так грустно, прости, самолет.
* * *
ничего никуда не исчезает,
все просто внутри нас.
бабочка за стеклом…
крыльями хлопает,
умрет потом,
останутся сухие узоры,
на иголку и на стену,
улыбалась, и вот с укором,
перемены.
измена, испуг, обстоятельства.
такие вот мы все живые…
все способны на предательство
на подвиг – лишь некоторые.
но ты не бойся, я видел снов множество…
ты не умрешь, и я буду жить вечно.
наши божества – убожества.
любовь – бесконечна.
* * *
гадалки всегда врут,
и принцев в принципе нет.
я знаю, на любой вопрос
возможен любой ответ.
и все, что нас держит у предела,
такие маленькие нитки веры,
что все-таки сбудется… и все сразу.
а иначе… как-то без мазы.
* * *
море у меня внутри,
а над ним бескрайнее небо,
каплями тишины,
внутри царствует лето.вспарывая кожу, я выпускаю наружу
тепло, пусть вам тоже
будет чуть меньше стужи.
синоптики слетают с катушек -
парниковый эффект, крышка.
а просто выпустил лето,
вскрыв вены, простой мальчишка.
* * *
Бог, ты знаешь мое сердце -
в нем так много всего хорошего.
даже если убью – то честно,
а не ядом, в бокал подброшенным.
если предам, то от безысходности.
когда все грани стерты…
и не понять, что хорошо, а что – зло.
в мире, где так много подлости,
мне хочется творить добро…
* * *
наша любовь чуть больше,
чем это огромное небо,
улыбки теплей и тоньше,
жарче лето.а в принципе все неважно,
ведь мы давно на краю,
нужно быть очень отважным,
чтобы сказать ЛЮБЛЮ.
* * *
пластмассовые цепи на грудь.
не продохнуть, не вздохнуть, не выдохнуть…
щемит сердце и нет надежды никакой.
как-нибудь, еще чуть…
а дальше… будь, просто будь…
веры, их было так много, теперь на дне
бутылки,
три глотка воздуха, пепел в кошельке
и опилки мыслей,
так сложно заново, и ты крадешь в отчаянье,
кто-то скажет "добрый день",
и он вдруг станет добрым… случайным.четыре номера в быстром наборе,
поочередно, но "недоступно" и "switched off",
занятно, в вечном споре Ад выигрывает,
а ты – джаст FUCK OFF…
* * *
очень тихо, ты и не услышишь.
подойду и послушаю, как дышишь…
как вдыхаешь сон…
я почувствовал, как он пах.
корица, пыльца ландыша, шоколад и страх.спи… не бойся, даже на небе
буду с тобой рядом,
самые красивые сны тебе,
прямо из сонного сада…
* * *
ненавижу вечера и соль в носу
я в городе, где холодно, прости, прощай.
черным черкаю черную полосу.
я прилетаю завтра… встречай.кончай, так беззаботно было, это в детстве.
теперь тебе не до сказок.
а я торгую сказками по соседству.
все мечты в жопу одним разом.
* * *
красиво, салют, часы полночь,
уходим по улицам, такси стайками
пытаются нам помочь, разлучить
воспоминания реки с чайками.
* * *
в этот дождливый вечер
столько планов
и у тебя не меньше,
и так устало,
малюем на стекле рисунки
мужчин и женщин,
и просто буквы.стекло… на нем так просто
снова и снова начинать новое,
легким движением после
стирать, что вышло бестолковое,
а после дождем меченные,
в ночь под музыку и нежные шептания,
пять минут беспечные
перед расставанием.
* * *
давай представим, что мы и не в Москве
вовсе…
и надо спасать мир, а его уносит на льдине…
что не зима, а вечная осень,
добро и зло. мы – посередине.а в трубке табак смачно тлеет, и запах
уносит ошибочно в воспоминанья,
на полусогнутых мягких лапах
крадется отчаянье…не бойся, героев не убивают в первой серии,
на нас еще много должны сделать кассы,
будут фейерверки и феерии,
шоу – в массы.
* * *
грустить можно,
грустить модно,
когда все сложно,
неоднородно.зажми в кулак,
слезы стеклышко,
царапает опухшие веки
солнышко.и пусть продует.
на ветру без одежды.
just do it
ну и надежды…
* * *
руки возьмут весь жар.
в пепел цветы и винил,
если ты петь устал,
тебя превращают в дым.
ветер раздует потом
на тысячи дней полета,
расчертят небо крестом
два маленьких самолета…
* * *
осень, мои нервы – клавиши.
и ты играешь ветром, так банально.
не надо фальши.
давай признаемся во всем.
ускользает буквально
мысль.
но я не держу в себе дым.
мне нужно высказаться.
но слова застревают в горле.
тук-тук-тук-тук… сезам, сим-сим.
азбука морзе.шампанское нам поможет,
танцуй, выплевывай улыбки,
по волосам осторожно…
оставим, после,
будем гибки.