- Чего именно вы от меня хотите? - уточнил я.
- Ну, вообще-то скорее - кого. Подумайте о персоне юной, красивой и сказочно богатой.
Я подумал. Недолго, поскольку я все же не вполне туп.
- Миссис Крампф, - сказал я.
- Точно, - ответил он. - Женитесь на ней. Вот и все.
- Все?
- Ну, практически все.
- Мне снова нужно баиньки, - сказал я. Туда я и отправился.
4
Маккабрей применяет к пропозиции свой бритвенно острый ум
О Грусть, ты будешь жить со мной
Не как любовница - женой?
"In Memoriam"
CКАЗАТЬ ВАМ ПРАВДУ, отнюдь не тот случай, когда я наслаждался долгим и безмятежным отдохновением. Судите сами: вы помните, когда в последний раз вам сообщали, что жить вы будете и дальше, но при одном условии - вы женитесь на безумно красивой, сдвинутой на сексе миллионерше, которая - и в этом вы довольно-таки уверены - прикончила своего предыдущего мужа почти необнаружимым манером? Вам тогда удалось бы выкроить восемь часов здорового сна?
Подлинная же череда событий была такова: я пробудился, сел в постели и принялся грызть ногти, сигареты и шотландский виски - не обязательно в такой именно очередности. Час или два. (Едва ли мне следует останавливаться на том, что Джок контрабандой раздобыл мне бутылку господ "Хейга и Хейга" - наилучшую и наиярчайшую.)
Эти секретные агенты и малые, о которых вы читаете в книжках с картинками, расчислили бы все в момент до последнего пятнышка крови, я в этом не сомневаюсь, однако у меня не было ни их упругости мысли, ни их юности. Вероятно, к тому же в те дни я не был и вполовину так умен, как нынче. Спустя некоторое время я изрек: "вот херь", "ну не знаю" и "дратих" - на сей раз именно в таком порядке, - и в конечном счете вновь отправился на боковую. Даже не знаю, зачем мне вообще потребовалось просыпаться, ибо и самому постороннему глазу было ясно, что старый анти-Маккабреевский заговор по-прежнему держит руку на штурвале, нос по ветру, а палец на пульсе, причем - по самый сустав. "Дратих", вне всякого сомнения, - лучшая фраза, которую я в тот день отчеканил. Я произнес ее снова. Кажется, помогло.
- Мне надо бы градус повысить, - пробормотал Джок на следующий день, сидя у меня на кровати и наблюдая, как сестра Шибкоу расправляется с моими запущенными ногтями на ногах.
- О, я бы на твоем месте об этом не беспокоился, Джок. Завтра нас отправляют в оздоровительный отпуск в Озерный край. Пара глотков горного воздуха - и ты станешь как лев. Это здешние медсестры из тебя крепость сосут.
Он неловко поерзал:
- Я так прикидываю, вы не совсем поняли насчет "градуса", мистер Чарли. Дело-то не в крепости, а как бы в удовольствии от этой крепости. Знаете, вроде как не просто даешь кому-нибудь по рогам, а еще и посмеиваешься при том.
- Мне кажется, понимаю. - Я глубокомысленно содрогнулся и свежеотделанным большим пальцем тренькнул в роскошную молочную железу медсестры Шибкоу. Не моргнув ни единым глазом, сестра вогнала полдюйма маникюрных ножниц мне в другую ногу. Я не завопил: во мне, знаете ли, тоже градус крепок.
Мгновение спустя, когда она закончила мой педикюр, Джок нежно изъял у нее ножницы и одной рукой смял их в комок. После чего подставил ладонь - собранную чашей. Сестра Шибкоу склонялась, пока вышеотмеченная молочная железа не упокоилась в этом сосуде. Джок тихонько зарычал; сестра ахнула горлом, когда Джокова ладонь начала сжиматься. В отвращении я с некоторым трудом выпростал ногу из этой парочки и, надувшись, обратил к ним спину.
Палату они покинули вместе и без единого слова - курсом на ближайший бельевой чулан, если я что-нибудь понимаю в устройстве больниц.
"Юность, пылкая юность", - горько подумал я.
5
Маккабрей решает, что есть множество судеб приятнее смерти
Храбрейший рыцарь на земле,
Он песню распевал в седле…
"Волшебница Шелот"
ВОТ, СТАЛО БЫТЬ, МЫ КАКИЕ - Блюхер, Джок и я, сидим за столом на террасе отеля под сенью одной из тех гор Озерного края, открытки с видами коей вы обычно получаете сами, попиваем чай (!) и наблюдаем, как компания идиотов готовится выступить в пеший поход вверх по склону. День стоит прекрасный для начала ноября в Поозерье - вообще-то прекрасный день для чего угодно в Англии в любое время года, только до сумерек остается часов пять, а восхождение, которое они себе запланировали, занимает три часа быстрым шагом в любую сторону. Горный спасатель умоляет их едва ли не со слезами на глазах, но они лишь с веселым презрением оглядывают его с ног до головы - так начинающая водительница автотранспорта смотрит на своего инструктора. (Она-то знает, что ручные сигналы - белиберда, которую мужчины придумали лишь для того, чтобы сбивать с толку женщин; да что вы, ее мамочка ездит уже много лет и ни разу не пользовалась ручными сигналами. И никаких травм. У кого-то другого - да, может быть, но не у нее.)
Горный малый в конце концов воздел руки и уронил их с видом крайней предельности. Отвернулся от компании и двинулся к нам, слышимо скрежеща зубами. Затем остановился, развернулся и нарочито их сосчитал. Меня бы такое перепугало до смерти. Они же просто захихикали. Пока спасатель к нам приближался, я скроил сочувственную гримасу, и он помедлил у нашего столика.
- Посмотрите на этих засранцев, - проскрежетал он. - В сандалиях! Мерзкие несчастные случаи так и ждут своего часа. А девять пробьет, мы с корешками по темени пойдем всю гору прочесывать да шеи себе ломать. И "Кино в полночь" я точно пропущу.
- Очень жаль, - сказал я, стараясь не меняться в лице.
- Зачем вы этим вообще занимаетесь? - спросил Блюхер.
- Оттяг такой, - буркнул спасатель, шествуя себе дальше.
- Пошел проверять оборудование, - со знанием дела заметил Блюхер.
- Или же лупцевать жену, - сказал я.
Мы продолжали попивать чай; то есть, вернее, попивали его мы с Блюхером, а Джок его скорее всасывал крайне изящным движением верхней губы, изгибавшейся наподобие шланга от "гувера". Меня чаепития средь бела дня не особо прельщают; по утрам вещество, приносимое Джоком мне в постель, подобно непенту, что супруга Тона дала рожденной Зевесом Елене, но после полудня мне от помянутого вещества на ум всегда приходит жижа Ганга, в которой совокуплялись крокодилы.
- Ну что ж, - произнес Блюхер.
Я натянул свое самое интеллигентное и восприимчивое лицо - такое я всегда приберегаю для тех случаев, когда клиент особой весовой категории, зависнув пером над чековой книжкой, принимается излагать мне свою философию коллекционирования шедевров искусства.
- Мистер Маккабрей, как вы считаете, зачем мне и моему начальству понадобилось э-э… предохранять вас от э-э… кончины, причем с немалыми трудностями и входя в немалые траты?
- Вы же мне сами сказали: вы хотите, чтобы я женился на Иоанне Крампф. Я не могу себе даже отдаленно представить зачем. Кстати, что вы сделали с Мартлендовым э… трупом, он же - бренные останки?
- Насколько я понимаю, их выудили из Темзы на Старых Шлюзах Уоппинга. Э-э… морские организмы постарались на славу, и причина смерти зафиксирована как "неизвестная". Полиция подозревает смертоубийство из мести.
- Батюшки, - сказал я. - Ну и мозги у этих людей.
Полковник нетерпеливо заерзал. Я задавал неправильные вопросы. Таким малым, как он, не нравится выдавать информацию за здорово живешь, они любят, чтобы информацию вытягивали. Я вздохнул.
- Ладно, - сказал я. - Почему я обязан жениться на миссис Крампф? Она планирует свергнуть Конституцию Соединенных Штатов?
- Чарли, - веско сказал Блюхер.
- Без формальностей, пожалуйста, - прервал его я. - Знакомые зовут меня просто мистером Маккабреем.
- Маккабрей, - пошел он на компромисс. - Если в вас и есть какой-то недостаток, то он - прискорбная склонность к пустозвонству. Я - человек без чувства юмора и признаю это, а так поступают очень немногие люди без чувства юмора. Поэтому прошу учесть и это, и о, что нити вашей судьбы - у меня в руках.
- Слепая Фурья с Отвратительными Ножницами, - чирикнул я. Настал его черед вздыхать.
- Ах ты ж черт, - вот что вздохнул он. - Послушайте, я вполне отдаю себе отчет, что смерти вы не боитесь; на свой свихнутый манер, я убежден, вы - довольно храбрый человек. Однако смерть как неизбежность-концепция-ситуация очень, очень далека от медленного причинения смерти посредством БОЛИ. - Последнее слово он как бы даже гавкнул. После чего взял себя в руки, подался над столом ко мне и продолжал мягко, здраво: - Маккабрей, мое Агентство заинтересовано только в выигрыше. Мы не нормальные парни ни в каком значении этого слова: у нас нет кодекса поведения, который выдержал бы свет дня и меньше того - тщательное расследование "Вашингтон Пост". А есть у нас определенное количество специализированных оперативников, натренированных в причинении БОЛИ. Многие занимаются этим долгие годы, они думают об этом постоянно. И я боюсь, что некоторым из них причинять боль даже нравится. Мне продолжать?
Я выпрямился на стуле, смотрясь обнадеживающе, полезно, полнозвонно.
- Я весь пристальное внимание, - заверил его я. Полковник со значением посмотрел на Джока. Я перехватил намек и предположил, что Джоку с нами, должно быть, скучно, а отель просто кишит горничными, чьи попки нуждаются в щипках. Джок зарысил прочь.
- Хорошо, - сказал Блюхер. - Итак. Миссис Крампф, судя по всему, с ума по вам сходит. Не скажу, что мне легко это понять, - видимо, тот случай, когда что бы человека ни возбуждало - хорошо. У меня в данный момент нет ясного представления, зачем вы нам нужны рядом с нею, если не считать того, что в этом должно что-то крыться. Что-то крупное. За несколько месяцев до того, как ее супруг э-э… скончался, наше э-э… бухгалтерское подразделение, как мы его называем, засекло тайное перемещение весьма значительных сумм в империю Крампфа и из нее. После его кончины мы рассчитывали, что эти движения прекратятся. Они не прекратились. Более того - возросли в объеме. Надо понимать, что мы говорим не о низкопробной халтурной растасовке денег - этим пускай занимаются парни из Налогового управления или Службы контроля за денежным оборотом. Мы говорим о суммах, на которые в одночасье можно купить центральноамериканскую республику - или две африканских, - и еще останется на карман, чтобы по ним погулять. У нас нет никаких зацепок, мы не понимаем, что происходит. Поэтому ступайте женитесь на миссис Крампф и разузнайте все.
- Лады, - деловито и нелитературно произнес я. - Первым делом с утра отправлю ей каблограмму и намекну на хорошие новости.
- Необязательно, Маккабрей. Она уже здесь.
- Здесь? - взвизгнул я, дико озираясь, как на моем месте поступила бы любая беременная монахиня. - Где это - "здесь"?
- Я имею в виду - здесь, в отеле. Полагаю, у вас в номере. Поищите у себя в постели.
Я исторг нечто вроде мольбы. Он похлопал меня по плечу, будто скаутский вожатый:
- За вторым завтраком вы съели полторы дюжины устриц, Маккабрей. Я верю в вас. Ступайте туда и возвращайтесь с победой, мой мальчик.
Я одарил его взором, исполненным чистой ненависти, и, хныча, пополз в отель и в свой номер.
Там она и оказалась, как обещано, - только не в постели, хвала всевышнему, и даже не обнаженная: на ней была штуковина, больше всего напоминавшая наволочку из кремового шелка с тремя прорезанными дырками, стоимостью, вероятно, несколько сот фунтов; миссис Спон повесила бы на нее ценник с лету. В таком облачении Иоанна выглядела еще обнаженнее. Подозреваю, что я залился румянцем. Секунду-другую она мешкала в этом мешке, начеку, упиваясь мною, как Вордсворт пожирал бы взором поле желтых - да-да, желтых - нарциссов. После чего рванула вперед, в мои объятия - с такой ударной силой, что человека помельче свалила бы с ног.
- О ЧарлиЧарлиЧарли, - вскричала она. - ЧарлиЧарлиЧарли!
- Да да да, - парировал я, - ну ну ну, - неловко похлопывая ее по чарующей левой ягодице. (То есть я вовсе не хочу сказать, что другая, она же правая, ягодица была прелестна в неравной степени - левую я вычленил в целях воспевания лишь из-за того, что подробному рассмотрению в тот миг подверглась именно она, вы же понимаете.)
Иоанна экстатически заизвивалась в моих руках, и я, к своему глубочайшему облегчению, ощутил, как полторы дюжины устриц приступили к работе в допрежь дремавших железах Маккабрея. (Изумительно самоотверженные они ребята, эти устрицы, как я неизменно считаю: позволяют проглатывать себя живьем, даже не пикнув в знак протеста, а затем отнюдь не мстят, подобно угрюмой редиске, а выплачивают превосходный стимулирующий дивиденд. Какая у них, должно быть, чудесная жизнь, а?)
"Что ж, - подумал я, - поехали", - и совершил недвусмысленное движение к тому, что Дж. Донн (1573–1631) называет "верным истинным концом любви". Однако Иоанна, к моему изумлению, твердо оттолкнула меня и как бы навинтила платьице на подобающее место.
- Нет, Чарли, до свадьбы - ни-ни. Иначе что ты обо мне подумаешь?
Я разочарованным манером разинул рот, но, должен признать, ощутил некую отсрочку, если вы уловили намек. Это, изволите ли видеть, давало мне время предать себя рукам способного тренера: легкий галоп по выгулу каждое утро, а также диета из бифштексов, устриц и "Гиннесса" скоро выведут меня из той категории, где победители заезда сразу продаются с аукциона, и введут в хорошую среднеспелую форму.
- Чарли, дорогуша, ты ведь женишься на мне, правда, милый, хм? Твой прелестный доктор сказал, что женитьба окажется для тебя крайне терапевтичной.
- Это Фарбштайн сказал? Вот как? - противно уточнил я.
- Нет, дорогуша, кто такой Фарбштайн? Я имею в виду того миленького американского доктора, который здесь за тобой присматривает, - доктор Блёхэр? - Фамилию она произнесла очень красиво, с прононсом старой Вены.
- Ах да, Блёхэр. Доктор Блёхэр, да-да, конечно. "Миленький" - определение как раз для него. Только мне кажется, ему бы не очень понравилось, если бы ты его так называла, - он бы решил, что звучит слишком нацистски. Ему больше по душе именоваться "Блукером". Чтобы рифмовалось с "нукер", - глубокомысленно прибавил я.
- Спасибо, дорогуша. Но ты не ответил на мой вопрос. - Она очаровательно напучила губки. (Напучивать губки - вымирающее искусство; им владеет миссис Спон, а еще это умеет делать тот мальчик, что создает мне сорочки, но в наши дни оно так же редко, как подхихикиванье и прысканье. Однако сохранились, я полагаю, дородные пожилые джентльмены, еще способные хмыкать.)
- Дражайшая моя Иоанна, разумеется, я намерен жениться на тебе как можно скорее. Скажем, в следующем месяце. Пойдут, само собой, пересуды…
- Чарли, дорогуша, я вообще-то скорее думала про завтра. У меня для этого уже есть ваше безумное Британское Особое Разрешение. Нет, это было просто - я лишь попросила посольского казначея отвезти меня к одному из ваших архиепископов, к такому славному глупенькому старичку. Я сказала ему, что вероисповедание у тебя, должно быть, называется "атеист", а он ответил, что таково же оно и у большинства его епископов, поэтому на бланке написал "англиканская церковь". Я правильно сделала, Чарли?
- Отлично. - Лицом мне удалось не дрогнуть.
- И еще, Чарли, у меня для тебя сюрприз. Надеюсь, тебе понравится. Я позвонила викарию твоей родной деревни - отсюда до нее, может, миль сорок, - и он сначала как бы сомневался насчет твоей церковной посещаемости: сказал, что не помнит тебя на службе с самой конфирмации тридцать лет назад, но я сказала ему, что архиепископ официально записал тебя "англиканцем", да и в конце он сам пришел в себя и сказал: ладно, суну голову в петлю.
- Так и сказал?
- Ну… нет, он сказал что-то грустное и безропотное на латыни, а может, и по-гречески, но сразу было ясно - это он и имеет в виду.
- Ну да, ну да, - пробормотал я. Много бы я дал, чтобы услышать эту латынь или этот греческий, ибо викарий наш - записной острословец.
- Ой, и еще он спросил, как насчет шафера, и я сказала, ох ёлки, а он сказал, что уговорит твоего брата лорда Маккабрея. Как это мило, правда?
- Довольно-таки, - тяжко выдохнул я.
- Ты же не сердишься, правда, Чарли? Правда? Ой, и еще он не сможет собрать хор утром среди недели и очень по этому поводу извиняется. Ты же не будешь сильно возражать?
- Я снесу это мужественно.
- Ах, но у его жены есть целая артель подруг, которые поют Баха, и я ему сказала, что здорово.
- Великолепно. - Наконец-то я сказал что-то искренне.
- А органист будет играть "Паства, пасись спокойно" до начала церемонии, а когда мы будем выходить - "Amanti Costanti" из "Le Nozze de Figaro". Как тебе такое?
- Иоанна, ты блистательна, я люблю тебя чрезмерно, я должен был жениться на тебе много лет назад. - Я едва ли не был чистосердечен в этой части.