Ричард подозвал официантку. Нет, спасибо, "зомби" не надо: я, пожалуй, попробую "тарантула". Сидевший напротив молодой человек с асимметричным лицом, склонившийся над книгой как профессиональный велогонщик, воспользовался случаем, чтобы заказать себе содовую. Официантка чуть помедлила у их столика, записывая заказы.
Теперь официантки уже не такие молодые и симпатичные, как были когда-то. Впрочем, и сам "Канал Крепри" уже не такой молодой и симпатичный, как раньше. Теперь он превратился в пристанище беспробудных пьяниц, которые были согласны заплатить за еду в дополнение к напиткам - по закону посетители были обязаны заказывать закуску к напиткам, - и даже были согласны сидеть рядом с этой едой. На столике перед Ричардом стояла корзинка с нетронутыми, истекающими клейким соусом начос и совсем остывшая тортилья, похожая на какой-нибудь внутренний орган на подносе патологоанатома. Снова подошла официантка - она принесла "тарантула" для Ричарда. Пока он ее благодарил, она смотрела как будто сквозь него. Раньше девушки смотрели на Ричарда и проявляли или не проявляли своей заинтересованности. Потом какое-то время они смотрели мимо него. А теперь они смотрели сквозь него. Ричард почувствовал жалость к себе - кроткую, робкую, хроническую - как домашний воспитатель, которого его любимая четырехлетняя воспитанница, желая всем "спокойной ночи", не одарила обычным взглядом и улыбкой. Ему ничего не оставалось, как шмыгнуть носом и сказать себе, что детям следует позволять их детские причуды, а потом продолжить беседу со взрослыми об Аристофане и Афганистане… Раньше девушки смотрели мимо него. Теперь они смотрят сквозь него. Потому что его гены больше не притягивают их ДНК. Потому что он уже перешел рубеж, он уже почти невидим, как и остальные призраки, что бродят здесь.
Внезапно молодой человек, читавший книгу, выпрямился и откинулся назад и поднял свою книгу на уровень подбородка. Он держал ее в руке, как игрок - карты. Ричарда точно током ударило. Книга называлась "Мечты ничего не значат". Автором книги был Ричард Талл. На задней обложке в верхнем левом углу, поверх пузырей и блесток (оформление задумывалось - но не получилось - в духе антиконвенционализма), была помещена его фотография размером как на паспорт: Ричарду Таллу тогда было двадцать восемь лет. Какое чистое, свежее лицо! Какой необыкновенно открытый взгляд.
Ричард вспыхнул, глаза его забегали, ища, на чем бы еще остановиться. На стенах висели фотографии в рамках, запечатлевшие улыбающихся или серьезных кинозвезд: это все были образцы культуры, которую исповедовали в "Канал Крепри" (это и подставки для салфеток, и высокие узкие сахарницы-дозаторы, и приземистые музыкальные автоматы), - культуры, предназначенной на экспорт. Почти под самым потолком висели фотографии двух американских писателей, на их лицах застыла кривая усмешка тяжкого бремени славы… Через неделю после выхода "Преднамеренности" Ричард увидел в городе молодого человека интеллигентного вида, который, то хмурясь, то улыбаясь, читал его книгу. Это было в метро на Эрлс-Корт - там Ричард тогда жил. Он подумал, может, стоит сказать что-нибудь этому парню. Может быть, похлопать его по плечу. Показать поднятый вверх большой палец. Подмигнуть. Но потом решил: успокойся, приятель. Это твоя первая книга. Такое будет случаться постоянно. Привыкай… Разумеется, такого больше не случилось. До сих пор.
- Хотите, я подпишу вам книгу?
Книга опустилась, открывая лицо парня. Асимметричные черты его сложились в некое подобие улыбки. Улыбка эта не показалась Ричарду приятной, однако она обнаружила на удивление хорошие, можно сказать, зловеще хорошие зубы. Нижний ряд поражал почти кошачьей остротой. Нижние зубы Ричарда напоминали людей в плащах на трибуне стадиона, качающихся из стороны в сторону под рев толпы.
- Простите?
- Хотите, я вам подпишу книгу? - Ричард придвинулся к столу и легонько постучал по задней обложке. Потом он снял ненадолго темные очки и устало улыбнулся.
Какое-то время молодой человек переводил взгляд с фотографии на обложке на лицо перед ним, а потом сказал:
- Кто бы мог подумать? Мир тесен. Стив Кузенс.
Молодой человек протянул руку - резко, точно бросил карту. Ричард пожал ее, испытывая при этом редкое и тревожно сладостное чувство оттого, что ему не нужно называть себя. И тут же, непонятно с какой стати, он подумал, как бы его не побили. Когда-то его внутренний радар, настроенный на разных чокнутых и маньяков, работал без сбоев - когда он был не таким пьяным и психованным.
- Мне кажется, я вас как-то видел в "Колдуне", - сказал Стив.
- В "Колдуне"? Ну конечно. Вы играете в теннис?
- Только не в теннис. Не в теннис. Теннис мне всегда казался игрой для слабаков. Не сочтите за обиду.
- Никаких обид, - искренне ответил Ричард. У него вдруг возникло желание выложить на стол бумажник и показать фотографии сыновей.
- Сквош - вот это по мне. Сквош. Но в "Колдуне" я не играю. Я даже не член сквош-клуба. Я член ассоциации досуга.
Все знали, что представляют из себя члены ассоциации досуга. Они приезжали не для того, чтобы играть в теннис, сквош или в шары. Они приезжали, потому что им нравилось в "Колдуне".
- Вообще-то у меня травма, - сказал Ричард. - Локоть.
Это была правда. Сейчас он едва мог поднять сигарету, какая уж там ракетка.
Его собеседник кивнул: бывает. Он все еще держал перед собой книгу (уже закрытую): казалось, теперь-то он неизбежно должен что-нибудь о ней сказать. В напряженном молчании Стив Кузенс всерьез подумал о том, чтобы пересмотреть свои планы и перейти от плана А к плану Б, или к плану В, или к плану О, или даже к плану Икс. Он даже засунул руку в карман и нащупал лежавший там пузырек от глазных капель, чтобы привести в исполнение план Икс. План Икс состоял в следующем: подлить в стакан Ричарду лизергиновой кислоты, а когда его начнет мутить или он понесет околесицу о разных смешных огоньках, вывести его на свежий воздух, к воде, и там выбить ему все зубы.
Скуззи помолчал. План А снова показался ему более разумным. Словно луч прожектора выхватил из темноты кусок сцены. Негромко сглотнув, он не без усилия произнес:
- Я автодидакт.
Надо же, подумал Ричард, какие он знает слова… и снова подозвал официантку. Нет, спасибо, "тарантула" не нужно: я, пожалуй, попробую "гремучую змею". Неожиданно Ричарда стали посещать озарения. Он понял, что этот молодой человек, конечно, не оригинал, но все же что-то нетипичное в нем есть. И кроме того, Ричард понял (эта мысль посетила его впервые), что быть самоучкой - это вечная мука. Страх невежества - это жестокая сила, и этот страх атавистичен. Боязнь неизвестного - это как боязнь темноты. И еще Ричард подумал: ты ведь сам чокнутый! Так не дай загнать себя в угол: покажи, на что ты способен в состязаниях для чокнутых.
- А я закончил Оксфорд со степенью магистра, - сказал он. - Быть самоучкой - трудное дело. Все время приходится играть в догонялки. И не потому, что вам нравится учиться, а потому, что вы понимаете, что вам без этого никуда.
Ход Ричарда оказался удачным. Его слова заставили молодого человека быть более осмотрительным.
Держа "Мечты ничего не значат" на ладони, он прикинул ее на вес, потом вытянул руку, словно чтобы посмотреть на книгу со стороны.
- Интересно, - сказал он.
- Что именно?
- Знаете, вам не следует курить.
- Правда? Это почему же?
- Это вредно для здоровья.
Ричард вынул сигарету изо рта и сказал:
- Боже, я об этом знаю. Это на каждой чертовой пачке написано, что курение вредно для здоровья.
- И еще знаете что? Она очень… легко читается. Прямо не оторваться.
Что и требовалось доказать. Клинически очевидно, что у парня не все дома. Ричард прекрасно знал, что никто никогда не считал его книги легким чтением. Все считали их нечитабельными. И все сходились на том, что "Мечты ничего не значат" еще более нечитабельны, чем "Преднамеренность".
- Я и "Преднамеренность" читал. Просто залпом проглотил.
Ричард не думал, что эти заявления - блеф или розыгрыш. Даже сейчас он не допускал такой мысли. И Ричард не ошибся: молодой человек говорил правду. Но на всякий случай Ричард спросил:
- Что происходит в самой середине "Преднамеренности"?
- Там с середины начинается… курсив.
- А что происходит перед самым концом?
- Все начинается сначала.
Стив открыл книгу и прямо-таки "любовно" (увы, старомодные наречия не очень-то верно служат современному человеку) посмотрел на титульный лист, где под толстой полиэтиленовой пленкой была вставлена абонентская карточка больничной библиотеки, откуда он украл книгу. Не той больничной библиотеки, откуда он украл "Преднамеренность". Это была карточка библиотеки другой больницы, куда перевели Кирка после того, как его во второй раз покусал Биф. Кирк со слезами на глазах (и с окровавленными бинтами, закрывающими ему рот) сообщил Скуззи, что Ли собирается прикончить Бифа. И Кирк хотел, чтобы Скуззи пошел и отдубасил Ли! "Не будь идиотом", - ответил Кирку Скуззи. Но Кирк поклялся, что отомстит за смерть Бифа… Если автор захочет подписать свою книгу - что ж, пожалуйста, - Скуззи к этому готов. Книга была в очень хорошем состоянии: почти как новенькая. В больнице никто - ни дряхлые старушки, ни бледные тени в махровых халатах, ожидающие результатов анализов, ни уголовники, заштопанные после очередной травмы на работе, - никто из них не искал утешения или развлечения в романе "Мечты ничего не значат"…
- В "Колдуне" - вы там играли с еще одним писателем.
- С Гвином.
- С Гвином Барри. Автором бестселлера.
- Да, это он.
- Первый в списке. Оглушительный успех. Просто запредельно.
- Вот именно. Запредельно - это когда то, что ты пишешь, является чистопробным дерьмом.
- Совершеннейшим бредом.
- Чистейшей дрянью.
- Полнейшей мурой.
Ричард посмотрел на молодого человека. Глаза молодого человека сузились, в них вспыхнули огоньки ярости. Тонкие губы вытянулись в изогнутую прорезь. Чокнутый маньяк, который ненавидит книги Гвина. Почему их так мало?
- И жена у него наркотой балуется.
- Деми? Деметра?
- И ей определенно нравятся наши… цветные братишки.
- Да бросьте вы.
- Не знаю, в курсе вы или нет. Во-первых, она была классической кокаиновой шлюшкой. Из этих шикарных лечебниц для наркоманов не вылезала. Наркозависимость. Такие дела. И еще этой большой белой леди нравятся черномазые. Думаете, это можно утаить?
- Когда это было? Почему же ничего не выплыло?
- Все очень просто, представьте, что вы лежите, скажем, где-нибудь на полу. И вам так кайфово, что просто слов нет. А все потому, что Ланс или кто-нибудь еще принес белый мешочек и дал вам нюхнуть. И вот стоит над вами этот черномазик и торжественно так протягивает вам руку, как они это умеют, - Скуззи вытянул руку ладонью кверху, чтобы показать, как они это делают. - Остальные все в улете, но только не Ланс, он вообще ничего крепче "Лилта" не пьет. И вы станете мне говорить, что она откажет Лансу? Скажет "спасибо", и все? А весь этот бред про расовое равенство и тэдэ? Половина толкачей занимаются этим ради цыпочек.
- Ради чего?
- Ради телок.
Теперь стало абсолютно ясно, что этот молодой человек думает по поводу женщин. Ричарда самого не раз обвиняли в этом грехе (но не Джина), хотя чаще всего он был невиновен (во всяком случае, так считал Ричард: он относился к женщинам как обычный среднестатистический придурок, то есть так, как и полагается настоящему мужчине). Настоящего женоненавистника Ричард мог отличить за версту. У них было что-то особенное в глазах. Еще они обожали рассказывать анекдот про скунса и дамские панталоны, и при этом их рот очень скоро наполнялся слюной. Ричард снова насторожился. У этого молодого человека явно были сексуальные комплексы. И все же тут что-то другое. И похоже, он не собирался рассказывать этого анекдота.
- Папочка у нее граф де…
- Риво, - подсказал Ричард, произнеся простое слово из двух слогов, чтобы избавить (так ему казалось) молодого человека от затруднения.
- Большие связи. С так называемыми заправилами прессы. Он заставил всех заткнуться. Это было пять лет назад. Оргии с наркотой и черномазыми. Двадцатая троюродная сестра королевы все-таки. Только теперь так просто рот не заткнешь.
- Любопытно, - сказал Ричард и сонно подумал, что скоро он сможет договориться о встрече с Рори Плантагенетом.
Стив выпрямился. Абсолютно трезвым взглядом он смотрел на титульный лист книги - там была девственно чистая абонентская карточка. Если бы Ричард предложил подписать книгу (на что, как выяснилось впоследствии, у него так и не хватило времени), Стив мог бы сказать, что купил книгу на распродаже на Портобелло-роуд и заплатил за нее тридцать пенсов. Он понятия не имел о том, что такое литературная гордость, что для писателя - его репутация. Пока не имел.
- Тут написано - тут написано, что она была напечатана… давненько. А что вы?..
- Буквально сегодня утром я сдал в издательство новый роман. После долгого молчания, как говорится.
- Вот как? И как он называется?
Ричард внутренне собрался, прежде чем сказать:
- "Без названия".
- Здорово. Классно звучит. Поздравляю.
- Ваше здоровье. А насчет Деми, - Ричард задумался. Деми не пила. Он вспомнил, как за обедом она накрывает ладонью пустой бокал. - Это все в прошлом. Я хочу сказать - сейчас она счастлива в браке.
- Чушь собачья. Это все реклама. Не надо верить всему, что вам показывают по телику.
- Откуда вам все это известно?
- Знаете миссис Шилдс? Это их кухарка. Или бывшая кухарка.
- Ну, - задумчиво произнес Ричард, избегая прямого признания.
- Это мамуля моего брата.
- …То есть ваша мамуля.
- Сводного брата.
- Понятно, у вас один отец, - сказал Ричард, который, к несчастью, в эту минуту отвлекся, чтобы взглянуть на часы. Если бы он в этот момент посмотрел на своего собеседника, он наверняка бы понял, что у этого молодого человека нет сводного брата. Равно как нет и мамули. Или папули.
- Она говорит: никогда не видела, чтобы новобрачная столько плакала.
- Отчего же?
- Она детей хочет - католичка. А он не хочет.
Ричард с некоторой опаской отхлебнул "гремучей змеи". Его посетила мысль: а сможет ли он держаться на ногах, когда придет время уходить. Голова пока вроде ясная, - подумал Ричард. Но голос его с баритона сполз на бас - знакомый признак.
- А чем вы занимаетесь? - спросил он.
- Вы забыли, как меня зовут. Забыли?
- Верно. Подумать только. Совершенно забыл.
И снова навстречу его руке устремилась ладонь - напряженная, плоская, как сброшенная карта.
- Стив Кузенс. Чем я занимаюсь? Ну, я мог бы сказать: "Разными вещами". Как некоторые говорят: "Я? Да, знаете, разными вещами". "Немного тем, немного этим". Дело в том, что я могу маневрировать. Я сейчас не связан в финансовом отношении. Я почти отошел от дел, если угодно. В основном я сейчас, если можно так выразиться, занимаюсь вопросами досуга.
Секунду они изучающе смотрели друг на друга. Ричарду (который был под мухой, притом прилично под мухой) лицо Стива напоминало серую с белым шахматную доску или лицо подследственного, которого показывают по телевизору, намеренно размывая изображение. Стиву же (который был трезв, как ученик воскресной школы) физиономия Ричарда напоминала двухмерное изображение этой же физиономии: плоское, нечеткое, приблизительное - бесталанная работа судебного портретиста. Ричард был свидетелем. Ричард был типичным свидетелем.
- Так чем же все-таки вы занимаетесь? - спросил Ричард и отхлебнул "гремучей змеи".
- Я порчу людям кровь, - пожал плечами Скуззи.
Ричард повернулся на стуле. Он почувствовал, что без еще одной "гремучей змеи" ему не обойтись.
Офис "Маленького журнала" теперь располагался в Сохо. "Маленький журнал" перебрался сюда недавно, и вряд ли ему суждено задержаться здесь надолго. "Маленький журнал" переживал не лучшие дни. Офис "Маленького журнала" был маленьким, а рента - непомерно высокой.
"Маленький журнал" родился и вырос в пятиэтажном доме в георгианском стиле, что рядом с музеем сэра Джона Соуна в Линкольнс-Инн-Филдс (1935–1961). Пыльные графины, продавленные, точно гамаки, диваны, широкие обеденные столы, заваленные книгами и мудреными журналами: вот мы видим красавца-донжуана в полотняных брюках, он яростно обрушивается на Генриха Шлимана ("Илиада" - это военный репортаж? "Одиссея" - это топографический отчет и судовой журнал вместе взятые? Какая чушь!). А вот ученый с трясущимися руками и головой, склоненной над статьей в 11 000 слов об особенностях просодии А. Э. Хаусмана ("Триумфальная реабилитация хорея"). Распрощавшись с зелеными газонами Линкольнс-Инна, "Маленький журнал", постепенно приобретающий кочевые черты, проделал длинный путь с остановками на Фенчерч-стрит, в Холборне, Пимлико, Айлингтоне и на Кингз-Кросс (1961–1979). Он ночевал на чердаках, в пустующих комнатах, спал на полу у друзей и всегда искал жилье подешевле. В этих вынужденных переменах адреса было что-то близкое духу эпохи короля Эдварда, что-то дерзкое, шалопаистое (1979–1983). Теперь он уже не тот, что прежде.
Теперь - вот уже много лет - "Маленький журнал", пошатываясь, бредет по городу, стыдливо пряча лицо то ли бродяги, то ли попрошайки. Его то и дело насильственно изгоняют из той или иной трущобной квартирки, временами он отсиживается в темноте за ободранной дверью, как какой-нибудь незаконно вселившийся скваттер в вонючей майке. Денег хронически не хватает. Деньги всегда на исходе. Его самобытность - единственное, чего у него с избытком, - носит патрицианский характер. Его владелец и издатель, несмотря на безнадежное убожество окружающей обстановки, всегда является в монокле и с изящной табакеркой. Неподражаемо беспомощный и без конца сетующий на судьбу, "Маленький журнал" старается вытянуть денег из любого, кто оказался поблизости. Войдите в его дверь в цилиндре и кашемировом пальто, и через пару недель вы будете ночевать на улице. С другой стороны, у "Маленького журнала" действительно есть своя позиция в этот изворотливый материалистический век. Позиция эта заключается в том, чтобы не платить людям. Если же платить, то платить очень мало и с огромными задержками. Типографии, домовладельцам, налоговым инспекторам, разносчикам молока, постоянным сотрудникам: им платили сущие гроши и всегда, когда уже деваться было некуда. Никто не знал, куда уходят "взносы" - мелкие займы и щедрые пожертвования, которые "Маленький журнал" пускал в дело: социальные пособия и приданое, деньги, откладывавшиеся на "черный день", и состояния, накопленные пятью поколениями рода. Истории некоторых журналов - это истории успеха и процветания, но над историей этого журнала можно было лишь разрыдаться: даже Ричард Талл после года невознагражденного труда вдруг обнаружил, что и он выписывает сидящему в кресле главного редактора плакальщику в монокле чек на тысячу фунтов стерлингов… Ричард редактировал половину журнала. Впрочем, часто он редактировал и другую половину. Каждый второй понедельник он приходил и делал литературное обозрение. Каждую вторую пятницу он приходил и делал раздел "Культура и искусство". Все остальное время он писал "вставки" - разумеется, бесплатно и анонимно, хотя считалось, что об этом все знали (на самом деле об этом знал лишь очень узкий круг).