Полночь. Ричард выскользнул из своего кабинета и пошел на кухню: поискать что-нибудь, что можно выпить. Что-нибудь алкогольное вполне бы подошло. Вдруг его словно обухом по голове ударило, даже загудело в висках - на кухне вместо расчерченной полосками света пустоты он наткнулся на жену. Джину нельзя назвать крупной женщиной, но масса ее присутствия резко возросла, словно помноженная на поздний час. На то, что она его жена, и на прочие обстоятельства. Он смотрел и не мог поверить своим глазам. Ее волосы с красноватым отливом были зачесаны назад; лицо влажно поблескивало от полувпитавшегося ночного крема; вырез махрового халата приоткрывал треугольник разрумянившейся после ванны кожи. Охваченный мгновенной паникой, Ричард понял, что случилось с его женой, что она сделала: Джина стала взрослой. А Ричард нет. Следуя примеру своего поколения (или его богемного крыла), Ричард был обречен выглядеть таким же вплоть до самой смерти. Разумеется, выглядеть все хуже и хуже, но таким же. Что это: дети, работа, любовник, который к тому моменту у нее наверняка должен был быть (на ее месте, если бы Ричард был замужем за Ричардом, он бы уже завел любовника)? Он не мог этому противиться, исходя из соображений этики и равенства полов. Ведь сочинительство - это тоже неверность. Любое сочинительство - это неверность. Она по-прежнему хорошо выглядела, по-прежнему выглядела сексуально, и по-прежнему при одном взгляде на нее (нужно отдать ей должное) в голову лезли грязные мысли. Но Джина определенно сделала шаг к зрелости.
- Я подумала, мы могли бы послушать отчет о достигнутых результатах, - сказала Джина. - Ровно год прошел.
- Что за год?
- Ровно год с того дня. - Она посмотрела на часы. - С того часа.
Он понял, что она имеет в виду, и сразу почувствовал облегчение.
- Ах, да. - Он уже было подумал, что она хочет поговорить об их браке. - Я понял.
Он вспомнил. Давящая, душная летняя ночь, молящая о грозе, вроде сегодняшней ночи. Поздно за полночь он пошел на кухню в поисках выпивки, так же как и сегодня. И так же, как и сегодня, - неожиданное явление Джины в халате. Пожалуй, было несколько мелких отличий. Может, кухня была чуть лучше освещена. Может, было разбросано больше игрушек. Может, Джина выглядела на пару дней моложе и определенно еще не повзрослевшей. А может, Ричард выглядел не так хреново, как сейчас.
Как раз год назад у него выдалась очень плохая неделя: дебют Гвина Барри в списке бестселлеров, срыв Ричарда, когда он ударил Марко, история с Энстис и еще кое-что.
На этот раз у него выдался очень плохой год.
- Я помню.
Он помнил. Год назад в это же время Джина спросила:
- Сколько часов в день ты работаешь над своими романами?
- Что? Сколько часов? - переспросил Ричард, засунувший голову в шкафчик с напитками. - Не знаю. По-разному.
- Ты обычно первым делом садишься за них, верно? Кроме воскресений. Так сколько часов в среднем? Два? Три?
Ричард понял, что это ему напоминает - интервью. Джина сидела за столом, вооружившись карандашом и блокнотом, перед ней стояла чашка зеленого чая. Очень скоро она спросит, откуда он черпает материал - полагается ли на свой жизненный опыт или на воображение, - как отбирает сюжеты и темы и пользуется ли специальными компьютерными программами. Что ж, возможно. Но первым делом она спросила:
- Сколько денег ты на них заработал? На своих романах. За всю жизнь.
Ричард сел. Ему хотелось принять сидячую позу. Подсчеты не заняли много времени. Требовалось сложить всего лишь три цифры. Сумму он сообщил Джине.
- Подожди минутку, - сказала она.
Ричард смотрел, как ее карандаш, чуть слышно шурша, бегает по бумаге, задумчиво повисает в воздухе и снова начинает шуршать.
- И сколько времени на это ушло? - пробормотала она себе под нос: считать она умела. - Все верно. Твои романы приносят тебе шестьдесят пенсов в час. Обычная уборщица обычно получает в семь-восемь раз больше. Своими романами ты зарабатываешь пять фунтов в день. Или тридцатку в неделю. То есть полторы тысячи в год. Значит, каждый раз, когда ты покупаешь грамм кокаина - кстати, почем он?
Ричард не знал, что Джине известно про кокаин.
- Понятия не имею.
- Так почем теперь кокаин? По семьдесят? Каждый раз, когда как ты покупаешь грамм кокаина… это стоит более ста человеко-часов. Почти шесть дней работы.
Пока Джина в однообразных повествовательных предложениях выдавала ему краткий отчет о его финансовом положении, словно проверяя его способность к устному счету, Ричард сидел, глядя в стол, и думал о том, что впервые видит Джину такой: сидя за кухонным столом с блокнотом в руках, она считала деньги, имеющие отношение к литературе.
- Теперь, - сказала она. - Когда ты в последний раз получал гонорар за свой роман?
- Восемь лет назад. Значит, я должен это бросить?
- Что ж, похоже на то.
Последовала минута молчания - возможно, чтобы почтить память сочинений Ричарда. Ричард посвятил эту минуту исследованию своей собственной немоты, и его поразила ее плотность. В ушах его плескались звуки прибоя. "Эмоция, обретенная в покое" - так Вордсворт описал или определил творческий акт. Применительно к Ричарду это скорее была эмоция, изобретенная в состоянии покоя. Но все же это была эмоция. В комнате напротив Марко причитал во сне. Они слышали, как он жалобно умоляет свои кошмарные видения.
- Ты мог бы рецензировать больше книг, - сказала Джина.
- Я не могу рецензировать больше книг. - На столе перед Ричардом лежал толстенный том - биография Фанни Берни. К ближайшей пятнице Ричард должен был написать о ней 2000 слов для одного известного своими мизерными гонорарами ежемесячного литературного альманаха. - Я и так пишу по рецензии в день. Я не могу делать больше. Я и так пишу рецензии на все книги, какие есть. Больше просто нет книг.
- А как насчет всей той нехудожественной прозы, которую ты якобы собирался писать? Как насчет путешествия в Сибирь?
- Я не поеду.
- Мне не хотелось этого говорить, потому что это, по крайней мере, постоянный доход, но ты мог бы отказаться от "Маленького журнала".
- Это всего один день в неделю.
- Да, но потом ты дома целыми днями строчишь эти "вставки". Задаром.
- Это часть моей работы. Редакторы всегда пишут "вставки".
И он вспомнил их имена, словно увидел выбитыми на мемориальной доске: Эрик Хенли, Р. Ч. Сквайерс, Б. Ф. Мэйхью, Роланд Давенпорт. Все они писали "вставки". И Ричард Талл. Конечно, вы помните весьма спорные нападки Р. Ч. Сквайерса на поэтов-авангардистов. Невероятно, но старик Сквайерс был все еще жив. Ричард видел его время от времени: как-то раз в телефонной будке на улице Ред-Лайон-стрит - с не поддающимся расшифровке выражением лица он смотрел на толпу перед входом в школу иностранных языков. А в другой раз он ползал на четвереньках в переходе за пивной "Старый весельчак".
- Задаром, - повторила Джина.
- Это верно.
- Этот "Маленький журнал" никто не читает.
- Это так.
Одними из последних у Ричарда были "вставки", посвященные женам писателей, - типология писательских жен. Гвоздем программы послужила биография Хемингуэя, который, по утверждению Ричарда, был женат на представительницах разных типов. (Обычно Ричард наотрез отказывался от разных умных заголовков, но в данном случае он смирился с неизбежным "По ком звонит колокол".) Как они все уживались? Муза, Соперница, Подруга сердца, Рабочая лошадка, Судья… Конечно, были еще многие и многие другие. Жены-соратницы, как Мэри Шелли, жены-жертвы, как Эмили Теннисон, пресвятые девы, как Джейн Карлейль, и великое множество обрюзгших сиделок, как Фанни Стивенсон… К какому типу принадлежала Деметра Барри? К какому типу принадлежала Джина Талл? Возвышающие над собой и над миром, вносящие смуту, опустошающие душу любовницы? В любом случае это уже не имело значения. Джина решила оставить эту компанию. Она не бросала Ричарда, пока еще нет. Но она прекращала быть женой писателя.
- Хорошо, ты не можешь расстаться с "Танталусом", это работа приличная и к тому же постоянная. Ты сам так говоришь. Но ты мог бы отказаться от курения, выпивки и наркотиков. И тряпок. Дело не в том, что ты много тратишь, а в том, что ты столько не зарабатываешь.
- Я не могу бросить писать романы.
- Почему?
Потому что… потому что тогда он остался бы один на один со своими переживаниями, не переведенными на литературный язык, не переданными бумаге и читателю. Потому что тогда он остался бы один на один с жизнью.
- Потому что тогда у меня останется только это.
Кухня - синий пластмассовый тазик с трусами и майками мальчишек, жесткая черная сумка на стуле, разинувшая свою голодную пасть, тарелки, ложки, салфетки, появляющиеся на столе по утрам, восемь коробок с хлопьями в целлофановой упаковке: все это складывалось в зримый образ того, что он имел в виду.
- Жизнь. День за днем, - добавил он.
Это была катастрофа - сказать такое женщине - женщинам, которые вынашивают жизнь, которые приносят ее в мир, крича от боли, и никогда не позволят, чтобы ее - эту жизнь - поставили на второе место.
Глаза Джины, ее грудь и шея налились кровью, указывая Ричарду на его ужасную ошибку.
- Единственная альтернатива, - сказала она, - я буду работать полную рабочую неделю. Кроме пятниц, конечно. - Потом она сказала, сколько ей будут платить: сумма, от которой ему сделалось неудобно. - Это значит, что тебе придется собирать мальчиков каждое утро и укладывать их каждый вечер. По выходным мы будем это делать вместе. А также тебе придется ходить за покупками. Стирать и готовить.
- Я не умею готовить.
- Я тоже… Таким образом, - продолжала она, - на жизнь у тебя будет уходить много времени. И мы посмотрим, будет ли тебя хватать на что-нибудь еще.
Оставался еще один вариант, прикинул про себя Ричард. Он мог бы трахать ее дважды за ночь, отказаться от всего этого дерьма - алкоголя, сигарет и наркотиков. И сидеть без денег. О, конечно, так и нужно поступить. Ричард посмотрел на лицо Джины: оно слегка лоснилось, предвкушая сон; на ее розовую шею. Джина была его сексуальным наваждением. И Ричард был женат на ней.
- Послушай, что я тебе скажу, - произнесла Джина. - Сколько тебе еще осталось, чтобы закончить то, что ты сейчас пишешь?
Ричард поморщился. Одна из многих проблем с его романами состояла в том, что на самом деле они не заканчивались. Они просто обрывались. "Без названия" и так был уже очень длинным.
- Трудно сказать. Скажем, год.
Джина откинула голову. Это было жестко. Но она глубоко вздохнула и сказала:
- Ладно. У тебя есть год отсрочки. Заканчивай роман, а там посмотрим, принесет ли он хоть какие-нибудь деньги. Думаю, год мы сможем продержаться. В финансовом смысле. Я сделаю все, что от меня потребуется. Я справлюсь. У тебя есть год.
Ричард кивнул. Ему показалось, что так будет справедливо. Ему хотелось поблагодарить Джину. Но во рту пересохло.
- Один год. И я не скажу ни слова.
- Прошел год, - продолжила Джина разговор, начатый год назад. - И я не сказала ни слова. Верно? Я сдержала слово. А что у тебя?
Неудачный оборот, подумал Ричард: слова, слово. Но все правда. Джина сдержала свое обещание. А он обо всем забыл. Или постарался забыть. Они продержались и в смысле финансов, хотя даже самые поверхностные расчеты убедили Ричарда, что им не хватает еще двух-трех обозрений в неделю. Было слышно, как Марко все причитает во сне.
- Как твои успехи? Ты закончил роман?
- Практически да, - сказал Ричард. Это было не совсем так. "Без названия" вообще-то не был закончен, но он уже был невероятно длинным. - Еще неделя-другая - и я закончу.
- И что ты собираешься с ним делать?
- Я тут как раз думал, - сказал Ричард. - Есть ведь еще побочные доходы от моих романов, которые мы не учли. Их надо приплюсовать.
- Приплюсовать что?
- Ну, например, библиотечные деньги, - Ричард проверил реакцию Джины: она посмотрела на него с недоверием. - Доходы с библиотек. Надо все сложить.
- Я знаю, что такое доходы с библиотек. В деталях. Сколько ты в этот раз получил? Когда все выходные провалялся на диване. Сколько? Тридцать три пенса?
- Восемьдесят девять, - сурово отрезал Ричард.
- …Серьезная помощь!
Они оба замолчали, а Ричард постепенно опускал глаза все ниже к полу. Он подумал о временах, когда в его библиотечном чеке гордо значились цифры: 104,07 фунтов. Это было в то время, когда вышли два его первых романа и когда никто еще не знал, что это дерьмо.
- Я, кажется, подыскал агента. Она работает на Гвина. Гэл Апланальп.
Джина приняла это к сведению.
- Ах, ее, - сказала она. - Договор уже подписал?
- Пока нет. Наверное, скоро подпишу.
- Слушай, так и иначе, но в нашей жизни придется что-то менять. Тебе наплевать на деньги, и это прекрасное качество, но мне не наплевать, и так дальше продолжаться не может.
- Я знаю, знаю.
- …Ладно, как хоть он называется. Твой новый роман.
- "Без названия".
- А когда будет название?
- Нет, он называется "Без названия".
- Ты хочешь сказать, что ты не знаешь, как назвать его?
- Нет, он называется "Без названия".
- Но как он может называться "Без названия"?
- Очень просто. Потому что я так решил.
- Чертовски глупое название. Тебе лучше бросить ими заниматься. Во всех отношениях это было бы лучше. Легче. А Гвин - это совсем другая история, - Джина недовольно вздохнула. Она никогда особенно не любила Гвина, даже в старые времена, когда Гвин был с Гильдой и они все были бедными. - Деми говорит, это так страшно, когда в отношения вмешиваются деньги. А ведь она богата! Не знаю, веришь ли ты еще в это. В свои романы. Потому что ты никогда… Потому что то, что ты… Ах, прости, Ричард. Прости.
Потому что ты никогда не мог найти своего читателя - никогда не мог найти универсальной темы, которая волновала бы всех. Потому что ты в своем кабинете занимаешься тем, что не представляет интереса для всех. Конец истории. Да, это конец твоей истории.
- Женитесь на своей сексуальной зацикленности, - сказал как-то Ричарду один писатель. Это было давно. - Женитесь на своей сексуальной зацикленности: на той, к кому вы постоянно возвращаетесь, на той, которой вы не можете обладать до конца: женитесь на ней.
Ричард брал у этого писателя интервью, из чего можно заключить, что писатель не был ни популярен, ни знаменит. По сути, его безвестность была его единственной отличительной чертой (назовем его мистер Икс): если бы все и дальше пошло гладко, у него были все шансы превратиться в памятник забытому писателю, вроде какого-нибудь Поуиса. Сколько всего Поуисов было: два, три, девять? На своей сексуальной зацикленности, повторял он: женитесь на ней. Не на красоте, не на уме. Мистер Икс жил в маленькой квартирке в домике на две семьи в Портсмуте. Стиль его писаний был иератически мутным, но говорить он мог только о сексе. И о сексуальной зацикленности. Было время ланча, они сидели над тарелками с нетронутыми дарами моря в пивной возле доков, и мистер Икс потел в своем плаще. Не женитесь на нейрохирурге - у нее самой мозги набекрень. Не женитесь на мечтательной красотке, которая борется с голодом в слаборазвитых странах. Женитесь на городской потаскухе. Женитесь на той, которая отдастся вам за одну затяжку. Ричард поежился. Он уже приготовился стать свидетелем нервного срыва на почве сексуальной ненависти - полного откровения, вскрывшегося гнойного нарыва горечи и отвращения. Но этого не произошло. Женитесь на той, с которой у вас все время стоит. Женитесь на ней. Она до смерти вам надоест, но со временем то же самое случится и с нейрохирургом, и с мечтательной красоткой… Подвозя писателя после ланча домой, Ричард захотел хоть одним глазком взглянуть на его жену. Хотел узнать, кто же она: гениальный ученый? Истеричка? Женщина, подозрительно разглядывавшая его в темном сыром коридоре - ее крохотная головка терялась в пышном воротнике халата, - не была похожа на истеричку. Скорее на гениального ученого, и лучшие дни ее давно миновали. И еще одно: какой бы выбор в свое время ни сделал мистер Икс, по миссис Икс никак нельзя было сказать, что мистер Икс ее осчастливил, - как показалось Ричарду, она взирала на возвращение своего супруга с огромной усталостью. Так или иначе, теперь он был забыт, дважды забыт, молчал, не печатался. Ему даже не удалось стать памятником Забытому писателю… Некоторые из нас - большинство из нас - все мы бредем по отмеренному нам отрезку жизненного пути, следуя где-то услышанным советам и подсказкам типа: "После приготовления яичницы замачивай сковородку в холодной воде", "Наливая в бутылку горячую воду, держи бутылку и чайник под прямым углом друг к другу", "Пока вода не закипит, чайник не выключай - иначе невкусным получится чай", "Будешь кутаться - простудишься", "Основной объем работы банков осуществляется после трех часов". И Ричард женился на своей сексуальной зацикленности. Просто сделал то, что сделал.
За исключением одного немаловажного аспекта: любовная жизнь Ричарда и Джины в последний год оставалась такой же полной и богатой, как и всегда. Все то же чувство сладкого предвкушения не покидало их, когда пижама соприкасалась с ночной рубашкой, все то же возбуждение не оставляло их по выходным и в другие выкроенные украдкой моменты, ведь в доме были еще и мальчики. Джина была здоровой молодой женщиной. Ричард был в самом расцвете сил. После девяти лет совместной жизни их отношения стали еще более гибкими, разнообразными и изобретательными. Единственная разница, и притом существенная, я думаю, вы с этим согласитесь, состояла в том, что Ричард теперь был импотентом. Хроническим и безнадежным. Хотя в остальном все оставалось как прежде.
Он был с ней импотентом по ночам, и по выходным, и утрами - когда его мальчики давали ему хоть какой-то шанс! (Топот босых ножек; упрямая и неумелая возня с дверной ручкой; резкий оклик из спальни, вызывающий недоуменное шушуканье, растерянное отступление; звенящая тишина перед тем, как навалиться на дверь что есть силы, - а потом слезы, причитания.) Иногда, когда расписание Таллов совпадало, он был с ней импотентом и днем. Их эротические игры не ограничивались спальней. Только в прошлом месяце он был с ней импотентом на лестнице, на диване в гостиной и на кухонном столе. Однажды, после одной вечеринки в окрестностях Оксфорда, он был с ней импотентом прямо на заднем сиденье "маэстро". А два дня спустя они напились, точнее напилась Джина, потому что Ричард успел набраться еще раньше, и, возвращаясь из "Экспресс-пиццы", они воспользовались своим ключом и забрались в городской сад, и Ричард был с ней импотентом на лоне природы. Он был импотентом на лоне природы, под немой тенью плакучей ивы, и Диана стояла над ними, полуотвернувшись, словно чувствовала себя обманутой и оскорбленной, а выше, намного выше мерцали звезды Млечного Пути.
Все было настолько плохо, что Ричард говорил - и даже подумывал - о том, чтобы бросить пить; он даже говорил - но еще не думал - о том, чтобы бросить курить. Он понимал, что все его беды, по сути, проистекают от литературы и что спасти его сможет только читатель или месть. Поэтому он ничего не делал, только принимал валиум и кокаин.
- Это суровая мера. Это похоже на ультиматум, - сказала Джина в темноте.
Ричард ничего не ответил.
- Ты устал. Ты слишком много думаешь.