Следующие два часа стали для Пьеро, пожалуй, самыми скучными в жизни. Беатрис заставила его перемерить кучу всего, что составляло немецкий национальный костюм - белые рубашки с кожаными штанами на коричневых кожаных подтяжках и белые гольфы. Затем они переместились в обувную лавку, где Пьеро измерили ноги и заставили ходить в ботинках туда-сюда, а сами внимательно на него смотрели. Потом тетя и племянник вернулись в первый магазин, где одежду успели подогнать по фигуре, и Пьеро вновь пришлось по очереди все это надевать и медленно вертеться посреди помещения перед продавцом и Беатрис.
Он чувствовал себя идиотом.
- Можно уже идти? - проныл он, когда тетя выписала чек.
- Да, конечно, - ответила она. - Проголодался? Зайдем куда-нибудь пообедать?
Зачем спрашивать? Пьеро всегда был голодный, и, когда сообщил об этом, Беатрис громко рассмеялась.
- Весь в отца, - сказала она.
- А можно один вопрос? - Они уже сидели в кафе, ожидая заказанный суп с бутербродами. Тетя, негромко вздохнув, кивнула:
- Разумеется. Что ты хотел узнать?
- Почему вы к нам не приезжали, когда я был маленький?
Беатрис задумалась, но дождалась, пока принесут еду, и только тогда заговорила.
- В детстве мы с твоим папой были не так чтобы очень дружны, - начала она. - Он же старше, что у нас общего? Но потом он ушел на Великую войну, и я страшно скучала по нему и все время за него волновалась. Он, конечно, писал домой, но письма были странные… то вроде нормальные, а то совершенно бессвязные. Ты ведь знаешь, его тяжело ранило…
- Нет, - удивленно вымолвил Пьеро. - Не знаю.
- Да, ранило. Странно, что тебе никто не рассказал. Твой папа с товарищами ночью сидели в окопах, и на них напали англичане. И одолели. Убили почти всех, но Вильгельм чудом сумел убежать. Правда, пуля попала ему в плечо, и если бы чуть-чуть правее, так и убила бы. Он спрятался в лесу и оттуда видел, как англичане вытащили из укрытия одного несчастного мальчишку - последнего, кто выжил в том окопе, - и начали спорить, что с ним делать, а потом кто-то выстрелил ему в голову. Вильгельм, уж не знаю каким образом, добрался до немецких позиций, но потерял много крови и сильно бредил. Его кое-как перевязали и отправили в госпиталь, там он пролежал несколько недель и мог бы остаться дома - но нет, едва оправившись, попросился обратно на фронт. - Она осмотрелась, убедилась, что никто не подслушивает, и понизила голос почти до шепота: - Думаю, из-за того ранения и всего, что он тогда видел, он и повредился рассудком. После войны он очень сильно переменился. Он так злился, так ненавидел всех, кого считал виновными в поражении Германии. Потому мы и поссорились: меня ужасала его твердолобость, а он говорил, что я на войне не была и, значит, ничего не смыслю и права не имею судить.
Пьеро нахмурился, пытаясь понять.
- Но разве вы были не на одной стороне?
- До известной степени, да, - сказала она. - Только, Петер, сейчас не время это обсуждать. Вот подрастешь, тогда, бог даст, я смогу тебе все объяснить. Когда ты лучше поймешь, как устроен мир. А сейчас давай поскорее доедим и пойдем. Эрнст нас ждет.
- Но у него еще встреча не закончилась.
Беатрис повернулась и строго посмотрела на мальчика.
- Не было у него никакой встречи, Петер, - бросила она раздраженно, впервые выходя из себя в разговоре с Пьеро. - Он сидел в машине, когда мы ушли, и будет сидеть там, когда мы вернемся. Ты меня понял?
Пьеро, немного испугавшись, кивнул:
- Да.
Он решил больше это не обсуждать, хотя твердо знал, что именно слышал, и никто не смог бы убедить его в обратном.
Глава 7
Гул ночного кошмара
Через месяц-полтора, в субботу утром, Пьеро проснулся и обнаружил, что в доме царит переполох. Старшая служанка Юте меняла на кроватях белье и распахивала окна, чтобы проветрить комнаты, а Герта, красная больше обычного, носилась повсюду со щеткой, ведром и тряпкой - подметала и мыла полы.
- Придумай сам что-нибудь себе на завтрак, Петер, - сказала кухарка Эмма, когда мальчик вошел в кухню. Куда ни глянь, везде стояли противни, и, очевидно, в доме уже побывал разносчик из Берхтесгадена: на всех рабочих поверхностях теснились корзины с фруктами и овощами. - А то хлопот ой как много, а времени ой как мало.
- Вам помочь? - спросил Пьеро. Случалось, что он просыпался в тоскливом настроении, тогда перспектива целый день сидеть одному без дела его ужасала; сегодня был как раз такой день.
- Помощь бы не помешала, - ответила кухарка, - да только опытной поварихи, а не семилетнего несмышленыша. Может, попозже что-нибудь для тебя и появится. А пока на-ка вот, - она взяла из ящика яблоко и бросила ему, - возьми с собой на улицу. Чтобы уж вовсе не оголодать.
Пьеро вышел в коридор. Там тетя Беатрис, держа в руках блокнот на дощечке с зажимом, водила пальцем по списку дел и помечала те, что уже выполнены.
- Что сегодня творится? - поинтересовался мальчик. - Почему все так бегают?
- Скоро приезжают хозяин с хозяйкой, - сообщила Беатрис. - Вчера ближе к ночи пришла телеграмма из Мюнхена, и это застало нас всех врасплох. Поэтому ты, пожалуйста, лучше никому не мешай и под ногами не вертись. Ты ванну принимал?
- Да, вчера вечером.
- Вот и славно. Ну давай-ка, найди какую-нибудь книжку и посиди почитай где-нибудь под деревом. Все-таки уже весна, утро чудесное. Да, и кстати… - Она приподняла бумаги, скрепленные зажимом, извлекла из-под них конверт и протянула Пьеро.
- Что это? - удивленно спросил он.
- Письмо. - Ее голос вдруг зазвучал сурово.
- Мне?
- Да.
Пьеро в недоумении уставился на конверт. Он понятия не имел, кто мог ему написать.
- Это от твоего друга Аншеля, - сказала Беатрис.
- Откуда вы знаете?
- Прочитала письмо, естественно.
Пьеро нахмурился:
- Прочитали мое письмо?
- Да, и очень хорошо, что я это сделала, - ответила Беатрис. - Уж поверь мне, я действовала исключительно в твоих интересах.
Он взял конверт. Тот и вправду был взрезан сверху, а листки вынуты и просмотрены.
- Ты должен ответить, Петер, - продолжала Беатрис, - и желательно сегодня же. Попроси его больше тебе не писать.
Пьеро ошарашено посмотрел на нее.
- Не писать? Почему?
- Я знаю, тебе это кажется странным, - сказала тетя, - но ты и представить не можешь, сколько неприятностей способны доставить тебе письма от этого… от этого мальчика, Аншеля. Тебе - и мне тоже. Будь он Франц, Генрих или Мартин, тогда пожалуйста. Но Аншель? - Она с горькой усмешкой поджала губы. - Письма от евреев здесь отнюдь не приветствуются.
Конфликт разгорелся около полудня. Пьеро гонял в саду мяч, а Юте и Герта, наблюдая за ним со скамейки за домом, курили и болтали о ерунде. Их увидела Беатрис.
- Гляньте-ка, расселись, - прикрикнула она. - А зеркала, между прочим, не протерты, камин в гостиной не вычищен, и хорошие ковры с чердака никто не удосужился принести.
- Что, уж и покурить нельзя? - вздохнула Герта. - Не можем же мы работать весь день без передышки.
- Бедненькие, уработались! Эмма сказала, что вы уже добрых полчаса тут загораете.
- Эмма доносчица. - Юте вызывающе скрестила руки на груди, отвернулась и уставилась куда-то в горы.
- А нам про нее тоже есть что порассказать, - прибавила Герта. - Куда, к примеру, с кухни пропадают яйца и шоколадные плитки. Не говоря уж о том, чем они занимаются с молочником Лотаром.
- Ваша грызня меня не интересует, - отрезала Беатрис. - Мне нужно только, чтобы к приезду хозяина все было идеально. Честное слово, барышни, ведете себя как в детском саду! Мне порой кажется, что я у вас воспитательница.
- Ну, ребенка в дом вы привезли, не мы, - огрызнулась Герта.
Возникла пауза. Беатрис сверлила служанку гневным взглядом.
Пьеро подошел ближе, любопытствуя, кто одержит в споре верх, но тетя заметила его и показала на дом.
- Марш к себе, Петер, - велела она. - Прибери в своей комнате.
- Хорошо, - сказал он, зашел за угол, туда, где его не было видно, и остался дослушать разговор.
- Так что ты сейчас сказала? - Беатрис повернулась к Герте.
- Ничего, - пробормотала та, глядя себе под ноги.
- Ты хоть представляешь, через что пришлось пройти этому мальчику? - спросила Беатрис. - Сначала его бросает отец, причем вскоре попадает под поезд и погибает под колесами. Потом мама умирает от туберкулеза и беднягу отправляют в приют. А он? Разве за все время здесь нам было от него хоть какое-то беспокойство? Нет! Разве он когда-нибудь вел себя плохо? Нет! Он всегда вежлив и приветлив, а ведь наверняка еще не оправился от горя. Знаешь, Герта, я думала, что у тебя сердце мягче. Самой ведь в жизни пришлось несладко. Должна бы понимать, каково ему.
- Извините, - буркнула Герта.
- Что? Громче.
Герта повысила голос:
- Извините, говорю.
- Извиняется она, - гулким эхом подхватила Юте.
Беатрис кивнула.
- Хорошо, - сказала она примирительно. - Надеюсь, что больше не услышу от вас гадостей - и тем более не увижу, что вы ленитесь. Вы же не хотите, чтобы хозяин про это узнал, нет?
Обе девушки испуганно вскочили, затоптали сигареты и разгладили фартуки.
- Я протру зеркала, - вызвалась Герта.
- А я почищу камин, - пообещала Юте.
- Отлично, - одобрила Беатрис. - А коврами займусь я. Но поторопитесь - они скоро приедут, и везде должен быть полный порядок.
Она направилась к дому. Пьеро, опередив ее, вбежал в холл и схватил щетку, чтобы подмести свою комнату.
- Петер, дорогой, - попросила Беатрис, - будь хорошим мальчиком, принеси мне из моего шкафа кофту.
- Сейчас. - Пьеро прислонил щетку к стене и пошел выполнять поручение Беатрис.
Он был в комнате тети всего однажды, в первую неделю, когда она показывала ему Бергхоф. Он не увидел там ничего особенно интересного; все то же, что и у него, - кровать, шкаф, комод, кувшин, таз. Правда, сама комната была намного больше, чем у остальной прислуги.
Пьеро открыл шкаф, достал кофту и хотел идти, но вдруг заметил одну вещь, которую проглядел в прошлый раз. На стене висела фотография в рамке, и на ней его мама и папа стояли рука об руку и держали ребенка, завернутого в одеяло. Эмили широко улыбалась, но отец смотрел грустно, а ребенок - понятное дело, сам Пьеро - крепко спал. В правом углу чернилами был проставлен год и написано: Фотоателье Маттиаса Рейнхарда, Монмартр. Пьеро прекрасно знал, где Монмартр. Он помнил, как стоял на лестнице перед церковью Сакре-Кёр, а мать рассказывала ему, что в 1919 году, сразу после Великой войны, еще девочкой, приходила сюда смотреть, как кардинал Аметт освящает базилику. Она любила бродить по блошиным рынкам, наблюдать за уличными художниками и вместе с Вильгельмом и Пьеро могла провести там весь день; проголодавшись, они перекусывали на ходу, а после возвращались домой. На Монмартре они всей семьей были счастливы - раньше, еще до того, как папа стал злым, и до того, как заболела мама.
Выйдя из комнаты, Пьеро огляделся, разыскивая Беатрис, но нигде той не увидел. Он громко выкрикнул ее имя, и она мгновенно выскочила из главной гостиной.
- Петер, - воскликнула она, - никогда так не делай! Здесь нельзя ни кричать, ни бегать. Хозяин терпеть не может шума.
- Зато сам-то пошуметь не прочь. - Эмма появилась из кухни, вытирая мокрые руки полотенцем. - Всегда рад устроить скандал, по любому поводу, нет разве? Чуть чего не по нем, орет во всю глотку, как только башка у него не отваливается.
Беатрис резко развернулась и уставилась на кухарку с ужасом, будто та обезумела.
- Твой злосчастный язык когда-нибудь доведет тебя до беды.
- А ты тут не главнее меня, - ответила Эмма, ткнув в сторону Беатрис пальцем. - Поэтому нечего командовать. Кухарка и экономка на одном положении.
- Я вовсе не пытаюсь тобой командовать, Эмма, - устало произнесла Беатрис; сразу было ясно, что подобный разговор между ними не впервые. - Я просто хочу, чтобы ты поняла, насколько опасны твои речи. Думай что хочешь, но вслух не высказывай. Неужели я здесь единственный здравомыслящий человек?
- А я чего думаю, то и говорю, - отрубила Эмма. - Всегда была прямая и впредь тоже буду.
- Прекрасно. Тогда попробуй заявить что-нибудь такое хозяину - и посмотришь, что выйдет.
Эмма фыркнула, но по выражению ее лица Пьеро понял, что она этого никогда не сделает. Он встревожился. Хозяин, очевидно, человек очень страшный, его все боятся. Но одновременно - очень добрый, потому что взял Пьеро к себе в дом. Одно с другим не вязалось совершенно.
- А где мальчик? - спросила Эмма, оглядываясь.
- Я тут, - отозвался Пьеро.
- Ах да. Тут. Вечно я не могу тебя найти, когда ты мне нужен. Это все потому, что ты очень маленький. Не пора ли бы уже подрасти, а?
- Эмма, оставь его в покое, - сказала Беатрис.
- А я что, я ничего. Но только маленький он, и все. Прям как эти… - она постучала себя по лбу, припоминая слово, - ну, эти, крохотульки, что из книжки?
- Какие крохотульки? - не поняла Беатрис. - Из какой книжки?
- Да знаешь ты! - настаивала Эмма. - Мужчина попадает на остров, и он рядом с ними все одно что великан, и они его связывают и…
- Лилипуты, - подсказал Пьеро. - Это из "Путешествий Гулливера".
Обе женщины удивленно на него посмотрели.
- Откуда ты знаешь? - поинтересовалась Беатрис.
Он пожал плечами:
- Читал. У моего друга Анш… - Пьеро поправился: - У мальчика, который в Париже жил под нами, была книжка. И в приюте в библиотеке тоже была.
- Нечего ученость показывать, - отмахнулась Эмма. - Помнишь, я говорила, что у меня, глядишь, и найдется для тебя работенка? Ну так и нашлась. Ты не брезгливый, нет?
Пьеро взглянул на тетю: может, он нужен ей? Но Беатрис забрала у него кофту и велела идти с Эммой. На кухне его так и окатили волны изумительных ароматов; пироги пеклись с раннего утра - пахло сдобой, ванилью, фруктами. Пьеро с воодушевлением посмотрел на стол, где на блюдах под полотенцами таились чудесные сокровища.
- Глазки и ручонки прочь, - предупредила Эмма. - Если чего-то недосчитаюсь, берегись. Помни, Петер, у меня все под надзором. - Они вышли на задний двор. Пьеро с интересом оглядывался. - Видишь, вон там? - Она показала на клеть с курами.
- Да.
- Глянь хорошенько и скажи, какие две самые жирные?
Пьеро подошел поближе и внимательно изучил птиц. В клети их было больше дюжины; одни стояли смирно, другие жались к задней стенке, прячась за товарками, третьи что-то клевали.
- Вот эта. - Мальчик показал подбородком на рыжую, сидевшую неподвижно и казавшуюся, насколько это возможно для курицы, глубоко разочарованной в жизни. - И эта, - ткнул он пальцем в пеструшку, которая носилась как сумасшедшая, расталкивая остальных.
- Ладненько. - Эмма отпихнула Пьеро локтем, потянулась и открыла крышку клети. Куры оглушительно раскудахтались, но Эмма быстро сунула руки внутрь, за лапы извлекла птиц, выбранных Пьеро, и выпрямилась: в каждой руке по курице. - Закрой. - Эмма кивнула на клеть.
Пьеро подчинился.
- Отлично. А теперь пойдем вон туда. Этим, что остались, наше представление глядеть нечего.
Пьеро вслед за кухаркой поторопился за угол, гадая, что же она затеяла. Наконец-то здесь происходит что-то интересное! Они, наверное, сейчас будут играть или, может, устроят куриные бега и выберут самую быструю.
- Держи крепче. - Эмма передала Пьеро птицу посмирнее.
Он неохотно взял ее и отвел вытянутую руку как можно дальше от себя. Рыжая непрерывно крутила головой, пытаясь посмотреть на него, но он изворачивался, чтобы она его не клюнула.
- И что теперь? - спросил Пьеро, наблюдая, как Эмма укладывает пеструшку на бок на высоком пне и удерживает ее в таком положении.
- А вот что, - сказала кухарка, свободной рукой схватила откуда-то снизу топорик и быстро, ловко рубанула по куриной шее. И отпустила. Безголовое тело свалилось на землю и бешено забегало кругами, но мало-помалу угомонилось и рухнуло замертво.
Пьеро в ужасе взирал на это, и внезапно перед его глазами все стремительно завертелось. Он схватился было за пень, чтобы сохранить равновесие, но рука попала в лужу крови, Пьеро завопил и, падая, выпустил рыжую - а та, став свидетельницей безвременной кончины подруги, приняла разумное решение немедленно мчаться назад в курятник.
- Вставай, Петер, - сказала Эмма, решительно устремляясь за сбежавшей курицей. - Вот приедет хозяин, увидит, как ты валяешься, и тогда сам тебе кишки бантиками завяжет.
Из клети неслась немыслимая какофония. Беглянка в панике пыталась залезть внутрь, подруги, глядя на нее, верещали, но поделать, разумеется, ничего не могли. Не успела птица опомниться, как Эмма опять сцапала ее за лапы и отнесла на пень, где несчастная в следующий миг и встретила свою злую судьбу. Пьеро будто окаменел и не мог отвести глаза; к горлу подкатывала тошнота.
- Эй, смотри у меня! Ежели тебя вырвет и ты мне попортишь эту курицу, - пригрозила Эмма, размахивая топориком, - то будешь следующим. Понял?
Пьеро с трудом встал, глянул на сцену побоища - две куриные головы в траве, россыпь кровавых брызг на фартуке Эммы - и кинулся в дом. Он захлопнул за собой входную дверь, пронесся сквозь кухню и спрятался в своей комнате, но и оттуда слышал и хохот кухарки, и птичий гвалт, и скоро все звуки слились воедино - в один общий гул ночного кошмара.
Пьеро почти целый час лежал на кровати и писал Аншелю о том, чему стал свидетелем. Он, конечно, сотни раз замечал в окнах мясных лавок безголовых кур, подвешенных за лапки, а если у мамы случалась чуточка лишних денег, она приносила куриную тушку домой, ощипывала ее, сидя за кухонным столом, и говорила, что теперь, если расходовать разумно, ужина хватит на всю неделю. Но никогда прежде Пьеро не видел, как кур убивают.
Понятно, что кто-то должен это делать, урезонивал он себя. Но все равно не мог смириться с жестокостью. Сколько он себя помнил, ему было ненавистно насилие, он всегда инстинктивно избегал конфронтаций. В школе в Париже некоторые мальчики дрались по любому, самому ничтожному, поводу, и им это явно нравилось. Когда двое, сжав кулаки, становились лицом к лицу и впивались друг в друга устрашающими взглядами, остальные теснились вокруг, загораживали поле боя от учителей и яростно подначивали дерущихся, но Пьеро не любил смотреть на драки и не понимал, почему кому-то доставляет удовольствие причинять боль другим людям.
Или курам, написал он Аншелю.
Но он оставил без ответа то, о чем писал сам Аншель. Жизнь в Париже для таких мальчиков, как он, становилась все опаснее; в булочной мсье Голдблума выбили окна и краской намалевали во всю дверь Жид! И на улице теперь, если навстречу шел нееврей, Аншель должен был сойти с тротуара и ждать в сточной канаве, когда дорога освободится. Все это Пьеро проигнорировал, потому что ему было больно от мысли, что его друга унижают и обижают.
В конце письма он сообщил, что для дальнейшей переписки им необходим шифр.
А то вдруг наши письма попадут в руки врагу. Поэтому, Аншель, нам больше нельзя подписываться собственными именами. Мы возьмем те, которые придумали, когда я еще жил в Париже. Ты будешь лиса, а я буду собака.