- Я тебе одну вещь скажу, Доска… я уже почти поверил, что ты в пятницу нам не врала… что это не ты настучала. Думаю, наверное, и правда не ты, очень уж убедительно ты отрицала… так это называется? Убедительно? - Он с усмешкой оглянулся на своих лакеев. - И еще я подумал, ну что ж, она даже хочет заплатить, чтобы ее братца оставили в покое, хорошая, наверное, девочка. А тут Ула видит тебя с Л-Г, и меня опять грызут сомнения.
- Я насчет Томми спросила - не знает ли он, что с Томми.
Герард поставил на перекладину другую ногу. Вокруг нас кругами ходил Патрик Лагерберг со своей набриолиненной под яппи причесочкой, но достаточно было одного взгляда Герарда, чтобы Патрик перешел на другую сторону зала - с независимым видом, но довольно быстро.
- Да… ты, значит, спросила насчет Томми. Это ты так говоришь. Допустим, это твоя версия… А может, ты врешь? Люди врут иногда… придумывают разные небылицы. Про меня, к примеру. Знаешь, что про меня говорят? Что я якобы живьем сжег котенка. И кто-то, судя по всему, донес Л-Г. И заодно наговорил кучу разных вещей, еще похуже. И это заставляет задуматься…
Он опустил ногу, прислонился к стене и приступил к растяжке голеней.
- Разных вещей, о которых ты даже и знать не знаешь, Доска. Но я понял это только в пятницу вечером, после того как побывал у ректора. И я подумал - ну нет, это ну никак не могла быть ты…
Я покосилась на Педера. Совершенно непроницаемая физиономия. Ула - то же самое. Морды, как из камня.
- Хотя… насчет котенка могла настучать ты, а насчет всего остального - кто-то другой… Вполне возможно. И вдруг ты ни с того ни с сего стоишь и болтаешь с Л-Г… не знаю, что и думать. Что ты есть, кто ты есть…
Он вздохнул и откинул упавшие на лоб волосы. Ресницы длинные, как у девчонки.
- Не знаю, что и думать, - повторил он. - Но договор есть договор. То есть деньги ты мне должна отдать. Увидимся в раздевалке через полчасика.
И помахал несколько раз обратной стороной ладони - иди, мол, иди… как от мухи отмахнулся. И продолжил свой идиотский стретчинг. Я старалась избегать их весь урок. Вообще старалась ни о чем не думать и ничего не планировать. Самое главное - не бояться. Страх все равно где-то здесь, прячется в углу… надо что-то делать, не привлекать внимания. Держалась поближе к учителю, делала вид, что хочу во что бы то ни стало улучшить технику толчка при опорном прыжке - мол, ничего важнее для меня в мире нет. Смеялась в хоре, когда кто-то неуклюже приземлялся задницей на козла и потом сползал на другую сторону. А вот Петтер Бенгтссон сделал заднее сальто на батуте - надо притвориться, что я в восторге. Надо посочувствовать Матсу Ингельстаду - он разбежался и остановился как вкопанный, как лошадь перед препятствием, - вблизи козел показался ему слишком высоким. И посмеяться шуткам Маркуса - у этого, кстати, тоже голос еще не ломается, совсем детский, и он тоже изо всех сил старается басить. В общем, надо быть как все, одной из многих… будь это так, насколько легче было бы жить.
Герард появился у моего шкафчика за пять минут до назначенного срока.
Он был один - что-то подсказывало мне, что он велел Педеру и Уле держаться подальше.
- Покажи, - приказал он.
Я достала плеер. Он даже и не посмотрел.
- Где ты его взяла?
- Мама подарила в субботу. Ни разу даже не включала. Даже ценник на месте. Настоящий "Walkman".
- Я не слепой. Вижу, что не тостер. И что мне с ним делать? Я музыкой не интересуюсь. Музыка - это для пидоров вроде Никке Вестера. А денег сколько?
- Пятьсот. Плеер стоит тысячу двести. Итого тысяча семьсот.
- Давай сюда.
Я протянула ему конверт. Он даже не открыл, сунул в задний карман брюк.
- А как братишка?
- Нормально…
- Я просто спросил. Нелегко, наверное, в этих вспомогательных классах… и все такое. Немножко недоразвитый, да? Конечно, трудно ему понять, как одно с другим связано… и еще недержание. Так, что ли, это называется? Когда взрослые парни штаны мочат.
Я не ответила - пыталась определить, где же теперь прячется мой страх. Вроде бы в шее, она совершенно затекла.
- И папаша в тюряге. Знаю, знаю - в тюряге. Некому за вами присмотреть, бедолаги. И мамаша целыми днями дежурит у "Системета". Постоянный клиент, так сказать.
Он прислонился к шкафу и пристально смотрел на мое левое плечо. Протянул руку и снял что-то. Волос, что ли.
- А ты сама-то как думаешь, Доска, кто бы это мог настучать? Ну, если тебя исключить… Нас же всего шестеро было тогда у киоска.
- Откуда мне знать!
- А ты и не будешь знать, пока я сам для себя не решу. Скажи-ка мне… кто больше нервничал? Педер или Ула?
Господи, поскорее бы звонок на урок! Я не хотела, чтобы он втягивал меня в их разборки. Я не хотела, чтобы он прикасался ко мне, чтобы снимал с меня волоски… осталось только два урока, домоводство и английский, и меня на этих уроках не будет. У меня другие планы.
- А что скажешь насчет ланча?
- Что?!
- Минестроне… Педер почти не ел. А я съел всю тарелку, плюс пять хрустящих хлебцев с сыром. И салат. Полный набор. И никакого странного привкуса не почувствовал. А ты?
- Нет… и я не почувствовала. Суп как суп.
Он взял плеер у меня из рук, нажал кнопку "Play", потом остановил - зачем? Там даже кассеты нет внутри.
- Педер говорил - странный привкус… и не ел почти. Глаза бегают… Нервничает он, что ли? Я, кстати, передумал: я займусь твоим плеером. Ты же сперла его, правда? Откуда у твоей алкоголички деньги на "Walkman"? И как договорились: тысяча спенн в пятницу.
- Ты уже получил пятьсот.
- Не припомню… Разве? Не отложилось в памяти.
- Они у тебя в кармане.
- Это бонус. За твой разговор с Л-Г. А ты как думала, за такое надо платить. Меня, кстати, завтра опять вызывают к ректору. Целое представление - со всем школьным руководством, с куратором. Папашу тоже вытащили. Между нами говоря, Доска, мне это все смешно. Что они могут сделать? Объяснить, как я должен прожить свою жизнь? Что хорошо и что плохо, что можно, что нельзя? Плевать на них… и всегда было плевать.
Он посмотрел на меня совершенно нейтрально, будто это была самая обычная сделка. И я вдруг вспомнила его предков, они появлялись иногда на родительских собраниях. Малорослая пожилая пара, безупречно одеты, всегда на дорогих автомобилях, но они словно раз и навсегда испуганы чем-то, и Герард смотрел на них с отвращением, словно они вызывали у него приступ тошноты.
- До выходных деньги должны быть у меня, - дружелюбно сказал он. - А будешь дергаться, подниму до двух. И ведь речь не только обо мне или о тебе, это-то ты, надеюсь, поняла?
Он подошел к окну. Я проследила за его взглядом. На школьном дворе стояли несколько семиклассников, вид у них был такой, будто замерзли до крайности. Чуть поодаль на скамейке сидел Роберт в своих новых кроссовках "Стен Смит". Он, как всегда, был один и шевелил ногой кучу сухих листьев.
- Помнишь, мы проходили Вторую мировую войну в прошлом полугодии? Что там немцы делали с недоразвитыми? - Он положил руку мне на плечо. - Никто, кроме тебя, слезы не прольет, Дощечка.
Он исчез в коридоре, а я так и осталась стоять у окна. Хорошо они на нем сидят, эти кроссы. Я раздобыла ему и джинсики, чуть великоваты, зато фирменные. Он сиял, как солнце, пока не понял, что я его задабриваю, что все это ради того, чтобы он продолжал ходить в школу, несмотря на все, что произошло. Уговоры, уговоры… пыталась втолковать ему, как важно не показывать страх, это только их распаляет.
К нему подошел мальчишка из его класса и что-то сказал. Я знала его - он страдал каким-то замысловатым нервным тиком, все тело постоянно дергалось. Брат просиял и кивнул. Наверное, насчет нового прикида. Мне очень захотелось подойти к нему и посидеть рядом; я бы так и сделала, но у меня было чем заняться.
* * *
Томми жил в двухэтажном доме из асбоцемента, защищенном от морских ветров густым кустарником. Помимо дома была еще и пристройка из силикатного кирпича, ее сдавали туристам. Слева - гараж и сарай, там братья вечно возились со своими моторами. Раньше на участке был еще один старый, полуразвалившийся дом, но его снесли в шестидесятые годы. Отец Томми из рода Селе, старей их рода в деревне не было. А мама из Треслёва, рыбацкой деревни в нескольких десятках километрах к северу. В Гломмене Томми состоял в родстве почти со всеми. Роды перемешивались несколько поколений, и каждый был в курсе, к какой именно ветви он принадлежит.
Я поставила велосипед у ворот и пошла по посыпанной гравием дорожке к дому. Здесь, в деревне, так принято - люди заходят друг к другу, не спрашивая, двери никто не запирает даже летом, в туристский сезон. Томми говорит, что в Гломмене квартирных краж не бывает - что за интерес взламывать не запертый дом?
Я нажала кнопку звонка. Никто не открыл, я толкнула дверь и поднялась на второй этаж в комнату Томми.
Постель застелена, на столе учебники. Через ручку конторского кресла переброшены джинсы. На полу - грязные теннисные носки. Я посмотрела на картину над столом - рыбацкий баркас входит в гавань Гломмена. Это их старый баркас, отец сам его красил. И потом в море уже не выходил, а рисовать не бросил, стал писать картины. И первым делом написал свой старый баркас. По-моему, той же краской, что красил борта.
Я присела на кровать. И что теперь делать? Ждать или начать искать?
Наверное, он в подвале. Старшие братья оборудовали там что-то вроде комнаты отдыха. Пивной бочонок с краном, телевизор, стол для настольного тенниса. Томми иногда там играл с приставкой. А вдруг отец или мать придут? Если я в его комнате, это как бы нормально, а зачем поперлась в подвал? А еще того чище - явятся братаны. Я не то чтобы их боялась, но что-то в них такое было… в общем, одной в их обществе мне было бы страшновато.
Я подошла к окну. Отсюда виден маяк. Странно, но его вспышки по ночам Томми не мешают. Это, наверное, у них в крови - любовь к маякам. Здесь чуть не в каждой семье можно услышать рассказы: вот, чей-то дед или там прадед налетел на мель и утонул, и только потому, что маяк не работал.
На комоде лежал школьный каталог, открытый на групповом снимке нашего класса. Герард в первом ряду слева, в своем обычном прикиде: кожаная куртка, заплатанные джинсы, шейный платок. Мотоциклетный шлем на коленях. И конечно, руки в перчатках, сложены, будто он прячет под ними что-то. Рядом Педер, руки на бедрах, если присмотреться, показывает палец фотографу - непристойный жест, боссу хочет угодить. А в последнем ряду справа, точно нарочно встали как можно дальше от этой пары, мы с Томми. Томми в своей футболке с Тин-Тином, а у меня на футболке кошка. И брюки… даже на фото видно, что велики. И голова немытая. И футболка грязная, а в довершение ко всему глаза закрыты. Моргнула я, что ли?
Мы с Томми… с кем же мне еще стоять? Это так же очевидно, как то, что после зимы начинается весна или что солнце встает каждое утро. Томми появился у нас в пятом, вместе с целым классом из Гломмена. Их раскидали по разным классам нашей скугсторпской школы. И так получилось, что наши парты оказались рядом. Я и сейчас помню это чувство: что-то изменилось. Будто карты сдали по новой. С этого момента я перестала представлять интерес для остальных, будто выпала из поля зрения. Вообще-то даже и объяснить трудно, почему нас потянуло друг к другу. Вроде бы не так уж много общего. Томми - младший брат, я - старшая сестра, он парень, я девчонка, он из семьи рыбаков, они поколениями жили в Гломмене, и он знает там каждую собаку, а я вообще никого не знаю - брат да папаша с мамашей.
Но так вышло - с первого дня мы держались заодно. Вместе учили уроки, играли на переменах, болтали обо всем на свете: кто какие книжки прочитал, кто где был, почему поступил, как поступил, и почему думаешь, как думаешь. Обо всем. Я провожала его до дома - удостоверюсь, что Роберт в безопасности, и иду его провожать. Мы частенько сидели в этой самой комнате, я знала здесь все до мелочей, каждый предмет, как какой стул поставлен, запах обоев и ковра. Слушали пластинки, вместе играли в гавани. И Роберт тоже бывал с нами. Томми никогда не протестовал, спасибо ему за это. Он знал, что брат и я - одно целое. Где я, там и брат. Как бы в нагрузку.
Я посмотрела в окно на по-осеннему серое море. Не подружись я с Томми, все потеряло бы смысл.
На берегу почти никого не было. Отсюда видна крыша их рыбарни, из трубы вьется дымок. Наверное, Томми там, помогает братьям.
Я пошла к рыбарне. Там стоял небольшой фургон с открытой задней дверью. Водитель сидел на месте и дымил сигаретой. Дверь в хижину закрыта, но там кто-то есть - слышны голоса. Даже не знаю, почему я решила пройти мимо и двинуться на парковку. Что-то было опасное в этом мужике за рулем. Как он курит. Курит и курит, но как-то агрессивно, отец тоже так курил.
Я прошла мимо рыбохранилищ и свернула за угол, за забор у старого лодочного ангара. Там оторвана доска, и рыбарня видна как на ладони. Водитель проследил, пока я исчезну, и вылез из кабины, точно только этого и ждал. Вынул из кузова ящик и крикнул что-то. Дверь приоткрылась, выглянул Томми и взял у него ящик. Дверь снова закрылась. Водитель постоял несколько секунд, отшвырнул окурок, сел в машину и исчез на Глюмстенсвеген. Здесь, в гавани, было очень тихо, разве что прибой накатывал, и то еле слышно. Краем глаза я заметила какое-то движение и резко повернулась. Норка. Та же самая, по-моему, что и три дня назад. Сидит на баке для мусора и внимательно меня разглядывает. Что-то ей, наверное, не понравилось - юркнула в сторону и пропала.
Я уже решила уходить, как дверь открылась снова и появились братья Томми. Один достал коробочку снюса, выковырял пальцем дозу и торопливо сунул под верхнюю губу. Другой присел и долго вытирал башмаки носовым платком. Хотела подойти к ним и спросить насчет Томми, но что-то меня останавливало. Я не двигалась с места. Наблюдала.
Внезапно пошел холодный моросящий дождь, и меня начал прошибать озноб. Братья продолжали спорить о чем-то и никак не могли договориться. Один постучал пальцем по виску. Они засмеялись, обнялись и пошли по дороге в деревню. Но Томми остался, я видела, как он закрыл за ними дверь.
Я дождалась, пока братья скроются из виду, перелезла для быстроты через забор, по асфальтированной дорожке добежала до хижины и постучалась.
- Кто там?
- Это я, Нелла.
- Какого черта ты здесь делаешь? - Он скорее испугался, чем разозлился.
- Пытаюсь тебя найти.
- Иди отсюда! И поторопись.
- Почему это? Нам надо поговорить.
- Отойди от двери, они могут тебя увидеть!
- Кто - они?
- Братья!
- Не уйду, пока не откроешь.
Он замолчал - решал, наверное, как поступить. Брякнула задвижка, из двери появилась рука Томми, и он рванул меня в темноту.
Вначале я вообще ничего не могла разглядеть - единственное маленькое окно под крышей занавешено брезентом.
- Тебя кто-то видел?
- Не думаю. Почему ты спрашиваешь?
Томми встал на табуретку, дотянулся до окошка и сдвинул брезент. Выглянул и вроде бы успокоился немного. Спрыгнул и зажег лампу.
Я уже несколько месяцев не была у них в рыбарне. Ничего не изменилось. На стенах развешаны сети, сломанный барометр постоянно предвещает шторм. Бухты канатов на полу. Черпаки и поплавки в покосившихся картонных коробках. И посреди комнаты - Томми, бледный, точно у него и вправду температура.
- Зачем ты погасил свет?
- Хотел уходить. Важно, чтобы снаружи никто ничего не видел, когда я открываю дверь. И потом… оно не выносит света.
Я только сейчас заметила - Томми стоит в самом углу, лампа освещает только небольшое пространство, а весь сарай по-прежнему тонет в полумраке. Вдруг я услышала странный звук - словно кто-то вдохнул с присвистом.
- Что - оно? Здесь кто-то есть?
Томми засмеялся - но не так, как обычно. Я никогда не слышала, чтобы он так смеялся. Как-то… безрадостно.
- Можно и так сказать… Вернее, не кто-то, а что-то…
Он посмотрел на меня, как будто ни разу до этого не видел, как на совершенно чужого человека.
- Даже не знаю, с чего начать… здесь столько всего наворочено…
Рядом стоял деревянный ящик - тот самый, который привезли на фургоне. Он, оказывается, битком набит рыбьей требухой, молоками, головами, плавниками и хвостами.
- А кто этот парень на машине?
- Парень из братниной бригады. Йенс. Он тоже там был.
- Где - там?
Томми вынул из ящика тресковую голову и с отвращением на нее посмотрел:
- Мы еще не знаем, что оно ест. Не любую рыбу - это точно. Но, похоже, требуха, плавник - то, что надо. На раков и креветок даже не смотрит.
Он бросил голову в ящик. Ляпнул какую-то глупость, и выражение лица такое же - глупое.