- Тут еще шлюху замочили на улице прошлой ночью. Шею свернули. Сэмми нехорошо вдруг стало, он даже на гостиницу решил потратиться. Праздник все-таки. Прямо в кроватке его и кокнули. И весь сказ.
- Прискорбно, - говорит Томми.
- А почему Чет напуган, а ты нет?
- Чет ведь не пьет.
- Ну да. Ладно. Счастливого Рождества вам.
- Вам тоже. - Уильям прикладывается к бутылке.
- А как насчет рождественской премии, я ведь теперь на полной ставке?
- Что ты имеешь в виду?
- Глянуть бы на голые сиськи рыжей.
Томми смотрит на Джоди, та качает головой, выражая решительное несогласие.
- Извини, - говорит Томми.
- Как насчет нового свитера для Чета?
- Ну разве можно торговаться с настоящим мужиком? - сердится Уильям, отпивает из бутылки и поворачивается к Томми спиной, словно собираясь обсудить с бритым котом нечто важное, не для господских ушей.
- Ладно, давай. - Томми закрывает дверь и возвращается к стойке бара.
- Я - настоящий мужик. - На лице у Томми широкая ухмылка.
- Мамочка бы обрадовалась, - ехидничает Джоди.
- Давай-ка сначала займемся Илией.
- Нет, сначала ты позвони своей маме. Илия никуда не денется.
Джоди поднимается, обходит стойку и берет Томми за руку.
- Котик, повтори еще раз, что тебе сказал Уильям. Только медленно и четко.
- Он сказал, что я настоящий мужик.
- Не то. Его приятелю свернули шею, когда он плохо себя почувствовал, а прошлой ночью еще и шлюху замочили, тоже башка на сторону. Один почерк, правда? И тебе он знаком.
- О господи… - выдавливает Томми.
- Угу. - Джоди целует ему костяшки пальцев.
- Пойду надену куртку. А ты протри хорошенько мозги перед выходом в город.
- Ты на все готова, лишь бы не звонить маме.
Двадцать один
На что жалуетесь, дамы и господа?
У него был лучший бросок с одной руки в Сан-Франциско и окрестностях, и в эту рождественскую ночь он честно заработал шестьдесят четыре очка подряд, закидывая мяч в корзину, установленную во дворе. Кожаный "Спаулдинг" ему подарил на Рождество отец. Еще бросок - шестьдесят семь очков. И ведь даже не присел, пивка не отхлебнул за все это время. Личный рекорд баскетболиста был семьдесят два, и он побил бы его, если бы его не уволокли в кусты и не убили.
Среди Зверья Джефф Марфи был не самый умный и не самый выдающийся, но в том, что касается растраченного попусту потенциала и упущенных возможностей, равных ему не было. Все годы учебы в средней школе он слыл баскетбольной звездой, в нападении на голову опережал остальных, и бесплатное обучение в Беркли было уже в кармане, даже приглашали в профессиональную команду (когда закончит колледж). Но Джефф решил показать своей девушке, какой он прыгучий - запросто перескочит через движущийся автомобиль.
Тут он несколько просчитался. То есть через машину он бы и вправду перепрыгнул, если бы предварительно не выдул пяток-другой бутылочек пива. И если бы на крыше у той самой машины не была вмонтирована стойка с дополнительными фарами, добавившая к высоте автомобиля лишних двадцать сантиметров. Джефф зацепился за стойку левой ногой, четыре раза крутанулся в воздухе и пропахал ногами асфальт. Он глазам своим не верил - опыт убедил его, что в этом направлении колено гнуться не может. Консилиум докторов разделял его мнение. Железки колено зафиксировали - но с серьезным баскетболом было покончено. Только среди покеристов Джефф все равно был бы чемпионом, если бы с ним не расправились в кустах.
В восторге от нового кожаного мяча, он только повторял про себя, что на асфальте играть им не годится, особенно поздно ночью. А то стук может разбудить соседей.
По улицам района Ков-Холлоу, где жил Джефф, стелился туман, удары мяча во мгле казались одинокими и зловещими. Наверное, поэтому никто не жаловался. Рождество на дворе - и если какому-то бедолаге нечем себя занять, кроме как мяч гонять, пусть себе развлекается, полицию вызывать не будем.
Из-за угла вывернула машина, голубые галогеновые лучи шпагами пронзили туман и погасли. Джефф скосил глаза, но марки автомобиля во мгле не разобрал.
Темная машина остановилась за несколько домов от двора Джеффа.
Джефф повернулся, чтобы провести свой коронный удар, но концентрация была уже не та. Слишком сильно закрученный мяч завертелся на ободе, минуя корзину, свалился вниз, подпрыгнул и покатился под уклон. У кустов можжевельника Джефф догнал его, но не смог подхватить, и мяч скрылся во мраке.
Джефф поставил недопитую бутылку на землю и полез в кусты. Ну а дальше… Ничего хорошего, сами понимаете.
Фрэнсис Эвелин Страуд берет трубку, как и положено, на втором звонке:
- Алло.
- Привет, мама. Это Джоди. Счастливого Рождества.
- И тебе тоже. Что-то ты поздновато.
- Я понимаю, мам. Я бы раньше позвонила, да занята была.
Тоже мне занятие, думает Джоди про себя. Лежишь и лежишь.
- Занята? Ну разумеется. Ты получила посылку?
Посылка.
Что-нибудь дорогое и бесполезное: кашемировый бизнес-костюм, веселенькое украшение из собачьих зубов или рыбьих костей - словом, вещь для пожилой преподавательницы или престарелой шпионки с пропитанной цианистым калием иглой в носке туфли. Да еще и отправлено на старый адрес.
- Да. Я ее получила. Прямо не терпится надеть.
- Я послала тебе полное собрание сочинений Уоллеса Стегнера в кожаном переплете, - сухо поясняет мама.
Черт! Джоди замахивается на Томми - зачем заставил позвонить? Тот уворачивается и грозит ей пальцем.
Ну как же. Стегнер, гордость Стенфорда. В тот год, когда отменили раздельное обучение для юношей и девушек, мама как раз поступила в Стенфорд и теперь не упустит случая, чтобы не уколоть этим Джоди. Папаша тоже учился в Стенфорде. Джоди сам бог велел оказаться там же, и она очень разочаровала родителей, когда поступила в университет Сан-Франциско и не закончила.
- Тоже неплохо. Наверное, почтальон никак меня не застанет.
- Опять переехала?
Миссис Страуд тридцать лет живет в Кармеле, по неизменному адресу. Ковер и занавески не выдерживали больше двух лет, но дом оставался все тот же.
- Да, что-то нам тесновато стало. Томми теперь работает дома.
- Нам? Ты так и живешь с этим начинающим писателем!
Словосочетание "грибковая инфекция" мама произнесла бы с той же интонацией.
Джоди пишет на отрывном листке:
Не забыть оторвать Томми руки и отлупить ими же.
- Да. Так и живу с Томми. Его номинировали на стипендию Фулбрайта . Хорошо проводишь Рождество?
- Замечательно. Твоя сестра притащила этого мужика.
- То есть своего мужа Боба?
Мама ни в грош не ставит мужчин с тех пор, как отец Джоди сбежал с молоденькой.
- Его зовут Боб, мама. Он с нами в школу ходил. Ты его знаешь с девяти лет.
- У нас на столе копченая индейка, замечательное фуа-гра и закуска из лесных грибов.
- Все доставлено в уже готовом виде?
- Разумеется.
- Да уж конечно.
А как же иначе. Маме и в голову не приходит, что для удовлетворения ее прихоти кто-то вынужден вкалывать в Рождество.
- Подарок я тебе отправлю посылкой, мама. Мне пора. У Томми приглашение на банкет в честь его могучего интеллекта.
- В Рождество? Да чтоб тебя.
- Он еврей.
Телефон доносит до Джоди глубокий вздох.
"Это еще облегченный вариант, мамочка. А если бы я тебе сказала, что он покойник и что это я его убила?"
- Ты мне этого не говорила.
- Ой, говорила. Ты просто стала забывать мелочи, мама. Перед банкетом мне еще надо сделать Томми пирсинг на пенисе. Пока.
Джоди вешает трубку.
На протяжении почти всего разговора Томми танцевал перед ней и кривлялся. В голом виде. Но стоило ей повесить трубку, как он прекратил.
- Я говорил тебе, что меня беспокоит твое моральное состояние?
- И я слышу это из уст типа, который полирует себе мошонку моим красным шарфиком, пока я по телефону поздравляю мамочку с Рождеством?
- Проехали уже. Возьми себя в руки.
Доктор Дрю - Дрю Маккомбер - самородок, фармаколог-любитель и врач-ветеринар Зверья - боялся темноты. Страх мелкой кикиморой забирался ему в душу и доводил до холодной дрожи все четыре года работы в ночную смену в универсаме "Марина". Штука тут была вот в чем.
Дрю просыпался вечером в своей круглые сутки залитой оранжерейным светом квартире, проезжал четыре квартала по ярко освещенным улицам к сверкающему разноцветными огнями универсаму, заканчивал работу утром, когда солнце уже взошло, возвращался домой и ложился спать все при том же оранжерейном свете, прикрыв глаза атласной маской. Тьма навещала его так редко, что превратилась в опасного чужака.
В рождественскую ночь, ближе к полуночи, Дрю с темными очками на носу сидел в своей гостиной в окружении полутораметровых кустов конопли, каждый в отдельном горшке, и смотрел телевизор. По кабельному показывали фильм о любовной связи англичанки, хозяйки поместья, с трубочистом.
(Из-за своего графика и постоянного недоедания Дрю так и не завел себе девушки. До встречи с Синью сексуальная жизнь доктора проходила в печальном одиночестве, и - вздох - явно останется таковой и в будущем.)
Всякий раз, когда покрытая сажей рука трубочиста шлепала помещицу по напудренной заднице, темный отпечаток на мраморно-белой коже омрачал сознание Дрю и лишал возбуждение радости. Печаль прочно поселилась в гостиной, и даже конопля была не в силах ее развеять.
И тут (совсем как в фильме "Эректо, щедро одаренный разносчик пиццы, бог любовных сходок") в дверь постучали.
Дрю привел свой туалет в порядок и продрался сквозь джунгли на кухоньку к монитору. Камеру он установил еще до того, как его доктор выписал ему рецепт, который мог до некоторой степени оправдать в глазах властей его увлечение растениеводством ("пациент жалуется на перемежающуюся депрессию, назначено три грамма каннабиса каждые три часа - ингаляции, перорально или рекально").
На мониторе маячила бледная, но хорошенькая блондинка в консервативном платье для коктейлей и в туфлях на каблуках - словно только что с вечеринки (прямо как на заказ!). Крошечные синие заколки сверкали у нее в волосах. Роль помещицы вполне бы ей подошла.
Дрю вдавил кнопку интеркома:
- Привет. Вы уверены, что не перепутали адрес?
- Уверена. Мне нужен Дрю. - Улыбка у девушки была само совершенство.
- Мамочки, - подумал Дрю и вдруг понял, что произнес это слово вслух.
- Сейчас.
Он пригладил волосы, поправил брюки, в пять прыжков оказался у входной двери, вспомнил про солнечные очки, задрал их на лоб, широко улыбнулся и распахнул дверь. Поток ультрафиолетовых лучей хлынул в темноту.
Улыбка исчезла с лица красотки. Раздался визг. Языки пламени забегали по ее телу, и она отпрыгнула в темноту.
Дрю кинулся за ней.
Двадцать два
Исторические записки Эбби-Натуралки,
доблестной носферату
Не Рождество, а отстой. Полный облом, если не считать убийства. Теперь понятно, какая это скорбная скука - Вечность. Жевать, блевать, тосковать и весь день торчать с мамой и Ронни.
Джаред объявился только в шесть. У его папаши новая семья, все внимание - маленьким сестричкам. Утро, раздача подарков, визг и писк - а Джареда как бы и нет. Цельный день он торчал в своей комнате, смотрел "Кошмар перед Рождеством" и обкуривался. Своих шнурков Джаред как-то просветил, чтобы не лезли зря в его помещение, а то как раз застанут его со спущенными штанами за просмотром порно для гомиков. С тех пор к нему никто не суется.
(Ему-то хорошо. Я могу хоть на голове стоять и гадить на обеденный стол, мамик все равно будет твердить: "Малышка, Рождество - семейный праздник. Мы все должны быть вместе". Я от нее просто зависаю.)
Так что мы типа опять крутили "Кошмар перед Рождеством", пока мамахен и Ронни не заснули на диване. А мы с Джаредом намалевали Ронни на лысине крутую родоплеменную татушку. Черным и красным фломастером. Прямо как настоящая вышла.
- Пошли кофейку хлобыстнем, - говорит Джаред, - у меня карточка "Старбакс" на сто долларов. Тетя подарила.
Терпеть не могу, когда хвастаются рождественскими подарками. Пошло и меркантильно. Так что я ему:
- Да я бы с удовольствием. Только я ведь теперь одна из избранных. На меня возложены обязанности.
Джаред мне:
- Не может быть. Так ты еврейка?
А я такая:
- Нет. Носферату.
А Джаред:
- Не тухли.
А я:
- Помнишь того красавчика в "Уолг-ринс"? Это был он. Хотя вообще-то в священный круг кровожадных меня ввела Графиня.
Джаред такой:
- И ты мне даже не позвонила?
- Извини, но ты теперь для меня - низшая раса.
- Я так и знал. Вот непруха. Вечно мне не везет.
Сейчас как разнюнится. Срочно принять меры.
- Купи мне мокачино, и я поделюсь с тобой тайным знанием.
Оставляем записку.
Дескать, Джаред меня трахнул, и мы с ним сбежали из дома поступать в сатанисты. Маман когда проснется, так хоть не ударится в панику. Записка-то налицо. Сама всегда настаивала.
Идем в кафешку. Только в этой гребаной стране все под железной пятой Христа-младенца. В Рождество каждая точка на хрен заперта. В девять рыгаловок ткнулись, без толку.
Джаред такой:
- Познакомь меня с ними. Я тоже хочу в темную тусовку.
А я ему:
- Отвяжись, плоскоголовый.
Он и правда сегодня какой-то приглаженный-зализанный, только один шип и торчит из прически. В пластиковом дождевике - реальная ходячая вешалка. Только я не хочу знакомить его с Графиней и Темным Повелителем не поэтому. Не могу, и все. Графиня взбесится, подумает, я использую ее дар, чтобы выпендриться перед парнем.
И я говорю:
- Это страшная тайна.
Тут Джаред надувает губы и распускает нюни. Он в этом отношении тренированный. У меня на душе делается пузырно-коряво.
Прямо зловонное пюре из грешных дыр, как метко выразился Лотреамон . (Молчать! Лили говорит, по-французски это звучит куда более романтично.)
Ну я и взяла его с собой. Только строго-настрого велела ошиваться на другой стороне улицы и в дом не заходить. Вываливаемся мы из-за угла дома Темного Повелителя - а у двери торчит тип в желтом комбинезоне, какие носят водители грузовиков. Капюшон поднят, голова опущена, словно целую вечность собрался стоять.
Тип поворачивается к нам. Особенно не торопится.
Джаред мне на ухо:
- Попали на гопника. - И хихикает, будто маленькая девочка.
Парней его смешок просто бесит. Поэтому Джаред всегда таскает за голенищем тридцатисантиметровый обоюдоострый кинжал - Волчий Клык. К счастью, храбрости кинжал ему не добавляет, Джаред так и остался слюнтяй слюнтяем, зато ему ужасно нравится, когда в клубах оружие у него отбирают охранники и все на него пялятся.
Наверное, мои вампирские сверхчувства уже пробудились. Я четко знаю: этот хрен в трехсотдолларовом комбинезоне, что маячит на пустой улице в рождественскую ночь, никакой не гопник. Хватаю Джареда за руку и тяну обратно за угол.
Шепчу ему:
- Полный назад. Опустить светомаскировку. Слиться с тьмой. Яйца в узел. И ни гу-гу.
Поднимаем капюшоны и осторожно выглядываем. Желтый в комбинезоне весь как-то изготовился. Дверь распахивается, и на улице появляется старый вонючий бродяга (у которого бритый кот), боеголовка из штанов торчит. Типа отлить выполз. Еще шестнадцать лет прожила бы без такого зрелища. Желтый хватает его за волосы, отгибает голову в сторону и кусает за шею. Вот он кто, мать его! Вампир! Клыки так и сверкают в темноте! Бомж визжит, и брыкается, и поливает мочой все вокруг. Слышу, как за дверью шипит кот. Тут Джаред хватает меня за мою сумку "вырви глаз" и тащит прочь. Все, больше я ничего не увидела.
Джаред:
- Ух ты.
И я:
- Ага.
Пройдя пару кварталов, достаю мобильник и звоню Графине. Автоответчик. Идем в "Митерон" на специальный полуночный сеанс "Кошмара перед Рождеством". Чтобы успокоить нервы, берем по большой диетической коле. Отзвонятся мои вампиры, наконец? Джаред забыл ингалятор дома и с самого момента нападения желтого на оборванца тяжко дышит. Люди оборачиваются. Я пересаживаюсь от него подальше: еще подумают, что я его руками удовлетворяю. Или чего похуже.
Полная дурных предчувствий, вся дрожу. Время ползет, словно нарыв от неудачного прокола рассасывается.
Ждем.
Покурить бы. Когда все закончится. А мама подарила мне зеленого медвежонка! Прелесть, прямо не могу!
- Ты уверен, что оставил его именно здесь?
Взгляд Джоди блуждает по всему Эмбаркадеро. Пусто - уличные актеры и попрошайки давно удалились. Со стороны моста Бей-бридж доносится шум машин, в Аламедо надрывается ревун - предупреждает о тумане. Туннель вдали выплевывает поезд, пустой состав направляется в депо. С Маркет-стрит выруливает полицейская машина, освещает парочку и мимо здания паромной переправы катит к Рыбачьей Пристани. Томми машет полицейским рукой.
- Да, когда время истекло, я был на этом самом месте. Он ведь весил тонну. Его таскать - куча народу нужна.
На брусчатке что-то блестит. Джоди опускается на корточки. Металлические опилки. Джоди слюнит палец и трогает камень. Желтые крупинки прилипают к коже.
- Если только скульптуру не разрезать на части.
- Да кому это надо? Распилить статую и забрать кусочки?
- Неважно. Один черт, воры это или мусорщики. Одно из двух. Если бронзовую оболочку распилили днем, Илию сожгло солнце. Если ночью - он сейчас на свободе.
- Не может быть, чтобы ночью.
Джоди качает головой:
- Не похоже.
Еще отблеск на цементном шве между камнями. Джоди нагибается и берет двумя пальцами толику тонкого сероватого порошка.
- Нет, не днем.
- А? Что это такое?
Джоди вытирает пальцы о джинсы и сует руку в карман куртки.
- Помнишь, я сказала тебе, что ты не обескровил полностью шлюху, иначе бы от нее ничего не осталось?
- Ну.
- Когда вампиры… когда мы выпиваем всю кровь до капли, жертва обращается во прах. Вот в такую мелкую серую пыль. - Джоди показывает на мостовую.
- Сама не знаю, почему так происходит.
Томми становится на колени и ворошит порошок.
- А ты откуда знаешь?
- Не догадываешься?
- Ты убивала людей?
Джоди пожимает плечами:
- Пару-тройку. Смертельно больных. Они типа сами были рады расстаться с жизнью.
- Так вот почему тебе было плевать на то, что шлюха умерла.
Джоди достает из кармана куртки мобильник, прячет за спину и, потупив глаза, ковыряет землю носком туфли, словно маленькая девочка, разбившая мамину лампу.
- Ты рехнулся?