Новеллы Боргена отличает психологическая глубина и убедительность. В течение всей своей жизни Борген проявлял интерес к психологии, психике, даже психиатрии. Это связано прежде всего с желанием писателя проникнуть в самую глубинную суть человеческой натуры, запечатлеть малейшие движения души человека, постигнуть сам механизм душевной жизни.
В изображении сложной "многослойности" человеческого сознания Борген шел вслед за Ибсеном, героев которого - Пер Понта и Бранда - Борген воспринимал как вечные, универсальные человеческие типы.
В гротескно заостренной новелле "Паспорт", являющейся в какой-то мере программной для писателя, говорится о трудноуловимости человеческой сущности, которую невозможно характеризовать формально, с помощью документа. А в руках чиновника-бюрократа документ может стать орудием обвинения ни в чем не повинного человека, сделать его объектом нелепых, необоснованных подозрений... Чаще всего не везет неуверенным в себе, щепетильным людям, тогда как "настоящие нарушители правил знают, как себя вести", и к ним-то в конечном счете и благоволит буржуазная бюрократическая машина.
Поиски внутренней сущности вопреки навязанной извне фальши общественных ролей составляют содержание новелл "Моисей" и "Письмо от покойного друга", продолжающих одна другую.
В первой новелле собравшиеся у вдовы покойного друзья пытаются вспомнить, каким он был; оказывается, что мнения их совершенно противоречивы и во многом взаимоисключающи (один из друзей говорит, что умерший был натурой художественной, с чувством мистического восприятия природы, убежденный пантеист, другой - что он был просто циником). Когда друг семьи пытается утешить вдову, она с горечью признает, что умерший никогда не был для нее по-настоящему ни мужем, ни возлюбленным, ведь в своих абстрактных мечтах о преобразовании мира он совершенно удалился от жизни, и она посылает ему проклятия на небеса, на "тот свет", в который она не верит.
Покойный, прозванный "Моисеем", имевший при жизни репутацию пророка, с негодованием пишет с "того света" опровержение на собственный некролог, в котором ему приписаны качества, которыми он не обладал. Некролог принят им как недостойное фиглярство. Здесь, за гранью жизни, он пытается проникнуть в истинную суть вещей. Душа его - в Нобискру (понятие, возникшее в Скандинавии в эпоху Реформации; аналогично понятию чистилища у католиков) - месте, где блуждает душа умершего, не попавшая сразу в рай и судьба которой как бы еще не ясна.
О богатстве разнообразных возможностей в человеке, по-разному осуществляемых и по-разному воспринимаемых, повествует новелла "Роберт-60", которая, несомненно, заинтересует читателя.
Роберт, уже знакомый персонаж трилогии о Вилфреде Сагене, на протяжении десятилетий приковывал к себе внимание писателя. Он фигурирует в нескольких его произведениях и оборачивается к читателю все новыми и новыми гранями.
Внутренняя сущность Роберта, впервые появившегося в романе "Если подвести итог" (1934), сначала скромного торговца, потом нувориша, во время войны участника Сопротивления, так и не проясняется до конца, остается неуловимой для писателя, как и его судьба, оказавшаяся трагичной. Он или погиб в Дахау, или был сразу же расстрелян фашистами. В основе новеллы лежит фантастическая ситуация общения автора со своим персонажем, которая в свою очередь оказалась воображаемой в той "реальности", когда автор стоит все-таки перед дверью с табличкой "Роберт Ангелл".
С этим образом связана проблема второстепенных персонажей, занимавшая Боргена. Если в трилогии действие сосредоточено целиком на Вилфреде и Роберт только лишь оттеняет этот образ, то в новелле "Роберт-60" он становится главным героем, который обвиняет автора в несправедливом к нему отношении. В новелле дается несколько вариантов судьбы Роберта, тем самым его жизнь, характер предстают как нечто сложное и неоднозначное, как любой человеческий характер в изображении Боргена.
В поэтичном рассказе "Ты любовью меня уведи из тенет отзвеневшего детства!..", отмеченном премией на международном конкурсе в Бомбее, запечатлена хрупкость взаимоотношений влюбленных с их извечной мечтой понять друг друга до конца. Мир одного человека соприкасается с миром другого. Возможно ли "слияние душ"? В рассказе Юхана Боргена это происходит, и любовь как новая и самая прекрасная сказка человеческой жизни разбивает старую сказку детства, ставшую уже ненужными оковами.
О зыбкой грани между мечтой и действительностью, о внезапной общности двух незнакомых людей написана новелла "Виктория-регия" и в еще большей степени - "Зимнее море".
"Зимнее море" повествует о руке, которую один человек протягивает другому, чтобы помочь. Герой почувствовал, что где-то в снежной мгле есть кто-то, нуждающийся в его помощи. Он насильно уводит от роковой кромки льда у морской пучины девушку, решившую покончить с собой. И делает это так, как будто бы он имеет право распорядиться ее судьбой. Во всяком случае, спасти другого даже вопреки его воле - наверное, каждый имеет на это право. И в противовес житейской логике так убедителен финал, когда среди льда и ветра оба, юноша и девушка, "видят" лето. Им грезится долгожданное короткое северное лето, всегдашнее воплощение любви, счастья.
В своем творчестве Борген отдал дань и жанру поучительной истории, басне, притче, образцом которой в данном сборнике служит новелла "Зверь". Это своеобразное аллегорическое повествование, где олицетворением зла выступает доисторическое ископаемое - животное с мудреным латинским названием, основным элементом которого является слово "тиран". Некий фантастический кровавый Tyranosaurus purpurus является в дотоле мирно существовавшее звериное царство и объявляет, что все вокруг принадлежит ему, и сами звери - тоже. После периода растерянности, покорности звери начинают понимать, что им грозит полное истребление; совместными усилиями они нападают на Зверя и уничтожают его. Таким образом, безоговорочной власти этой "сильной личности", злобного диктатора приходит конец. Зло в мире не является неодолимым - такова основная мысль Боргена.
Сборник "В добрый путь" (1974) - итоговый в творчестве писателя. Из него взяты, пожалуй, наиболее остросоциальные новеллы.
В рассказе "Семейный портрет" дается поистине собирательный портрет "ячейки" современного западного общества. Глава семьи - воинствующий апологет капитализма, "национальный герой", явившийся "причиной гибели множества людей". Он сильный мира сего, один из тех, кто "никогда не ездил в трамвае, автобусе, метро, никогда не чистил и не варил картошку... никогда не видел изнутри двухкомнатную квартиру, не здоровался с рабочим, не ждал в приемной у зубного врача". Его дочь, радикалка левого толка, давно покинувшая отчий дом, пишет в одну из редакций, выражая протест против того, что из таких, как ее отец, пытаются делать образец для подражания. Он провоцирует убийство в собственной семье. Его сын, спившийся мошенник, темная личность, находясь в нравственном тупике и под воздействием наркотиков, убивает сестру. Таковы отцы и дети в среде столпов современного буржуазного мира.
Рассказ "Кто есть кто" - обличительная сатира на нравы буржуазной прессы. Молодая журналистка берет интервью у человека преклонных лет с "репутацией революционера", того, кто боролся против буржуазных общественных устоев. В глубине души журналистка признает, что ее вопросы, в частности о том, боится ли этот уже достаточно пожилой человек смерти, были неэтичными, но она целиком следует законам того общества, в котором живет и которому служит. В опубликованный текст интервью не попадают исполненные горечи и гнева слова о том, что, к сожалению, у них "на сто Наполеонов придется не больше одного Фритьофа Нансена", а в каждом чиновнике-бюрократе дремлет фашистский палач Эйхман. Вместо этого из-под ее бойкого пера выходит очерк с броским заголовком "От арестанта - до столпа общества. Юбилей "Золушки". В нем есть слова, что "умереть не страшнее, чем удалить зуб", что рабочая молодежь в его время действительно переживала революционную ситуацию, которая теперь "давно утратила актуальность". А апогеем этого очерка являются слова, якобы сказанные интервьюированным, на самом же деле представляющие прямую противоположность тому, что он думает: "...Мы живем в обществе, где существует свобода слова! Человек может сказать все, что он думает. С этими словами седовласый воитель проводил нас до двери". Цель интервью достигнута, провозглашен еще один миф об общественном конформизме.
О некоммуникабельности в современном западном мире и трагедии человеческого одиночества рассказ "Декабрьское солнце". Слишком поздно пожилой преуспевающий предприниматель осознает, что он "всю жизнь провел в бесполезной борьбе с воображаемым врагом", каким представлялось ему "все, что вовне". Догадайся он раньше о неразрывной общности, взаимосвязи всех людей, и он был бы спасен...
Мысли о взаимосвязи всех людей и о чувстве ответственности за то, что было и есть, буквально пронзают благополучного героя новеллы "В добрый путь!", едущего с покупками домой. Но вдруг из окна поезда он видит заброшенное кладбище. Он осознает, что истинный путь его - не к своему благополучному дому, а туда, к кладбищу, туда, где покоятся "жертвы минувшей войны" или "матросы с одного и того же затонувшего корабля", чтобы разделить муку и боль погибших. Новелла эта - современная притча. Действительно ли герой пошел, пополз на кладбище, или это пригрезилось ему? Важно, что отныне он уже не может и не хочет быть одним из тех, кто кладет "в рот какое-нибудь лакомство, сидя у телеэкрана и глядя на исхудалых негритят со вздутыми животами".
Мысль о невозможности жить в своем замкнутом мире, тема взаимосвязи людей, причастности каждого к судьбам других, звучит с особой силой в новелле "Письмо от Ива". Эта эмоционально насыщенная новелла была названа критикой еще при жизни Боргена его литературным завещанием. Ее герой пожилой человек, живущий в уединении на берегу моря, - получает письмо, отправленное несколько десятилетий назад и написанное случайно знакомым мальчиком, приезжавшим на каникулы в Норвегию и, вероятнее всего, погибшим во время войны в одном из лагерей смерти.
Взволнованный герой успокаивает себя тем, что у него не может быть никакой вины перед этим мальчиком, он в свое время внес свой вклад в борьбу с фашистами. К тому же ведь он не из тех, кто способен взять на себя "бремя вселенской вины". Он заслужил мир и покой, у него есть внутреннее убеждение в том, что Норвегия, а шире Скандинавия - наиболее безопасное место в современном мире, где столько зла. Он с содроганием думает о войне, о голодных детях, о борцах за свободу, брошенных в застенки, о "политически неблагонадежных" профессорах, которых полицейские до смерти избивают дубинками и плетьми. И внезапно герой ощущает свою причастность ко всему этому. Возвратившись домой и глядя на письмо, он думает, что его писал мальчик, Ив, - ребенок, который хотел верить в то, что далекий норвежский дядя жив и получит его письмо. Он не может отмахнуться от руки этого ребенка, протянутой к нему 30 лет назад. Письмо послано ему и, значит, непосредственно его касается, как и все происходящее в мире касается всех и каждого. А Норвегия не является идиллическим островком среди бушующих на земном шаре бурь. Все человечество - это единое целое, и все происходящее в мире касается всех и каждого.
Важнейшей чертой литературного произведения Борген считал его "коммуникативную функцию", а главным стимулом для художественного творчества - "навязчивую" идею каждого писателя, "что у него есть, что поведать миру" 1. По собственному признанию в 70-е годы, Борген всегда ощущал себя человеком, принадлежащим к поколению Нурдаля Грига, Сигурда Хёля, Арнульфа Эверланна, к боевому поколению 30-х годов, борцам Сопротивления, вместе с которыми писатель отстаивал национальную независимость и духовную культуру Норвегии в 40-е годы.
"Цель искусства - улавливать малейшие изменения в духовном климате общества" 2, - неоднократно заявлял Борген, и это в полной мере применимо к нему самому, всегда жившему тревогами и заботами нашего времени.
Элеонора Панкратова
1 "Friheten", 1979, 17 oct., s. 2.
2 For den uskyldige. - В кн.: "Ord gjennom ar", s. 216.
Из сборника "Душа ребенка", 1937
Ужасное происшествие. Перевод Е. Серебро
Бойся и люби господа...
Эти загадочные слова вызывают в моей памяти узкую комнату с низким потолком на улице Профессора Дала, где шестнадцать мальчиков, одетых в свитера под горло, посвящаются в изначальные и конечные тайны бытия. Длинный стол обрамлен вихрастыми головами, склоненными над добела выскобленной столешницей с выцветшими чернильными пятнами. Восемь - спиной к окну, их лица в тени, восемь других - лицом к окну, их лица освещены и полны сосредоточенности - мальчики бьются над сложнейшими вопросами. На дальнем конце стола сидит учительница. Она играет главную роль в наших ночных кошмарах; у нее нежное лицо, седые волосы с ручейками черных прядей. Но в грозно сбитых буклях черноты нет. Иногда букли вдруг развиваются и повисают жалкими космами, отчего учительница кажется какой-то одинокой, хотя и не менее внушительной.
Я не просто вижу это. Я весь полон страха, нервного напряжения и честолюбия, но больше всего - страха. Откуда он, этот неописуемый страх перед теми, кто учит нас божьей доброте и великой справедливости устройства человеческой жизни? О, как он терзает нас! Он проникает с душным воздухом через открытую дверь и сладко пахнет липкими апрельскими почками каштанов. Пряный запах этих почек с тех пор всегда наполняет меня в минуты сомнений. Бойся и люби господа.
- Объясни мне, как ты это понимаешь?
Нет, я не спрашиваю читателя. Это мягкий голос учительницы, он сплетается с запахом каштанов, который уже почти одурманил нас и мешает нам сосредоточиться над вопросом о том, что значит бояться и любить господа.
- Это значит, что господь добрый, - говорит маленький мальчик в сером вязаном свитере с тремя белыми полосками на высоком вороте; шерсть кусается, и мальчик то и дело вертит головой.
- Это значит, что господь добрый, - робко повторяет он, и он на верном пути.
- Правильно, - одобряет учительница. - Ну а еще?
Мальчик смущенно грызет ногти, уже и без того наполовину обкусанные. Глаза его в поисках нужного ответа беспомощно бегают по сторонам, но сосредоточиться он не в силах. Воздух, напоенный запахом каштанов, волнами вливается через дверь, окутывает нас, давит.
Что еще можно сказать? Что еще можно сказать? Мы должны бояться и любить господа.
- Это значит, что господь злой, - говорит кривоносый Гуннар-крошка. Он сын чиновника, отец его умер, они с матерью еле сводят концы с концами. Пожилой вдове приходится нелегко с уродливым мальчиком. Скажи это я или кто-нибудь, от кого вряд ли много добьешься, нас бы просто наказали, не очень строго. Но ведь Гуннар-крошка с большим кривым носом и тонкими ножками считается очень способным. ("Если бы ваш сын уделял урокам больше времени, фру, он мог бы стать большим человеком".) С левого виска учительницы упала букля. Она медленно, как-то по-особому тяжело, словно через силу, поднимает глаза. Мы уже знаем этот ее взгляд - он и мягок, и зловещ. Явственно, очень явственно мы слышим, как в соседнем классе мальчики громко хором повторяют таблицу умножения на три: трижды три - девять, трижды четыре - двенадцать... Приговор еще не вынесен, но сейчас, сейчас. Да, сейчас он будет вынесен. Бойся и люби господа.
- Потому что от этого нам будет только польза, - в отчаянии говорит Гуннар. (Ах, если бы этот мальчик уделял урокам больше времени.)
- Гуннар!
Приговор еще не вынесен. Мы сидели в зале суда, в открытые окна вплывал запах только что распустившихся почек; судья разрешил открыть окна по просьбе одного из свидетелей. Репортеры грызли карандаши, их беспокоило только одно: вовремя ли вынесут приговор. Что значит - вовремя? Разве приговоры не всегда выносятся вовремя? Да нет же, вы меня неправильно поняли... Вовремя, чтобы новости успели попасть в вечернюю газету. Мир должен узнать, получил обвиняемый бродяга три месяца или год и три месяца за то, что был задержан в нетрезвом состоянии и к тому же, очевидно, добывал себе средства к существованию, отчасти или полностью, незаконным путем. Обвиняемый встал. Судья выступал темпераментно, как и полагается судьям, дабы это мгновение навсегда запечатлелось в памяти подсудимого и подобных ему людей. Седая прядь упала судье на лоб, и это еще раз подчеркнуло всю внушительность, которую должна была придать ему черная мантия, казавшаяся при ярком весеннем свете выцветшей и зеленоватой.
Над приговором, который судья держал в руках, мне виделось здание школы на улице Профессора Дала.
- Гуннар! Ступай в угол!
Секунду длится напряженное молчание. Упади сейчас иголка, всем почудились бы раскаты грома.
- Слышишь, Гуннар?
Медленно, нехотя он поднялся и прикрыл руками большие уши, как бы защищаясь от удара. Он стоял скорбно, подняв тонкие белые руки и закрыв ими голову, потом направился в угол. А мы, примерные, остались на местах. Мы радовались, что остались сидеть на своих табуретках, и заискивающе смотрели на учительницу, а она провожала Гуннара взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.
Мы знали, как он выглядит сейчас, наказанный, на фоне темно-коричневых обоев, нам не нужно было для этого оборачиваться и смотреть на него.
- Гуннар! В самый угол!
(Обвиняемый получил три месяца. Его чистосердечное раскаяние было принято во внимание и послужило смягчающим обстоятельством, но с другой стороны... Репортеры кинулись к телефонам.)
Кто из вас может сейчас сказать мне, что значит бояться и любить господа?
Мы относились к тем избранным, которые, очевидно, должны были знать, почему нужно бояться и любить господа. Бледный, толстый Пер А. с белесыми ресницами сказал:
- Мы любим его, потому что он наш отец небесный, и в то же время должны бояться его, потому что он... э... потому что он...
Учительница пыталась подбодрить его взглядом. Что бы он ни изрек, все будет принято одобрительно, хотя и он, как и все отвечавшие до него, ни на волосок не приблизился к самому главному.
- Ну, Пер? Мы должны бояться его, потому что...
- Потому что он... э...
Нам становилось все яснее, что Пер знает не больше нас.
Я сижу в зале суда - вот-вот мы, свободные, выйдем на весенний воздух и не могу отделаться от мысли, что Пер, о котором я потом ничего не слышал, похож на этого судью. Правда, судья мне нравится больше - ведь с годами люди обычно становятся как-то мягче. Но он, конечно, был из тех, кто хорошо знает, что значит бояться и любить господа.
- Потому что он... Потому что он...
- Злой, - твердо произнес голос в углу. Мы ничего не могли с собой поделать, и мы не хотели этого, но невольно обернулись. Бледное лицо Гуннара засеребрилось, когда из темноты угла он повернулся к окну, его руки быстро потянулись к большим ушам и начали судорожно их теребить. За окном застучал град. И этот запах каштанов!