Кинокадры 8-9. Утеря паспорта
Большая переполненная стоянка перед городским муниципалитетом. Желтый?эскорт? тщетно пытается отыскать свободное место. За рулем – Станислав Рогойский. Вдруг с пассажирского места протягивается женская рука и вешает ему на зеркальце инвалидный значок. Станислав благодарно кивает и уверенно устремляется к голубым полоскам, отгораживающим стоянки привилегированных калек от стоянок бесправных здоровяков.
Желтые дверцы распахиваются, как крылья жука.
С заднего сиденья появляется Дебора с инвалидным креслом-каталкой. Миссис Кассини бережно переваливается в нее, устраивает палку-костыль между колен. Все трое движутся к дверям муниципалитета.
Коридор внутри украшен цветными фотографиями туристских красот: водопад в заснеженном лесу, старинный мост с бордовой крышей, колесо водяной мельницы.
Посетители подходят к двери с табличкой?Обмен паспортов?.
При виде старушки в инвалидном кресле черная чиновница переключает градус приветливости с?тепло? на?очень горячо?. Миссис Кассини объясняет ей, что случилось, виновато разводит руками. Чиновница укоризненно грозит пальцем, с улыбкой достает нужный лист бумаги.
Крупным планом:?Заявление об утере паспорта?.
Чиновница объясняет, какие графы нужно заполнить, сколько приготовить фотографий, на какую сумму – чек.
Дамы благодарят, Станислав показывает всю толпу своих зубов. Потом поворачивает кресло и бережно катит его обратно в коридор.
Снова желтый?эскорт?. Медленно едет по улицам городка. День солнечный, витрины и вывески отсвечивают – не сразу можно понять, чем они заманивают, что обещают. Наконец автомобиль притормаживает перед объявлением:?Паспортные фотографии?.
Но к дверям направляется не миссис Кассини, а Дебора.
Станислав тем временем покупает в почтовом отделении конверт и марки.
Через пять минут Дебора появляется с бумажным пакетиком в руках. Ее мордочка на фотографиях выглядит оживленной и добронравной.
Открытый зев маниловского конверта поглощает заявление, чек, фотографии.
Лысый орел на синем почтовом ящике гарантирует доставить послание адресату конфиденциально и в срок.
Иностранец Рогойский восхищенно разводит руками: Как просто! Как быстро! Какая страна!
9. Голда безжалостная
Грегори позвонил Голде на следующий же день после допроса в полиции. Был смущен, но пытался говорить небрежно. Никогда, никогда во время их романа он не просил ее о помощи. Наоборот, всегда любил роль спасателя, мудрого советчика, супермена, рыцаря в сияющих латах.
– Голда, да, это я… Прости, что отрываю… Но тут у меня начались какие-то колдобины на жизненном пути, какие-то повеяли вихри враждебные… И нужен совет юриста… Заплатить адвокату за консультацию не жалко – но ведь я им никому не верю. А среди знакомых у меня – только ты одна с юридическим дипломом. Не сможешь уделить мне часок-другой? Что у тебя сегодня?
– Сегодня никак не смогу. По четвергам выход в эфир, ты же знаешь. Может быть, позавтракаем вместе в субботу?
– Завтрак в субботу – отлично! В кафе?Вавилон??.. Ты золото… Но как я мог забыть про четверг!.. Кто у тебя в гостях сегодня?
– Все по делу миссис Кравец. Встречаюсь с экспертом, вызванным адвокатом. Светило судебной психиатрии, согласилась ответить на наши вопросы. Приветливая старушка, но опасная. Мне нужно успеть еще прочесть кучу статей до вечера.
– Все, отпускаю. А как зовут старушку?
– Полина Сташевич-Райфилд.
– О господи!..
– Что такое?
– Это та самая, которой Кристина изливала душу под гипнозом.
– Ну, тогда тебе будет интересно вдвойне.
В этот раз передача?Улики и обвинения? была оформлена в цветах салата с огурцами и редиской: зеленом и бордовом. Понятно, что деспот-художник мог просто приказать Голде облачиться в нужную ему гамму. Но как он заставил почетную гостью, доктора психиатрии, накинуть нелепую клюквенную шаль поверх жакета? А может быть, наоборот: он выспросил у нее, как она будет одета, и подогнал под эти цвета кресла, абажур, скатерть на столе, драпировки задника?
– Позвольте вас заверить, доктор Сташевич, – начала Голда, – что и я, и наш ведущий мистер Макферсон, и наши зрители – мы все понимаем этические и юридические ограничения, в которых должна протекать наша беседа. Мы не будем спрашивать вас ни о результатах вашего обследования обвиняемой, миссис Кравец, ни ваше мнение о возможном исходе готовящегося процесса. Но врач-психиатр нынче занимает такое большое место в нашей жизни – нам будет необычайно интересно услышать, как вы представляете роль и задачи психиатрии в сегодняшней Америке и особенно – в американском судопроизводстве.
Доктор Сташевич поправила седые букли, провела ладонью по пламенеющей шали. Кольцо на пальце поймало луч софита, послало в объектив телекамеры крошечную ответную радугу.
– Да, наша роль заметно возросла за последние сорок лет. Но вместе с этим возросла и ответственность. Все чаще нам приходится принимать решения, которые раньше были в ведении судей и священников. И не все из нас к этому готовы.
– Ответственность психиатра – тема обширная и волнующая. Тем более что ваши отношения с пациентом отличаются от его отношений с обычным врачом. Например, нам часто приходится слышать о том, как больные подают в суд на врача или больницу за неправильное лечение. А был ли когда-нибудь случай – пример – предъявления такого иска психиатру?
– За что, например?
– Ну вот, я помню, у нас в университетском общежитии одна девушка покончила с собой. До этого она два года ходила к психотерапевту, лечилась от депрессии. И накануне рокового дня тоже провела очередной сеанс, на котором ее психотерапевт не заметил никаких угрожающих симптомов. Могли родители девушки подать в суд на врача?
– Скажу вам так: да, подобное случается. И пресса просто обожает раздувать и расписывать эти трагедии. А миллионы ситуаций, в которых психотерапевты день за днем, в тишине своих кабинетов спасают людей от отчаяния и самоубийства, проходят незамеченными.
– Хорошо, возьмем другую коллизию, так сказать, обратную: психиатр написал заключение, что данный больной излечился и больше не представляет угрозы ни для себя, ни для других. А он вышел на свободу и через месяц убил кого-то. Может семья погибшего судить психиатра?
– Такие случаи мне не известны.
– Обычные врачи обязаны покупать страховку от исков за неправильное лечение. У вас есть такая страховка?
– Да, есть. Но для психиатров она стоит гораздо дешевле, чем для остальных медиков.
– Почему?
– Потому что в нашей профессии необходим – и всегда присутствует – элемент творчества, поиска. Нет универсальных способов лечения душевных недугов. Никто не может сказать: здесь лечение не помогло, потому что оно применялось неправильно. Слова?правильно-неправильно? к нам так же неприменимы, как к художникам, поэтам.
– Вы употребили выражение?душевные недуги?. И я вспомнила, что в университете брала курс по истории психиатрии. Из него мне запомнилась яркая фигура доктора Бенджамена Раша, знаменитого хирурга в армии Вашингтона, подписавшего Декларацию независимости вместе с отцами-основателями. Среди его многочисленных книг есть и труды по психиатрии, в которых он доказывает, что любое уголовное преступление – это проявление душевной болезни, которая должна поддаваться лечению. Он призывал лечить от воровства, поджогов, убийств и особенно – от вранья и жульничества. Как относятся сегодняшние психиатры к идеям докотора Раша?
– О, это легкий и безотказный прием: отпрыгнуть на двести лет назад и дискредитировать насмешкой над старыми идеями всю нашу профессию. Хочу лишь напомнить вам, что до трудов доктора Раша душевная болезнь считалась делом рук дьявола или ведьм.
– В годы его молодости, – включился мистер Макферсон, – в Америке еще свежа была память о судах над колдуньями в Салеме.
– А хотите я вас шокирую еще больше? – сказала доктор Сташевич. – В наших журналах недавно печатались статьи, интерпретировавшие отсутствие счастья у человека как болезнь. Причем разъяснялось, что эта болезнь – излечима.
– Да? Каким же образом?
– Наилучшее разъяснение дал первый директор Международной организации здравоохранения, канадский доктор Брок Чизхолм. Цитирую неточно, по памяти:?Концепция добра и зла должна быть пересмотрена и постепенно отменена. Это – первоочередная задача любой эффективной психиатрии. Именно психиатры должны взять на себя задачу избавления человеческой расы от калечащего бремени идеи добра и зла?. Добавлю от себя: нас ведь предупредили в самом начале, чтобы мы не ели плодов с этого дерева. Пора повесить надкушенное яблоко обратно.
Ведущий Макферсон крякнул и протер стекла очков.
– Есть еще одна особенность вашей профессии, которая многих приводит в смущение. – Голда положила перед собой книгу с закладками, открыла на нужной странице. – К другим врачам пациент всегда обращается добровольно, сам ищет их помощи. Психиатр же часто вторгается в его жизнь против его воли, как агент государства, суда, страховой компании. Делается это под завесой всевозможных языковых подмен. Цитирую:?Мы больше не говорим?человек, гражданин?, но?пациент, страдалец?. Помещение человека в психиатрическую больницу против его воли не называем тюремным заключением, но?госпитализацией?. Электрошок и лоботомия без согласия человека не называется пыткой, но терапией?.
– Да, я знаю книгу, из которой вы извлекли эту цитату, и знакома с другими трактатами этого автора – бывшего психиатра, психиатра-ренегата. Он воображает себя новым Лютером, призванным реформировать не только современную психиатрию, но и всю медицину. В его глазах, наука наших дней прокралась на место религии, а в Американской конститутции нет статьи, декларирующей отделение науки от государства. Интересно, на каких же основаниях он предложит нашим законодателям выпускать законы и руководить страной? Гадать по внутренностям жертвенных животных? По расположению комет и созвездий? А знаете, почему он так яростно восстает против принудительного психиатрического лечения? Потому что предвидит, что, когда оно будет введено законом, его увезут в лечебницу одним из первых. Он нуждается в долгом и заботливом лечении от мании величия и синдрома непризнания.
– И все же, как вы прокомментируете проблему добровольности? Уже упоминавшийся в нашей беседе доктор Раш сам вынес диагноз-приговор своему взрослому сыну, поместил его в психиатрическую лечебницу и держал там до самой смерти. В середине девятнадцатого века в Бостоне отец одной девушки, недовольный ее непослушанием, обратился за помощью к психиатрам, и те упрятали ее в больницу с диагнозом:?нелюбовь к отцу?. Примерно то же самое сделал со своей дочерью отец президента Кеннеди: она бросала тень на семью своей неуравновешенностью, истериками, и он дал психиатрам согласие подвергнуть ее лоботомии, что искалечило ее на всю жизнь. Какова роль семьи, и особенно родителей, в принятии решения: подвергать данного человека лечению или нет?
– Если семья обращается в суд с петицией, с единодушной просьбой оказать помощь одному из членов ее, решение о применении психиатрического лечения будет принято почти автоматически.
– Но не открывает ли это двери всевозможным злоупотреблениям? Вообразим, что стареющий глава большого семейства, богатый вдовец, решит жениться на молоденькой. Могут ли его дети и внуки, обеспокоенные перспективой дележа наследства с новоявленной мачехой, упрятать папочку в психбольницу?
– Такие ситуации возможны, они даже описаны в классической драматургии:?Перед заходом солнца? Гамсуна, в какой-то мере -?Трамвай?Желание?? Теннесси Уильямса. Но снова и снова: все будет зависеть от лечащего психиатра, от его профессионализма, таланта, умения отличать подлинные симптомы болезни от просто странностей в поведении человека. Когда мы даем полицейскому заряженный пистолет, мы ведь верим, что он пустит его в дело лишь в крайней ситуации и не станет стрелять в мальчишку, убегающего с украденным велосипедом.
– Очко в вашу пользу! – воскликнул ведущий.
– Мы много слышали в свое время о злоупотреблениях психиатрией в Советском Союзе. Политических диссидентов запирали в клиниках с различными диагнозами, вводили им сильнодействующие препараты. Но вот в 1962 году Генеральный прокурор США Роберт Кеннеди отдал приказ главному психиатру тюремного отдела Министерства юстиции отправить на лечение отставного генерала Эдвина Уокера. Генерал активно выступал против десегрегации в университете Миссисипи, возглавлял демонстрации. И этот психиатр заочно вынес генералу диагноз-приговор, по которому его заперли в больницу на три месяца. Как вы прокомментируете эту историю?
– Я не знакома с текстом психиатрического заключения и не могу держать в памяти события сорокалетней давности.
– А каковы взгляды сегодняшней психиатрии на опасность наркомании? В так называемой?войне с наркотиками? участвуют тысячи ваших коллег. Нас уже почти убедили в том, что использование любых наркотических веществ неизбежно ведет к нарушению нормальной деятельности мозга и нервной системы. С другой стороны, мы читаем биографии великих людей и видим там противоположное. Знаменитый хирург Вильям Стюарт Халстед употреблял морфий в больших дозах до конца своей успешной карьеры в 1922 году. Зигмунд Фрейд впадал в депрессию, если у него кончались запасы кокаина. Среди наших звезд кино и эстрады нелегко будет найти таких, кто не поддерживал бы себя то закруткой марихуаны, то понюшкой чего-то недозволенного.
– Примеры, примеры – они ничего не решают в науке. Статистика – вот наш оракул, и она неумолима.
– Но весь девятнадцатый век и вплоть до книги доктора Кинзи, вышедшей в начале 1950-х, ссылаясь на тот же оракул, психиатры уверенно заявляли, что мастурбация неизбежно ведет к безумию. И никто не пытался статистически определить число людей, поверивших в эту чушь и покончивших с собой от страха. Сухой закон был введен по рекомендации Американской медицинской ассоциации в 1918 году, алкоголь было разрешено использовать только в медицинских целях. Но статистика как-то не очень афишировала тот факт, что к 1928 году врачи в Америке зарабатывали около сорока миллионов долларов, выписывая рецепты на виски.
Полина Сташевич разгладила свою алую шаль, взглянула на Голду исподлобья:
– Знаете, я без большой охоты согласилась участвовать в вашей передаче. Кажется, у нас остается еще пять минут до конца. Но разговор можно закончить уже сейчас. Вряд ли он станет плодотворным при такой враждебной предвзятости моей собеседницы.
– Что вы, как можно! – всполошился ведущий. – Уверяю вас, доктор Сташевич, что и мы здесь, в студии, и тысячи наших телезрителей с огромным интересом и благодарностью слушаем ваши разъяснения. Мисс Себеж своими вопросами просто пытается направить беседу в русло тех проблем, которые волнуют нашу аудиторию.
Полина не смотрела в его сторону, продолжала сверлить взглядом свою оппонентку.
– По профессиональной привычке – вы уж извините – во время разговора я делала свои наблюдения и умозаключения. И мне показалось – я почти убеждена, – что в вашем умонастроении и жестикуляции проглядывают многие симптомы недавно открытого заболевания, которому мы дали название?синдром я-сама?. Думаю, что вы нуждаетесь в помощи психиатра – и безотлагательно. Если вы осознаете это и решите воспользоваться моей клиникой, обещаю, что первая сессия будет проведена бесплатно.
Доктор Сташевич-Райфилд величественно поднялась с кресла, отстегнула микрофон и пошла прочь из студии. Расстроенный ведущий семенил за ней, разводя руками и тряся седой шевелюрой. Безжалостный телеоператор не выпускал их из кадра до самой двери.
– Вот идет?Голда-я-сама?! – Грегори вскочил со стула, пошел между столиками навстречу входившей Голде. – Как ты ее раскатала! Блеск! Я просто упивался. Хотя в какую-то минуту даже пожалел.
Он помог ей снять меховую куртку, чмокнул в захолодевшую щеку. Они сели за столик друг против друга, осторожно переплели пальцы. Смотрели глаза в глаза, а видели лишь мелькающие картинки шестилетней давности. Океанские брызги на загорелой коже. Струя душа, смывающая пляжный песок. Одежда, разбросанная на полу гостиничного номера.
– Ну вот, сразу заставил меня покраснеть. – Голда убрала пальцы, раскрыла позолоченную пудреницу с зеркальцем. – Наш гример на студии жалуется, что мой стыдливый румянец пробивает любые белила.
– Мне бы тоже не помешал гример перед лекцией! Но не положен по штатному расписанию. А зря! Чем мы хуже вас? Такие же честные труженики индустрии развлечений. Эстрадники с энциклопедией в кармане.
– Ты правда пожалел старушку? Считаешь, что можно было бы с ней помягче?
– Ни в коем случае. Дай им волю – они нас всех оплетут и повяжут своими синдромами. Причем искренне, из лучших побуждений. Ведь у всех доброхотов одинаковый ход мыслей. Они начинают с того, что хотят подавить волю злых, лишить их свободы совершать зло. Но как обнаружить – узнать – злого, пока он не проявил себя? Узнать невозможно. И шаг за шагом доброхоты приходят к тому, что надо подавить волю всех! Или по крайней мере заполучить инструмент для подавления воли любого. Этим кончают все утопии доброхотов: Платона, Томаса Мора, Кампанеллы, Маркса.
– ?Кто был ничем, тот станет всем?? Да, мне хватило трех месяцев жизни под этим лозунгом – излечилась, приобрела иммунитет на всю жизнь.
– А что все же с миссис Кравец? Будут ее судить или объявят невменяемой?
– Старушка Полина, кажется, уже пишет статью под названием?Синдром сочинительства?. Но в их священных книгах этого синдрома еще нет, так что суд, скорее всего, состоится.
Молоденький официант (из студентов?) принял их заказ на память, не записывая, отобрал меню (чтобы не передумали?), удалился.
– В госпиталь попала Оля, а больным выглядишь ты. Боюсь, тебе не гример нужен, а солнечный месяц на Гавайях. Вид довольно плачевный. Ты хоть разок в день высовываешь нос на улицу? Или это все – от жизненных колдобин? Рассказывай, что случилось. Откуда налетели?вихри враждебные??
Нет, про арабскую статью и интриги коллег Грегори рассказывать не стал. Только про полицейских и их нелепые подозрения. Подробно описал весь допрос, старался не упускать деталей. Преступников, конечно, часто ловят на мелких промахах, на случайных оговорках. Но ведь и доказательство невинности может таиться в каком-нибудь старом конверте с правильным штампом и маркой, в каком-нибудь волоске с неправильным ДНК. Голда слушала внимательно, иногда застывала, воткнув нож и вилку в омлет с грибами. Дослушав, вытерла губы салфеткой, уронила сахарный кубик в чашку с кофе.
– Насколько я понимаю, единственная серьезная улика против тебя – этот неожиданный приезд из Вашингтона в день преступления. Но мне-то ты можешь сознаться, зачем приезжал?
– Не могу. Это такой стыд, что от жара в щеках у меня чай закипит во рту. Когда-нибудь наберусь духу и сознаюсь. А пока поверь: в глазах всех нормальных людей, и тем более присяжных, мое правдивое объяснение будет выглядеть беспомощным и глупым враньем.
– Скажи, что приезжал на свидание со мной. Я подтвержу под присягой.