- Я был бы в восторге…
- Натали не часто к вам приходит, правда?
- Только когда я ей нужен…
Она качает головой.
- Не надо на нее сердиться… Не ее вина, что она не может жить просто… Я уверена, она сама мучается… Поэтому и не сидит дома, идет куда угодно, и чаще всего туда, где шум, полно народу, табачный дым, музыка…
- А вы?
- Мне тоже случается бывать в кабачках. Жак водит меня туда…
- Вы очень подружились с Натали?
Чувствую, что она колеблется. Потом просто отвечает:
- Я ее очень люблю…
- Она вас не раздражает?
- Раздражает? Нет… Иногда немного утомляет… Ей всегда нужно что-то делать, куда-то идти… Ей не сидится на месте, и я не могу за ней угнаться… Так можно сказать?
- Конечно…
- Она радуется, что поступает в Школу изящных искусств. Теперь ей понадобится мастерская. В квартире у ее бабушки негде заниматься живописью…
- Что же она думает делать?
- Хочет снять мастерскую и жить там одна…
Она испытующе смотрит на меня, ожидая, как я отнесусь к этому. Но я не протестую, и это ее удивляет.
- Жанна, конечно, не захочет… - Она называет мою бывшую жену по имени. - В конце концов, Натали еще нет шестнадцати.
- А вам?
- Восемнадцать… Я знаю, что мало!.. Но я уже год как в Париже…
- Вы в Германии научились французскому?
- Да… Отец очень хорошо говорит по-французски… И еще по-итальянски и немного по-испански… А вы на каком языке говорите, кроме французского?
- Только на английском…
- Я говорю по-английски с ужасным акцентом… Я вам надоела, наверное… Боюсь, не слишком ли я задержалась… Кажется, это неприлично для первого визита… - Она смеется. - Я слышала, вы очень приличный господин…
- А я не приличный?
- Вы совсем простой…
Неужели в нашей семье появится человек, который не ошибается на мой счет? А вдруг хорошее впечатление, которое я произвел на нее сегодня, окажется мимолетным?
- Я начала говорить вам о планах Жака относительно нашей женитьбы… Мы оба не хотим свадебной церемонии в присутствии обоих семейств, с дядями, тетками, друзьями… Это вас шокирует?..
- Вовсе нет.
- Моего отца тоже. Он даже не приедет в Париж. Мы сами как-нибудь съездим его повидать… Мы просто отправимся в мэрию, одетые как всегда, с двумя свидетелями - еще не знаем какими… Потом мы позавтракаем или пообедаем вдвоем…
- Вы любите покушать?
- Очень… Это значит, что я потом растолстею… Я предупредила Жака…
- Вы отправитесь в путешествие?
- Зачем? Вернемся домой. Сначала мы надеялись, что в новую квартиру, но у нас нет терпения ждать так долго… Там очень грязно - нужно все красить… Сразу видно, что жили старые люди…
Она закусывает губу и этим только подчеркивает сказанную бестактность. Но тут же быстро обводит взглядом комнату.
- Там не так, как здесь…
Я улыбаюсь, давая понять, что она меня не обидела.
Я все-таки захожу в банк, хотя он уже закрыт для клиентов, и немного позже получаю длинную каблограмму от Эдди. Счетовод, которого он наконец послал в Ньюарк, очень быстро закончил свою работу, и Эдди утверждает, что тридцати тысяч долларов хватит не только на то, чтобы спасти их предприятие от банкротства, но и для того, чтобы оно снова нормально работало.
Есть новость и о Пэт. На будущей неделе профессор Пендертон будет ее оперировать. День еще не назначен.
Разумеется, я отвечаю Паркеру, чтобы он позаботился о заправочной станции Боба и сообщал мне все о здоровье Пэт.
Визит Хильды подействовал на меня благотворно. Стало легче на душе, и уже не хочется с утра до вечера размышлять, как это было в последнее время.
Надо немного пройтись. В какой-то витрине я вижу маленький английский автомобиль со съемным верхом - по-моему, идеальная машина для молодой женщины. Это будет мой свадебный подарок Хильде. Она всегда сможет поехать, куда ей захочется, независимо от мужа.
Вечером между мной и мадам Даван опять кое-что происходит. Как обычно, она ждет в спальне, пока я лягу. Мы желаем друг другу доброй ночи. Но, дойдя до двери, она вдруг останавливается, оборачивается ко мне, открывает рот, чтобы что-то сказать, и торопливо выходит. Однако тут же возвращается, потому что забыла погасить свет.
Сплю я превосходно, не просыпаюсь ни разу, утро опять солнечное.
- Не поехать ли мне за город? - говорю я мадам Даван за первой чашкой кофе.
И не решаюсь спросить: может, и она поедет со мной. Она почти никогда не выходит из дому.
Возможно, позавтракаю в какой-нибудь таверне. Там посмотрю…
В клуб я не еду. В банке едва бросаю взгляд на почту. Эмиль ждет меня с машиной перед массивными воротами.
- В какую сторону ехать?
Мы часто направлялись вверх или вниз вдоль Сены или в долину Шеврезы. Сейчас я, как бывало раньше, хотел бы выехать на спокойную боковую дорогу.
- Поезжайте вдоль Марны, пока не кончится дорога, или вдоль канала…
Я не ездил в ту сторону с тех пор, как первый раз вернулся из Соединенных Штатов. Пэт захотелось побывать в деревенском кабачке. Мне указали на такой в окрестностях Ланьи, и мы туда поехали.
- Поезжайте через Ланьи…
Там теперь не один, а четыре кабачка, конкурирующие между, собой. Точнее, рестораны-дансинги, почти роскошные.
Мы заезжаем довольно далеко, последняя надпись гласит: Танкру. Деревня. Сразу после нее дорога спускается к Марне.
- Я выйду здесь, подождите меня…
Это настоящая грунтовая дорога, какие бывали прежде, с откосами по обеим сторонам, с живой изгородью. Метрах в двухстах я вижу ферму, где по куче навоза бродят куры, утки гуськом направляются к маленькому пруду. Я и не знал, что все еще существуют такие пруды. Поверхность его покрыта водяной чечевицей. Не знаю, правильное ли это название, но в детстве я называл ее так, когда играл в полях. Для этого мне не надо было далеко ходить. Поля начинались почти сразу же за мостом Сен-Лоран.
Я всегда жил в городах. И наш парк в Довиле никак не напоминал сельское приволье, то же самое в Кап-д'Антиб.
Я вдруг пожалел, что не купил участок земли с фермой, как многие парижане. Может быть, для детей это было бы полезно. Но теперь слишком поздно.
Смотрю на живую изгородь и вдруг узнаю листья на кусте. Смотрю выше и вижу орехи, они еще не созрели.
И все-таки орешник зеленеет. Несмотря на самолеты, автострады, химические корма для скота…
Орехи растут по три и даже по четыре. Их бледно-зеленая оболочка, похожая на платьице, вяжет рот. Помню неприятное ощущение, когда я отдирал ее зубами.
Глупо. Я взволнован, и сам удивляюсь этому. Повторяю про себя, как будто сделал открытие:
- И все-таки орешник зеленеет…
Я словно вижу в этом какой-то символ, хотя и довольно туманный. Наверное, он означает, что, как бы ни менялся мир, в нем всегда останутся уголки, благоухающие свежестью.
А человек?
Пытаюсь дотянуться до орехов: нет, слишком высоко. Надо влезть на откос, покрытый скользкой травой. Еще сломаю руку или ногу. Иду немного дальше по дороге, но не дохожу до Марны и поворачиваю обратно.
- А теперь куда? - спрашивает Эмиль, берясь за баранку.
Я не знаю. Настоящих таверн больше нет, а в нынешних мне всегда подавали невкусную еду и все вокруг было какое-то нарочитое.
- Домой.
В сущности, деревня всегда пугала меня. Там природа предстает во всей своей жестокости, с ветрами, грозами, наводнениями, оползнями. Даже полевые цветы, да и трава, напоминают плесень. И рядом с каждой деревней - кладбище.
В городах чувствуешь себя спокойнее, Цепочки городских огней зажигаются прежде, чем наступят сумерки.
Я завтракаю, потом отдыхаю. В сущности, уже так давно время для меня будто застыло, ничего не происходит, и я лишь хожу по кругу, как цирковая лошадь.
Проснувшись, я сразу же замечаю, что мадам Даван хочет мне что-то сказать.
- Вас ждет мадемуазель Натали…
Любопытно. Месяцами никто ко мне не ходил, кроме доктора Кандиля. Письмо Пэт как будто дало толчок. Пришла Жанна. Потом Жак. Вчера Хильда, а сегодня мне докладывают, что здесь Натали.
Они словно сговорились. Все побывали у меня, кроме Жан-Люка.
Я причесываюсь и поправляю галстук. На мне как раз костюм цвета морской волны, а когда Натали была маленькая, она утверждала, что мне больше всего идет синее.
Я направляюсь в гостиную в тот момент, когда она проходит через столовую. Она достаточно долго жила здесь, чтобы чувствовать себя как дома.
Натали подставляет мне лоб.
- Добрый день, Бай...
Я полагал, что Хильда уговорила ее зайти, чтобы доставить мне удовольствие. Но, посмотрев на внучку, я понимаю, что ошибся.
Ее лицо осунулось, вокруг глаз черные круги, губы дрожат, словно она чего-то боится или удерживает слезы.
Положив руку ей на плечо, я веду ее в кабинет. Еще немного, и я посадил бы ее себе на колени, как в те времена, когда она была ребенком.
Она садится напротив меня, и я замечаю, что на ней платье. Это бывает редко. Обычно она носит брюки или мини-юбку со свитером.
Платье она надела специально для меня.
- Что-нибудь неладно?..
Она смотрит на меня испытующе, словно спрашивая себя, до какой степени можно мне довериться. Она никогда не посвящала меня в свои тайны, поэтому я не знаю, с чего начать.
Спрашиваю небрежным тоном:
- Влюблена?.. Она машинально отвечает:
- Была…
- Он уехал?..
Натали пожимает плечами. Может, в последний момент она передумает, встанет и уйдет? Надо удержать ее. Она так нервничает, что на нее больно смотреть.
- Слушай, девочка, ты все мне можешь сказать, даже то, что кажется тебе самым важным…
И она тут же выкладывает самую страшную из своих тайн:
- Я беременна…
Я постарался и глазом не моргнуть, ничем не выдать своего изумления.
- Ты не первая, с кем это случилось, не так ли? А что говорит отец ребенка?
- Его уже нет в Париже…
- Он собирался на тебе жениться?
- Нет.
- И несмотря на это…
- Я сама захотела с ним сойтись… Я думала, он предохраняется...
- А ты убеждена, что беременна?.. Ты была у врача?..
- Вчера утром…
- У Кандиля?
- Нет… У одного врача на бульваре Сен-Жермен…
- Ты кому-нибудь уже сказала?
- Жанне вчера вечером… - В ее голосе звучит досада. - Она не поняла…
- Чего не поняла?
- Что я отказываюсь избавиться от ребенка…
Я удивился, как, должно быть, и моя бывшая жена.
- Она говорит, что я еще слишком молода, да еще такая худая, едва сформировалась, роды могут быть неудачными. К тому же этот ребенок всю жизнь будет для меня обузой…
Она пристально смотрит на меня, и я стараюсь не отводить глаз.
- А вы тоже так думаете?
Нужно отвечать, иначе я потеряю ее доверие, только что зародившееся и, должно быть, еще совсем хрупкое.
- Нет…
Она просияла.
- Вы считаете, что я могу оставить ребенка?
- Конечно…
- И это не испортит мне жизнь?
- Мы устроим так, чтобы ничего не испортить…
- Каким образом?
- Пока не знаю… Надо подумать… Кто тебя надоумил прийти ко мне?
- Хильда… Я позвонила ей сегодня утром, - чтобы встретиться в кафе… Она обещала ничего не говорить моему отцу…
- Ты не хочешь, чтобы он знал?
- Пока нет... Он так увлечен своей новой галереей... Живет в мечтах… Я не имею права…
- А как думает Хильда?
- Колеблется. То склоняется на сторону Жанны, то соглашается со мной… Она ведь вчера была у вас… Вы произвели на нее сильное впечатление… Любопытно: она в восторге от этой квартиры… Она находит, что вы сохранили молодость и широту взглядов…
- А ты этого не считала?
- Может быть…
- На что же ты надеялась, когда шла ко мне?
- Не знаю… В сущности, ни на что… Пришла, будто в воду бросилась…
- Вечером я позвоню бабушке…
- Я постараюсь уйти… В котором часу вы позвоните?
- А в котором часу вы обедаете?
- В половине девятого… Случается, что и в девять… Она иногда поздно возвращается из редакции…
- Тогда я позвоню около десяти… Она знает, что ты пошла ко мне?
- Нет… Знает только Хильда…
- Она тебя провожала?
- Как вы догадались?
- Где она сейчас?
- Ждет меня в баре на улице Кастильоне… Значит, вы действительно думаете, что я могу…
- Что ты можешь оставить ребенка?! Черт побери!..
По ее щекам потекли слезы. Передо мной и в самом деле сидит всего лишь девочка.
- Простите… Это оттого, что мне стало легче. А вам удастся убедить Жанну?
- Не сомневаюсь.
- Когда мне опять прийти?
- Ну, дня через два.
- Почему через два?
- Потому что я должен навести справки.
- Насчет чего?
- Насчет того, как устроить будущее… Она все еще колеблется, потом шепчет!
- Я вам верю…
Не могу удержаться, чтобы не спросить,
- Этот парень был у тебя один? Она кивает головой.
- Он иностранец?
- Нет, но он живет в Марокко…
- Ты его не любишь?
- Ненавижу.
Мы молча смотрим друг на друга. Мне больше нечего сказать. Ей тоже. Она встает первая, обнимает меня и целует в обе щеки. - Спасибо, Бай… Я никогда этого не забуду.
- Иди к Хильде и скажи ей, что и я считаю ее очень симпатичной.
- С ней могло случаться то же, что и со мной… Она сделала то же самое… Так же как и я, сама захотела сойтись…
- Знаю…
- До свидания, Бай… Можно, мне прийти послезавтра в это же время?
- Буду тебя ждать.
Провожаю ее до лифта и смотрю, как она исчезает вместе с кабиной. Пока не знаю, что буду делать. Раздумываю. Кому позвонить первому? Сажусь в кресло и набираю номер Кандиля. Сейчас он как раз принимает больных. По утрам он бывает в американской больнице в Нейи, где у него обычно двое или трое пациентов. Через полчаса он пойдет с визитами.
- Алло… Я вас не отрываю от дела?.. У вас больной?..
- Перре-Латур?
- Да… Вы не свободны сегодня вечером?
- Только не в обеденное время…
- Я хотел бы поговорить с вами по важному и довольно срочному делу…
- Я освобожусь в десять часов, может быть, немного позже… Хотите, приеду в это время?
- Пожалуйста…
- Тогда до вечера…
Сидя в кресле, я гляжу перед собой. И вижу свою внучку, ее бледное, испуганное лицо и ищу для нее выход. Может быть, Жанна отчасти и права. Что касается медицинской стороны дела, то здесь не мне решать. А остальное? Конечно, такая девочка с ребенком…
Набираю другой номер, своего адвоката Террана, который живет на набережной Вольтера.
- Говорит Перре-Латур…
- Как ты поживаешь?
- Хорошо… Спасибо… Я боялся, что ты во Дворце Правосудия…
- Я так редко там выступаю!..
Он занимается главным образом финансовыми делами и входит в административный совет нашего банка.
- Ты свободен завтра утром?
- Только до одиннадцати часов… В одиннадцать у меня свидание на авеню Георга V.
- Можно тебя видеть приблизительно в половине десятого?
- Приходи…
Без особой охоты я спускаюсь в контору и диктую мадемуазель Соланж несколько не очень важных писем. Она, конечно, замечает, что мне просто надо убить время. И несколько раз с любопытством поглядывает на меня.
- Вам никогда не хотелось выйти замуж?
Не знаю даже, почему я спросил ее об этом. Ей, должно быть, лет тридцать пять или тридцать шесть.
- Нет.
- А вам не скучно жить одной?
- Я живу не одна. Я живу с матерью…
Были у нее любовники? Есть ли кто-нибудь сейчас? Моя сестра Жозефина, живущая в Маконе и самая старшая из нас - сейчас ей семьдесят девять лет, так и осталась в девицах. Весьма вероятно, что у нее вообще не было любовных похождений. Правда, время тогда было другое.
Интересно, что говорят друг другу Натали и Хильда в маленьком баре на улице Кастильоне. Я знаю этот бар, иной раз захожу туда выпить рюмку портвейна.
Через некоторое время поднимаюсь к себе. Открываю первый том мемуаров Талейрана. У меня целый шкаф мемуаров и переписки знаменитых людей. Это не случайно. Я отлично знаю, чего ищу в этих книгах, и не очень этим горжусь. Обнаруживая слабости у великих людей и их маленькие подлости, начинаешь меньше стыдиться себя. Говоря откровенно, я не бываю огорчен, если узнаю о их физических недостатках или болезнях.
После обеда снова принимаюсь читать, а в десять часов набираю номер Жанны. К телефону подходит она.
- Натали дома?
- Нет… Ты хотел поговорить с ней?- Нет…
- Значит со мной? - удивляется Жанна. Она почти сразу все поняла.
- Натали к тебе приходила?
- Да…
- Сказала тебе?
- Она мне все рассказала… Ты действительно не советуешь ей оставить ребенка?
- Но ведь это единственный выход, не так ли? Представь себе, в шестнадцать лет она свяжет себя ребенком… И еще неизвестно, как пройдут роды… Какой совет ты ей дал?.
- Противоположный твоему…
У нее перехватило дыхание. Она замолчала.
- Ты хорошо подумал?
- Я еще не нашел выхода, но найду…
- Вот почему сегодня за ужином она ела с таким аппетитом… Не понимаю, почему она решила обратиться к тебе?.. Прежде всего следовало бы сказать отцу…
- Постарайся, чтобы она не нервничала эти дни…
- Нам с тобой надо серьезно поговорить…
- Охотно… Только не будем торопиться… Мне требуется какое-то время…
Мои слова заинтересовали ее.
- Ты что-то придумал…
- Возможно… Прости, я должен положить трубку… Кто-то пришел… До скорого свидания…
Я не лгал. В кабинет входит Кандиль, протягивает мне руку. Не зная, зачем он мне нужен, он на всякий случай взял с собой свой чемоданчик.
Глава шестая
Этот человек, вероятно, лучше всех на свете знает меня, и как врач, и как друг. Я убежден, что он с первого взгляда понимает, в каком я настроении, и благодарен ему за то, что наблюдает он за мной незаметно.
- Вы как будто в форме, - говорит он, садясь, как обычно, в кресло.
С давних пор у каждого из нас есть свое место в кабинете, и я не забыл поставить коробку с сигарами поближе к нему.
Он замечает, что я немного возбужден, будто во мне вдруг снова пробудился вкус к жизни. Я и вправду чувствую себя моложе, увереннее в себе, освободился от мрачных мыслей, которые временами меня угнетают.
Обязан этим я Хильде и Натали. Они заставили меня поверить, что я еще могу на что-то пригодиться, и квартира моя сразу стала не такой огромной, не такой холодной, не такой пустой.
- Вы знаете мою внучку?
- Никогда ее не видел. Я лечил ее отца, когда он был мальчишкой и жил здесь. Ведь вы говорите о дочери Жака? Если не ошибаюсь, жена у него умерла…
- Через четыре года после свадьбы… Их дочь воспитывала Жанна, моя бывшая жена. Натали и сейчас живет с ней на бульваре Распай.
- У него картинная галерея? Я, кажется, видел его фамилию где-то на вывеске…
- Теперь вы будете видеть ее чаще. Жак скоро переедет на улицу Гранз-Огюстен…