28. Колосенцев Гавриил Стефанович, русский, 1917 г. р., образование начальное, рабочий завода им. Фрунзе. Член КПСС с 1942 года.
12 июля 1965 года при отцепке платформы от локомотива т. Колосенцев небрежно установил "башмак" под колеса платформы, в результате платформа двинулась и придавила охранницу, которая скончалась в больнице.
Тов. Колосенцев отстранен от работы и осужден на 3 года условно Выборгским районным судом.
По работе характеризуется исключительно с положительной стороны. В жизни партийной организации участвует, выполняя отдельные поручения.
Правильно оценив свой поступок, т. Колосенцев обещал честным трудом оправдать доверие товарищей.
За халатное отношение к служебным обязанностям и неискренность при проведении предварительного расследования - выговор с занесением в учетную карточку.
31. Рахмаров Константин Сергеевич, русский, 1901 года рождения, пенсионер. Член КПСС с 1921 года.
Изменить формулировку записи в 21 пункте учетной карточки, записать ее в следующей редакции:
"В период с 1925 по февраль 1926 года, в бытность слушателем Ленинградского Военно-морского инженерного училища им. Дзержинского, допускал колебания от генеральной линии партии. В декабре 1925 года на партийном собрании ячейки чугунолитейного цеха Балтзавода воздержался от голосования резолюции, осуждающей поведение ленинградской делегации на XIV съезде партии.
После XIV съезда партии отклонений от линии партии не допускал".
Накануне заветного дня мы приуныли. Откуда-то набежал холод, пошел мокрый снег, но, как бывает в апреле, на следующий день выглянуло солнце, все высушило, и хотя деревья стояли неопушившиеся, не оделись зеленью ни кусты, ни трава, но главное, было сухо и чисто. К вечеру по проспекту легкий ветерок перегонял пыль.
В семь вечера колонны завода "Светлана" и завода им. Энгельса должны были слиться у райкома с трамвайщиками и кондитерщиками.
Половина седьмого… без четверти… я не удержался и двинулся в сторону "Ланской", им навстречу. Так получилось, что я стоял на том самом месте, где в январе меня осенила счастливая мысль, и вот теперь на этом самом месте я услыхал надвигающиеся звуки еще невидимого большого барабана. Тугая кожа сдерживала звук, а он рвался на волю, казался больше самого себя, и с каждым шагом еще невидимой колонны он становился все ясней и ясней, казалось, вот-вот он вырвется из барабана и станет видим!
Идут.
Идут!
Идут!!
Они еще только подходили со стороны проспекта Энгельса к богадельне Новосильцевой, к хлебозаводу Максима Горького, а уже над пологим взгорком показались алые верхушки флагов, полотнища транспарантов. Они вырастали словно из-под земли, они раздвигали сошедшуюся над ними твердь, вырастали на глазах… И вот на трамвайных путях, посередине проспекта, на вершине взгорка разом показалась первая шеренга с первым транспарантом, текст которого готовил и утверждал я: "Мы идем встречать Ленина!"
Чувствуя, что опаздывают, первая шеренга бросилась бегом вниз по отлогому склону. Натянувшийся парусом транспарант, как невод, наполнился весенним воздухом, казалось, демонстранты хотят огромным красным сачком поймать что-то неуловимое, разлитое в весеннем воздухе.
Волна за волной, со смехом, с криками, неудержимой лавой шеренга за шеренгой скатывались вниз к перекрестку.
Колонна получилась внушительная, народ был исключительно молодой, множество девчат в красных косынках, ребят по большей части в тужурках и картузах, а если и в пальто, то под ремнем. Многие были в сапогах, хотя питерские-то заводские рабочие как раз сапог не носили, это деревенщина спешила обзавестись сапогами. В цехе сапоги ни к чему, да и стружка раскаленная может попасть. Опасно.
Я узнавал солдатские шинели и папахи времен первой мировой войны, завезенные с ленфильмовских складов под мои гарантийные письма. "Солдаты", хотя и без оружия, прекрасными историческими штрихами дополняли общую картину.
Уже за железнодорожным мостом расстроившиеся в беге ряды выровнялись, оркестр ударил во всю мощь, и грянула песня, оборвавшаяся где-то около Новороссийской улицы:
Ты не думай, что я невнимательный
И цветы не бросаю к ногам,
Я тебе в этот день замечательный
Свое верное сердце отдам…
Движение было снято, и колонна текла, широко развернувшись во всю ширину проспекта, удивляя прохожих старинной вязью названий заводов и лозунгов на кумаче: "Заводъ Я. М. Айваза", "Светлана", "Ландринъ", "Сампсониевская бумагопрядильная мануфактура", "Л. М. Эриксонъ", "Невская ниточная мануфактура", "Новый Леснеръ", "Людвигъ Нобель"…
Неторопливой поступью, разрастаясь, взрываясь в разных концах песнями, к восьми часам вечера колонна вышла на набережную Невы, повернула налево и двинулась вдоль бесконечных корпусов Военно-медицинской академии в сторону обретавшего новый облик Литейного моста с тем, чтобы разлиться на необъятной площади перед Финляндским вокзалом.
Да вот разлиться-то и не пришлось.
Проект
(Строго секретно)
О ходе подготовки Ленинградского отделения
Союза писателей РСФСР к 50-летию Великого Октября
Слушали: доклад первого секретаря ЛО СП РСФСР М. А. Дудина.
Постановили: писатели все еще слабо участвуют в подготовке новых пьес для ленинградских театров.
Ослабили творческую работу поэты-песенники. Недостаточно места в песенном творчестве занимают произведения гражданского звучания.
Читатели не получают крупных произведений о нашем современнике.
Серьезные упущения имеются в воспитательной работе с молодежью, с молодыми писателями, что привело к срывам в поведении некоторых из них, к появлению отдельных ошибочных произведений (тт. Марамзин, Уфлянд, Бродский, Кушнер, Попов В. и др.).
Принять меры к своевременному поступлению рукописей и тщательной редактуре новых значительных произведений, достойных великой даты.
Я пристрастен, я не могу быть объективен, но колонна, излучая пусть наивный, но трогательный, чистый магнетизм, притягивала к себе людей. В этот прозрачный апрельский вечер под светящимся бескрайним небом люди, заслышавшие в неурочный час звуки праздничных оркестров, легко заражались энтузиазмом демонстрантов.
Разъединяет чувство ответственности, а соединяет чувство радости.
Движение в колонне обладает совершенно особой привлекательностью, оно освобождает от мелких сомнений, от незащищенности, от навязчивых мыслей, сообщает уверенность и освежает душу.
Вот из парадной дома сорок четыре, на углу Смолячкова, выскочил длинный малый в кепке и бобриковом пальто.
- Куда собрались, девчата?
- До Ленину… Будемо потяг устречать, - певуче под общий хохот сообщила шедшая с краю, то ли в роли представительницы Украины, то ли действительно украинка.
- Девочки, а вам одним не страшно? - поинтересовался, пристраиваясь к шеренге. Но хитрость не имела успеха.
- Товарищ, вы же видите, у нас колонна, - к нему подошел паренек в кожаной вытертой куртке с красной повязкой на рукаве.
- Так и я в колонну! Тесней ряды, товарищи девочки!
- Вы посмотрите на себя, в каком вы виде! - сказал ответственный в кожанке, окинув лезущего в попутчики уничтожающим взглядом.
- Вид у вас, товарищ, не революцьонный, - сказала девушка в перепоясанном ремнем стареньком пальто, и снова грянул смех.
Странной ревностью была поражена эта толпа, не желавшая делиться радостью предстоящего свидания.
- Не отставать! Не отставать! - подгонял ответственный.
Бобриковый в кепке попробовал втиснуться в колонну завода "Компрессоръ", но и оттуда вежливо попросили. Дальше шли кондитерщицы с "Ландрина".
- Девочки, куда же вы?!
- На свидание!
Они действительно шли на свидание, тайну которого не хотели открывать и самим себе, благо в толпе лучше всего прятать свои чувства. Смехом и беззаботным щебетом они готовы были все обратить в игру, если вдруг всерьез ничего не получится.
Молодой человек пошел рядом, потом быстро "по-ленински" заломил кепку, поднял воротник, втянул голову в плечи и объявил:
- Я прирожденный эсер и меньшевик, направлен решением ЦК сбить вас с генеральной линии…
- О! такие нам нужны!
- Слушай, эсер, а у тебя еще кадета знакомого нету?
Его втянули в шеренгу, тут же вручили древко от транспаранта "Мы вспоминаем 1917 год" и затянули "Рябину кудрявую" прямо с припева.
И главным чувством, светившимся в большинстве лиц, было ощущение веселых последствий затеянного похода.
Солнце убралось, но недалеко, наверное, ему тоже было интересно взглянуть хоть одним глазком на возвращающегося из непроглядной дали вождя, вот оно и спряталось только за край горизонта, чтобы в любую минуту высунуться обратно.
Странный был вечер, странным было и бесцветное светлое небо, на котором то здесь, то там стали вдруг вспыхивать звезды.
За Невой, над Летним садом воссияла белым пышущим светом большущая сгорающая от любопытства звезда.
А в самом начале улицы Лебедева, рядом с глухой стеной Артиллерийской академии, ждал своего часа обшитый красной материей броневик "Врагъ капитала", раза в полтора больше натурального.
- Будет дело! - словно старому знакомому, подмигивали броневичку демонстранты.
В начале девятого, еще засветло, колонны заполнили примыкающие к площади переулки и набережную вдоль Невы.
Толпа волновалась во всех направлениях, вспыхивала смехом и выразительными восклицаниями завзятых шутников, помогавших волнующимся перед исполнением нетвердо выученной роли преодолеть смущение и робость.
Молодые люди без дальних замыслов изображали влюбленность, ревность, со смехом припоминали обиды, и все это так, чтобы не выдать своих истинных чувств, не предназначенных для демонстраций.
Проект
(Секретно)
О работе партийной организации Райпищеторга и Треста столовых
по коммунистическому воспитанию работников торговли
и общественного питания
В Тресте столовых значительная часть руководящих работников не выступает с политическими докладами.
Не произошло резкого улучшения воспитательной работы в магазинах № 28, 44 и столовой № 80.
Редки встречи молодежи с ветеранами труда.
Не изжиты случаи нарушения правил торговли.
За первый квартал - 22 товарищеских суда, за второй квартал - 44 товарищеских суда.
В резолюцию: улучшить лекционную работу, ввести в практику регулярные "громкие читки", систематически выпускать стенгазеты.
На площадь колонны не выпускали, хотя стоявшие в оцеплении милиционеры и курсанты не препятствовали любому желающему в одиночку выйти и посмотреть на площадь, изготовившуюся к торжественной встрече.
С правой стороны от памятника Ленину, в центре площади была выстроена "красная трибуна". Над трибуной на транспарантах полыхали приветствия Ленину и лозунги, почерпнутые из еще как бы не оглашенных "апрельских тезисов": "Никакого доверия Временному правительству!", "Долой министров-капиталистов!", "Мир народам!", "Хлеб голодным!".
Площадь всей своей шириной выходит к Неве, и вот как раз посередине, у набережной, там, где ступенчатый спуск к воде, возвысилась "черная трибуна", зловещая цитадель контрреволюции. Затянутая в черную ткань трибуна пестрела мрачными лозунгами на белой и черной материи: "Война до победного конца!", "Солдаты - в окопы!", "Да здравствует Учредительное собрание!", "Временному правительству - ура!". Но главное, посредине трибуны угнездился огромный черный двухголовый орел, раскинув в разные стороны метров на пять черные крылья с растрепанными на краях перьями. Хищно раскрытые клювы змеились изогнутыми языками.
Если на "красной трибуне", где был установлен микрофон, в ожидании высоких гостей прохаживались только распорядители с повязками, то на "черной трибуне" было тесно от контрреволюционеров в котелках, офицерских фуражках, шляпах, были даже две шляпы со страусовыми перьями, а какой-то капиталист пришел в полной униформе, в цилиндре и с мешком денег, на котором по трафарету было наведено "Награблено".
Но главное украшение и главную декорацию праздника должны были воздвигнуть прожектора, по углам площади на автомобильных платформах, они возвышались как циклопические кастрюли, в которых будут варить свет.
Никто не знал, что будет дальше, когда начнется.
После девяти все-таки стало смеркаться. С севера, из-за вокзала, по небу стала разливаться непрозрачная фиолетовая краска, площадь вспыхнула розовыми лампионами.
От Невы потянуло холодком с легким запахом мазута. Публика, притомившаяся ожиданием, стала ежиться. Попробовали греться танцами, попрыгали "леткой-енкой", но нетерпение и неопределенность мешали отдаться вынужденному веселью.
Ожидание небывалой забавы стало сменяться равнодушием ожидающих опаздывающего поезда, кое-кто из нетерпеливых и предприимчивых убрался восвояси. Странная апатия стала водворяться в толпе.
На все расспросы милиция и курсанты отшучивались - дескать, история в руках начальства.
Вот эти часы вечернего неопределенного стояния у холодной реки под весенним небом были свидетельством нерассуждающей преданности и революционной идее, и Владимиру Ильичу. Если бы не он, так бурно перемешавший всю жизнь в России, их родители навряд ли могли бы встретиться, а стало быть, и им, стоящим и поющим здесь сейчас, не суждено было бы родиться. Одного этого сознания хватало на то, чтобы питать энтузиазм встречи.
Однако апрельский вечер все глубже и глубже погружался в темноту, а тысячи молодых людей в недоумение. Толпа уже переминалась вяло и бесцветно.
В конце концов решили, что ждут именно того исторического часа, когда исторический поезд должен подойти к перрону. И всем было немного неловко оттого, что никто часа этого не знал и не помнил.
Когда казалось, что терпению вот-вот наступит конец, от площади по толпе и в переулки и на набережную прокатилось: "Приехали! Приехали! Сейчас начнется".
"Красная трибуна" быстро заполнилась гостями, партийным и городским руководством, ветеранами партии, сиявшими красными носами то ли от волнения, то ли от возраста.
На противоположной стороне площади, вдоль здания Калининского исполкома было черно от поблескивающих лаком начальственных легковушек.
Как и было задумано по плану Болутвы - Чикоруди, к микрофону на "красной трибуне" подошел Василий Сергеевич и грянул во весь голос, полным дыханием, вкладывая всю душу и страсть в каждый звук, в каждую ноту:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов…
Певец повел головой, ожидая, что товарищи и гости подхватят песню и ему можно будет чуточку сбавить, ведь и взял так сильно только от уверенности в том, что через мгновение его голос потонет в многотысячном хоре. Но площадь перед трибуной была по-прежнему пуста, народ толпился в отдалении, а революционные старички и коллеги на трибуне лишь по-рыбьи открывали рты, их революционный шепот не достигал микрофона.
Василий Сергеевич слышал, как установленные в разных концах площади мощные динамики разносят его одинокий голос.
Многие на трибуне готовы были активно подтянуть, но для этого надо было сгрудиться у микрофона или оттеснить Василия Сергеевича.
Певец бросал полные гнева взоры на стоявших рядом и в припев партийного гимна вкладывал нескрываемую угрозу.
Партийный гимн подробен и длинен, в нем обстоятельно перечисляются многие беды трудового народа и кары, уготованные на головы "псов и палачей".
Василий Сергеевич понимал, что сбавлять нельзя, завтра же долетит до Москвы, надо выдержать предельный пафос, так нерасчетливо заявленный в самом начале, и не только выдержать, но и сохранить силы для финала.
Голос у него был похож на баритон, но ближе к тенору.
Динамики на площади лишь подчеркивали необъятность пустого пространства, а вместе с дрожащим от напряжения голосом, казалось, из металлических колоколов вот-вот хлынет, как из горла, кровь.
Никто не даст нам избавленья,
Ни бог, ни царь и ни герой…
В голосе Василия Сергеевича слышалось отчаяние, он поднял правую руку и сделал призывный жест тем, кого видел со своего капитанского мостика под сенью красных знамен в устье улиц, на набережной и в переулках, примыкавших к площади. Он звал их, но оцепление ждало специально согласованной команды. Он видел в них спасение, они могли прихлынуть сюда, под самую трибуну, вон их сколько, и без всякого микрофона молодыми, задорными голосами подхватить слова великой песни… Если бы петь под сопровождение, он бы успел дать команду, а тут… И жест его был не больше чем взмах руки пловца, барахтающегося в морской пучине и силящегося привлечь к себе внимание дымящего у горизонта парохода.
Василий Сергеевич пел!
Он сам уже не понимал, почему горло не треснуло, почему до него доносятся из динамиков произнесенные им слова… Привычные строки гимна не занимали сознания, и потому в голове чередой проходили злые мысли: "Почему нет оркестра? Почему не пригнали хор из капеллы? Почему не поставили десять! двадцать! сто микрофонов под нос этим старым болтунам, пусть поют, а не выясняют перед каждым праздником, кто из них больше большевик, а кто из них меньше меньшевик…" Как он ненавидел этих старцев, докучающих незанимательными рассказами, содержащими ценнейший жизненный опыт, которым никто никогда не захочет воспользоваться, а если и захочет, не сумеет: жизнь уже не та. Это они, красноносые, подбили его затянуть гимн! Как надоело слушать их жалобы, поучения и разбирать доносы друг на друга!
Сообразив, что дело подходит уже к предпоследнему куплету, Василий Сергеевич чуточку сбавил, чтобы наддать в последнем куплете и все, что останется, вложить в последнее, заключительное исполнение припева.
Проект
(Секретно)
К заседанию Бюро РК КПСС… апреля 1965 года
8. Андреев Александр Андреевич, украинец, 1912 года рождения, образование среднее, рабочий. Член КПСС с 1939 года.
Нарушал принцип добровольности при реализации билетов денежно-вещевой лотереи. Присвоил деньги в сумме 60 рублей.
За грубость с рабочими, неискренность с руководством и сутяжничество при разборе персонального дела - строгий выговор с занесением в учетную карточку.
9. Штука Антон Демьянович, русский, 1914 года рождения, образование 5 классов, слесарь завода "Красная заря". Член КПСС с 1943 года.
15 января 1965 года т. Штука А. Д. в пьяном виде учинил скандал у себя в квартире, за что был сотрудниками милиции доставлен в 19-е отделение и оштрафован на 5 рублей. 16 января т. Штука А. Д. совершил прогул, за что имел административное взыскание.
Тов. Штука А. Д. и ранее замечался в злоупотреблении спиртных напитков, привлекался к административной ответственности (из выступлений коммунистов на собрании).
На беседе в РК КПСС т. Штука А. Д. вину свою признал, объясняет такое поведение плохие условия в быту. В одной комнате живет две семьи. С решением парторганизации согласен. (Строгий выговор с занесением в карточку.)