А его реальность, та, где имелось место для кого угодно, и для меня тоже, - вот только встроиться в нее было никак нельзя, не потеряв при этом свою, - та реальность кончилась восемь лет назад. Потому что если, как мы договорились, эта сверкающая дорога, звездная бесконечность ведет не вовне, не в космос и другие миры, а в строго обратном направлении - значит, в тот невозможный, немыслимый момент, о котором мы вместе решили не помнить, кончается все. Все, что придумано. Бесповоротно, навсегда.
Остается лишь то, что сделано. Реализовано в зыбком компромиссном пространстве, которого могло и вовсе не быть. Михайль никогда не принимал ее всерьез, объективную реальность, и она с зеркальной беспощадностью ответила ему тем же.
А потому он остался только здесь - в моей. Остался, потому что мы вместе, держась за руки, облетали мой сад камней. Ему понравилось. А значит, теперь это будет наш общий сад. Навсегда.
Я смогу. Я все еще придумаю.
Он легко вскочил, приобнял меня за плечи, поцеловал в шею, добравшись горячим прикосновением до кожи сквозь спутанную гриву волос:
- Ну ладно, зверь. Оставайся на хозяйстве. Попробую прорваться за памперсами, что ли.
* * *
Я, Герберт Бланк, являюсь личным секретарем герра Отто Висберга в течение четырех лет и семи с половиной месяцев. Вся деловая документация и переписка патрона последних лет проходила через мои руки. Кроме того, в мои обязанности входило исполнение различных поручений, связанных с организацией деловых встреч и переговоров, а также паблик рилейшнс.
Что касается интересующего следствие эпизода, я бы отнес его скорее к бизнес-проектам патрона, хотя, разумеется, нельзя исключать и некоторых личных мотивов. Герр Висберг поддерживал деловые отношения с Губским Игорем Эдуардовичем, коллегой Марины Марков и сопродюсером ее последнего фильма, подготовку которого патрон отслеживал, начиная со сценарного периода, и куда предпринял попытку влиться финансово, к сожалению, неудачную.
Будучи близко знаком с фрау Марков и неравнодушен к ее судьбе, патрон предвидел, что работа над этим фильмом может окончиться для нее тяжелым нервным срывом. На такой случай мною по его поручению был подготовлен в районе локаций съемок, в населенном пункте Поддубовая-5, мини-отель уникальной концепции, где фрау Марков могла бы восстановить физические и творческие силы. Никаких иных целей герр Висберг, по его словам, не преследовал.
Здесь прилагаю бизнес-план и смету данного проекта - на мой взгляд, неоправданно завышенную. Я отдаю себе отчет в том, что этот факт свидетельствует против герра Висберга, однако не считаю себя вправе скрыть его от следствия.
Структура бизнес-плана также показалась мне чрезмерно усложненной, однако я привык уважать желания патрона. Его стремление присутствовать на месте лично и остаться неузнанным, реализованное с помощью пластического грима, я, с вашего разрешения, оставлю без комментариев.
Мое участие в проекте ограничивалось организацией предварительных работ по устройству мини-отеля и переговорного процесса с привлеченными лицами. К моменту прибытия Марины Марков меня уже не было на месте, потому ни о ее личности, ни о характере их отношений с герром Висбергом в тот период я ничего сообщить не могу.
Патрон обращался ко мне по данному проекту еще несколько раз, поручая расследовать некоторые факты и явления, непредвиденно возникшие по ходу дела: в частности, это касалось происхождения корреспонденции, приходившей на имя фрау Марков. К сожалению, исполнить эти поручения мне не удалось. Будучи убежденным материалистом, я склонен объяснять неудачу исключительно своей недостаточной квалификацией в данной области.
На момент возвращения герра Висберга в Париж я уже более месяца занимался другими делами и не считал этичным задавать патрону вопросы по проекту, который посчитал свернутым. Разговор на эту тему между нами произошел еще через два с половиной месяца, когда патрон неожиданно поручил мне посетить наш мини-отель, где, по его предположениям, фрау Марков должна была заканчивать работу над новым сценарием. Данное поручение не показалось мне экстраординарным. Третьего марта я отбыл на станцию Поддубовая-5.
Здесь прилагаю подробный отчет о поездке, предоставленный мною герру Висбергу. Ознакомившись с ним, патрон пришел в состояние крайнего волнения и сам, в срочном порядке, отменив все ранее назначенные встречи, отправился туда. Я его не сопровождал. Ноутбук с последним сценарием фрау Марков патрон обнаружил лично, о чем мне стало известно позже. Я же во время своего визита счел правильным ни к чему не прикасаться.
Предлагать свои интерпретации данных фактов и делать какие-либо выводы считаю некорректным и способным бросить тень на мою профессиональную репутацию. В остальном выражаю готовность всячески содействовать следствию.
С моих слов записано верно.
Герберт Бланк, секретарь-референт,
свидетель по делу № 561209003
(Отто Висберга)
* * *
Где-то далеко ветер стучал ставней, или дверной створкой, или чем-то еще, не знаю, надо закрыть. Тоненько посвистывал в такт безостановочный пронзительный ветер, со вчерашнего вечера поднявший почти горизонтально ледяную серую морось в воздухе. Ранняя весна неотличима от поздней осени. Наполнить то же самое состояние природы радостным предчувствием подступающего тепла можем только мы сами. По сути, мы придумываем весну. Иначе неизвестно, наступала бы она вообще.
Маринка хныкала всю ночь. Может быть, простудилась, мы слишком долго гуляли вчера, у нее носик был совсем холодный, когда вернулись. И еще перепад температуры, я так и не смогла как следует отрегулировать калорифер. Сейчас, например, холодно, и не хочется вылезать из-под одеяла, насколько проще оно было с круглой печкой на треножнике - раздуть угли, подбросить дров… Надо, чтобы Михайль включил на полную, где он там?
Где Михайль?!
Взвилась пружиной, болезненно, как ожог, ощущая всей кожей пустоту и холод постели. В детской кроватке ровно, чуть громче обычного посапывала Маринка, а его не было. Вечером был, заснул рядом, и горячая рука расслабилась и потяжелела у меня на животе, и ночью, когда я вставала к маленькой, ворочался и что-то неразборчиво ворчал сквозь зубы, а сейчас - нет… и это все, навсегда.
Я чересчур быстро к нему привыкла, отвлеклась, перестала его придумывать - и вот он исчез так же легко и бесповоротно, как пропали в метели ненужные больше Пашка с Яром. Но ведь он нужен? Я же не могу без него?!.
- Тебе кофе в постель, Чернобурка?
Он заглядывал в приотворенную дверь, взъерошенный, в халате, щурился, улыбался:
- Или все-таки в чашку?
Палец к губам, страшные глаза, жест в сторону кроватки: разбудишь! Михайль осекся, прикрыл пальцами губы, как если бы только что солгал. Кутаясь в одеяло, я проартикулировала чеканным шепотом:
- Отопление подкрути. Холодно.
- Ага.
Михайль исчез, скрылся, не успела я подосадовать: черт, надо было попросить его разобраться с этим, ритмично стучащим на ветру. Вставать по-прежнему было холодно, но и лежать в огромной пустой постели - невыносимо, и утро уже уходило между пальцев, ничто никогда не раздражало меня сильнее, чем бесцельная потеря времени. Поднялась рывком, запахнув одеяло на груди и, волоча его за собой, как плащ, подошла к окну.
За стеклом висела серая мерзость, даже не туман, своим дымчатым флёром облагораживающий очертания, а так, неопределенная муть. Растаявший пруд лежал среди ноздреватых берегов старого снега асфальтовой лужей без блеска и движения; впрочем, иногда по ней пробегала мелкая, как озноб, мимолетная рябь. Похоже, гулять мы сегодня не пойдем. Там, снаружи, вообще совершенно нечего делать. На целый день вперед, и хорошо, если на один.
Склонилась над Маринкой; ее носик посвистывал в такт ветру, словно чуть слышная, какая-то дополнительная скрипка. Не было бы температуры… Нагнуться внутрь кроватки так, чтобы дотянуться губами до лобика, оказалось неудобно и трудно, перекладина упиралась в грудь, и еще эти колесики, попробуй их зафиксировать на месте…
- Я на максимум поставил! - жизнерадостно сообщил Михайль, и Маринка вздрогнула, скривилась, расплакалась раньше, чем проснулась. Я подхватила ее на руки, поцеловала наконец-то в лобик - вроде бы нормальная, но лучше все-таки померить - и, укачивая, гневно обернулась.
Виновато пожал плечами:
- Ей же все равно есть пора.
И никакого кофе он, разумеется, не принес. Ради бога, сварю сама, но трепаться-то было зачем?!
- Да, наверное. Покачай ее, я на кухню.
- Давай сюда.
Я передала ему маленькую, перелезла из одеяла в халат (кажется, действительно становилось теплее) и, уходя, остаточным спинным слухом уловила, что Мариша уже не плачет, что она мгновенно успокоилась у него на руках - и это почему-то было точно так же неправильно, как пустая постель с утра и непрерывный свист холодного весеннего ветра за окном.
После ее и нашего завтрака, такого необременительного и быстрого со всеми этими жужжащими и перемигивающимися огнями таймеров благами цивилизации, вдруг оказалось, что уже полдень, сумеречный, серый, неотличимый от раннего утра, - но где оно, это утро, куда, на какие такие дела оно ушло, просочилось до капли? Время совсем не то, что кажется, да, я знаю, я помню. Но надо же что-то делать, как-то договариваться с этим внезапно спрессовавшимся и в то же время пугающе пустым и бессмысленным временем…
Резким четырехкратным звуком, перекрывая фон ветра, отозвался электронный градусник под теплой детской ручкой. Тридцать шесть и девять. Если поставить такую цель, можно додержать до тридцати семи и получить законное право нервничать. Где, хотелось бы знать, берут врача на этой станции Поддубовая-5?.. Хороший вопрос, а главное - своевременный. Посмотрела на термометр еще раз. Тридцать шесть и девять, слава богу. Правда, до вечера еще… далеко?
- Михайль!
Он не отозвался, и снова обожгло внезапным, непоправимым: отвлеклась, отпустила, не удержала!!! Прекрати, не гони ерунду, где его носит, черт возьми?!
- Чего тебе?
Отозвался издалека, из-за стенки, из кабинета. Не соизволил подойти. Ладно-ладно. Я уложила сонную Маришу, несколько раз повозила туда-сюда ее кроватку - спит? - и бесшумно вышла из спальни.
Михайль сидел за компьютером. Сосредоточенный, подавшийся вперед, похожий на озабоченную нахохлившуюся птицу. Периодически шевелил мышь и снова замирал перед монитором, глядя вперед пристально, задумчиво, творчески. Трогательный настолько, что я улыбнулась, подошла на цыпочках и тайным, нежным, юным движением закрыла ему глаза.
- Чернобурка, отстань!.. Ну вот, потерял. Где оно было?
Только теперь, с опозданием, с противоестественной проволочкой - глянула на монитор. И расхохоталась резко и нервно, тоже как птица. Михайль раскладывал пасьянс. Напустив на себя нелепый, преувеличенно серьезный вид, будто от результата зависели судьбы мира.
Моего мира, между прочим.
- Было же… Черт, кажется, продул. Чего ты хотела?
- Ничего. Что мы будем делать, если Мариша заболеет?
Развернулся в кресле:
- У нее температура?
- Нет пока. Но…
- Вот и не паникуй пока.
Он снова повернулся ко мне спиной, клацнул мышью, и на зеленом мониторе опять выстроились столбиками игральные карты.
- Михайль!..
- Что? - с легким раздражением, не оборачиваясь.
- Ты так и будешь до вечера?..
- Тебе не нравится?
Кажется, всплакнула Маринка, я метнулась в спальню убедиться, что показалось, что спит. Вернулась, встала у него за спиной, над его душой, азартно увлеченной черт-те чем, и продолжила с того же места:
- Разве тебе нечем заняться? Делом, я имею в виду?
- Подожди, не отвлекай. Сейчас сойдется… Вот!
Он победно вскинул кулак и крутнулся в кресле на полтора оборота, я едва успела отскочить. Пронеслись, смазываясь в движении, его улыбка и затылок; затормозил лицом ко мне, посмотрел снизу вверх. За его спиной на игровой заставке гипнотически перетекали друг в друга бесконечные колоды карт. Прищурился, подмигнул:
- Каким еще делом, Чернобурка?
- Ну, сам же говорил, задумал в своем путешествии кучу всего. Ты вообще художник или кто?
- А ты?
Он смотрел на меня еще с полминуты, пока я собиралась с ответом, пока надеялась, будто он возможен, какой-то ответ. Затем пожал плечами, отвернулся и, забыв о моем существовании, снова разложил на мониторе свою бессмысленную карточную лесенку.
Не более бессмысленную, чем все остальное.
За окном уже по-настоящему смеркалось, и желтый электрический свет (я не помнила, когда его включила, а может быть, это и Михайль), не давая ощущения тепла и уюта, лишь ограничивал и без того тесное пространство, в котором и вправду было абсолютно нечего больше делать. Только существовать, ну ладно, пускай жить. Только держать этот мир… да какой там мир - мирок, внутренний, маленький, клаустрофобный - и при всем этом очень непрочный, нестойкий, готовый обвалиться в любой момент, стоит мне ослабнуть и отвлечься.
Мой сад камней, доведенный до совершенства, хотя вообще-то оно недостижимо - но именно недостижимые цели одни и представляют интерес и ценность. Я смогла, я построила его, собрала воедино. Значит, вот такой он и есть, на большее меня попросту не хватило. Теперь остается лишь лелеять, ухаживать любовно, сохранять в нерушимой безупречной неподвижности, которая, наверное, и есть счастье.
Пойти, что ли, кофе себе сварить.
Кухня с опущенными жалюзи, битком набитая мебелью и бытовой техникой, мечта домохозяйки, показалась совсем уж неприлично тесной, будто и не рассчитанной на присутствие человека, а что, все эти электронные штучки вполне самодостаточны и могут обойтись без меня. Брезгливо покосилась на кофеварку с таймером, такую удобную еще утром. Не дождетесь, не напрасно же я прихватила с зимней кухни настоящую латунную джезву.
Но и это отдельный вопрос - что считать настоящим, особенно теперь. Допустим, объективной реальности давно не существует, мы с Михайлем в четыре руки подписали ей приговор; хотя, если разобраться, кто мы такие, чтобы? Не сомневаюсь ли я, чуть не ежесекундно, настоящий ли, из плоти и из крови, он сам?.. и наша Маринка?! - не говоря уже о менее существенных и жизненно необходимых вещах. Я живу теперь в той реальности, где по определению нет ничего непреложного и неоспоримого, которая не держится ни на чем надежном - разве что на моих собственных плечах.
И так было всегда. Знакомая до тусклой, тупой боли, немыслимая, нечеловеческая тяжесть, по определению неотделимая от творчества. От странного и ничем не оправданного желания создавать свой мир - вместо того чтобы с комфортом встраиваться в чей-то чужой, существующий давно и прочно. А потом, и это неизбежно, обнаруживать, что снова не получилось, что в твоем совершенном саду камней ключевые точки смещены, пропорции нарушены, вокруг зияют изъяны и червоточины, катастрофически не хватает размаха и простора, а жизненное пространство скомкано и продолжает съеживаться на глазах…
Черт!!!
Пена вспучилась и перелилась через край, гася огонь и заливая плиту коричневой звездой, черт, я даже этого не могу, даже сварить как следует кофе, черт, черт, и раскаленная решетка обжигает пальцы, и пронзительный детский плач из спальни, неужели некому успокоить, да как вообще?!!!..
И внезапно, без предупреждения - разворачивается пружиной ослепительная звездная бесконечность, пропадают верх и низ, взрываются осколками границы прежнего мира, ударяет свежий вихрь в лицо, один за другим лопаются стальные тросы, яркая вспышка дает начало и силу полету, закручивается космическая спираль, простирается вдаль сверкающий путь - во всех возможных и невозможных направлениях.
Пробило, разве, неужели?.. Сейчас?!
Пробило!!!
…Ватный, зыбкий, почти лишенный силы тяжести, теперь уже точно ненастоящий, потерявший всякую актуальность и цену мир вокруг. Выплыть в коридор, проскользить два шага до кабинета, выцепить блуждающим взглядом светящийся монитор у занавешенного окна, поймать наконец-то вектор этого странного, почти машинального движения. Невесомый, как пушинка, вздох облегчения: теперь все будет хорошо.
Теперь что-нибудь будет.
В дверном проеме - потрясенный мужчина с ребенком на руках. Виноватая улыбка к ним, туда, вовне. Я сейчас, то есть я потом, позже… я не знаю.
Они поймут.
* * *
Да, я в курсе, что такое классический японский сад камней.
В малом, ограниченном, замкнутом пространстве выстраивается каменный мир: совершенный, безупречный, статичный, предназначенный для созерцания, направленный внутрь, поскольку лишь то, что там, внутри, одно и имеет значение и ценность. Сад камней - не для прогулок, его осматривают с места, если, конечно, не имеют возможности облететь, как мы с тобой.
Ничего не происходит, но каждая смена ракурса разительно меняет картину. Их непременно нечетное число (кстати, ты сосчитал?), и один всегда скрыт, с любой точки - даже отсюда, с высоты нашего полета, - потому что нельзя же не оставить места непознанному, запредельному, тайному.
Сад камней абсолютно гармоничен и при этом напрочь лишен симметрии, выстроен геометрически точно, однако естественно вписывается в окружающий ландшафт. И еще стена, видишь? Она присутствует практически всегда, как монотонный и монолитный фон, позволяющий выгодно оттенить бесконечное разнообразие, многогранность, красоту и философскую наполненность нашего сада.
Посмотри на нее, на эту стену. Внимательно посмотри. Потому что сейчас ее не будет.
Вот-вот накренится безупречная гармония, поползут и неудержимо покатятся по склону ее тщательно подобранные элементы, искривятся, изломаются точные линии, вздыбится изнутри земля, совершенную композицию раскидает силой взрывной волны, а острые осколки сплошь иссекут узкое пространство, созданное для созерцания вдвоем, для нас с тобой.
Мне самой пронзительно, невыносимо жаль. Но по-другому нельзя. Ты понимаешь, я верю, что понимаешь, должен же хоть кто-то, ведь правда?!.
Прощай.
Дальше я полечу одна.
Примечания
1
(с)Маркова Марина, 20… Станция Поддубовая-5.