Только тогда обнаружили, что случилось нечто давно ожидаемое: выпивка кончилась.
Ожидать этого, конечно, ожидали, а когда случилось - оказались не готовы. Еще бы. Ведь так хорошо сидели! Любили друг друга, как никогда. Особенно это касалось Абеля, который едва ли не впервые оказался полностью принятым в компанию. Да и Адаму тоже стало огорчительно: он не привык к такому трогательному единению. Брат в кои-то веки сделался своим для всех, не только для него; его не нужно было защищать, все время следить исподволь - не собирается ли его обидеть кто-нибудь из парней. Появилась наконец степень доверительности, которая приходит только после определенного количества совместно выпитого по радостному поводу. Говорили о важном. И тут, получается, все, пора расходиться? Потому что если застолье опускается на уровень чая, значит, долго ему не продлиться. Абель так и не спел ни одного псалма - хотя обещал. И самому Адаму не удалось попеть, а хотелось - не псалмы, конечно, а обычные застольные песенки, "в море ледяно-ом, эх, замерзал рыбак", и все такое прочее, чтобы ребята подхватили, и Хелена привалилась плечиком к его плечу…
И самое обидное было - прерывать необычайно приятное ощущение связи с братом.
Конечно, еще немного посидели, Адам сделал попытку пробраться в погреб и что-нибудь новое оттуда выкрасть. Но стоило ему открыть дверь из кухни, послышался сонный голос матушки: "Ребятки, вы уже спать?" Оставалось только закрыть дверь снаружи и грустно развести руками в ответ на немой вопрос общества. Хелена зевнула, прикрывая рот ладошкой. Лилия предложила вскипятить на примусе чаю. Ее брат Карл осмеял девчонку и позвал лучше пойти домой, а то завтра отец погонит на берег зверье стрелять, надо бы выспаться. Петер ничего не говорил, ковырял пальцем клеенку и ждал, что предложит атаман. Если что-нибудь веселое - поучаствовать, а если ерунду - лечь спать. Причем прямо тут, положив голову на липкий кухонный стол. Им-то всем что, у них не уезжает брат почитай что навсегда.
И вдруг Адам вспомнил что-то очень важное: настолько важное, что он даже не сразу понял, что это. Зато вскочил - тело отреагировало прежде разума - подняв обе руки ладонями вперед, словно Адам сдавался, и все тут же обернулись, чтобы его слушать.
Абель пьет с ними последний раз. Не то что бы Адам часто радовался, что у него есть брат - но сегодня был именно такой редкий случай, и этот случай наверняка последний. Абель обещал, что больше не будет напиваться "в дым", а значит, все "следующие разы", когда он сядет с ними за стол, это окажется уже не тот Абель. Нет - чопорный остроносый юноша в рубашке с воротником-стоечкой, и таким, как сегодня - мягким, пьяным, смеющимся и на удивление своим - он никогда не будет.
Адам хотел сказать что-то патетическое. Наверное, грустное. Но вместо этого на него накатила неуемная атаманская отвага, желание устроить что-нибудь интересное и героическое, чтобы потом долго вспоминалось. А главное - чтобы перестать чувствовать утекающее из рук время, их с братом время свободы, юности, когда все впереди, и пьют только за доброе будущее, ничего не зная о сделанных выборах и отрезанных путях возвращения.
- А поплыли на берег, - сказал Адам и сам удивился, как же такая смелая и веселая идея раньше не пришла в голову. И еще больше он удивился, не заметив огня энтузиазма в глазах друзей, "своих верных корсаров", которые всегда хотели делать то же, что и атаман.
- Темно, - сообщила Лилия, которую, в сущности, никто с собой не звал и ни о чем не спрашивал. Ее и на пьянку-то пригласили за компанию, чтобы было за столом больше одной девушки, и не только на Хелену смотрели мужские глаза.
Но ее, как ни странно, услышали. Петер закивал, видимо обрадовавшись, что не он первый ответил атаману "нет".
- И правда темно, Адам. Ветер опять же. Да зачем на берег-то? В деревню, что ли? Там лавка давно закрыта уже.
- Чума с ней, с деревней, - отмахнулся храбрый, пьяный и веселый Адам. Храбрость его всегда оказывалась заразительна. - В город! Часа три ходу - и мы на месте, а там кабаки открыты до самого утра. С музыкой! С салатиками вместо воблы! И с официантками в передничках. А утром можно и обратно. Погуляем как следует.
Петер с сомнением смотрел на лучшего друга, начиная колебаться. Карл что-то считал на пальцах, потом поглядел в окно, залепленное по трещине тремя слоями скотча - и совершеннейшая чернильная темнота за стеклом ему не понравилась. Хелена и Лилия переглядывались - женский здравый смысл пересилил в обеих хмельную жажду приключений, и две заядлые соперницы взглядами заключали против парней боевой союз.
Один Абель глядел чистыми, хотя и пьяноватыми глазами на роскошного брата - и было ясно, что он заведомо на все согласен. Последний раз гуляем. Последний.
- Ну что? Трусите? - Адам обвел свою неверную банду сощуренным взглядом. - Сосунки! Темноты испугались! Да я до города с закрытыми глазами доберусь! Сперва по прямой, на свет деревни, или в крайнем случае кормой к нашему маяку, а потом - вдоль берега до самой пристани. Ну, дольше минут на двадцать, и все дела. Кто со мной?
Петер издал неопределенное хмыканье. Конечно, продолжать пить - это здорово, читалось в сем коротком звуке, однако же через три часа в холодном темном море, в тряской моторке - у кого угодно пройдет жажда приключений. Сейчас конец августа, а в краю, где картошка начинает цвести в середине июля, где в сентябре по утрам нередок иней на траве - в таком неприятном краю, как североморский округ, в конце августа можно промерзнуть на ночном ветру до костей.
- Отец тебе голову оторвет, - быстро сказала Хелена. Она, как всегда в таких случаях, сделала лицо как у взрослой женщины - неприятно-озабоченное; и Адам увидел ее такой, какой она может стать - толстоватой, сварливой, не желающей и слышать о приключениях дурехой-женой. Обычной теткой, такой, как Адамова мать, как все Серолудские жены. И как всегда в таких случаях, ему захотелось отвернуться и какое-то время не видеть своей невесты.
Баба ты, баба и есть, подумал он - и в очередной раз почувствовал себя мужчиной, корсаром или охотником, в любом случае - воином, у которого в жилах горячая кровь. Хотя даже с самой горячей кровью в одиночку в город не поплывешь - весь смысл-то в том, чтобы попробовать веселой и опасной мужской дружбы. Когда небритые крепкие ребята, оскалившись на ветру и прикрывая друг друга круглыми щитами, бок о бок спрыгивают с корабля и оказываются в белом кипении настоящего боя. И хорошенько пускают кровь недо-людям, по глупости и подлости заступивших им путь.
- Кто со мной? - повторил он, глядя на брата. Абель встал, нетвердыми ногами запнувшись о стул.
- Конечно, поплыли, - сказал он, сияя. Пришел его день, его приключение с Адамом вдвоем, и он не собирался его никому уступать.
- Ребят, может, не надо? - тихо спросил доселе молчавший Карл. - Кабак - это здорово, конечно, но если вы спьяну ухнете килем вверх, мало веселого будет. Завтра днем все равно мужики на охоту поплывут, вот бы с ними и смотались бы до деревни. А пить на сегодня хватит уже. С пяти часов сидим.
Зря они спорили, зря. Чем больше Адаму возражали, тем больше его упрямый карельско-тевтонский мозг тянул его в противоположном направлении. Пять минут назад он сомневался, что в самом деле хочет плыть куда-то глубокой ночью и лихачествовать в незнакомых кабаках; сейчас был в этом совершенно уверен.
- Ну, тогда мы с братом поплывем. Эге, Аб? Мы-то с тобой не трусим, будущий святой отец?
- А то ж, будущий отец десяти сыновей! Это если не считать бастардов!
Оба загоготали, хлопая друг друга по плечам. На миг они сделались очень похожи выражениями лиц - сразу видно, что братья, притом что обычно по ним этого никак не угадать. Хелена кривилась, сдерживаясь - она хорошо знала жениха: стоило сейчас начать скандалить, и он отправится до самого города хоть вплавь. Да еще и обзовет ее бабой, а ее, девушку, гордую своей принадлежностью к женскому полу, такое слово всегда очень обижало.
Последовало всеобщее пожимание рук, сообщения, что отец голову оторвет обоим братьям по возвращении, глупые шутки насчет кабаков и прочие напутственные слова. Петер в глубине души был очень рад, что Адам нашел себе другую компанию для ночного рейда. Он знал, что в их с лучшим другом дуэте Адам, "атаман", несомненно главный, а значит, всегда сможет его уговорить на любую авантюру: примени тот побольше риторики, и болтаться бы Петеру на волнах в мокрой, со всех сторон продуваемой моторке, три часа туда, три часа обратно, ночь без сна, последние деньги - на ветер, а завтра - получать от отца оплеухи вдобавок к похмелью. К тому же Петер боялся, несмотря на водочную храбрость, согревавшую голову изнутри. Ночь все-таки. И ветер. И с детства вдолбленный в голову отцовский запрет - на пьяную голову к морю не подходи! Вспоминались истории про дядьку Роба, после свадебной попойки утонувшего в пяти метрах от берега, и про Леонида, молодого еще парня, пять лет назад ветреным днем уплывшего на заработки в город - а потом его синюю моторку "Заря", пустую и побитую о камни, осенние шторма выбросили на соседний островок. От Леонида ничего не осталось, даже чтобы похоронить. Его мать начала крепко пить с горя, и до сих пор "алкашихой бабкой Мартой" пугают детишек по вечерам. "Не ходи, мол, в темноте на улицу… Бабка Марта утащит…"
Но Петер был достаточно умен и суеверен (странное, но обычное для островных жителей сочетание), чтобы не напоминать подобных историй друзьям на дорогу.
Лилия - молодец девчонка, думает о благе ближнего - наполнила водой пластиковую бутылку. Никогда не пускайтесь в путь без пресной воды, жажда в дороге - плохой помощник. Адам достал из коробки из-под чая деньги - тридцать марок, все пропивать совершенно не обязательно, но на всякий случай стоит взять с собой. Абель, зажимая рот, чтобы не смеяться вслух, прокрался мимо родительской двери к вешалке, за одеждой. Приволок кроме прошенных штормовок два свитера и клятвенно уверял, что никого не разбудил, это вам не в погреб лазать.
В веселых хлопотах сборов Адам внимания не обратил на невесту, которая сидела, прижимаясь к теплому боку печки и поджав губы. Когда заметил - уже поздно было: Хелена пришла в крайнюю степень раздражения. Заметив взгляд ее сузившихся, холодных и злых глаз, Адам перепугался: он на самом деле любил ее и не хотел злить и огорчать. Особенно расставаться с ней таким образом. Горький вид Хелены, неотступно стоящий перед глазами, мог испортить самое интересное приключение от начала и до конца.
Он обошел стол, задев головою кухонную лампочку под тряпичным абажуром, так что круг желтого света заплясал вокруг них, как софиты в цирке. Адам наклонился и поцеловал девушку в поджатые губы, отчего те задрожали и разошлись, и Адам понял, что губы у нее соленые. Хелена ужасно боялась, даже до слез, и с удовольствием зарыдала бы, если бы думала, что это поможет.
- Ну, ну, маленькая, - пробормотал он, отводя глаза. Не хотелось, ох как не хотелось разбираться с женскими капризами - сейчас, в их с братом мужской и веселый день, может быть, последний из их совместных дней. С Хеленой можно помириться по приезде. Кроме того, она успеет поволноваться и будет рада видеть жениха в любом случае - "хоть какой, да живой", как говорила мама, укладывая в постель мертвецки пьяного, с заработков приехавшего отца.
- Адам… Не уезжай, - шепнула Хелена прямо ему в губы, тычась мягким носом ему в щеку. - Ну темно же. Опасно. Не надо.
Он притворился, что не расслышал.
- Привезу тебе тушь для ресничек. Ты какую любишь, я забыл? Столичную, в черной такой коробочке?
Ничего он не забыл, конечно, но хотел показать Хелене, что хоть в чем-то (в чем-то женском) ее мнение имеет значение. Столичную, покивала она послушно, не желая устраивать сцену со слезами при таком стечении народа. Вот если бы они с Адамом оставались вдвоем, получилось бы его удержать, уговорить, помешать наделать глупостей… А теперь он ни за что не согласится, хотя бы из-за этого хлюпика, своего братца, который уже возится у дверей, натягивая резиновые сапоги. Сапоги в лодку, ботинки с собой, так всегда делают. И снова - в который раз за последнюю неделю - Хелена захотела придушить, выкинуть за дверь маленького парня, который так прочно перевел на себя указатель Адамова внимания. Неужели она только сегодня его любила, хотела на него смотреть и с ним разговаривать? Хорошо, что он скоро уезжает, утешила она себя - немного осталось потерпеть.
Оба морестранника, одетые как подобает, хрюкая от смеха и толкаясь локтями, вывалились наконец за дверь. Как только родителей не разбудили? А ведь неплохо было бы, если бы проснулись родители, подумалась Хелене спасительная мысль. Тогда папаша Конрад, человек упрямый, переупрямит своих дурных сыновей и попросту все им запретит. Если слова не подействуют - съездит по разу по уху и успокоит искателей приключений. Но пойти и разбудить отца было действием настолько предательским, несовместимым с честью молодой компании, что девушка на него не решилась. Однако что-то - страх? Обида? - душило ее изнутри, да еще и дуреха Лилия смотрела особенным издевательским образом, и чтобы не заплакать при всех, Хелена вышла. Ощупью пробравшись по длинной темной прихожей, уставленной канистрами, спиннингами, старыми сапогами и прочим хламом, она вытолкнула свое хмельное неверное тело в дверь - и в лицо ей ударил североморский ветер, воняющий водорослями и благоухающий вереском, и особенно страшными показались бледные, мигающие в ветреном небе холодные звезды. Лето кончилось, это же осень, осень, подумала Хелена, запахивая кофту на груди - и позвала жениха, ненавидя себя за жалобный голос и не умея ничего с собой поделать.
* * *
Абель услышал, как она зовет - "Адам! Адам, это я! Ты где?" Ну что ж тут поделаешь. Он переглянулся с братом, уже взявшимся за створу калитки, и прочитал в его простом лице ту же досаду. Откуда они берутся на нашу голову, эти женщины? Адам постоял, держась за калитку, потом виновато выдохнул - мол, я сейчас - и затопал по направлению жалестного зова. Абель скрипнул зубами - негоже так злиться будущему священнику, ну да я имею право погрешить еще три последних дня - и пошел за ним, хотя его явно не звали.
Адам поднялся на крыльцо, где стояла, светясь в темноте белыми волосами, самая красивая девушка деревни. Младший брат присел на мешок с ботинками, не желая слышать, как брат ругается со своей дурехой - и, конечно же, вслушиваясь изо всех сил. Хелена говорила приглушенно, помня о его близком присутствии - может быть, даже различая его темную скорченную фигурку - но в ее голосе прорывались истерические нотки, слышимые не только Абелю - как бы не спящим родителям! Зачем же она так орет, тоскливо подумал он, кроша пальцами комочки сухой земли. Ведь отца разбудит! А может, она нарочно кричать взялась, чтобы отца разбудить? Это называется - не мытьем, так катаньем возьмем, лишь бы не пустить Адама побыть вдвоем с братом.
- А я тебя прошу! Ну, ради меня…
И следом - атаманово бормотание:
- Ну маленькая, все будет отлично…
Долгие годы приучал себя Абель любить девушку своего брата. Заставлял, можно сказать. Хелена дружила с Адамом уже лет десять, с Абелевых восьми - тогда она была самой красивой девочкой в компании, "невестой атамана" во всех пиратско-разбойничьих играх, а потом стала настоящей невестой, девушкой, с которой Адам целовался за лодочными сараями и важно приводил ее домой смотреть телевизор - один из трех на всю деревню, признак прочного семейного благосостояния. Абель много молился о том, чтобы полюбить ее, и иногда это случалось, так сказать, сезонно - когда Хелена из обстоятельства (девушка брата) превращалась для него в человека, и человека неплохого - заботливого, веселого, чем-то интересного. Сегодня подобное состояние достигло апогея - Абель, глядя на Хелену через стол, видел в ней свою будущую сестру, и сердце мучительно таяло в нем от желания показать ей эту неожиданную, совершенно настоящую любовь. А теперь…
- Адам! Когда я тебя в жизни о чем-нибудь просила?.. Я же буду волноваться…
"Ты его каждый день о чем-нибудь просишь, женщина, - сказал злой внутренний голос. - Оставь же его ненадолго в покое, а? Попробуй! Вдруг ему понравится!" Абель сжал губы, не выпуская этот самый голос наружу. В конце концов, это было не его дело, кроме того, будущие священники так себя не ведут. Они уважают образ Господень в людях, в том числе и в дурацкой Хелене, и снисходят к человеческим слабостям, потому что и сами несовершенны.
Злой внутренний голос, конечно же, проснулся - "ты-то думал, дружочек, что я сдох - а я только прилег отдохнуть, ты думал, что от меня отделался - а я тут как тут, и навсегда останусь с тобой, куда бы ты ни уехал, кем бы ты ни стал"… Абель опять злился на Хелену, мечтал, чтобы она куда-нибудь девалась - хотя бы на сегодня. Неужели один-единственный, последний день нельзя отойти в сторону и дать человеку побыть вместе с братом? Ведь он скоро уйдет, уступит ей место "самого близкого", и она сможет общаться с Адамом всю их совместную жизнь напролет, варить ему суп, целоваться с ним, рожать ему детей, которых он так хочет иметь не меньше десятка…
Наконец от крыльца отделилась темная фигура - слава Богу, мужская. Адам едва не споткнулся о брата, рассевшегося у него на пути - но удержался на ногах. Хлопнула дверь - это гордо и горько удалилась в дом на весь мир обиженная Хелена.
- Она обиделась? - осторожно спросил Абель, оставаясь в общем-то добрым и кротким парнем. Но братский ответ доставил ему, несмотря на это, огромное, хотя и греховное удовольствие.
- А, ну и чума с ней… пусть обижается сколько влезет. Не ее сегодня день. Мы с ней завтра разберемся.
- Нельзя все же так с девушками… наверное.
- С парнями тоже нельзя так, как она со мной, - резонно отозвался Адам, закидывая на плечо скверный, воняющий резиной и водкой мешок. - Задолбала вконец! Пошли-ка, пока отец не проснулся. Вот держи фонарь. И канистру держи - ты, кажется, из нас двоих трезвее.
Под тяжестью двадцатилитровой канистры с бензином Абель немедленно перегнулся пополам. Небольшая радость быть трезвее, если при этом приходится таскать такие тяжести! Но он послушно затопал вслед за братом, сопя и наливаясь краской, однако почти не отставая. Адам шел прогулочной походкой, едва ли не насвистывая; уже на берегу, близ лодочных сараев, он перепрыгивал с камня на камень с легкостью весенней птички - и этот человек называл себя слишком пьяным, чтобы нести бензин! Он ловко подбросил в воздух связку ключей, поймал ее в полете; Абель, как всегда, следил за его прыжками с преданной любовью. Заодно промокая рукавом вспотевший лоб.
Старый Конрад был из тех, кто всегда запирал свой лодочный сарай. Даже если бы сарай стоял пустым - он все равно бы на него навесил огромный замок. Щедрому - душа нараспашку - Адаму и Абелю "не от мира сего" такой подход казался напрасным, но оба они с детства знали, что с отцом спорить бесполезно. Можно сказать, выражаясь поэтически, это знание было записано на их собственных задницах.