- Прости, пожалуйста, - выдохнул Адам в мокрый, отстраняющийся от его рта затылок. - Я… сам не знаю, с чего накинулся. Я… не хотел.
- Л-ладно, - пролепетал Абель, по-прежнему пытаясь отстраниться. Не доверял он брату, не доверял. Адам отпустил его, сам испытывая облегчение оттого, что не было необходимости больше его удерживать. И вообще к нему прикасаться.
- Штука в том, что я облазил эту хреновину… И знаешь, Абель, это остров.
Страшное сообщение, казалось, не произвело на брата должного эффекта. Он продолжал сидеть, безучастно потирая - правда, уже не шею, а отбитую первым же ударом скулу.
- Ты понимаешь? - с нажимом переспросил Адам. - Это остров! Как мы отсюда выбираться будем? Ты об этом подумал?!
Абель снова посмотрел на него с опаской, будто подозревая, что тот опять начнет драться. Адам яростно вскочил и взбежал на вершину островка - на какой-то большой, скользкий от влаги валун. Постарался осмотреться. Но вокруг был виден только туман, волнами не хуже морских омывающий их со всех сторон. И тьма, встававшая за туманом непроглядной пеленой.
Тогда Адам впервые почувствовал чистый, никакой злобой или досадой не отдающий страх.
Ладно, сказал он сам себе, сбегая вниз по камням. Завтра разберемся. Сегодня мы тут много не высмотрим - видимости никакой. С утра туман уйдет, и мы попробуем понять, где это мы оказались. И как отсюда легче всего выбираться.
Проблема, что отец рассердится из-за порчи лодки, внезапно оказалась очень маленькой. И даже потенциально насмешливые лица ребят, когда Адам вернется вместо славы - с позором, с разбитой моторкой вместо косметики для Хелены - вдруг сделались сущим пустяком. Вот она, истинная переоценка ценностей: на смену прежним пришли иные интересы. Заключающиеся в том, насколько далеко от берега - какого бы то ни было берега, уже не родного острова, обратите внимание, господа присяжные - братья Конрады потерпели крушение.
- Эй, Аб, - позвал Адам брата, неверной походкой приближаясь к нему. - Пошли-ка знаешь что? Ляжем спать сейчас же. Я уже на ходу отключаюсь.
Тот с готовностью поднялся, хотя шатало его, как мертвецки пьяного.
- Пошли. А утром… все станет ясно. Только…
- Что?..
- Только у меня ноги мокрые.
Адам едва не расхохотался. Вон она в чем, их основная проблема! В том, что наш мальчик промочил носочки! Он удержался от какого-нибудь излишне резкого обличения и сказал только:
- Честное слово, это сейчас не главная наша трудность.
И внутренне похвалил себя за сдержанность. В конце концов, он сегодня уже бил своего брата, и воспоминание о том, как это оказалось ужасно и стыдно, хотелось поскорее прибить по меньшей мере шестью часами крепкого сна. Не говоря уже о дикой усталости, напряжении и боли гудящих мышц и стонущего мозга. Адам скрыл от себя еще одну - может быть, даже основную - цель (Абель сказал бы - интенцию) поспешного отбоя: он надеялся, проснувшись, обнаружить, что все это было сном. Их дурацкое плавание, скребущая днищем по камням моторка, дыры в дюралюминии - как в рваном куске картона - а главное, остров. Может быть, назавтра это место… Это проклятущее местечко окажется не островом. Чем-нибудь еще. Ну хотя бы мысом.
Проковыляв к моторке, Адам во тьме вытащил из нее непромокаемый мешок с сухими кроссовками. Переобуться они себе могут позволить, несмотря на остальные ограничения! Еще разумная Адамская рука вытащила из негодной лодки бутылку с водой (спасибо доброй Лилии, хорошая девчонка, хоть и плоская, как доска. Надо будет с ней обращаться поласковей, когда они вернутся).
Абель уже нашел местечко, прикорнув где-то в нижней части островка, в ямке под прикрытием большого валуна. Старший брат с сомнением посмотрел на его ноги в мокрых сапогах, поджатые, как у зародыша в утробе - и бросил мешок с обувью под голову. Будет подушка.
После чего улегся рядом с братом, прижимаясь к нему животом и притискивая его к себе руками, как, бывало, приходилось ему спать на разложенном диване рядом с Хеленой. Брат был жесткий и влажный, он уже спал, только замычав жалобно сквозь сон - и Адам, закрыв глаза, тут же провалился в усталую тьму почти полного небытия.
* * *
Абель проснулся от безошибочно узнаваемой похмельной дурноты. Нельзя было вчера столько пить, конечно же, нельзя! Все тело будто бы набито ватой, местами болит, в голове тяжело пульсирует кровь, и желудок… Тоже не в лучшем виде. Кроме того, целые пласты прошедшей реальности выпали из головы, вместо них плескалась какая-то тошнотная муть. Абель даже не помнил, где он и как тут оказался. Вариантов два. Либо он дома, либо… не дома. Если дома, то хорошо, если нет - вариантов опять же два. Либо он у кого-то из ребят в гостях, либо… Где? В городе?
Нет, какой там город. В город же все-таки не поплыли. Абель помнил - приходила вчера такая идея, но ее отвергли за ненадобностью, и хорошо сделали, что отвергли.
Абель осторожно открыл один глаз, чтобы выяснить, где он находится - но не помогло. В лицо плеснули пятна света, такого резкого, что глаз снова пришлось зажмурить - от него моментально заболела вся голова. Нужно просыпаться осторожно, медленно… Постепенно, да, постепенно. Господи Иисусе, ну и нажрались же мы вчера, прости нас, Господи, больше постараюсь никогда…
В одном Абель был уверен - в город они не поплыли, нет. Потому что разум не хранил никаких отсветов ресторанных огней. Не было ухающей в углу "живой музыки", дергающихся пятен света, новой выпивки - это он не смог бы так просто забыть, а значит, до города дело не дошло.
Он приоткрыл глаза до состояния щелок, но они все равно заслезились от света. На губах и во рту ощущалась какая-то жесткая мерзость. Потянулся, желая почуять жизнь в затекших, будто чужих членах - и впервые осознал, что около него что-то есть, большое, живое и отдельное от него самого. Тело другого человека. Оно присутствовало не столько около, сколько вокруг, и одна часть этого живого - рука - сонно зашевелилась, елозя и шаря Абелю по груди, ища мягких выпуклостей там, где было совершенно плоско. Голос брата пробубнил - "Хелена?"
Абель дернулся всем телом, рывком сел, разлепляя слезящиеся глаза. Воспоминание пришло в один миг, обрушилось на него разом - и тяжесть его была так велика, что юноша согнулся вдвое, как от боли в животе. Рядом уже вспрянул Адам - такой же дикоглазый и всклокоченный, с разводами соли на лице и одежде, с черной каемкой на раскрытых губах. Абель посмотрел на своего брата. Тот, в свою очередь, посмотрел на Абеля. Две пары глаз - серая, как у вайкингов, и зелено-каряя - отразили взаимный ужас полного осознания. В самом деле случилось то, что случилось, они оказались на чаячьем островке посреди моря, где берег - неизвестно, моторка разбита, и такие вещи иногда происходят на самом деле. И тошнотная дурнота во всем теле - следствие не столько вчерашнего алкоголя (от которого, по-хорошему, еще вчера и следа не осталось), сколько краткого бессильного сна в мокрой штормовке, среди жестких холодных камней, после… после головокружительного крушения. И после драки, да, драки с родным братом. Мозг отказывался помнить и знать, но тело настойчиво подавало сигналы - такие явственные, что не придавать им значения было бы верхом слепоты. Особенно неприятно отзывались затылок и скула.
- Вот ч-черт, - сказал Адам, и младший брат не посмел его одернуть. Хотя вздрогнул, как всегда в таких случаях, боясь самого звучания имени нечистого.
Адам пошарил где-то сбоку и вытащил на свет пластиковую бутылку с водой. Присосался к ней обметанным ртом, и Абель смотрел, как уровень прозрачной жидкости в бутылке ползет сверху вниз, как столбик ртути в термометре. Он поймал себя на мысли о количестве воды - а что, если ее мало, что, если им нечего будет пить, что, если ему не достанется? Мысль была настолько страшна и одновременно неблагородна, что Абель судорожно втянул воздух с каким-то хлюпающим звуком - и Адам, понявший этот звук иначе (хотя тоже совершенно правильно), прервал поцелуй с бутылкой и сунул ее в руки брату. Сушняк есть сушняк. Человек в состоянии сушняка еще не в силах думать ни о чем, кроме собственной жажды.
- Что делать будем? - с напором спросил Адам, который обрел способность соображать, попив воды. Абель не ответил - он понимал, что спрашивает брат вовсе не его, а самого себя, и нужно дать ему время подумать. Потому что Адам был ловкий, умный и удачливый, он никогда не попадал в по-настоящему безвыходные ситуации, он и сейчас готов был через некоторое время выдать деятельное решение - в отличие от Абеля, который с удовольствием сейчас закрыл бы глаза и провалился обратно в неведение. Поэтому он похлопал ресницами, изображая полную покорность брату, старшему и решительному. О вчерашней драке он помнил смутно, но все, что помнилось, казалось таким страшным, что разум отказывался об этом думать. Однако Абель не мог просто смотреть на Адамские руки - широкие, мозолистые и грязные - притом не вспоминая, что эти самые руки могут сделать очень больно.
Адам вскочил, побежал к воде. Бег его скорее напоминал ковыляние, но какой уж есть. Абель сидел, подвернув под себя ноги; он дрожал от холода во влажноватой одежде и тревожно глядел, как тот мечется по острову. Обойдя крохотную луду по четырем сторонам, тщетно вглядываясь в туманную морскую даль, старший брат наконец вернулся и уже нормальным, атаманским голосом принялся излагать ситуацию.
Значит, так. Поблизости никаких островов не видать. Их луда - самый обычный чаячий камень, вернее - несколько валунов, засиженных птицами. На самой вершине - жалкая поросль мха, и - единственная добрая новость - пресная вода: дождевая лужица в глубокой трещине. Пресная вода - это хорошо: сколько бы нам ни пришлось ждать, когда нас хватятся и подберут, от жажды мы страдать не будем. А ждать придется, потому что ни малейших следов моторки на островке не обнаружено: что бы от нее ни осталось, все унесло или погребло в себе море.
И да, конечно - самое главное из обстоятельств на нынешний момент: туман слегка рассеялся, но серая дымка все так же висела сплошным пологом от однотонного неба до самой воды, и горизонта не было - где-то в мутном далеке вода, должно быть, превращалась в небо. Но ни о какой земле речь по-прежнему не шла. Так что местонахождение чаячьего островка, широта и долгота в водах Северного моря и количество километров до ближайшей суши оставались в прямом смысле слова покрыты туманом неизвестности.
Слушая сводку новостей, Абель растирал замерзшие руки. Он был молод и еще не умел верить в настоящую беду, но что-то в голосе брата задевало его и пугало так сильно, что сердце колотилось где-то в горле.
- Вряд ли нас занесло слишком далеко, - уверенно говорил Адам, а Абель смотрел на него перепуганными глазами, потому что видел: его брат боится. Его брат, атаман, который однажды на спор переплыл осенью залив и вернулся, держа во рту камешек с дальнего мыса, сувенир для Хелены - сейчас боялся чуть ли не до заикания. Почему, хотел спросить Абель, почему ты думаешь, что мы не слишком далеко? Ведь мы были пьяны, могли перепутать направление ветра и волн и не меньше трех часов, уже после обнаружения ошибки, на всем ходу нестись в открытое море! Но он не спросил, конечно. Пугать самого себя - дело дурное, а пугать старшего брата - еще хуже.
Он улыбнулся замерзшим ртом и сказал вместо того, что хотел сказать:
- Вот будет посмешище, если окажется, что мы сидим и трясемся в трех метрах от Острова!
Адаму не давали покоя длинные ноги. Он снова вскочил, забегал по островку. Бегать хорошо - мало того, что согреваешься, так еще и видимость деятельности создается, подумал Абель и потопал вслед за братом. С левой ногой было что-то не так - ушиб колено, то ли в драке, то ли раньше, когда их обоих било о берег волнами… В поперечнике жалкая луда оказалась в тринадцать шагов - Абелевских, конечно. Длиной немного больше. Да еще был у нее отрог, длинный, как сопля, в прилив полностью закрываемый волнами; обкатанный каменный "нос" в общем-то кварцевого островишки оказался черным, как свежеположенный асфальт, и в гладком базальте под ногами проглядывали красные ягодки гранатовых вкраплений. Абель в детстве очень любил такие камни - он мог часами выковыривать ножом крупинки гранатов из более мягкой породы, собирать их в кулачок. В своем детском мире он был рудознатцем, старателем, добытчиком золота и драгоценных камней - и то, что винно-красные неровные комочки никакой ювелирной ценности не имели, он не знал и знать не желал. Само слово "гранаты" работало за себя.
Но сейчас куда более ценным, чем гранатовая россыпь, оказались лепешки птичьего помета на черном камне. Адам остановился, что-то разглядывая, потом встал на колени.
- Вот бы крачиные яйца найти, - объяснил он покорно остановившемуся брату. - Только эти сволочи, кажется, уже вылупились, - закончил он, вытаскивая из выемки меж камней кусок желтоватой старой скорлупы. А может, это был остаток чаячьей трапезы.
На другой стороне островка братьев встретили вчерашние крачки. Они так же злобно кричали, но уже не бросались, пикируя с воздуха, а предпочли удалиться и наблюдать за незваными гостями с воды, качаясь на волнах, как белые бумажные кораблики. Только одна по-прежнему висела в воздухе, распушив свой ласточкоподобный хвост, и разевала в визге желтый клюв. Адам задумчиво просозерцал храбрую крачку, усмехнулся каким-то своим мыслям.
- Это знаешь что такое? - обратился он к Абелю, который втянул руки в рукава, спрятал голову в капюшончик, как черепаха, и походил на маленького старичка. - Это - наш золотой запас. Кладовая, погреб и холодильник, вместе взятые. Не будем их пугать, пойдем отсюда.
Они поднялись на вершину; Адам постоял, по-императорски расставив крепкие ноги и глядя в беспросветное серое небо - как будто с высокого валуна было больше шансов разглядеть солнце, чем снизу. Но солнца все равно не обнаружилось. Похожие на дым карельские облака волоклись, наползая друг на друга слоями серой марли, и наверху дул ветер - куда более сильный, чем на море. Адам зачем-то послюнил палец и попробовал направление ветра, хотя оно и так казалось несомненным. С той стороны, где остров был более крут, долетали до самого верха плевки пены.
Абель тем временем посмотрел водичку. Попробовал глоток - и сморщился. Да, дождевая влага оказалась пресной - но слегка солоноватой и тухловатой от множества кляксоподобных водорослей, зеленой грязью залепивших малый водоем изнутри. Но все-таки пить можно, пресная вода. Любой приморский мальчишка знает, что это такое и насколько это ценно.
Чем дальше, тем становилось страшнее. Я никогда больше не буду любить истории о необитаемых островах, подумал Абель с внутренним содроганием. Подумать только - когда-то мы в детстве в это играли! Сидели на валуне в отлив, отпивая по глотку из бутылки с водой, щипля хлеб по крошке на брата - и представляли, что мы, спасшиеся из кораблекрушения члены команды, делимся друг с другом последним, высматривая корабль в туманной дали… Гадость какая. Позвольте, дорогие дети, чего ж тут интересного? Скорее бы оно кончалось, Господи, обратился он с робкой молитвой в дымно-серое небо - и удивился всем телом до кончиков пальцев, когда не получил никакого ответа. Будь я один, мне стало бы очень страшно, сказал он себе, ища в сослагательном наклонении последнюю защиту. А так - всякое приключение когда-нибудь кончается, и надобно думать, какими словами мы будем рассказывать о нем родителям, сидя на кухне возле горячего чайника. Горячего, Бог ты мой…
Когда начало смеркаться, стало окончательно ясно, что солнца сегодня не будет. Разве что завтра. А сегодня надобно молиться, чтобы не было дождя.
Деятельный Адам нашел на длинном мысу несколько высеребренных водой, легких от старости балок плавня. Будь у братьев спички - можно бы развести костер и погреться. Но спичек не было, приходилось довольствоваться чем есть - а именно пластиковой бутылкой с остатками хорошей воды, двумя парами кроссовок и той одеждой, что была на молодых людях с самого начала. Свитера! Благослови Бог маму, которая их связала! А заодно и Абеля, который в последний момент перед отплытием прокрался к шкафу и откопал их на самом дне. Еще из инвентаря имелись электронные часы у Адама на руке - хорошие часы, "удароустойчивые и водостойкие", как гласила надпись на крышке. Они и впрямь пока хорошо себя проявляли, циферки послушно мигали на прямоугольном экране, сообщая, что время не стоит на месте. Адам попробовал подсветку - она тоже работала. Чтобы не подвергать часы излишним испытаниям - новым погружениям в воду, например - Адам снял их и спрятал в нагрудный карман. В их неуместной удачливости - словно предмет из другого мира - чувствовалась скрытая издевка, однако они же и давали надежду, некую связь с цивилизованной вселенной. Из стеклышка часов, сказал всезнающий Адам, можно сделать своего рода маячок - "отражалку" при наличии солнца. И посылать световые сигналы, которые даже с самолета могут увидеть. Будь стеклышко выгнутым - можно было бы, опять же при наличии солнца, разжечь с его помощью огонь; но оно оставалось до обидного плоским. Вообще-то я надеюсь, что до световых сигналов дело не дойдет, сообщил Адам, бодрясь и пиратски ухмыляясь. Когда Адам боялся, он становился крайне неприятным и злым, и сам знал об этом; вот и теперь, глядя на съежившегося в камнях младшего брата, он хотел его как-нибудь подбодрить - и одновременно на него наорать. Борясь с внутренним злом - раз уж попали в задницу, надо вести себя наилучшим образом! - Адам и рассказывал брату истории из книжки "юный физик" об отражалках и световых сигналах, а также о том, как им повезло с водостойкими часами. Другие бы уже давно остановились.
И нож, самое главное - не забудьте о ноже! В кармане штормовки у Адама обнаружился складной нож, хороший, с фиксатором лезвия и с глубоким долом. Охотничий ножик, оставшийся в кармане со времен последней поездки с отцом на материк. У Абеля в штормовке тоже кое-что лежало, но он не стал демонстрировать брату этого предмета: четки "розарий", дешевенькие и пластиковые, купленные за грош в Североморске, когда любимых деревянных четок не оказалось под рукой. Абель совершенно не помнил, когда положил их в карман и зачем - но находка его неожиданно обрадовала: это был своего рода привет от Господа, напоминание, что Он, как всегда, смотрит за происходящим. А значит, все под контролем, испытание не так уж страшно, как кажется изнутри. "Сзади и спереди Ты объемлешь меня, и полагаешь на мне руку Твою" - вспомнил Абель, но, памятуя о вчерашнем опыте, вслух не сказал.