Хочется конфликта, а не послушного мудозвонства от этих ослов, которые ненавидят насилие, а в разговоре – оно на каждом шагу.Я замечаю одного разговорчивого чела у стойки бара с компанией своих друганов. Нарядился как клоун, понятно, думает он такой вот подарочек, покажет свою крутизну сегодня – суббота, вечер – пойдёт в какой-нибудь модный клуб впечатлять тёлок, уверенных, что круто – это когда у тебя короткая стрижка и дорогая одежда. Мудила. Я с ним, пожалуй, точно разберусь, но поскольку я пока под контролем, ясно, что время ещё раннее, и меня повяжут в минуты. Надо работать чётко, точечно, выбрать правильный момент. Не имеет смысла лажиться. Это дело приватное, и публика тут не нужна- Выбрать время и место – это я умею неплохо. Захочет поссать, тут мы ему, родному, головку и расколем на две половинки.- Ну вот, я, значит, прихожу в больницу, ну и мужик этот говорит: снимай штаны. Смотрит немного, а потом начинает тереть вокруг члена у меня, – Марк нажрался и теперь рассказывает, как ходил в венерическую больницу. – А я думаю, ёбнуть ему? Голубой, что ли? А у него точно проблемы какие-то, потому что начинает мне рассказывать про жену и детей, туда-сюда. Какие у него детки славные, как в школе учатся хорошо, ну и там всё такое про семейные дела. Типа, выучатся – пойдут по стопам отца, врачами станут.- По-моему, лучше сдохнуть от триппера, чем давать яйца трогать свои какому-то доктору, ну только, конечно, если врач не тёлка, – смеётся Род и проливает на себя пиво, потом на пол – повсюду. – Лучше я сам себе яйца буду чесать и от пива не отказываться.- Не, ну это ж работа, так? Это же не то, что какой-нибудь пидор пытается тебя закадрить. Так вот, ничего у меня не нашли, хотя мне потом ещё анализы сдавать, на следующей неделе. Он мне говорит: смотреть надо, куда вставляешь, ну не то что так и сказал, но примерно, и я подумал про эту тёлку худую, с которой трахался – тугая попалась, там без крови не обошлось. Так СПИД и подхватываешь.Разговорчивый парниша, которого я подметил, ставит свою бутылку на стойку и валит в сортир. Я следую за ним через бар. В ушах гремит музыка, какая-то старая мудотня от Happy Mondays, что-то в этом роде, по я слышу его голос .Я замечаю выёбистость на его лице. Мудила. Возомнил о себе. Я захожу в сортир, он стоит и ссыт, наклонился над писсуаром, наслаждается своим видом. Рядом ещё один мужик, застёгивается, готовится на выход. Я делаю вид, что мою руки. Когда он выходит, я подхожу к мудиле у писсуара, хватаю его за кудри и бью черепом о стену что есть мочи. Тяжёлый звук – кость о бетон. Я тяну его башку назад и бью мордой о кафель. Я чувствую, как он дрожит. Ноги у него под-. нашиваются и он валится в лужу мочи на полу. На стенах -кровь, охуенно красивый узор. Бедный ребёнок – пиздец ему, и одежде его пиздец. Кровь и моча, знаменитый британский коктейль. Национальный символ. Я выхожу и говорю остальным – мы уходим, я только что сделал манкского мудилу. Мы резко выходим из паба.Манчестер в движении, в городе особая атмосфера. Я чувствую себя лучше. Естественный баланс восстановлен. Козлина своё получил. Надеюсь, башку я ему раскроил, и :юов будет глубокий. И что доктор швы запорит. Но надо спешить, и через десять минут мы уже в другом пабе, получше, чем предыдущий, и у стойки пара красавиц. Хорошо сложены. Для конкретной цели. Напоминают мне "Письмо к Брежневу", хотя там были скаузеры, я забыл, а манки ненавидят скаузеров, а скаузеры, как бы, передовики в воровском деле. С этими двумя надо за деньгами присматривать.Я наклоняюсь через одну из девчонок и заказываю четыре пива. От неё сильно пахнет духами, и она хихикает вместе с подружкой, даже и не пытаясь отодвинуться. Я прислоняюсь к ней ещё ближе – качает слегка от пива, испытываю её – ни сантиметра в сторону, всё ясно, время пошло. Я чувствую её груди сквозь тонкую ткань блузки – на ней бюстгальтер с низким вырезом. Я возбуждаюсь от запаха и прикосновения.- Ещё немного, и я тебя грудью накормлю, – говорит она с улыбкой, напомаженные губы расплываются по её лицу. Её подружка смеётся и давится напитком.Они слышат наш акцент и понимают, что мы из Лондона -это их не тревожит. Они бывали у нас, но хреновый, считают, город – сплошные позёры. Дорого везде, а в клубах полно малолеток. Девчонка с пахучими духами и страстными сосками, кажется, верняк. Стив пытается кадрить её подругу. Времени зря не тратит. Хотя бы это надо признать. Несёт чушь про то, как он любит Манчестер, и какая Лондон помойка, и хотя мне вообще-то надо бы сосредоточиться на моей тёлке, мигающей на меня глазами, как это женщины обычно делают, когда выпьют, Стив меня раздражает, даже не замечая того, и всё – лишь бы снять тёлку.Меня не обижают подколы девчонок, потому что к концу вечера верх всяко возьму я, и, в общем-то, всё без зла. Но Стив как-то не по делу. Если в пабе сейчас был моб парней незнакомых и они бы поносили Лондон или ещё хуже того Челси, мы бы с ними разобрались не задумываясь. Но с девчонками можно не обижаться, наверно, потому, что женщины всё-таки, какое-то невольное уважение, глубоко заложенное, сохраняется, хотя и похоронено под грудой шуток и оскорблений. Стив – родственник моего друга, поэтому приходится придерживаться правил, но, если честно, он может переборщить. Немного скользкий тип. Но он двоюродный брат Марка, так что я вынужден молчать.- Я рад, что уехал из Лондона и здесь осел. Люди здесь проще, и сумасшедших на улицах поменьше. Здесь люди слушают друг друга, разговаривают, и дешевле всё, можно себе больше позволить. Люди настоящие. Не грузятся по поводу имиджа и денег.Я замечаю, как Род посмотрел на Стива, услышав, о чём он говорит. Он смотрит на меня, и понятно – думаем мы об одном и том же. Может он, конечно, и прав в чём-то, но всяко-разно зачем своим бить по яйцам? Правда обычно горька но ты всё равно не предаёшь своё, чтобы тебе про это своё не говорили. Может Стив и живёт в Манчестере шесть дет уже, но он родился и вырос в Лондоне и связь эта останется навсегда.Это как индусы в Саутхолле. Можно над ними издеваться время от времени, но они-то точно не станут обсирать Индию, потому что они в Англии. Они не откажутся от карой ради фасоли с тостом. Они в состоянии и уважение проявить, и свои привычки сохранить. Человек всегда будет придерживаться своих привычек, но где-то внутри души ты всё равно понимаешь, что к чему, а Стив просто облажался в моих глазах. Он похож на этих козлов, которые постоянно издеваются на Юнион Джеком – мол, это флаг непонятно чего. И у них у всех один и тот же акцент, все одни и те же политубеждения. Пафосный акцент и пафосные политубеждения. Называют себя интеллектуалами, а на самом деле – аутсайдеры, у которых нет родины.Стив, наверно, тоже один из таких юродивых. Хотя я и сомневаюсь, что у него есть политические убеждения. У него одно политубеждение – кончить. Но это такая же херня, как и лекции мудозвонов о том, что они знают, но никогда сами не делали. Стив придерживается политики обещаний чего угодно и опускания чего угодно, лишь бы трахнуть пьяную тёлку, которая перепихнётся с кем угодно – потому что это вечер субботы. Стив просто исполняет общественные обязанности. Суббота, вечер. Парни трахают тёлок. Тёлки трахают парней. Говорят всё, что хочешь, ради конечной цели. У парня просто нет гордости. Самоуважения. Ничего. Один из тех, кто хочет произвести впечатление, когда за душой – ни хрена. Будет говорить всё, что хочешь, делать всё, Что хочешь. Ещё один хуй в мире, забитом такими же, как бочка селёдкой.Я допиваю своё пиво. Марк заказывает ещё у стойки. Я думаю про себя, какой же мудак его двоюродный брат, думаю, сказать ему это по секрету или нет, но пока, наверное нет – мало выпили. Стив – фанат, но только когда погода ничего. Он пристроится ради компании, когда команда неплохо играет, но его и след простывает, когда она проигрывает. Он приедет в Энфилд, потому что ехать недалеко, и он будет реветь-фанатеть со всеми, потому что все так делают, но больше от него не дождёшься.- Хуже всего в Лондоне – это места типа Брикстона. Идёшь по нему и непонятно, как будто в Нью-Йорк попал. Опасное место, женщине там затемно одной лучше не появляться.Я смотрю ему в затылок, пока он ваньку валяет, и он начинает заходиться, потому что он уже опускал Мосс Сайд и Хьюм по той же причине, когда мы были в Энфилде. Не знаю, может мне и не стоит так заводиться. Может, дело во мне. Ну, напился парень, чешет языком. Пусть себе чешет. Зачем мне беспокоиться о том, что он несёт ради того, чтобы трахнуть тёлку. Но потом я думаю о футболе, и о том, как ты проходишь через всё ради него, и о том, что за футболом что-то стоит – верность, может быть, а этот вот – он этого не понимает. Я иду поссать.Я стою, прижавшись головой к стене, и опускаю пиво на свободу. Вспоминаю этого скользкого мудака в предыдущем пабе. Сейчас он, наверно, в больнице. А вдруг я его убил – может быть, и я начинаю думать, каково это сесть лет на двадцать. Когда тебя натягивают и каждое утро заставляют выносить парашу. Возят по всей стране от тюрьмы к тюрьме. А ты стараешься вести себя тихонько, чтобы скостили срок, и всё это время терпишь, держишься, хотя так хочется замочить кого-нибудь до смерти, чтобы снять напряжение. Я застёгиваю ширинку и мою лицо в раковине. Я заведён больше обычного и не могу понять причины. Вроде намечается трахач, я был на Челси, хоть мы и проиграли, плюс в качестве бонуса дал по башке манкунианской козлине. Все равно Хочу вырубить Стива, но понимаю, что не получится, потому что он двоюродный брат Марка, а Марк – мой хороший друг. Он просто красавец. Мы дружим годы. То же и с Родом. Тоже красавец. И тот и другой снимут последнюю рубаху ради тебя. Мы стараемся держаться вместе и помогаем друг другу. Холодная вода даёт мне возможность прийти в себя, и я опять под контролем. Иду назад в Сар п беру пиво – Марк только принёс.- Ты идёшь к нам домой? – девчонка, с которой я болтал прислоняется ко мне и слегка трёт плечом. Она уже договорилась со своей подругой.
– Мы могли бы куда-нибудь еще пойти, но я напилась.- Можем ко мне пойти, – перебивает Стив. – Это близко. Можем взять такси. Я заплачу, если что.- Нет, мне эти групповые варианты не нравятся.Я смотрю на неё и думаю, она, наверно, боится, что мы какие-нибудь больные – групповые насильники или ещё чего.- Ничего личного.Она смотрит мне прямо в глаза, серьёзный взгляд, красивое лицо.- Девчонкам надо быть осторожными в наше время. Вокруг полно чудаков. Ошибёшься с выбором, порежут тебя на кусочки и разбросают по всему Манчестеру и пригородам.Стив качает головой и отворачивается.- Ты идёшь или нет?Она встаёт и ведёт меня за руку к двери. Я говорю парням, что встретимся завтра на вокзале в двенадцать.Она прижимается ко мне, и мы уходим. Холодная ночь, и я забываю про своих ребят, а она, кажется, не очень беспокоится о подружке. Слишком пьяна для этого. И для того, чтобы думать. Для того, чтобы спорить с ещё одной пьяницей. Дорога кажется бесконечной, хотя проходит только десять минут, и вот я уже в темноте пробираюсь через два лестничных пролёта. Свет не работает, но когда открывается Дверь, мы оказываемся в тёплой квартире с приятными обоями и сиреневым ковром. Но у меня не получается насладиться обстановкой – она ведёт меня в спальню, даже для проформы не предложив мне чего-нибудь выпить, не устраивает обычного ритуала с чашечкой кофе на фоне бестолковой музыки. Мы срываем одежду, и я даже не успеваю прийти в себя от нахлынувшего в голову избытка пива – начинаем стучать собою по кровати, которая, по-моему, пробьёт сейчас пол.Она хороша в деле, хотя странно, ведь я пьян, пиво действует и проходит порядочно времени, прежде чем я кончаю и сваливаюсь в потный ком белья. Мы оба измотаны алкоголем и сексом, и следующее, что я вижу – утро, и она подаёт мне кофе. Говорит мне, что я должен быстренько выпить и уйти через пятнадцать минут. Не обижаться, просто её мама с племянницей должны вот-вот подъехать. Я чувствую себя неплохо и вполне в настроении ещё поиграться с девчонкой, теперь уже на трезвую голову – но всего в жизни не успеть, к тому же вчера было отлично, гораздо лучше, чем обычно по пьянке.Я сижу на скамейке, читаю в газете про футбол около получаса в ожидании Рода и Марка. Они приходят, вид у них разбитый и на меня они смотрят с подозрением. Мол, наверное, на славу вчера с этой тёлкой душу отвёл. Я и вправду хорошо себя чувствую. Готов ехать в Лондон, домой. Род идёт купить стакан чаю, Марк остаётся рядом со мной на скамейке. Качает головой. Кажется, недоволен жизнью.- Приеду домой – мне конец, – он протягивает ноги и пинает пачку из-под сигарет. Мажет и ударяется пальцем. Матерится. – Этот мой братан Стив. Я его сделал вчера. Он уговорил эту тёлку, подругу твоей, с которой ты ушёл, пойти к нам домой. Я с Родом лёг в гостиной. В три ночи он в полотенце будит нас и говорит, идите в спальню, ебите её. Я ему говорю, иди на хрен, я не извращенец. Но я всё равно, как бы думаю, что он прикалывается, а потом слышу кто-то плачет, как ребёнок. Я встаю, иду посмотреть, а он, оказывается, её избил. Она сидит на кровати, дрожит вся, оба глаза подбиты, на простыне кровь, а он орёт, что она падший ангел и получила по заслугам. Я просто взбесился. Отхерачил его по полной. Терпеть не могу таких вещей. Девчонка мучилась. Он к концу разборки был в усрач обработанный, девчонку мы на такси домой отправили. Стива мы утром у него бросили, я ему сказал вызвать себе скорую. Я этому уроду помогать не собираюсь. Если он у меня на пороге хоть раз появится, замочу суку. Паршивая овца – всё стадо… Подходит Род и садится с нами. Отпивает чай и дует на пар. Смотрит на меня вопросительно, мол в курсе я, что случилось? Развожу руками. Я знал, что с парнем точно что-то не так. Если он такие вещи при свидетелях делает, то что без них, интересно. Первый и последний раз с ним встречаюсь – искренне надеюсь.- Ты упустил неприятный момент, – говорит Род.- Мне конец, когда в Лондон приеду. Он полиции не скажет, а вот мамаше, наверно, пожалуется. Может нет, не знаю. Противно. Я его с детства знаю, хотя часто и не встречались. Я и понятия не имел, что он такой. Надеюсь, он не будет говорить никому, что это я его сделал. Моя тётя – Дорин – странная женщина. Она на меня Бога напустит, если узнает, что я её Стиви тронул.
ИИСУСЕ ПРЕСЛАДКИЙ
Как правило, она держала рот на замке и говорила только тогда, когда к ней обращались. В основном так и было: например, когда кто-то хотел оставить бельё в стирку, или кому-то нужно было разменять деньги для стиральной машины, или когда кто-то заглянет в дверь спросить, до скольких работает прачечная. Дорин это вполне устраивало, ведь это означало, что ей не нужно было говорить о погоде и о том, какое у нас плохое правительство, хотела – говорила, не хотела – нет. И вообще – работа в прачечной требовала сдержанности и знания, что, когда и кому можно говорить -это зависело от настроения каждого конкретного человека.В целом же всё как-то неплохо складывалось, за исключением случаев с престарелыми тётушками старше неё – они приходили сюда провести время и мешались под ногами, разговаривали с собой или со своей невидимой подругой, скорее даже просто мямлили что-то под нос, чем разговаривали, пребывая в состоянии явно сдвинутом, потому что жизнь их не пощадила – война и всё остальное. Ответы на вопросы им уже были не нужны, так что Дорин приходилось прикусывать язык всякий раз, когда она хотела предостеречь их от козней дьявола, от адских тварей, изрыгающих огонь, или указать им на спасение, столь близкое, если приблизиться к алтарю протестантской церкви, которую она аккуратно посещала два раза в неделю.До жизни такой их довело одиночество. Обычно они были вдовами – их мужья погибли в войну от немецкой пули во Франции – или брошенными. Их суженые убегали к молоденьким, хотя, если приглядеться, местные мужики в такой кондиции находятся, что трудно представить, как они могут соблазнить приличную женщину. Однако в жизни так много удивительного, что это не так уж удивительно. взять Вальтера, например. Бродит один целыми днями по улицам, по пятницам посещает прачечную, в руках как всегда пакет, один и тот же – в конце концов он просто развалился, и Дорин вынуждена была дать ему свой – попрочнее, да супермаркета, такой, за который раньше приходилось платить, а не этот бесплатный мусор, хотя, говорят, за них скоро опять придётся платить – ничто в этом мире бесплатным не бывает, только воздух и солнечный свет, ведь они принадлежат Богу. Она сказала Вальтеру, что кто-то забыл этот пакет, и он тут лежит без дела давно, просто сделала своё доброе самаритянское дело, и не дала ему знать, что думала о нём, не намекнула, что может ему следует обратиться к Богу ради спасения своей вечной души.Вальтер стирал свои вещи сам и насвистывал старую мелодию Dubliners, а иногда он вдруг громко вскрикивал о слезах Ирландии и о том, как католиков гноили столетиями, скорбя обо всех, кто погиб в борьбе с англичанами. Дорин приходилось тихонько переговаривать с ним об этом, ведь в прачечной политика никому была не нужна – это отпугивало мамаш с детьми, по крайней мере ей так казалось, а вот у того мужчины с газетой – у него может быть своё мнение по этому поводу, и что же теперь – драку устраивать, кровь проливать, проклятья слать? Политика пугала Дорин. Для неё это было дурное слово, и вообще жизнь и так трудная, так что не надо тут, обойдёмся. Господь призревает свою паству, а эти люди в новых дорогих костюмах ему только мешают. Надо сказать, после того как она высказала своё мнение Вальтеру, причём с улыбкой и мягко, спокойно, он действительно успокоился и больше голоса не повышал, нe ругался. Только вот как-то немножко смущённо стал вести себя, держит голову вниз, и тогда Дорин с тревогой думала, что может надо было дать ему высказаться, ведь он из другого народа, а они такие, что не могут язык прикусывать и смиряться особо не любят. Когда она вот так чувствовала себя виноватой, Дорин становилась строгой к себе, хватит думала она, ведь я должна поддерживать какие-то нормы.Вальтер не может сюда приходить и портить жизнь остальным, превращать прачечную в неприятное для посещения место. Бизнес начнёт загибаться, и мистеру Дональдсону придётся закрыть прачечную или сократить персонал -придётся Дорин жить на пособие и просить милостыню с пустой кастрюлей. Она платит налоги и всегда щедро жертвует в церкви. Покой был восстановлен, и в прачечную продолжали приходить всё те же детки со стиркой целой семьи -их мамы и папы экономили копеечку и предпочитали самообслуживание. Мальчишки жаловались, девчонки говорили слишком громко, прямо слишком – это раздражало, а иногда они ругались, хотели, чтоб на них обратили внимание – на мир они смотрели своими собственными глазами и не думали о других, пока ещё нет, и когда уже стало слишком, Дорин строгим голосом сказала им следить за языком, а то она запретит им входить.Большинство из них были, однако, приличными детьми, как, например, Рональд, который приходил каждое утро по субботам, лет восемь-девять ему, приходилось стирать бедному ребёнку, но ничего, улыбался всегда, как все тёмненькие, хотя те, что постарше, в своих роскошных машинах с орущей музыкой – у них лица злые, не такие как у настоящих тёмненьких, таких, как иммигранты с Карибов, которые приезжали сюда, когда она была молоденькой девушкой, так вот у Рональда была такая же улыбка, настоящий луч солнца, в любое время года, зимой и летом, он ведь из хорошей христианской семьи, они регулярно ходят в церковь, регулярно.