***
Толик сидит в кино рядом с Кларой.
На экране показывают очень старый фильм – "Интердевочка". Клара так и вонзилась в экран, так и глядит, так и вбирает…
Толик ерзает, оглядывается, поворачивается к Кларе, но никак не может попасть в ее внимание!
Берет Клару за руку. Она даже не замечает, рука лежит безучастная – такую руку и держать-то не хочется. Но уж раз взял, держать надо.
– Я вчера целый день думал, – говорит наконец Толик. – Ты нам больше всех подходишь…
Раньше он никогда ничего похожего не мог сказать. Раньше такое ему и в голову бы не пришло! Это все из-за него, из-за Дамира.
– Чего-чего? – не отрываясь от экрана, спрашивает Клара.
– Ну, для этого… Для Дамира. Мне жена нужна… не по-настоящему, конечно. Мне бы только справку…
– Я бы ни за что не могла бы вот так… за деньги, – глядя на экран, негромко и чуточку неискренне сказала Клара.
Толику показалось, что Клара ждет от него продолжения разговора.
– Я не так – чтоб на халяву… или что. Я тебе приемник японский подарю за это, – сказал тогда Толик.
На них уже стали оборачиваться.
– Не мешай смотреть, – прошипела Клара, не вынимая своей руки.
И тут Толик рассердился и бросил ее руку. Он даже забыл, что они в кино, и немного покричал:
– Я тебя что? Смотреть привел? Привел о деле говорить!
Спереди обернулась раздраженная женщина.
– Тише, вы! Смотреть не даете! – яростным шепотом сказала она.
А на экране – хорошая советская интердевочка шла по чистенькому Стокгольму, в котором никогда не бывало землетрясений…
На следующий день в обеденный перерыв вокруг Клары собралась вся бригада, кроме Толика.
Толик с ожесточением один работал наверху.
– Привел меня в кино, а глядеть не дает, – говорила Клара. – Предлагает жениться ненастоящим браком!..
– Ну, Толик дает! – проговорил кто-то с восторгом.
– Я, говорит, не так. Я, говорит, за эту услугу приемник не пожалею, – сказала Клара, не обращая внимания на шутки.
Все улыбались. Не по злобе, атак, от хорошего настроения. Скорее, даже любуясь на чудачества Толика.
И только Галя совсем не улыбалась и не веселилась.
Она слушала Кларин рассказ с состраданием, мечтая, чтобы он скорей прекратился, – и не решалась прервать Клару.
– А ты бы вышла за него, не прогадаешь. Мужик хороший. Таких счас по пальцам… – сказал пожилой каменщик Василий.
Очень уж развеселилась бригада! Ну, прямо в хохот!..
– Человек на кино нацелился, а тут на тебе – руку и сердце!.. – заржал кто-то.
– Но не натурально!.. – подхватил другой. – Атак… Вроде как по делу. Для блезиру и штампика…
– Выходи за него, Кларка, не кобенься, – серьезно сказал пожилой Василий.
– Да вы что, дядя Вася?! – возмутилась Клара. – Ненастоящим браком?
– Ну, сейчас ненастоящим… А потом как-нибудь перемените, – сказал Василий. – И пацанчик готовенький. Ни пеленки стирать, ни сиськой трясти…
– Мне восемь предпринимателей по огромной любви предлагали! И один – почти олигарх! Я и то не пошла!.. – резко ответила Клара и быстро направилась к лесенке.
– Ну, разве что – почти олигарх, – легко согласился ей вслед Василий.
Все опять засмеялись. Стало ясно, что смешное с Толика уже перешло на Клару, на нее одну. И в этом было полное сочувствие Толику.
Клара обернулась на этот смех и сверкнула красивым презрительным глазом.
После работы Толик стоял за высоким столиком в летней столовой самообслуживания и ел.
Рядом с его тарелкой супа, как всегда, стоял и его приемник.
За этим же столиком жевал пирожки, запивая их чаем, человек в коломянковом пиджаке. Тут же на столе лежала его соломенная шляпа.
От входа в столовую между столиками пробиралась Галя, время от времени взглядывая на Толика. Подойдя, она молча встала рядом и ждала, когда Толик заметит ее.
– Толик… – позвала она, не дождавшись.
– Чего? – не поворачиваясь, спросил Толик. Было ясно, что он давно увидел ее.
– Я тут случайно. Иду и вижу, вы обедаете, – заговорила Галя. – Я и зашла… А вообще-то я к вам по делу, – сказала она с внезапной искренностью.
– По какому делу? – спросил Толик.
– Вы вчера предлагали Кларе… Так я согласна… Как вы говорили…
– О чем я говорил? – не понял Толик.
Человек с пирожками и пиалой перестал жевать и прихлебывать, смотрел на Галю во все глаза.
– Насчет брака, – пояснила Галя.
При этом она понизила голос, чуть скосившись на человека с пирожками, но потом забыла про него и стала говорить быстро, отчаянно, прижав руки к груди:
– Если вы хотите, Толик, я могу расписаться. То есть, если я вас, конечно, устраиваю по внешним данным… То есть, конечно, не вас, а если мальчика буду устраивать… То есть, если, как мать, потому что я понимаю…
Она замолчала. Человек с пирожками изумленно смотрел на нее, забыв, зачем сюда пришел.
Толик заволновался, сделал движение к Гале, потом к раздаточному окошку. Лишь бы она перестала говорить вот так открыто, на людях, при этом вот постороннем типе с его соломенной шляпой и пирожками!..
– Ты хоть что-нибудь ела? – попытался перебить он Галю. – Что же это я один кушаю?!. Погоди, сейчас принесу…
– Нет, – сказал Галя, удерживая его за рукав. – Я не хочу… Вы не думайте, Толик, мне ничего не надо!.. И приемник вы оставьте себе. Пусть Дамирчик слушает. Мальчик должен быть музыкально развит…
Никогда еще Толик не был так растерян. Он зачем-то кинулся собирать посуду, остатки хлеба, пирожков – и понес эту гору прочь.
– Я сейчас! – крикнул он Гале.
Тут человек в пиджаке очнулся и заметил, что его последний пирожок уносят навсегда.
– Извиняюсь, – сказал он вежливо. – Этот пирожок еще едят.
– Ах да!.. Ах да… – Толик рванулся с подносом обратно к своему столику. – Простите!..
Он снял пирожок с горы грязной посуды и в полной несознательности начал вытирать его бумажной салфеткой.
– Анатолий! – укоризненно воскликнула Галя.
– Ох, чего ж я делаю-то!.. – сказал Толик, совсем смешавшись. – Вот голова с дыркой… Я сейчас вам новый принесу!
И побежал к буфетной стойке за пирожком.
Человек в пиджаке осторожно взял свою шляпу со стола и попытался незаметно уйти, но Галя удержала его за рукав:
– Вы уж не сердитесь, что так получилось! Это я виновата. Он сейчас принесет вам новый пирожок!..
– Да не беспокойтесь, – отвечал тот, стараясь быть деликатным. – Я накушался…
– Нет-нет, не уходите! Как же это? Он сейчас принесет! Вон – уже несет!.. – держала его Галя.
Толик бежал с пирожком.
– Виноват… – говорил он поспешно. – Не знаю, как это я…
– Ничего, я могу и этим воспользоваться, – успокоил его человек. – Мне что? Мне все равно.
– Понимаете, он немного нервный, – сказала Галя.
– Да-да, я нервный, – закивал Толик и…
…человек с соломенной шляпой стал поспешно выбираться из-за стола, испуганно засовывая масляный, горячий пирожок во внутренний карман своего коломянкового пиджака.
– Вообще-то я нет, не очень, – с беспокойством сказал Толик, поворотившись к Гале.
Они остались за столиком вдвоем. Надо было что-то говорить, но оба молчали и даже не трогали еду.
Толик включил приемник. Оттуда вырвалась веселая музыка. Толик посчитал ее неуместной в такой напряженный момент и поспешно выключил.
– Так… – сказал он наконец. – Что же мне с тобою делать?
– Не знаю, – ответила Галя, не в силах оторвать от него глаз. – Я вам сказала, а вы уж думайте сами.
Теперь Толик и Галя шли по улице. Толик – чуть впереди.
В одном с ними направлении медленно ползла огромная грузовая "шкода" с еще более огромным фургоном-рефрижератором.
– Эй, парень! – крикнул водитель Толику. – Не знаешь, где СМУ-четырнадцать?
Толик повернулся на крик и сразу узнал Палпалыча.
– Толик!!! – заржал Палпалыч. – Миллионер!.. Олигарх! Ротшильд! Здорово! Ну ты даешь!..
– Палпалыч! – обрадовался Толик.
Палыч ударил по тормозам и распахнул пассажирскую дверь кабины.
– А ну давай! – крикнул он Толику. – И вы давайте, – сказал он Гале, угадав в ней Толикову спутницу.
– Это Палпалыч, – сказал Толик Гале, когда сели в кабину.
– Очень приятно, – сказала Галя. Она смущенно глянула на Толика и назвалась: – Галя.
– А вы за фруктами? – поинтересовался Толик.
– Да ты что?!. – захохотал Палпалыч. – Какие фрукты! Я вам двенадцать тонн лакокрасочных приволок в строительно-монтажное управление!
Толик с умилением разглядывал кабину "шкоды", в которой когда-то ехал с Палпалычем целую неделю из Алтынабада на Русский Север.
– Мы с наших складов из России тремя машинами выкатились, – говорил Палпалыч. – Я вот пришел, а они, наверное, только к завтрему подгребутся. Эти границы теперь… неохота при девушке… Таможни, понимаешь, извините за выражение!.. Ну, прямо – смех! И у вас тут… Помнишь тот участок, триста верст по песку?
– Помню, – сказал Толик.
– Еле прошли! Я специально давление в колесах спустил, чтоб зацепление с грунтом побольше было, да так, на полусогнутых, и дочапал. Гибельный участок! Не трасса, а рыдание.
Но сказал об этом Палпалыч весело, с предъявлением собственной исключительности и сознанием своей мастерской силы. Не хвастаясь, а констатируя уже прошедшую очередную победу.
– Ну а ты-то как? – спросил он у Толика.
– Я в порядке, – ответил Толик. – За сыном иду. Пока дом не дострою, он у меня временно в интернате.
Палпалыч даже ахнул и, ахнув, так и остался с открытым ртом.
Галя счастливо посмотрела на Толика, переживая его триумф.
– Нуты даешь, Толик… – негромко сказал Палпалыч. – Куда ехать?
– А я-то грешным делом и не знал… – смешался Палпалыч.
– Я тогда тоже не знал, – просто ответил Толик.
– Теперь куда?
– Прямо, вон до того дома. Сейчас Дамирчика заберем, и я вам, Палпалыч, покажу дорогу на склады СМУ-четырнадцать.
Но показать ему хотелось только Дамирчика. И Палпалыч это прекрасно понял.
– Нуты даешь, Толик!.. Ну, Толик!!! – радостно прокричал Палпалыч и прибавил газу…
– Дамир! – крикнул Толик, входя во двор интерната.
Следом за ним шла Галя.
А у ворот разминал затекшие ноги Палпалыч.
– Дамир!.. – снова крикнул Толик.
Толик и Галя остановились и подождали. Дамир не откликался.
– Дамирчик!!! – еще раз крикнул Толик.
В окнах показались ребята и разом закричали:
– А он уехал!
– Его нету!
– Его взяли!..
– Куда уехал? Кто взял?!. – Толик вбежал в интернат, хлопнув дверью.
Галя пошла следом… Палпалыч остался у ворот.
На лестнице Толик почти налетел на Веру Александровну…
…которая спускалась ему навстречу.
– Где он? – задыхаясь, спросил Толик.
Вера Александровна сразу все поняла.
– Ну что я могла поделать? – сказала она мягко. – Нашлась родственница, из Москвы. Родная тетя. Я не могла его держать.
– Какая тетя? Зачем еще тетя!.. – повторял Толик, как глупый.
Наверху стали собираться дети. Молча поглядывали вниз на Толика и Веру Александровну.
– Успокойтесь, Толик, – сказала Вера Александровна. – Давайте поговорим с вами…
И тогда Толик вдруг начал понимать, что это не просто недоразумение, которое выяснится, что случилось серьезное, может быть, непоправимое…
– Вы же велели достать справки, – сказал он, наступая на Веру Александровну.
Она попятилась на две ступеньки.
– Велели? – спросил Толик. – Я взял! Вот характеристика с места работы!.. Вот…
Он рванул обеими руками карманы, вывернул их наружу. Из карманов посыпались на лестничные ступеньки – перочинный нож, фотография Дамира, какие-то пуговицы, зажигалка, мятые сигареты.
Галя сделала шаг вперед, но по лестнице подниматься не стала.
Вера Александровна нагнулась поднимать, Толик тоже опустился на корточки, но ничего брать не стал.
Так они и продолжали разговаривать.
Сверху, через перила, выглядывали дети, глядя на них с любопытством и страхом. Кое-кто спустился пониже, но не слишком близко.
– Ну что мне с вами делать? – говорила Вера Александровна. Было видно, что она тоже сильно расстроилась. – Я говорила ей. Но ведь – тетя! Родная сестра его погибшей матери…
– Кто важнее человеку – отец или тетя?! – почти крикнул Толик, совершенно уверенный в эту минуту, что он именно и есть родной отец Дамира.
Дети испуганно отступили наверх…
– Ах, Толик, разве же вы отец? – Вера Александровна даже укоризненно прокачала головой.
– Я?.. А кто я?
Толик опустился на несколько ступеней. Спросил снизу, глядя на Веру Александровну:
– А кто отец?..
– Вы же знаете, Толик, – еще мягче сказала директорша интерната. – Я понимаю, вы привыкли думать про него как про сына…
И тогда Толик закричал на всю лестницу:
– Я привык?!. Наплевать на меня! Он привык!!! У меня теперь и жена есть!.. Вы же сами говорили – надо жену… жену!..
На Толика было невыносимо смотреть.
– Что же делать? Что делать?.. – повторяла Вера Александровна, держа в руках дурацкую мелочь Толика, которую она насобирала на ступеньках. – Возьмите другого, ведь не клином же свет… Вот хотя бы Никифоров… У него никого нету. Иди сюда, Никифоров…
И она поманила маленького белобрысого мальчика с верхней площадки лестницы. Но тот даже не шелохнулся. Нахмурившись, смотрел вниз, мимо Толика.
– Мне мой нужен! – сердито сказал Толик. – У меня чернявенький мальчик… У меня и жена чернявенькая…
Он махнул рукой на Галю, и она дернулась показаться, стать заметной, чтобы помочь Толику.
– Успокойтесь, мы что-нибудь придумаем, – сказала Вера Александровна, снова спускаясь на несколько ступенек к Толику.
– Где он… Этот?.. – вдруг вскинулся Толик, словно вспомнил что-то очень важное.
– Уехал он, уехал, – опять, как тяжелобольному, терпеливо повторила Вера Александровна.
– Да нет же! Не Дамир… Такой, в кепке! Сосед мой по рыночной гостинице в России! Как его звать-то? – вскричал Толик в отчаянии. – Когда он нужен… Где он?!. Он все может!
– О ком вы говорите? Кто?
– Такой человек… он сделает… он умеет!..
Толик повернулся и прыжками кинулся с лестницы вниз.
Он бежал, а сверху молча спускались дети. Встали вокруг Веры Александровны, словно для поддержки, и глядели Толику вслед.
Добежав до Гали, Толик остановился и дальше не пошел. Постоял там немного и медленно поднялся на половину лестничного марша.
– Почему же он ко мне не зашел? – негромко спросил он с трудом.
Видно, эта мысль явилась к нему только что и доставила новое мучение.
– Это наша вина, – развела руками Вера Александровна. – Вернее, моя…
– Там же холодно, в Москве, – тихо сказал Толик. – А у него пальто нету.
– Не беспокойтесь – все в порядке, – сказала Вера Александровна.
– Но он… Когда увозили… Он вспомнил? – еще тише спросил Толик.
И тут дети наперебой закричали:
– Вспомнил! Вспомнил!
– Про вас говорил!
Когда они замолчали, Вера Александровна сказала:
– Говорил, письмо ему напишу. То есть – вам, Толик.
А белобрысенький мальчик Никифоров с угасающей надеждой все смотрел и смотрел на Толика, и глаза у него блестели непролитыми слезами…
Алтынабадский аэропорт – временный. Сохранились, по существу, только взлетно-посадочная полоса да еще какие-то небольшие ремонтные строения…
Но уже, в стороне от бывших разрушений, строится новый аэропорт. А пока – навесы разные от дождя и солнца, загородки: туда – нельзя, сюда – тоже нельзя…
Висит от руки написанная табличка:
МОСКВА. Рейс 2110
Понемногу стекаются пассажиры. Их пускают за ограду, но не в поле, упаси Боже, а только под легкую крышу навеса – в загон. Это как бы первый звонок, это – сбор.
Галя провожает Толика.
В руках у него билет с посадочным талоном и, конечно, приемник. А больше ничего. Это все его имущество, а значит, и багаж.
На всей фигуре Толика и на его лице уже отрешенность от земного пребывания – нетерпение, спешка, полет. Еще не совершилось отправление, а внутри, в голове, он уже летит, летит!..
Но вот пассажирскую толпу провели в загородку, рассадили в медленном открытом автопоезде, а тот, вытянувшись дугой, отвез их к самому дальнему самолету.
Галя видела, как, потоптавшись у трапа, мелкие издалека, в смешной суете перетасовки, уплотнения и стремления скорей всосаться внутрь машины, они оказались наконец-то проглоченными, отрезанными от земли укатившимся трапом и готовыми вмиг перенестись сквозь просторы бывшей большой страны…
Самолет тонко завизжал турбинами, постепенно наращивая гул.
Галя у временной загородки замахала руками и…
…вот уже самолет летит…
Вот уже Толик у окошка, он уже обнадежен насчет авиации, но все еще неспокоен, – а кто его знает, возьмет опять на землю сядет…
По салону прошла стюардесса, играя ногами.
Что-то там проверяла, что-то говорила, наклонялась, будто с нежностью, будто с доверием – и не ко всем, а только к избранным пассажирам. Что она говорила, Толик не слышал.
Потом подошла и уселась вдруг рядом с Толиком на свободное место у прохода.
Летели они насквозь через толстые облака, вспученные своей одеяльной простеганностью…
…и Толик уже сам что-то говорил стюардессе, и та ловко делала вид, что ей все это ужас как интересно! А потом извинялась и с облегчением уходила к кому-нибудь на помощь.
Потом снова приветливо садилась рядом с Толиком – других свободных мест не было.
И Толик продолжал ей рассказывать с того места, когда его прервали:
– …Старая женщина, услыхала, что племянник… Дай, думает, возьму… Не понимает старушка, кто ребенку больше нужнее… Ну что ж… – говорил Толик. – Буду ей помогать с каждой получки. Все-таки родственница. – И, подумав, с некоторым колебанием добавил: – Приемник ей отдам.
Стюардесса вежливо посмотрела на приемник.
…Потом летели они над морем. Далеко в его серую плоскость врезались бурые песчаные косы, целые треугольники – наглядная география.
– Раньше говорили – чудо, чудо!.. – говорил Толик не стюардессе, а уже просто так – в овальное самолетное окно, в землю, в небо… – А теперь говорят – техника. И в сказках все чудеса – это когда кто-то в кого-то превращается или его переносят с места на место… И никаких других новых чудес. И получается: у кого-то отбирают, кому не очень-то и нужно – дворец или принцессу… Или сына. И отдают другому. И говорят – по закону… Нет чтоб принять закон о чуде – чтобы по справедливости… Потому что чудо – это просто справедливость. И все… – не то сказал, не то подумал Толик.
А самолет все летел и летел, гул его рос, переходил в грохот, заполнял до краев Толиковы уши…
Мысленно Толик давно уже обогнал самолет и приземлился, да только все летел и летел…
Пустой самолет стоял на земле, стюардесса собирала газеты, журналы, пластмассовые стаканчики, поднимала спинки кресел. Водворяла на место свисавшие ремни безопасности…