Потом, где-то после полуночи, она оказалась в комнате на берегу моря. Она никогда не любила южный берег около Ялы - ни в детстве, ни сейчас. Казалось, деревья растут здесь только для того, чтобы давать тень. Даже луна производила впечатление искусственной.
За обедом она была в бреду, почти в слезах. Казалось, Сарат сидит напротив за столом за много миль от нее. Один из них почему-то кричал. Хотелось есть, но она не могла жевать, даже свое любимое карри из креветок. Она просто отправляла в рот, ложку за ложкой, мягкий теплый дал, потом выпила лимонного сока.
Днем ее разбудил глухой шум. С трудом поднявшись с кровати и выглянув во двор, она увидела обезьян, исчезавших за дальним углом вестибюля. Она не подвергла увиденное сомнению. Каждые четыре часа она пила лекарство от головной боли. У нее солнечный удар, или лихорадка денге, или малярия. Когда они вернутся в Коломбо, она сделает анализы. "Это солнце, - бормотал Сарат. - Я куплю вам широкополую шляпу. Куплю вам шляпу. Куплю шляпу". Он все время говорил шепотом. "Что-что?" - с досадой переспрашивала она. Где обезьяны? Днем, когда все спали, обезьяны воровали с веревок полотенца и купальники. Она молила бога, чтобы в гостинице не выключили генератор. Мысль о том, что вентилятор или душ не принесут ей прохлады, была невыносима. Работал только телефон. Этой ночью она ждала звонка.
После обеда она взяла графин с лимонным соком и со льдом к себе в номер и немедленно заснула. Проснувшись в одиннадцать, приняла еще таблетку, чтобы заглушить головную боль, которая вот-вот должна была вернуться.
Ее одежда была влажной от пота. Потеть. Терпеть. Обсуждать. Вентилятор еле двигался, воздух не достигал ее рук. Где Моряк? Она забыла о нем. Она повернулась в темноте и набрала номер Сарата:
- Где он?
- Кто?
- Моряк.
- Он в безопасности. В фургоне. Помните?
- Нет, я… Там не опасно?
- Это была ваша идея.
Повесив трубку, она проверила, правильно ли та лежит, и вытянулась в темноте. Ей не хватало воздуха. Распахнув занавески, она увидела висевший на столбе фонарь. Люди на темном песке готовили лодки, чтобы выйти в море. Если она включит свет, то покажется им рыбой в аквариуме.
Она вышла из номера. Ей нужна книга, чтобы не уснуть до звонка. Некоторое время она смотрела на полку, потом взяла две книги и быстро вернулась в номер. "В поисках Ганди" Ричарда Аттенборо и биографию Фрэнка Синатры.
Задернув занавески, она включила свет и стянула влажную одежду. В душе, подставив голову под струи холодной воды, она прислонилась к стенке кабины и просто позволила прохладным струям убаюкивать себя. Ей нужен был кто-то - возможно, Лиф, - чтобы петь вместе с ней. Одну из тех песен в форме диалога, которые они всегда пели в Аризоне…
Она с трудом вышла из-под душа и села, мокрая, в изножье кровати. Было жарко, но она не раздвигала занавесок. Тогда пришлось бы одеться. Она начала читать. Когда ей надоело, она взяла другую книгу, и вскоре у нее в голове составился все удлиняющийся список действующих лиц. Свет был тусклым. Она вспомнила, как Сарат говорил ей, что всегда берет с собой в поездки из Коломбо лампочку в шестьдесят ватт.
Она медленно переползла на другой край кровати и позвонила ему:
- Можно мне взять вашу лампочку? Тут свет ужасный.
- Я принесу.
Они разложили на полу листы "Сандей обсервер". У вас есть фломастер? Да. Встав спиной к Сарату, она начала снимать одежду, затем легла рядом со скелетом Моряка. Она осталась в одних красных шелковых трусиках, которые обычно надевала с долей иронии. Они не предназначались для всеобщего обозрения. Она смотрела в потолок, руки на груди. Приятно было лежать на жестком полу, ощущая сквозь газеты прохладу гладкого бетона; то же чувство она испытывала в детстве, когда спала на циновках.
Он обвел фломастером очертания ее тела. Вам придется на секунду опустить руки. Она чувствовала, как фломастер движется вокруг ее рук, по талии, к ногам, с обеих сторон, так что синие линии сошлись у нее под пятками.
Она поднялась из своего очертания, повернулась спиной и увидела, что он уже наметил контуры четырех скелетов.
Анил разбудил стук в дверь. Она не пошевелилась. Весь вечер она ощущала себя вялой, неспособной думать. Даже во время чтения она сонно пребывала в объятиях не отпускавших ее абзацев. Ее удерживало что-то в формулировке упреков Авы Гарднер в адрес Синатры. Завернувшись в простыню, она открыла дверь. Сарат протянул ей лампочку и исчез. Он был в рубашке и саронге. Она хотела попросить его… Она выдвинула стол на середину комнаты и выключила свет. Вывернула, захватив простыней, горячую лампочку. Она боялась, что ее ударит током. За окном шумели волны. С усилием откинув голову, она ввинтила в патрон принесенную Саратом лампочку. Любое действие давалось ей с трудом, требовало времени.
Анил без сил лежала на кровати, ее вновь бил озноб, в горле застрял стон. Порывшись в сумке, она нашла две маленькие бутылочки виски, которые захватила с самолета. Сарат снял с нее одежду и обвел контур ее тела. Он сделал это или нет?
Зазвонил телефон. Это была Америка. Женский голос.
- Алло! Алло! Лиф? Боже, это ты! Ты получила мое письмо.
- У тебя уже появился акцент.
Нет, я… Это легальный звонок?
- У тебя голос скачет то вверх, то вниз.
- Да?
С тобой все в порядке, Анил?
Я заболела. Сейчас очень поздно. Нет-нет. Все хорошо. Я ждала твоего звонка. Просто я заболела и поэтому чувствую себя еще дальше от всех. Лиф, у тебя все в порядке?
Да.
- Расскажи мне о себе.
Настала тишина.
- Я не могу вспомнить… Я забываю твое лицо.
У Анил перехватило дыхание. Она отвернулась в сторону, чтобы вытереть щеку о подушку.
Где ты, Лиф? - На линии был слышен шум, шум большого расстояния. - Твоя сестра с тобой?
- Моя сестра? - спросила Лиф.
- Лиф, послушай, ты помнишь, кто убил Черри Баланса?
Щелчок и тишина. Она прижимала трубку к уху.
В соседней комнате Сарат лежал с открытыми глазами, не в силах не слышать плач Анил.
*
Протянув руку над тарелками с завтраком, Сарат взял Анил за запястье. Большой палец на пульсе.
- Сегодня днем мы поедем в Коломбо. Мы можем работать со скелетом в лаборатории на судне.
И держать скелет при себе, что бы ни случилось, - добавила она.
- Мы будем держать при себе все четыре скелета. Весь комплект. Для маскировки. Скажем, что все они древние. У вас больше нет температуры.
Она отняла руку:
- Я отщипну кусочек с пяточной кости Моряка. Чтобы у меня было его удостоверение личности.
- Если нам удастся собрать больше образцов пыльцы и земли, мы сможем узнать, где он был похоронен в первый раз. И продолжить исследования на корабле.
- Здесь есть женщина, работавшая с куколками насекомых, - сказала Анил. - Я читала ее статью. Я уверена, что она из Коломбо. Она написала прекрасную дипломную работу.
Сарат посмотрел на нее с иронией:
- Я ничего о ней не слышал. Расспросите молодых врачей в больнице.
Они молча смотрели друг на друга.
- Я сказала своей подруге Лиф перед отъездом: "Быть может, я встречу человека, который меня погубит". Вам можно доверять?
- Вы должны мне доверять.
Они прибыли в доки Мутвала ранним вечером. Анил помогла Сарату отнести четыре скелета в лабораторию на борту "Оронсея".
Завтра можете отдыхать, - сказал он. Я должен раздобыть дополнительное оборудование, на это уйдет весь день.
После его ухода Анил осталась на корабле, ей хотелось немного поработать. Спустившись по лестнице, она вошла в лабораторию, взяла металлический ломик, который они держали у двери, и принялась стучать по стенам. Послышалась возня. Наконец в темноте все утихло. Анил зажгла спичку и двинулась вперед, держа ее перед собой. Когда она потянула вниз рукоятку генератора, раздалось слабое жужжание и электрический свет медленно заполнил помещение.
Анил сидела и смотрела на него. Жар понемногу отступал, ей становилось лучше. Она повторно начала осматривать скелет при свете серной лампы, суммируя факты его смерти - вечные истины как для Коломбо, так и для Трои. Одно предплечье сломано. Кости частично обгорели. Шейный отдел позвоночника поврежден. Возможно, небольшое пулевое ранение на черепе. Вход и выход.
По повреждениям костей она могла сказать, что случилось с Моряком перед смертью. Он поднимает руки к лицу, защищаясь от удара. В него стреляют из винтовки, одна пуля проходит сквозь руку, другая попадает в шею. Когда он падает на землю, к нему подходят, чтобы прикончить.
Coup de grace. Самая маленькая, самая дешевая пуля двадцать второго калибра, в отверстие от которой легко проходит шариковая ручка. Потом его попытались сжечь, и в свете этого костра начали рыть могилу.
В больнице на Кинси-роуд рядом с дверью главного врача висело изречение:
Пусть смолкнут разговоры,
Стихнет смех.
Здесь смерть любезно согласилась
Помогать живым.
Строки на латыни, сингальском и английском. В стенах лаборатории, где она время от времени работала, когда нуждалась в лучшем оборудовании, она могла расслабиться, одна в большой комнате. Она обожала лаборатории. Сиденья у стульев спереди всегда были немного скошены, поэтому приходилось сидеть, слегка нагнувшись вперед. Постоянный наклон вперед, выражавший непритворный интерес к происходящему. По периметру вдоль стен стояли бутылки с жидкостью свекольного цвета. Она ходила вокруг стола, искоса поглядывая на тело, потом садилась на табурет, и время исчезало. Ни голода, ни жажды, ни желания оказаться в компании друзей или любовника. Лишь где-то вдалеке кто-то стучал по полу, бил деревянным молотком по старому бетону, словно пытаясь пробиться к истине.
Она встала у стола, прижавшись к нему бедренными костями. Скользнула пальцами по темной деревянной поверхности, чтобы ощутить песчинку, или осколок, или крошку, или что-то липкое. В своем одиночестве. Ее руки были темны, как стол, никаких украшений, кроме браслета, который звякнет, если мягко опустить на стол руку. Никаких посторонних звуков, пока Анил размышляет в тишине.
Эти помещения были ее домом. В пяти или шести домах ее взрослой жизни она поставила себе за правило жить ниже своих средств. Дом она так и не купила, а ее съемные квартиры оставались полупустыми. Хотя в ее жилище в Коломбо был маленький бассейн, в котором плавали цветы. Он казался ей роскошью, способной в темноте привести в замешательство вора. Ночью, вернувшись с работы, Анил сбрасывала сандалии и стояла в мелкой воде среди белых лепестков со скрещенными на груди руками. Она как бы раздевала день, снимая один за другим пласты событий, пока внутри не оставалось ничего. Постояв так немного, она с мокрыми ногами отправлялась в постель.
И сама Анил, и все другие знали, что она человек решительный. Ее звали Анил не всегда. В детстве у нее имелось два совершенно неподходящих имени, и она очень рано захотела стать Анил. Так звучало второе, неупотреблявшееся имя ее брата. В двенадцать лет она попыталась выкупить у него это имя, пообещав поддерживать его во всех семейных спорах. Он отказался от сделки, хотя знал, что больше всего на свете ей хочется заполучить это имя.
Ее кампания вызвала гнев и огорчение семьи. Она перестала отзываться на любое из двух своих имен, даже в школе. В конце концов ее родители смягчились, оставалось уговорить ее раздражительного четырнадцатилетнего брата отказаться от своего второго имени. Он заявлял, что когда-нибудь оно, возможно, ему понадобится. Два имени придавали ему больший вес, и, вероятно, второе из них отвечало другой стороне его натуры. К тому же оставался еще дедушка. На самом деле никто из детей не знал дедушку, которому когда-то и принадлежало это имя. Родители воздевали руки к небу, и наконец брат с сестрой заключили соглашение. Она отдала брату сто скопленных рупий, набор ручек, на который он давно зарился, найденную ею жестянку с пятьюдесятью сигаретами "Золотой лист", а также оказала сексуальную услугу, которую он потребовал после долгих препирательств.
С этого дня она не позволяла вносить свои прежние имена в паспорт, аттестат и прочие официальные документы. Позже, воскрешая в памяти детство, она острее всего вспоминала тоску по этому имени и радость, когда оно наконец-то ей досталось. В этом имени ей нравилось все: утонченная обнаженность и женственность, хотя оно и считалось мужским. Спустя двадцать лет оно вызывало у нее те же чувства. Она охотилась за желанным именем, как за любовником, которого она, увидев, возжелала, не соблазняясь более ничем.
Анил вспоминала покинутый в юности город, сохранивший атмосферу девятнадцатого века. Продавцы креветок на Дьюпликейшн-роуд, протягивающие свой улов проезжавшим мимо машинам, дома в Коломбо, выкрашенные в безупречно белый цвет. В этом районе-жили богачи и политики. "Heaven… Colombo seven…" - переодеваясь к обеду, напевал ее отец на мелодию "Cheek to Cheek", пока Анил вдевала запонки в манжеты его рубашки. Между ними давно был заключен молчаливый пакт. И она знала: когда бы отец ни вернулся с танцев, каких-то других занятий или экстренных операций, утром на рассвете он повезет ее по пустынным улицам в Оттерс-клаб - плавать. На обратном пути они остановятся выпить чашку молока с сахарными пончиками, завернутыми в глянцевую страницу из английского журнала.
Даже в сезон муссонов она в шесть утра выбегала из машины под проливным дождем, ныряла в покрытую рябью воду и целый час плавала до изнеможения. Десять девочек и тренер, дождь, колотивший по жестяным крышам машин, по плотной воде и тесным резиновым купальным шапочкам, пока пловчихи с плеском погружались в воду, переворачивались и выныривали снова, а горстка родителей читала "Дейли ньюс". В детстве все серьезные усилия и энергия были истрачены к половине восьмого утра. Эту привычку она сохранила на Западе, занимаясь по два-три часа перед тем, как отправиться на медицинский факультет. Ее последующая одержимость научными исследованиями была некоторым образом сродни подводному миру, где она плыла на пределе сил, словно всматриваясь в будущее.
Поэтому, несмотря на вчерашнее предложение Сарата отоспаться, Анил уже позавтракала и собиралась успеть к шести утра в больницу на Кинси-роуд. Вдоль обочины стояли всегдашние продавцы креветок, протягивая ночной улов. От веревок, дымящихся возле киосков с сигаретами, витал запах конопли. Ее еще в детстве влекло, притягивало к этому запаху. Вдруг непонятно почему ей вспомнились девочки из женского колледжа, глядевшие с балкона на мальчиков из колледжа Святого Фомы, грубиянов и невеж, которые старались пропеть как можно больше куплетов из "Доброго судна "Венера"", пока их не прогнала надзирательница.
На славном на судне "Венере"
В прозрачной, как кружево, пене
Носовая фигура -
Грудастая дура
Верхом на вздыбленном члене.
Обычно воспитанницы колледжа, невинность которых подвергалась не большей опасности, чем невинность дам в эпоху рыцарской любви, лет в двенадцать-тринадцать с изумлением знакомились с этими странными стишками, однако при этом с удовольствием их слушали. Анил вновь довелось услышать эту песню только в двадцать лет, в Англии. И там, на вечеринке после матча в регби, в устах орущих мужчин, она показалась ей более уместной. Однако фокус заключался в том, что мальчикам из колледжа Святого Фомы хотелось допеть эту песню до конца, и поначалу они исполняли ее как хорал - с трелями, вариациями и распевами без слов, - и это усыпляло бдительность надзирательницы, которая на самом деле улавливала всего лишь общую интонацию. Только девочки из четвертого и пятого классов слышали каждое слово:
Капитан "Венеры" затейник,
Развратник первостепенный!
На нем клеймо,
Он лопатит дерьмо
По палубам в мыле и пене.
Эти куплеты нравились Анил, по временам у нее в голове всплывал их четко выверенный ритм. Она любила злые разоблачительные песни. И вот в шесть утра по дороге в больницу она попыталась вспомнить другие куплеты из "Доброго судна" и громко пропела первые строки. В остальных она была не так уверена и сыграла их на губах, подражая трубе.
- Великолепно, - пробормотала она себе под нос. - Просто потрясающе.
Оказалось, что практикантка из Коломбо, опубликовавшая исследование про куколок, работает в одной из лабораторий патологоанатомического отделения. Анил не сразу вспомнила ее имя, но сейчас перед ней сидела Читра Абейсекера, печатавшая бланк заявки на мягкой от сырости бумаге. Читра была в сари, рядом с ней стояло что-то вроде портативной канцелярии - металлический ящик и две большие картонные коробки с заметками, лабораторными образцами, чашечками Петри и пробирками. В металлическом ящике сидели подрастающие жуки.
Женщина подняла на нее глаза.
- Я вам не помешала? - Анил посмотрела вниз, на четыре строчки заявки, которые только что напечатала женщина. - Почему бы вам не отдохнуть, а я заполню бланк вместо вас.
- Это вы из Женевы, верно? - На ее лице проступило недоверие.
Да.
Читра посмотрела себе на руки, и обе женщины рассмеялись. Кожа была в порезах и укусах, как будто она сунула их в улей и вытащила уже с добычей.
- Просто подскажите мне, что написать.
Анил подошла к ней сбоку и, пока Читра говорила, быстро внесла поправки в текст, добавив прилагательных и кое-где переделав ее заявку на финансирование исследования. Скупое описание проекта, составленное Читрой, не имело шансов на успех. Анил придала ему необходимый драматизм, превратив перечисление имевшихся возможностей в более внушительное резюме. Покончив с заявкой, она спросила Читру, не хочет ли та перекусить.
- Только не в больничном кафетерии, - ответила Читра. - Наш повар работает по совместительству в патанатомической лаборатории. Знаете, что я бы предпочла? Китайский ресторан с кондиционером. Пойдемте в "Барабан цветов".
В ресторане, кроме трех обедающих бизнесменов, никого не было.
- Спасибо за помощь с заявкой, - сказала Читра.
- Это хороший проект. Очень важный. Вы сможете работать здесь? У вас есть оборудование?
- Это нужно делать здесь… с куколками… и личинками. Опыты необходимо проводить при этой температуре. К тому же мне не нравится Англия. Когда-нибудь я поеду в Индию.
- Если вам понадобится помощь, свяжитесь со мной. Господи, я совсем забыла, что значит прохладный воздух. Я готова сюда переселиться. Давайте поговорим о вашем исследовании.
- Потом, потом. Сначала расскажите мне, что вам нравится на Западе.
- О… что мне нравится? Наверное, больше всего мне нравится, что я ни от кого не завишу. Здесь про тебя все известно. Мне не хватает неприкосновенности частной жизни.