Я опять поискала взглядом восковую кляксу на полу... Там ничего не было.
20 ноября 1874 года
Сегодня еще одно письмо от Присциллы с Артуром - уже из Италии, из Пьяченцы. Когда я рассказала о нем Селине, она заставила меня несколько раз повторить: Пьяченца, Пьяченца... и с улыбкой вслушивалась в название города.
- Похоже на слово из стихотворения, - сказала она.
Я призналась, что раньше и сама так думала. Когда еще был жив папа, перед сном вместо чтения молитв и Евангелия я перечисляла всякие итальянские города: Верона, Реджо, Римини, Комо, Парма, Пьяченца, Косенца, Милан... Я часами представляла, как увижу их воочию.
- Ничего, еще увидите, - сказала Селина.
Я улыбнулась:
- Да, пожалуй, нет.
- Какие ваши годы - еще съездите в Италию!
- Может быть. Только, понимаете, я буду уже не той, что тогда.
- Вы будете нынешней, Аврора, или той, кем вскоре станете.
Я не выдержала ее взгляда и отвернулась. Потом Селина спросила, чем же меня так привлекает Италия, и я тотчас ответила:
- Ох, Италия! По-моему, это лучшее место на земле...
Вообразите, сказала я, чем была для меня эта страна после стольких лет работы с отцом, когда в альбомах и гравюрах - черно-белых, сероватых и тускло-красных - я видела все изумительные итальянские картины и статуи.
- Но посетить Уффици и Ватикан, заглянуть в обычную сельскую церковь с фресками - наверное, это все равно что войти в цвет и свет!
Я рассказала о доме на виа Гибеллина во Флоренции, где можно увидеть комнаты Микеланджело, его туфли и трость, кабинет, в котором он работал. Вы представляете?! А увидеть могилу Данте в Равенне! Вообразите место, где дни долги и круглый год тепло! Где на каждом углу фонтан и апельсиновые деревья в цвету, аромат которых заполоняет улицы без наших туманов!
- Люди там простые и открытые. Думаю, англичанка может свободно разгуливать по улицам и ничего не бояться. Представьте искрящееся море! А Венеция?! Город на воде, где нанимают лодку, чтобы куда-нибудь добраться...
Я разговорилась и только потом вдруг осознала, что голос мой громок, а Селина слушает и радостно улыбается. Она стояла вполоборота к окну, свет из которого придавал ее асимметричным чертам резкость и невероятную красоту. Я вспомнила свое первое впечатление, когда потихоньку ее разглядывала, и как потом сравнивала ее с "Истиной" Кривелли... Вероятно, что-то отразилось на моем лице, потому что Селина спросила, почему я замолчала и о чем задумалась.
Об одной картине, сказала я, что висит во флорентийской галерее.
Я надеялась посмотреть ее с отцом и подругой?
Нет, в то время эта картина ничего для меня не значила...
Не понимая, Селина нахмурилась; я больше ничего не сказала, и она, тряхнув головой, рассмеялась.
В следующий раз ей надо будет поостеречься со смехом. Когда миссис Джелф меня выпустила, я покинула зону и дошла до ворот, разделяющих женский и мужской корпуса; меня окликнули, и, обернувшись, я увидела мисс Хэксби, приближавшуюся с каменным лицом. Мы не виделись со дня посещения карцера, и я, вспомнив, как цеплялась за нее в темноте, покраснела. Не смогу ли я уделить ей минутку? - спросила мисс Хэксби. Я кивнула, и она, отпустив сопровождавшую меня надзирательницу, сама открыла решетку.
- Как поживаете, мисс Приор? - начала мисс Хэксби. - В прошлый раз мы свиделись в неудачное время, и я не имела возможности обсудить ваши успехи. Наверное, вы сочли это моей халатностью.
Впрочем, она доверяет надзирательницам, которые меня опекают; судя по их докладам - "в особенности ее заместителя мисс Ридли", - я прекрасно справляюсь и без ее помощи.
Прежде мне в голову не приходило, что я могу быть темой "докладов" или каких-либо обменов мнений между мисс Хэксби и ее персоналом. Вспомнилась огромная черная "Книга характеристик", что лежала на столе начальницы. Интересно, есть ли в ней специальный раздел "Гостьи".
Однако вслух я лишь выразила признательность всем матронам за то, что они столь отзывчивы и любезны. Мы ждали, когда караульный отопрет решетку - в мужском корпусе ключи мисс Хэксби были бесполезны.
Потом начальница спросила, что я думаю об узницах. Некоторые - скажем, Эллен Пауэр и Мэри Энн Кук - очень тепло обо мне отзываются.
- По-моему, вы расположили их к себе! - сказала мисс Хэксби. - Они дорожат вашим отношением. Несомненно, внимание дамы подстегнет их собственный интерес к себе.
Надеюсь, сказала я. Мисс Хэксби на меня взглянула и отвернулась. Разумеется, сказала она, всегда есть опасность, что подобная дружба собьет заключенную с толку и станет причиной ее чрезмерного интереса к собственной персоне.
- Нашим подопечным предписаны долгие часы одиночества, что иногда порождает в них весьма причудливые фантазии. Гостья называет заключенную "другом", но потом возвращается в собственную жизнь, которая, разумеется, не имеет ничего общего со здешней.
Можно ли надеяться, что я осознаю опасные последствия этого?
Полагаю, можно.
Беда в том, что иногда понять проще, чем соответственно поступать...
- Я вот все думаю, - заключила тираду мисс Хэксби, - не стал ли ваш интерес к некоторым нашим подопечным чуть более... особым, чем следует?
Кажется, я споткнулась и зашагала немного быстрее. Разумеется, я тотчас поняла, о ком речь, но спросила:
- Кого вы имеете в виду, мисс Хэксби?
- В частности, одну заключенную, мисс Приор.
- Наверное, вы говорите о Селине Дауэс, - сказала я, не поднимая глаз.
Матрона кивнула. Надзирательницы сообщили, что большую часть времени я провожу в камере Дауэс.
Мисс Ридли настучала, зло подумала я. Неудивительно. Селину остригли и лишили цивильной одежды. Заставляют потеть в грязном тюремном платье и уродовать руки в бесполезном труде. Неудивительно, что теперь у нее постараются отнять те крохи покоя и утешения, которые она уже привыкла получать от меня. Я опять вспомнила, как впервые увидела ее с фиалкой в руках. Я понимала, уже тогда понимала: если ее застанут с цветком, то отнимут его и растопчут. Как сейчас хотят растоптать нашу дружбу. Она была вопреки правилам.
Слава богу, мне хватило ума не выказывать свою злость. Да, сказала я, случай Дауэс меня особенно заинтересовал, но я полагала обычным делом, когда Гостья обращает внимание на отдельных узниц. Мисс Хэксби сама о том говорила. Мол, дамы помогли многим ее подопечным: пристроили на службу и направили к новой жизни вдали от позора и старых связей, а порой - через замужество в колониях - и вдали от Англии.
Мисс Хэксби сверлила меня острыми глазками: это что же, я строю подобные планы касательно Дауэс?
В отношении Селины у меня вообще нет планов, ответила я. Моя цель - дать ей немного утешения, в котором она нуждается.
- Уж вы-то должны это понимать, ибо знаете ее историю, - сказала я. - Наверняка вы отметили, сколь необычны ее обстоятельства.
Такую девушку в горничные не пристроишь. Она сама чувствует и мыслит почти как дама.
- По-моему, суровость тюремной жизни сказывается на ней сильнее, чем на других.
Помолчав, мисс Хэксби ответила:
- Вы явились к нам с собственными идеями. Однако наши подходы здесь, как видите, весьма ограниченны.
Она усмехнулась, поскольку мы вошли в коридор, где пришлось подобрать юбки и двигаться гуськом. Между узницами не существует различий, кроме тех, что установлены правилами, и Дауэс, сказала матрона, уже пользуется всеми благами. Если же я и дальше буду уделять особое внимание одной заключенной, я лишь вызову в ней недовольство ее окружением, а кончится все тем, что закапризничают и другие женщины.
Короче, мисс Хэксби и ее подчиненные были бы весьма обязаны, если б в будущем я реже навещала Дауэс и сократила время визитов к ней.
Я смотрела в сторону. Первоначальная злость стала превращаться в нечто, похожее на страх. Я вспомнила смех Селины, а ведь первое время она даже не улыбалась, была угрюмой и печальной. Вспомнила ее слова о том, что она с нетерпением ждет моих посещений и огорчается, когда я не прихожу, потому что время в Миллбанке тянется ужасно медленно. Если нам не дадут видеться, подумала я, это все равно что навеки посадить ее в темную!
И тебя тоже, шепнул какой-то голосок.
Я не хотела, чтобы мисс Хэксби догадалась о моих мыслях. Но она по-прежнему буравила меня взглядом, а затем у ворот первого корпуса с любопытством уставился караульный, и я почувствовала, что щеки мои запылали. Я стиснула руки, но тут сзади раздались шаги, и меня окликнули по имени. Оглянувшись, я увидела мистера Шиллитоу. Как удачно, что мы встретились! - сказал он. Директор кивнул мисс Хэксби и взял меня за руку. Ну-с, каковы мои успехи?
- Все хорошо, как я и надеялась. - Голос мой, слава богу, был весьма ровен. - Однако мисс Хэксби советует быть осторожнее.
- Угу, - сказал директор.
Совет в том, что не стоит выделять заключенных, одаривая их привилегиями, вмешалась матрона. Дескать, у меня появилась "фаворитка" - она как-то странно произнесла это слово, - но девица менее уравновешена, чем выглядит. Речь о Дауэс, "спиритке".
Мистер Шиллитоу снова "угукнул", но уже иным тоном. Он частенько вспоминает Селину Дауэс, сказал директор, и думает о том, как она переносит новые для себя порядки.
Очень тяжело, ответила я. Она слабая натура... Это его ничуть не удивляет, перебил мистер Шиллитоу. Слабость свойственна всем личностям подобного сорта и превращает их в разносчиков неестественных воздействий, кои они именуют спиритическими. Пусть болтают что угодно, только они безбожники, у кого за душой ничего святого и доброго, и рано или поздно их злонамеренность выходит наружу. Дауэс - лучший тому пример! Будь его воля, всех этих спиритов он бы запер в камеру вместе с ней!
Я была ошарашена. Мисс Хэксби поддернула на плечах накидку. Мистер Шиллитоу прав, выговорила я. Вероятно, эту Дауэс впечатлила некая странная сила, которая потом ее использовала. Но она человек мягкий, и тюремное одиночество на ней сказывается. Если возникает какая-нибудь фантазия, узница не может от нее избавиться. Она нуждается в руководстве.
- Как и всеми другими, ею руководят смотрительницы, - встряла мисс Хэксби.
Здесь необходимо руководство Гостьи - друга, обитающего вне тюремных стен, возразила я. Ей нужен объект, на котором она может сосредоточить мысли, когда работает или замирает в тиши тюремной ночи.
- Полагаю, именно в эти моменты она подвержена некоему тлетворному влиянию. Как я уже сказала, человек она слабый, и все это ее... смущает.
Матрона фыркнула: если потакать заключенным каждый раз, когда они возомнят себя смущенными, потребуется войско дам, чтобы справиться с работой!
Однако мистер Шиллитоу сощурился, задумчиво притоптывая ногой по плиткам пола. Мы с мисс Хэксби вперились в него, точно две неистовые матери - одна подлинная, другая подложная, - что оспаривали перед Соломоном право на дитя...
Наконец директор взглянул на матрону и сказал, что "возможно, мисс Приор все-таки права". Их долг не только карать, но и защищать узниц. Может быть, в случае Дауэс защиту следует применять более... вдумчиво. А уж от войска дам он бы не отказался!
- Мы должны быть благодарны мисс Приор за то, что она охотно посвящает свои труды этой задаче.
Она благодарна, сказала мисс Хэксби и сделала перед директором книксен, глухо звякнув ключами.
Матрона ушла, а мистер Шиллитоу опять взял мою руку и сказал:
- Как гордился бы вами отец, если б видел вас!
10 марта 1873 года
На темные круги теперь заявляется столько народу, что пришлось поставить у дверей Дженни: когда мест уже нет, она принимает карточки и просит гостей пожаловать на другой вечер. В основном приходят дамы, правда, некоторые с мужчинами. Питер предпочитает дам. Он среди них разгуливает, дает подержать свою руку и потрогать бороду. Разрешает поднести огонь к папиросе.
- Мать честная, ну и красотка! - говорит Питер. - По эту сторону рая я таких еще не видал!
Ну и все в таком роде, а дамы хохочут и отвечают:
- Ах ты, проказник!
Они полагают, что его поцелуи не считаются. Мужчин Питер дразнит. Возьмет и скажет кому-нибудь:
- Я видел, как на прошлой неделе ты заскакивал к одной милашке. Уж больно ей твои цветочки понравились. - Потом взглянет на супругу господина и добавит: - Понятно, откуда ветер дует. Все, умолкаю. Я - малый, который умеет хранить секреты!
Сегодня в круге был один господин в шелковом цилиндре, мистер Харви. Питер забралу него цилиндр, напялил себе на голову и стал расхаживать по гостиной.
- Экий я нынче щеголь! - приговаривал он. - Зовите меня Питер Квик с Сэвил-роу. Ох, видели бы меня дружки-духи!
- Можете взять цилиндр себе, - сказал мистер Харви.
- Ой, правда? - понарошку обрадовался Питер, а сам зашел ко мне в будуар и, показав шляпу, прошептал: - Чего мне с этим делать-то? Может, засунуть в ночной горшок миссис Бринк?
Я так прыснула, что все услышали.
- Питер меня смешит! - крикнула я.
Конечно, после сеанса будуар обыскали, но он был совершенно пуст, и все стали покачивать головами, представляя, как на том свете Питер разгуливает в цилиндре мистера Харви. Потом шляпа нашлась. Со сломанными полями и пробитой тульей, она висела в прихожей на крючке для картины. Наверное, это слишком твердый предмет, чтобы транспортировать его через сферы, сказал мистер Харви, но Питер отважно предпринял попытку. Мистер Харви держал шляпу, точно она была из стекла, и обещал поместить ее в футляр как спиритический трофей.
Потом Рут мне сказала, что цилиндр вовсе не с Сэвил-роу, а от какого-то дешевого портного в Бейсуотер. Пусть мистер Харви выставляется богачом, но вкус к цилиндрам у него паршивый.
21 ноября 1874 года
Близится полночь, чертовски холодно и промозгло, я устала и оглушена хлоралом, но дом затих, и надо сделать эту запись. Меня опять навестили, а может, подали знак духи Селины. Где же мне об этом рассказать, как не здесь?
Все произошло, пока я была в Гарден-Корт. Я уехала утром и просидела там до трех; вернувшись, я, как всегда, сразу прошла к себе и тотчас поняла: в комнате что-то трогали, убрали или разбили. В потемках я ничего не видела, но чувствовала - что-то не так. Первой ужасной мыслью было, что мать нашла и прочла этот дневник, лежавший на столе.
Оказалось, дневник здесь ни при чем, я сделала еще шаг и все увидела. Цветы в вазе, которую с каминной полки перенесли на стол. Цветы апельсина - зимой в Англии!
Сразу подойти к ним я не смогла. Так и стояла, не сняв накидку и сжимая в кулаке перчатки. Горел камин, в теплом воздухе плавал цветочный аромат - вероятно, его-то я и уловила, когда вошла. Теперь же меня пробрала дрожь. Селина хотела сделать мне приятное, подумала я, но только испугала... Из-за этих цветов я ее боюсь!
Затем пришла мысль: какая же ты дура! Это вроде папиных шляп на полке. Наверняка цветы от Присциллы. Она прислала их из Италии... Вот тогда я подошла к столу и взяла вазу. Всего лишь подарок от Прис, думала я, всего лишь от нее... И остро, как перед тем страх, кольнуло разочарование.
Но сомнение все же осталось. Нужно удостовериться, решила я. Опустив вазу на стол, я звонком вызвала Эллис и расхаживала по комнате, дожидаясь стука в дверь. Однако Эллис не появилась - пришла Вайгерс; казалось, ее лошадиное лицо вытянулось и побледнело еще больше, рукава платья были закатаны до локтя. Эллис накрывает к обеду стол, сказала горничная, на вызов могла откликнуться только она либо кухарка. Ничего, и она сгодится, сказала я.
- Кто принес эти цветы?
Вайгерс тупо уставилась на вазу, а затем на меня.
- Простите, мисс?
Цветы! Их не было, когда я уходила. Кто-то принес их в дом и поставил в майоликовую вазу. Кто - она? Нет. Она весь день была дома? Весь день. Значит, приходил почтальон с посылками. От кого они? Из Италии? От моей сестры, мисс Присциллы, то есть миссис Барклей?
Вайгерс не знала.
Да хоть что-нибудь она знает? Я велела привести Эллис. Вайгерс быстренько за ней сбегала, и обе, моргая, стояли в дверях, пока я моталась по комнате, тыча пальцем в вазу. Цветы! Цветы! Кто принес их в мою комнату и поставил в вазу? Кто принял посылку от сестры?
- Какую посылку, мисс? Никаких посылок не было.
- Сестра ничего не присылала?
- Никто ничего.
Тут мне опять стало страшно. Я прижала руку к губам, и, думаю, Эллис заметила, как дрожат мои пальцы. Убрать ли цветы, спросила она, а я не знала, не знала, что ответить и как поступить. Эллис с Вайгерс ждали, я стояла в растерянности, а потом внизу хлопнула дверь и послышался шорох материных юбок.
- Эллис! Ты где? - Мать трезвонила в колокольчик.
- Ладно, ничего не надо! - поспешно сказала я. - Оставьте цветы и уходите, обе!
Но мать меня опередила. Она вышла в холл и увидела служанок возле моей двери.
- В чем дело, Эллис? Маргарет, ты вернулась?
На лестнице раздались ее шаги. Эллис повернулась ко мне спиной, и я услышала ее доклад: тут вот мисс Маргарет спрашивает про цветы, мэм, - а потом снова голос матери: цветы? какие еще цветы?
- Пустяки, мама! - крикнула я. Горничные все еще топтались в дверях, и я прошипела: - Ну же, уходите!
Но мать уже поднялась и перекрыла им дорогу. Она посмотрела на меня и перевела взгляд на стол: ах, какие милые цветочки! Потом она снова на меня взглянула. Что случилось? Почему я такая бледная? Отчего здесь так темно? По ее приказу Вайгерс подожгла в камине лучинку и запалила светильник.
Ничего не случилось, сказала я. Просто я ошиблась и зря обеспокоила горничных.
Ошиблась? В чем?
- Эллис, отвечай!
- Мисс Маргарет говорит, что не знает, откуда взялись цветы, мэм.
- Не знает? Маргарет, как ты можешь не знать?
Да знаю, ответила я, просто запамятовала. Это... это я принесла цветы. Я смотрела в сторону, но чувствовала царапающий взгляд матери. Она что-то шепнула горничным, и те моментально исчезли, а сама вошла в комнату, притворив за собой дверь. Я вздрогнула - обычно мать заходила ко мне лишь вечером. Что означает этот вздор? - спросила она. Никакой не вздор, сказала я, избегая ее взгляда, просто глупое недоразумение. Она может заниматься своими делами. А мне нужно разуться и переменить платье. Я обогнула мать и, вешая накидку, уронила перчатки, подняла их и снова уронила.
Что значит - недоразумение? - наседала мать. Как можно забыть, что купила цветы? О чем я думаю? И потом, так терять себя перед горничными...
Ничего я себя не теряла, ответила я, но сама слышала, как дрожит мой голос. Мать подошла ближе. Чтобы она не лапала меня за плечи, я обхватила себя руками и отвернулась. Но взгляд мой снова упал на цветы, запах которых стал еще сильнее, и я отвернулась в другую сторону. Если мать сейчас не уйдет, подумала я, то я расплачусь или ударю ее!