Двое самых здравомыслящих парней кинулись в подвал за ведрами и швабрами и принялись оттирать и дезинфицировать пол ванной комнаты. К тому времени старшие уже вынесли тело Гаса Пирса из дома. Дейву Линдену наказали подмести за ними дорожку, чтобы уничтожить следы молчаливой процессии, от самой задней двери до реки. Они двигались через лес, пока не нашли место, где топкий берег плавно спускался к воде. В этом месте слабо пахло фиалками, которые цвели здесь весной, и один из мальчиков, вдруг вспомнивший о духах своей матери, принялся рыдать. В этом месте они опустили тело, осторожно, медленно, так что даже застали врасплох нескольких зеленых лягушек, раздавленных под нежданно обрушившимся на них весом тела. Гарри Маккенна опустился на колени и застегнул черное пальто. Он оставил глаза открытыми, как, ему представлялось, и должно быть у человека, решившего прогуляться вдоль реки ясной лунной ночью с намерением утопиться. На этом путь завершился. Гаса стащили вниз по берегу, который плавно уходил в черную воду. Парни протащили его между камышами и зарослями кувшинок, пока не оказались по колено в воде, а он не поплыл между ними, словно черная собака, и тогда они отпустили его, все разом, как будто бы сговорившись. Они отпустили его на волю течения, и ни один из них не задержался посмотреть, куда его понесло и как далеко он уплывет вниз по реке, прежде чем найдет место последнего упокоения.
Мальчики из "Мелового дома" начали заболевать в первую неделю февраля. Болезнь настигала их одного за другим, и скоро можно было предсказать, кто станет следующей ее жертвой, всего лишь посмотрев очередному кандидату в глаза. Некоторые из тех, кого она поражала, делались такими вялыми, что едва могли подняться с постели, другие за всю ночь не могли сомкнуть глаз. Были мальчики, чья кожа сплошь покрывалась непроходящей сыпью, и мальчики, которые начисто лишались аппетита, их желудок принимал только крекеры и подогретый имбирный эль. Посещаемость занятий постоянно была низкой, а моральный дух и того ниже. Аспирин исчезал с полок лазарета, все время требовались пузыри со льдом и средства, понижающие кислотность желудка. Сильнее других страдали первокурсники, жившие наверху, но они переносили страдания молча, не привлекая к себе внимания. Например, Дейв Линден мучился от кошмарных мигреней, из-за которых не мог посещать занятия, а Натаниэль Гибб чувствовал постоянное стеснение в груди, и, хотя он никогда не жаловался, бывали моменты, когда ему приходилось бороться за глоток воздуха.
Школьная медсестра признавала, что никогда еще не видела ничего похожего на эту эпидемию, она даже гадала, не новая ли волна азиатского гриппа поразила подростков. Если так, то у заболевших не было иного выбора, кроме как ждать, пока собственные антитела помогут им выздороветь, потому что, совершенно очевидно, ни одно из применяемых средств нисколько им не помогало. На самом же деле эпидемия была спровоцирована вовсе не бактерицидной инфекцией и не вирусом. Вина за разразившуюся эпидемию целиком и полностью лежала на Эйбе Грее, так как в первую неделю месяца, когда послеобеденное солнце звало веснянок погреться на скалах вдоль речных берегов, Эйбел появился в кампусе Хаддан-скул. Он ни с кем не разговаривал, ни к кому не подходил, но его присутствие ощущалось повсюду. По утрам, когда мальчики сбегали по ступеням "Мелового дома", Эйб уже сидел, удобно устроившись на ближайшей скамейке, и ел свой завтрак, просматривая "Трибьюн". Он стоял на посту у двери в столовую каждый полдень, и здесь же его можно было застать вечером перед ужином. Каждый вечер с наступлением темноты он останавливал свою машину на стоянке перед "Меловым домом", он слушал в машине радио и ел чизбургер с беконом, купленный в "Селене", стараясь по мере сил не закапать жиром пальто Райта. Каждый раз, когда какой-нибудь парень выходил из дома, собираясь на пробежку или направляясь поиграть в хоккей с друзьями, он наталкивался на Эйбела Грея. Уже скоро даже у самых самоуверенных и нахальных из подростков начали проявляться общие симптомы, и они заболевали, как и остальные.
Чувство вины - странная штука, человек может вовсе его не замечать до тех пор, пока оно как следует не обоснуется внутри его, не откроет свою лавочку и не примется трудиться над его желудком и прочими внутренностями, заодно с совестью. Эйбу это было хорошо знакомо. Он выделил для себя нескольких обитателей "Мелового дома", которые казались более издерганными, чем остальные, и, пока они ходили на занятия, не спускал с них глаз, дожидаясь несомненных проявлений угрызений совести: внезапного румянца, дрожи, привычки оглядываться через плечо, даже если никого нет рядом.
- Вы ждете, что кто-нибудь к вам подойдет и сознается? - спросила Карлин, когда догадалась о намерениях Эйба. - Этого никогда не случится. Вы не знаете этих парней.
Но Эйб знал, на что похоже, когда слышишь голос покойника, обвиняющий живых в том, что они сделали или не сделали. До сих пор, проезжая мимо их старого дома, он слышал голос брата. Именно этого он и искал сейчас в школе - человека, который изо всех сил старается убежать от того, что творится внутри его собственной головы.
Пока Эйб нес свою вахту в школе, он также получал удовольствие от созерцания Бетси Чейз. Бетси, со своей стороны, не казалась обрадованной присутствием Эйба в кампусе: она отводила глаза, если замечала его, разворачивалась кругом и уходила в другую сторону, даже если это и влекло неминуемое опоздание на занятия. Эйб всегда ощущал разом смятение и радость при виде Бетси, пусть теперь и было совершенно очевидно, что ему не повезло в любви, правда, нельзя сказать, чтобы ему начало везти в картах, когда он играл в покер в "Жернове", хотя, по всем правилам, ему постоянно должны были приходить одни тузы.
Однажды утром, когда Эйб пробыл в Хаддан-скул уже больше недели, Бетси удивила его, свернув со своей обычной дороги и направившись прямо к нему. Эйб вел наблюдение со скамейки перед библиотекой, предварительно позвонив в участок спросить, нельзя ли ему снова поменяться с кем-нибудь дежурствами. Он понял, что Даг Лаудер, который подменял его, начал уже раздражаться, хотя Даг высказал свое недовольство недостаточно убедительно, и Эйб все-таки не покинул территорию школы, продолжая потягивать купленный в аптеке кофе с молоком. Стрелки нарциссов уже пробились на клумбах, и подснежники усыпали лужайки, однако утро было промозглое, и от бумажного стаканчика Эйба поднимался пар. Глядя сквозь пар, Эйб думал, что Бетси просто ему мерещится, когда она двинулась в его сторону, одетая в черную куртку и джинсы, но это действительно была она, стояла прямо перед ним.
- Ты воображаешь, никто не замечает, что ты здесь торчишь? - Бетси подняла руку, чтобы заслонить глаза: она не могла рассмотреть выражение его лица из-за неяркого мерцающего солнца. - Все только об этом и говорят. Рано или поздно они обо всем догадаются.
- О чем догадаются?
Он смотрел прямо на нее светлыми голубыми глазами. Она не могла ему это запретить.
- О тебе и обо мне.
- Так вот о чем ты подумала? - Эйб усмехнулся. - Что я здесь из-за тебя?
Солнце зашло за тучу, и Бетси увидела, как он оскорблен. Она подошла и села на другой конец скамьи. Как так получается, что каждый раз, когда она его видит, ей хочется плакать? Это ведь не любовь, правда? Это же совсем не похоже на то, чего обычно добиваются люди.
- Тогда зачем ты здесь?
Она надеялась, что в ее голосе не угадывается любопытство или тем более отчаяние.
- Я воображаю, что рано или поздно кое-кто расскажет мне, что случилось с Гасом Пирсом. - Эйб допил кофе и выбросил стаканчик в ближайшую урну. - Я просто собираюсь подождать, пока это произойдет.
Стволы плакучих буков заливало светом, зеленые почки набухали на колышущихся ветвях. Два лебедя осторожно двинулись к скамейке, их перья слиплись от весенней грязи.
- Кыш, - сказала Бетси. - Убирайтесь.
Эйб провел на территории школы столько времени, что привык к лебедям и знал, что эти двое - супружеская пара.
- У них любовь, - сказал он Бетси.
Лебеди остановились рядом с урной, ссорясь из-за корок хлеба.
- Вот как ты это называешь? - Бетси засмеялась. - Любовью?
У нее скоро должен был начаться урок, и руки совсем заледенели, но она продолжала сидеть на скамейке.
- Это именно она и есть, - заверил Эйб.
После того как он ушел, Бетси поклялась себе держаться от Эйба подальше, но казалось, избежать встречи с ним невозможно. Во время ланча он снова был здесь, наполняя свою тарелку у салатного бара.
- Я слышала, Боб Томас вне себя из-за того, что он здесь болтается, - сказала Линн Вайнинг, обращаясь к Бетси. - Ученики жалуются родителям, что на территории школы все время присутствует полиция. Но, господи, как он хорош собой!
- Мне казалось, ты без ума от Джека.
Бетси имела в виду женатого учителя химии, связь с которым длилась у Линн уже несколько лет.
- А ты-то сама? - сказала Линн, не упоминая, что давно уже несчастна, с тех пор как поняла: человек, однажды предавший одну женщину, запросто предаст и другую. - Ты сама с него глаз не сводишь.
Что же до Эйба, он сидел за столиком в глубине столовой и ел салат, рассматривая мальчиков из "Мелового дома". Все, что ему требовалось, - один-единственный мальчик, готовый признаться в своей причастности, он надеялся, что тогда за ним последуют и остальные, и каждый будет просить о снисхождении и понимании. Он был уверен, что замечает все необходимые признаки у Натаниэля Гибба, за которым и последовал, когда парнишка сгрузил несъеденный обед в бачок для отходов. Весь день он преследовал Натаниэля, стоял под дверью биологической лаборатории и у класса алгебры, пока наконец выведенный из себя мальчик не развернулся и не посмотрел ему в лицо.
- Что вам от меня нужно? - закричал Натаниэль Гибб.
Они стояли на тропинке, идущей вдоль реки, - эту дорогу многие избегали из-за того, что она проходила слишком близко к поселению лебедей. Натаниэлю Гиббу, однако, было чего бояться больше лебедей. В последнее время он начал кашлять кровью. Ему приходилось носить с собой большой носовой платок, эта тряпка одновременно приводила его в смущение и напоминала о том, насколько хрупким может быть человеческое тело.
Эйб видел то, что ожидал увидеть: живущий в глазах страх.
- Я хочу поговорить с тобой о Гасе, больше ничего. Может быть, то, что с ним произошло, было несчастным случаем. Может быть, ты что-нибудь об этом знаешь.
Натаниэль был из тех мальчиков, которые всегда делают то, чего от них ожидают, но он больше не понимал, что это значит.
- Мне нечего вам рассказать.
Эйб знал, как трудно живется после некоторых проступков. Признайся самому себе, и боль стихнет. Скажи об этом вслух, и ты уже на полпути домой.
- Если ты со мной поговоришь, никто тебя не обидит. Все, что ты должен сделать, - рассказать мне, что произошло той ночью.
Натаниэль поднял глаза, посмотрел сначала на Эйба, затем обернулся и увидел Гарри Маккенну, который болтал на крыльце спортивного зала с несколькими приятелями. Этот день был наполнен изменчивым желтым светом, но воздух все равно был холодный. Как только Натаниэль увидел Гарри, он зашелся ужасным кашлем, и не успел Эйб его остановить, как он развернулся и побежал по тропинке. Некоторое время Эйб бежал за ним, но сдался, когда Натаниэль затерялся в толпе учеников.
В этот вечер Эйб чувствовал, что тучи у него над головой сгущаются, как чувствовал это всегда, когда был мальчишкой. И точно, прямо на следующий день, когда он собирался уже оставить свой пост в школе, чтобы пообедать в "Селене", рядом со старым "крузером" Райта на стоянке перед "Меловым домом" затормозили Глен Тайлз и Джоуи Тош. Эйб подошел и наклонился к окну поговорить с Гленом.
- Вижу, ты в последнее время сам себе составляешь расписание, - сказал Глен.
- Это временно, - заверил его Эйб. - Я отработаю все часы, которые пропустил.
Глен настоял, что сам отвезет Эйба на обед, хотя Эйб и заверял его, что в этом нет необходимости.
- Нет, есть. - Глен развернулся, открывая заднюю дверцу. - Залезай!
За рулем сидел Джоуи, ведя машину одной рукой. У него было настороженное выражение лица, он не сводил глаз с дороги. Они доехали до самого Гамильтона, до "Кухни Хунаня", где заказали три порции курицы "Генерал Гао", несмотря на предписанную Глену строгую диету, и поели в машине, остановившись перед больницей Гамильтона.
- Ты знаешь, что Хаддан-скул сделала пожертвование, которое позволит нам выстроить в Хаддане медицинский центр? - спросил Глен. - В следующие выходные по этому случаю состоится большой праздник, и, поверь мне, Сэм Артур и остальные члены городского совета из себя выйдут, если до того момента что-нибудь случится. Знаешь, Эйб, в этом центре будут спасать жизни. Достаточно уже одного того, что не придется ездить до самого Гамильтона в экстренных случаях. Может быть, Фрэнка удалось бы спасти, если бы у нас в городе тогда был такой центр, где знали бы, как обрабатывать огнестрельные раны. Подумай об этом.
Эйб сунул палочки для еды в коробку с пряной курицей. Он ощущал стеснение в груди, как будто его связали веревкой. Он чувствовал себя так же, когда не мог угодить отцу, что происходило практически все время.
- Так, значит, все, что мы должны сделать, чтобы получить медицинский центр, - отвернуться в другую сторону, когда убивают ребенка?
- Нет. Все, что ты должен сделать, - убраться ко всем чертям с территории Хаддан-скул. Боб Томас разумный человек, и он выдвинул разумное требование. Прекрати изводить его учеников. Уйди из кампуса.
Они ехали обратно, по семнадцатому шоссе, в молчании. Ни один из них не доел курицу, ради которой они проделали такой долгий путь. Эйба высадили возле его машины на стоянке у "Мелового дома", где на асфальте образовалась тонкая ледяная корочка. Джоуи тоже вышел из машины.
- Если ты будешь тревожить тех, кто стоит за этой школой, мы все пострадаем, - сказал Джоуи. - Насколько я понимаю, деньги, приходящие из Хаддан-скул, очень нужны городу. Мы хотим этих денег.
- А я не согласен.
- Отлично. Тогда ступай своей дорогой, а я пойду своей. Нам больше не обязательно изображать из себя чертовых сиамских близнецов, верно?
Джоуи уже шел обратно к машине, когда Эйб окликнул его:
- Помнишь, как мы прыгали с крыши?
Эйб думал об этом случае с тех пор, как они проехали поворот к дому Райта на семнадцатом шоссе.
- Не помню.
- На ферме у моего деда? Ты подначивал меня, а я подначивал тебя, и нам обоим хватило глупости это сделать.
- Ерунда. Ничего не было.
Но это было, и Эйб помнил голубизну неба в тот день. Райт велел им скосить траву за домом, которая была уже почти с них высотой, а они вместо этого забрались на сарай и прыгнули на крышу дома, цепляясь за водосточные трубы и подтягиваясь над залитым гудроном гонтом. Им было тогда двенадцать, тот безрассудный возраст, когда большинство мальчишек верят, что с ними никогда ничего не случится, что они могут прыгнуть в открытое пространство, вопя во всю мощь своих легких и распугивая скворцов на деревьях, а потом приземлиться, слыша только свист ветра в ушах, и без единой сломанной кости. В таком возрасте мальчишка так же уверен в своем лучшем друге, как в бесконечности воздуха, и птиц, и всего того, что растет на полях.
Джоуи открыл дверцу машины и выкрикнул, перекрывая шум мотора:
- Ты все придумываешь, приятель. Как и всегда.
После того как они отъехали, Эйб сел в свою машину и отправился в "Жернов". В такое время в баре было пусто, может быть, по этой причине Эйбу показалось, что он попал в какой-то незнакомый город. К тому же сегодня работал новый бармен, которого был вынужден нанять Джордж Николс, этот бармен не знал Эйба по имени и не был знаком с тем фактом, что Эйб предпочитает разливное пиво бутылочному. Джорджу Николсу заведение досталось по наследству, он считался пожилым человеком уже в те времена, когда Эйб с Джоуи впервые попытались пустить в ход подделанные удостоверения личности. Он несколько раз выгонял их и звонил деду Эйба каждый раз, когда ловил их с Джоуи на стоянке, где они приставали к старшим с просьбой купить им выпивку. Когда Эйб уже жил с дедом, он угробил целую неделю лета, запертый у себя в комнате, после того как Джордж Николс обнаружил его в уборной "Жернова" с добытым контрабандным путем скверным виски. "Ты недостаточно хитрый для подобных трюков, - сказал тогда Эйбу Райт. - Ты все время будешь попадаться и прогорать".
А что же бывает с мальчишками, которые не попались, вот что занимало Эйба, пока он доедал арахис из блюдечка на стойке бара. С теми подростками, которых так терзает чувство вины, что они покрываются сыпью и начинают кашлять кровью, но все-таки уходят от наказания за свои проступки, как они потом примиряются сами с собой?
- А где Джордж? - спросил Эйб нового бармена, который, судя по виду, сам едва достиг совершеннолетия. - На рыбалку ушел?
- У него сеанс физиотерапии. Коленки его подводят, - ответил новый бармен. - Совсем разваливается старик.
Когда Эйб поднялся с высокого стула, его собственные коленки тоже вели себя неважно. Он вышел и заморгал от солнечного света. Эйб никак не мог отделаться от ощущения, будто находится в чужом городе, он дважды сворачивал не туда по дороге к мини-маркету и не смог найти стоянки на Мейн-стрит, когда подъехал к химчистке, чтобы забрать одну из спортивных курток Райта. Да что там, он даже не узнал в химчистке никого, кроме Зика, еще одного старожила, который души в Эйбе не чаял по той причине, что его дед предотвратил единственное за прошедшие тридцать пять лет вооруженное ограбление в этом самом заведении. То, что в кассе на тот момент находилось всего четырнадцать долларов, не имело значения: грабитель наставил пистолет прямо на Зика, когда Райт случайно вошел в дверь, собираясь забрать какие-то шерстяные одеяла. По этой самой причине Эйбу до сих пор предоставлялась скидка в двадцать процентов, хотя он редко сдавал что-либо в химчистку.
- Кто все эти люди? - спросил Эйб, когда очередь перед ним рассосалась и он смог забрать куртку Райта.
- Разрази меня гром, если я знаю. Вот что получается, когда город начинает расти. Перестаешь знать людей по имени.
Но пока еще это все-таки был город Эйба, и в его городе не было закона, запрещающего честным налогоплательщикам ходить по территории Хаддан-скул. Если бы такой закон вдруг появился, местные жители устроили бы бунт, не дожидаясь, пока высохнут чернила на бумаге. Представить только, что сына миссис Джереми, Эй-Джея, выгонят с футбольного поля, когда он явится туда с клюшками для гольфа, чтобы тоже немного поиграть. Представить только, что клуб любителей йоги, который собирается по четвергам утром уже более десяти лет, вдруг выкинут с площадки, как каких-нибудь правонарушителей, а не последователей древнего учения. Эйб искушал судьбу, он это понимал, но все, что ему требовалось, - еще немного времени, чтобы Натаниэль Гибб раскололся. Он снова начал преследовать мальчика.
- Просто поговори со мной, - твердил Эйб, шагая вслед за Гиббом.
К этому времени Натаниэль был уже в панике.
- Что вы пытаетесь со мной сделать? - закричал он. - Почему вы не оставите меня в покое?
- Потому что ты можешь рассказать мне правду.
Они стояли на той же тропинке у реки, где уже скоро развернутся резные папоротники, и Натаниэлю некуда было бежать.