Где я нахожусь, вспоминая все это? И когда я обо всем этом вспоминаю? Когда командир воздушного лайнера Мсйерсон заходит на посадку в Тель-Авивском аэропорту. Я сижу, прижавшись носом к иллюминатору, и думаю: "Да, я ведь могу исчезнуть, поменять имя - и обо мне никто уже не услышит…" В это время самолет ложится на крыло, и взору моему впервые открывается Азия. С высоты в две тысячи футов я смотрю на Землю Израильскую, где зародился некогда народ иудейский. И душу мою пронзает иоспоминание о воскресных матчах по софтболу в Ньюарке.
Пожилые супруги за моей спиной (Соломоны - Эдна и Феликс), которые за час полета умудрились рассказать мне все о своих детях и внуках, живущих в Цинциннати (рассказ, естественно, сопровождался показом фотографий, которыми буквально набиты их бумажники), теперь подталкивают друг дружку в немом восхищении перед открывшимся их взгляду зрелищем; они тычут в бок своих новых знакомых из Маунт-Вернона, сидящих по другую сторону прохода (Перлы - Сильвия и Берни), чтобы и те посмотрели на высокого, симпатичного еврея-юриста (холостого! Отличная партия для чьей-то дочери!), который вдруг начал плакать, как только самолет коснулся еврейской взлетно-посадочной полосы. Но слезы навернулись на мои глаза вовсе не от встречи с землей обетованной, как это представляется Соломонам и Перлам, - нет! Я плачу потому, что в ушах моих звучит голос девятилетнего мальчишки! Мой собственный голос! Мне девять лет. Да, я и в самом деле брюзга, насмешник и кветч. Да, я ною, и в моем писклявом голосе вечно слышатся нотки недовольства и раздражения ("Можно подумать, - говорит моя мама, - что ему обязан весь мир! Это в девять-то лет!"). Но я умею еще и смеяться! Я умею шутить - вы не забыли? Я энтузиаст! Романтик! Я потрясающий имитатор! Девятилетний жизнелюб!
- Я на стадион, ма! - кричу я в кухню, постукивая по бейсбольной рукавице пахнущим рыбой кулаком. Мне некогда мыть руки, мне некогда выковыривать из зубов остатки пищи: - Ма, я на стадион! Вернусь к часу…
- Погоди минутку! Во сколько? Куда?
- На стадион! - ору я во всю глотку. Так я кричу, когда очень зол - только сейчас, я знаю, это обойдется без последствий. - Посмотреть на мужчин!
Именно эта фраза заставила меня расплакаться, когда самолет коснулся Эрец Исроэль: "посмотреть на мужчин".
Потому что я люблю этих мужчин! И хочу стать одним из них! Чтобы возвращаться к воскресному обеду ровно в час дня взмокшим от долгой игры в софтбол; в остро пахнущем пропитанной потом майке, трусах и носках, ощущая приятную усталость в мускулах подающей руки; волосы взъерошены, на зубах скрипит песок, ноги в синяках, в кишках колики от смеха, - одним словом, усталый, но довольный еврей-здоровяк возвращается домой, чтобы восстановить силы после трудного матча. А дома меня ждут моя жена и мои дети - моя семья! И мы живем в квартале Викуахик! Я бреюсь и принимаю душ - потоки воды окрашиваются в грязно-коричневый цвет… ах, хорошо!.. ух ты!.. Какое блаженство - стоять под обжигающими струями горячей воды! Это так по-мужски! Усталости как не бывало - одно блаженство! После душа я надеваю модные брюки, свежую рубашку "гаучо" - перфекто! Я насвистываю себе под нос, поигрываю бицепсами… В гостиной резвятся мои дети, шуршат воскресными газетами (глаза у них точь-в-точь того же цвета, что и у меня). Моя жена, миссис Портная, накрывает на стол - мы сегодня ждем гостей: с минуты на минуту появятся мои родители, которые навещают нас каждое воскресенье. Видите, какое будущее? Простое и прекрасное! Изнурительный матч, на который уходят все силы - утром, прелести семейной жизни - днем, а на вечер - три часа самых блестящих радиопередач: да, подобно тому, как я с папой слушал рассказы о путешествиях Джека в подвал, беседы Фреда Аллена с миссис Нассбаум и дуэт Фила Харриса и Фрэнки Ремли, - точно так же мои дети в компании своего отца будут слушать наше замечательное радио. А потом, выключив радиоприемник, я запру двери, выключу свет во всех комнатах, проверю (и перепроверю - как мой папа), перекрыт ли газ - чтобы, не дай Бог, не умереть во сне. Я целую свою замечательную сонную дочурку, я целую своего замечательного сонного сына, желаю им спокойной ночи, и бросаюсь в объятия миссис Портной - доброй, нежной (но почему-то неизменно лишенной лица. На это мне фантазии не хватает) женщины, вместе с которой я оказываюсь на вершине блаженства. Утром я отправляюсь в центр Ньюарка. Здесь, в здании окружного суда, и проходят мои рабочие дни. Будни борца за справедливость и защитника угнетенных.
Наш восьмой класс ведут на экскурсию в окружной суд- чтобы мы могли полюбоваться необычной, оригинальной архитектурой здания. В тот же вечер я заполняю анкету в выданном каждому выпускнику восьмого класса альбоме. ВАШ ДЕВИЗ - "Не бей лежачего". ВАША ЛЮБИМАЯ ПРОФЕССИЯ - "Юрист". ВАШ ЛЮБИМЫЙ ГЕРОЙ - "Том Пейн и Авраам Линкольн". Отлитый в бронзе Линкольн восседает перед зданием окружного суда. Выглядит он трагично, на лице его написана отеческая забота: сразу понимаешь, как он озабочен судьбой своего народа. А вот - статуя Вашингтона: он стоит, держа под уздцы коня, и озирает властным взором Броуд-стрит. Скульптуру изваял Дж. Мессей Ринд (мы старательно записываем имя скульптора в наши блокноты); учитель рисования сообщает, что эти две статуи - "гордость нашего города", и мы, выстроившись в колонну по двое, направляемся в ньюаркский музей - смотреть картины. Вашингтон, должен нам признаться, оставил меня равнодушным. Может быть, причина в коне - мне не нравится, что он, Вашингтон, облокачивается на своего коня. Не знаю. Во всяком случае, он явный гой. Но Линкольн! Я сейчас заплачу. Посмотрите на него - сколько сил он положил ради счастья угнетенных! Я буду таким же, как Линкольн!
Хороший, добрый еврейский мальчик? Ради Бога - я и в самом деле лучший еврейский мальчик всех времен! Вы только взгляните, какими прекрасными фантазиями я увлечен! Спаситель, да и только! Уважающий родителей, преданный своему племени, отдающий себя служению справедливости.
Ну и что? Что в этом плохого? Упорная, добросовестная работа ради блага людей; игры, в которых нет ни намека на фанатизм и насилие, игры, в которые играешь с единомышленниками; семья, любовь… Что плохого в том, что я верил во все это? Куда подевался тот здравый смысл, которым я обладал в девять, десять, одиннадцать лет? Как я умудрился стать врагом самому себе? Как меня угораздило стать таким одиноким? Таким одиноким! Ничего, кроме "я"! Я зациклен на себе! Да, я должен спросить у себя (именно теперь, когда самолет уносит меня прочь - надеюсь! - от моего мучителя): что стало с моими мечтами, с моими благородными целями? Дом? У меня нет дома. Семья? Нет семьи! А ведь стоило мне просто щелкнуть пальцами… Так щелкни же, заживи ты наконец полнокровной жизнью! Так нет же - вместо того, чтобы укрывая одеялом своих детей и делить ложе с верной женой (верным мужем которой являюсь), - вместо этого я два вечера подряд забираюсь в постель - одновременно! - с толстой итальянской шлюхой и неграмотной, истеричной американской манекенщицей! Но ведь не так я хочу проводить свое время, совсем не так, черт побери! А как? Я уже говорил! Я хочу сидеть дома и слушать вместе со своим детьми Джека Бенни по радио. Я хочу воспитывать умных любящих, здоровых ребятишек! Я хочу быть опорой для доброй, хорошей женщины! Мне нужно чувство собственного достоинства! Здоровье! Любовь! Работа! Ум! Вера! Благопристойность! Мужественность! Веселье! Какого черта я ношусь с этим сексом? Как меня угораздило вечно барахтаться в таком простом, таком глупом сосуде, который именуется пиздой? Надо же довести себя до того, чтобы заразиться венерической болезнью! В моем-то возрасте. А я уверен в этом на сто процентов: не может такого быть, чтобы я не подцепил чего-нибудь от Лины. Теперь шанкр - всего лишь дело нескольких дней! Но нет, я не стану дожидаться явных симптомов болезни! В Тель-Авиве первых делом - к врачу. Не приведи Господь, чтобы я ослеп!
Только как же нам быть с мертвой девушкой в греческом отеле? Потому что Мартышка уже наверняка покончила с собой. Выбросилась с балкона в одних трусиках Или зашла в море, одетая в самое крохотное бикини в мире - и утопилась! Нет! Она приняла яд. В Акрополе. При свете луны. Одетая в вечернее платье от Баленсиаги. Эта безмозглая, эксгибиционистская, самоубийственная пизда! Не беспокойтесь, самоубийство будет выглядеть в высшей степени фотогеничным - оно скорее будет походить на рекламу дамского белья. Фотография ее, как обычно, появится в воскресной газете - только на сей раз Мартышка будет мертва. Мне нужно было вернуться. А то теперь это самоубийство будет мучить мою совесть всю оставшуюся жизнь. Надо было вернуться и позвонить Гарпо! А я даже не подумал тогда об этом. Я просто спасался бегством. Надо было позвонить Гарпо и попросить его поговорить с ней! Только я сильно сомневаюсь в том, что Гарпо сказал бы ей что-нибудь Нет, все-таки надо позвонить этому немому ублюдку! Пусть он поговорит с этой сумасшедшей, пока она не отомстила мне. МАНЕКЕНЩИЦА ПЕРЕРЕЗАЛА СЕБЕ ГОРЛО В АМФИТЕАТРЕ; представление "Медеи" прервано самоубийством… И далее - записка, которую репортеры обнаружили в бутылке, засунутой в ее пизду: "В моей смерти прошу винить Александра Портного. Он заставил меня переспать со шлюхой, а потом отказался сделать из меня честную женщину. Мэри-Джейн Рид". Слава Богу, что эта дура неграмотная. Греки ничего не поймут! Надеюсь
Опять я в бегах! Лечу, спасаюсь - от чего? От той, которая считает меня святым! Но я не святой! Я не хочу быть святым. Я не хочу притворяться! Нет, это абсурд - винить меня! Я даже слышать об этом не хочу! Если она покончит с собой… Но она этого не сделает. Нет, она поступит гораздо подлее: позвонит мэру! Вот почему я спасаюсь бегством! Нет, она не позвонит. Позвонит. Скорее всего, уже позвонила. Помнишь? Я разоблачу тебя, Алекс. Я позвоню Джону Линдси. Я позвоню Джимми Бреслину! И ведь позвонит! Она же чокнутая! Бреслин, этот полицейский! Этот гений полицейского участка! О, Господи, в таком случае, пусть она лучше умрет! Прыгай, бессердечная невежественная шлюха - лучше уж ты сигай с балкона, чем я! В самом деле, ей ведь стоит просто позвонить в какую-нибудь газету - и я труп. Могу себе представить, как отец покупает на углу "Ньюарк Ньюс" - наконец-то и в этой газете появилась фотография его любимого сына. Только над снимком-то аршинными буквами написано СКАНДАЛ! Или включает телевизор в семь часов вечера, чтобы посмотреть последние известия Си-Би-Эс. Репортаж из Афин. Мартышка лежит на больничной койке:
- Да-да, Портной. Первая буква "П". Потом "О". Потом, скорее всего, "Р". Дальше я не помню, но клянусь своей пиздой, мистер Радл, - он заставил меня переспать со шлюхой!
Нет-нет, я не преувеличиваю! Вы вспомните о ее характере - вернее, об его отсутствии! Помните Лас-Вегас? Помните это безрассудство? Так что это не игра моего воображения - нет! Любой вид мести, который придет в олову мне - может прийти в голову и ей! А может, она уже вынашивает изощренную месть. Будьте уверены, мы еще услышим о Мэри-Джейн Рид. Я должен был спасти ее жизнь - и не спас. Заставил ее спать со шлюхами. Так что я не уверен в том, что она сказала свое последнее слово.
А внизу, под самолетом, расстилается синяя гладь Эгейского моря. Эгейское море Тыквы! Еще одна незаживающая рана! Моя поэтическая американочка! Софокл! Как давно это было! Ох, Тыква - детка, скажи-ка еще раз: "А с какой стати?" Вот девушка, которая знала, кто она такая! Цельная психологическая натура, совершенно не нуждавшаяся в спасителе и освободителе! И ни к чему ей обращаться в мою замечательную веру! Она приобщила меня к поэзии, она сформировала мой литературный вкус, открыла передо мной новые перспективы, научила понимать искусство… - ах, зачем я позволил ей уйти?! Я не могу в это поверить - только потому, что она не хотела стать еврейкой?! "Вечная печаль…" "Мутные отливы и приливы человеческих страданий…"
И вот это называется человеческим страданием? Мне-то казалось, что под этим подразумевается нечто более возвышенное! Благородное страдание! Осмысленное страдание - вроде страданий Авраама Линкольна! Трагедия, а не фарс! Мне-то это представлялось в духе трагедий Софокла! Великий Освободитель - и все такое прочее. Мне никогда не приходило в голову, что освободить мне придется себя самого. Я попал в рабство к собственному члену! ПУСТЬ ВСЕГДА СТОИТ МОЙ ЧЛЕН! Вот он, девиз Портного. Вот она, история моей жизни - уместилась в пять героических грязных слов! Пародия, да и только! Вся моя жизнь, вся моя политика связана с моим членом. До чего же я докатился! ЕБАНЫЕ ПРИТВОРЩИКИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ! ВАМ НЕЧЕГО ТЕРЯТЬ, КРОМЕ СВОИХ МОЗГОВ! Боже, какой Я урод! Никого не люблю! Ничего не люблю! И никто меня не любит! И впридачу ко всему прочему - того гляди стану нью-йоркским Профьюмо для мэра Джона Линдси!
Так мне казалось через час после вылета из Афин.
Тель-Авив, Яффа, Иерусалим, Бир-Шива, Мертвое море, Сидон, Ен-Геди, Кесария, Хайфа, Акко, Тивериада, Сафед, Галилея… Все это скорее похоже на сон, чем на явь.
Не то, чтобы я ходил с разинутым от удивления ртом, нет. Я уже насмотрелся на неправдоподобные чудеса в Греции и в Риме. Нет, просто я, решив придать какой-то смысл тому импульсивному решению, благодаря которому оказался на борту самолета компании "Ел-Ал", уносившему меня из моего прошлого, - так вот, решив придать какой-то смысл моему бегству, я надумал проехать по всей стране так, будто все было мною заранее продумано и спланировано. Я хочу превратиться из вечного беглеца в настоящего мужчину, который способен контролировать свои желания поступать так, как он хочет, а не должен. Да (раз я уж здесь оказался), это будет образовательная, расширяются кругозор поездка. Для меня это единственный способ совершенствования. Или был когда-то единственным способом. Не потому ли я до сих пор читаю с карандашом в руке? Чтобы узнать? Чтобы стать лучше (лучше кого?)? Короче говоря, я накупил дорожных карт, исторических и археологических книжек - и читал их за обедом, во время экскурсий, в машинах, взятых напрокат. Я упорно читал, но обращая внимания на изнуряющий зной. Я увидел все, что можно было увидеть: надгробия, синагоги, крепости, мечети, гробницы, гавани, руины - как новые, так и древние. Я побывал в Кармельских пещерах, налюбовался на витражи Шагала (в компании сотни евреек из Детройта), посетил Университет Иудаизма, раскопки в Бет-Шеане. Был в расцвеченных зеленью киббуцах и в раскаленной пустыне. Я даже влез на гору Масада и под палящими лучами солнца прошел вдоль пограничных постов. Я принимал и понимал все, что видел. Историю, природу, искусство. Даже пустыню Негев - эту галлюцинацию - я воспринял как нечто реальное. Нет, самым странным, самым удивительным было не Мертвое море, не белые камни пустыни Тцин, среди которых я бродил целый час под испепеляющими лучами солнца (из путеводителя я узнал, что именно здесь долгие годы скитались племена иудеев). Я даже взял с собой на память - он и сейчас у меня в кармане лежит - в качестве сувенира небольшой острый камешек: именно такими камешками и обрезали в ветхозаветные времена детей Моисеевых, объяснял нам экскурсовод)… Так вот, более всего меня поразил совсем иной - простой, но совершенно невероятный (для меня) - факт: я находился в стране евреев. Здесь все - евреи!
Сон начался сразу после приземления в аэропорту. Я в аэропорту, где никогда прежде не был, и все, кто находится здесь, - пассажиры, стюардессы, кассиры, таксисты, пилоты, носильщики - евреи!
Наверное, мой сон совсем не похож на сны других ваших пациентов? Неправда ли, это не совсем похоже на сон? Но разве наяву вы видели нечто подобное? Надписи на стенах - на иврите! Даже флаг - еврейский! А лица? Это лица прохожих с Ченселлор-стрит! Лица моих соседей, дядюшек, тетушек, учителей, родителей моих школьных друзей. Мое собственное лицо смотрит на меня со всех сторон! Только фоном к нему служат белая стена, палящее солнце и тропические деревья. Но это не Майами-Бич. Нет, - здесь только европейские лица, хотя до Африки рукой подать! Эти мужчины в шортах чем-то напоминают мне вожатых из летнего лагеря - я сам работал вожатым во время каникул в колледже - только это не летний лагерь! Это родина! Нет, это не учителя из Ньюаркской школы, которые на два летних месяца удалились со своими учениками в горы Хопаткопг, штат Нью-Джерси. Это (другого слова не подыскать) мои соплеменники. Я вернулся на родину. Именно здесь все и началось! Я просто был в долгой отлучке - и вот вернулся домой! Эй, в этой стране "стопроцентные" - мы!
Такси пересекает большую плошадь, окруженную по периметру открытыми кафе, - как в Париже или в Риме. Но только в этих кафе - одни евреи. Такси обгоняет автобус. Я наблюдаю в окошко за его пассажирами. Одни евреи. Даже водитель еврей. И постовой, размахивающий жезлом, - еврей! В отеле я справляюсь у клерка насчет свободных номеров. У клерка тонкая щеточка усов и по-английски он говорит не хуже Рональда Колмана. Тем не менее, клерк - еврей!
А теперь - к самому драматическому эпизоду:
Время - за полночь. Я ходил на променад, прогуливался у моря в шумной, веселой толпе евреев. Евреев, которые едят мороженое, пьют лимонад, беседуют о чем-то, смеются, прогуливаются под руку друг с дружкой. Теперь я возвращаюсь в отель и внезапно обнаруживаю, что я остался совсем один. Вокруг ни души. А в дальнем конце променада, как раз перед отелем, стоят пятеро юнцов. Курят и о чем-то переговариваются. Еврейские юнцы, само собой разумеется. Как только я оказываюсь рядом с ними, один из них обращается ко мне по-английски:
- Который час?
Я машинально смотрю на часы, и только тут соображаю, что они специально поджидали меня и отнюдь не намерены расступаться, чтобы уступить мне дорогу. Они собираются побить меня! Как же так! Если они - евреи, и я - еврей, то каковы мотивы этих юнцов? Почему они хотят причинить мне боль?
Надо сказать им, что они совершают большую ошибку. Конечно же, они не хотят меня побить. Это же не шайка антисемитов!
- Прошу прощения, - говорю я строго и начинаю протискиваться сквозь шеренгу юнцов.
- Мистер, который час? - окликает меня один из них, но я, прибавив шагу, иду к отелю, не в силах уразуметь, почему они хотели напугать меня. Почему евреи хотят напутать еврея?
Не подается объяснению, не правда ли?
В отеле я быстро скидываю брюки и при свете настольной лампы принимаюсь изучать свой член. Я нахожу его вполне здоровым, безо всяких признаков триппера, и все же на душе у меня тревожно. Наверняка, в некоторых случаях (и эти случаи, должно быть, наиболее опасны) болезнь протекает в скрытой форме. Она разъедает организм изнутри, и обнаружить заболевание можно лишь тогда, когда процесс уже стал необратимым. Как правило, в таких случаях больной обречен.