Шиша спать не хотел, попытался заговорить с кем-нибудь, но быстро сорвался, закричал "Менты сосут", и запертая дверь вдруг зашевелилась, зашел тот дежурный, который заставлял Шишу раздеваться – "Кто тут хочет отсосать, ты?" – взял Шишу за локоть и потащил к двери, и тут стало страшно, но только на секунду, потому что дежурного кто-то остановил, тоже человек в трусах – "Капитан, не надо, пожалуйста", – и капитан почему-то остановился, Шиша видел, как он растерялся – человеку сказали "не надо", и человек задумался – может быть, действительно не надо? Толкнул Шишу и вышел из палаты один. Шиша лег и заснул.
Утром надо было заплатить двести рублей за услуги, но оказалось, что платить нечем, потому что вместо бумажника в кармане возвращенных ему брюк лежала только одна банковская карточка, кем-то положенная в карман так заботливо, что, хотя карман был вырван полностью, карточка в дыре как-то держалась, но и банкомата в вытрезвителе не было, и Шиша не был уверен, остались ли у него на карточке деньги, пользовался ею он редко. Договорились, что квитанцию пришлют домой – так, оказывается, можно, – и Шишу отпустили, он доехал до порта, раздал какие-то распоряжения, а в обед вызвонил Химича и предложил продолжить поминки, раз уж такой повод. Поминали теперь у Шиши дома, по барам ходить обоим не хотелось, и Шиша сам заговорил об отце Химича – вот, его менты убили, а меня ограбили, и я рад, что живой, но какая-то это неправильная жизнь, когда живешь, как на оккупированной территории и радуешься, что тебя сегодня не убили. Химич соглашался и, поскольку отца самоубийцей больше считать не хотел, а соседку знал с детства и тоже не хотел на нее сердиться, думал и говорил теперь только об участковом, что вот же гнида, убил отца, и премию, наверное, еще за это получит, а даже если не получит, все равно у него все будет хорошо, доживет до старости, умрет уважаемым человеком. Были бы мы на Кавказе, можно было устроить кровную месть, но кровной мести у нас нет.
И тут Шиша сказал:
– А пусть будет. Пусть у нас будет кровная месть. Фамилию участкового знаешь? А отец у него есть? А кто у него отец? А давай он тоже умрет?
Химич знал только фамилию участкового – Романовский. Про отца Шиша обещал выяснить сам. Разговор, конечно, пьяный и ни к чему не обязывающий, но Шиша обещал.
4
В телевизоре плакала певица Максим. Шиша сделал погромче.
– По карманам не шарим, мы же не грабители, – Химич удивился, он и не думал шарить по карманам. Поднял глаза на певицу Максим – она плакала, но пела.
– Смотри, – Шиша достал откуда-то из-за телевизора явно не очень новый, но оттого имеющий еще более представительный вид карабин. – Оружие. Теперь у нас есть оружие. И теперь побежали.
Вышли на улицу – темно и тихо, – Шиша осторожно закрыл за собой дверь, сели в Шишину машину, поехали.
Певица Максим перестала плакать, и на экране появился Дима Билан. Сторож муниципальной автостоянки Сергей Дмитриевич Романовский лежал на полу, и если внимательно посмотреть на его горло, можно было увидеть еще красный след от стального троса, которым Химич, набросив его Романовскому сзади на шею, придушил его сначала до потери сознания, а потом и до смерти.
А если внимательно посмотреть на пол вокруг лежащего Романовского, то можно было увидеть большую лужу жидкости. Это не кровь, это моча.
Карабин оставили в багажнике, машину – у шлагбаума перед просекой, ведущей к морю. Оба разулись, поднялись на дюну, сели на песок, не глядя друг на друга. Молчали.
– Я тебя поздравляю, – сказал Шиша. – Ты отомстил. А я еще нет. Поможешь?
Химич посмотрел на море.
– Я убил человека. Вот этими руками убил.
Пауза.
– И ты знаешь, я вообще ничего не чувствую. И что отомстил, нет радости, и что убил, нет жалости. Нет вообще ничего, так странно.
– А мент человек? – уточнил Шиша.
– Он отец мента, а не мент.
– Ха, я же тебе не сказал. Он мент, он майор, на пенсии три с половиной года. Был начальником ППС в Октябрьском районе. А мне ты поможешь?
– Мент не человек, – сказал Химич. Шиша встал и начал раздеваться – май, купаться уже можно. Побежал вниз к морю, Химич остался на дюне.
5
Новость об убийстве сторожа муниципальной автостоянки Романовского в хронике происшествий шла одной строчкой через запятую с ограблениями и ДТП. Расстрел экипажа патрульно-постовой службы Октябрьского района – это уже была общегородская сенсация. Неизвестный вызвал милицию на улицу Тенистая аллея – звонил из будки, сказал, что напали хулиганы. Машина приехала, встала у будки, и дальше три выстрела и три попадания – водитель и двое милиционеров.
Стреляли из укрытия – за телефонной будкой был заросший сад, Шиша прятался в саду, и милицейская собака не смогла взять след, потому что на земле была рассыпана хлорка. Оружия при убитых найдено не было, то есть в руках неизвестных преступников оказалось три пистолета и автомат. О том, что автомат уже сработал, выстрелил через полтора часа после расстрела экипажа, в милиции знали, но в сводку для пресс-службы эту новость решили не включать во избежание паники, и, слушая утром по радио новости, Химич удивлялся – неужели гаишников еще не нашли. Машина ДПС стояла на десятом километре "приморского кольца", новой трассы, ведущей к морю, и с гаишниками все получилось как будто само. Когда они их остановили, Шиша вместо "здравствуйте" дал очередь, а потом вышел и расстрелял второго, который сидел в машине и, кажется, даже не успел испугаться. Теперь у Шиши и Химича было уже пять пистолетов, а в областном УВД была паника, и в правительстве области тоже.
Москву проинформировали только в общих чертах, и оперативное совещание у губернатора прошло вполне дежурно – начальники УВД и УФСБ пообещали всех поймать и разошлись, а губернатор, оставшись один, набрал с мобильного еще один номер и назначил новую встречу на полдень.
Богдан Сергеевич приехал раньше назначенного времени – оказалось, слегка перепуган и он. Президент фонда поддержки ветеранов спорта, чемпион области по боксу 1988 года в легком весе и при этом монопольный экспортер янтаря и импортер табачных изделий – о Богдане Сергеевиче говорили, что он "известен в определенных кругах" под именем Брюква, но на "Брюкву" он давно не откликался, предпочитая имя-отчество. Вот и губернатор, усадив его напротив себя, просто спросил:
– Богдан Сергеевич?
Богдан Сергеевич вопрос понял. Он ответил, что убийства милиционеров стали сюрпризом и для него самого, и он надеется, что никому не пришло в голову как-то связывать случившееся с его именем. Губернатор поморщился:
– И в мыслях не было, что это вы. Но вы всегда знаете больше, чем я. Просто скажите – кто это мог быть. Зачем, почему?
Богдан Сергеевич засмеялся:
– Вы позволите называть вас дневным губернатором? Не обижайтесь, просто мне еще не приходилось консультировать органы власти по вопросам уличной преступности. Тем более такой случай, – Богдан Сергеевич замолчал, потом повторил: – Не обижайтесь. Вы же отсюда рано или поздно уедете, а я по доброй воле – никогда. Родная земля, мне здесь жить. И я, может быть, больше вашего хочу, чтобы никто здесь людей по беспределу не убивал.
Губернатор, который сюда действительно приехал пять лет назад из Москвы, назначенный президентом, и надеялся хотя бы после второго срока уйти на повышение, ничего не ответил. Бандитов он не любил, и ему не нравилось, что сейчас в своем собственном кабинете ему приходится разговаривать с бандитом с позиции почти просителя. Ночной губернатор продолжал:
– Я сейчас скажу: давайте мы их сами поймаем и убьем, но если я так скажу, то это поставит вас в неловкое положение, а этого я не хочу. Поэтому лучше закончить и попрощаться, разговор у нас с вами важный, но сказать нам с вами друг другу нечего. Беспредельщиков у нас нет, и людей, которые просто так будут убивать милиционеров, в области тоже никогда не было, я таких людей не знаю. Если это какие-то приезжие так добывают оружие, то мы с ними очень скоро встретимся. А если это политика, то я вам просто пожелаю удачи. Вам, да и себе – еще неизвестно, кому из нас нужнее политическая стабильность в регионе.
– Политика? – губернатор поднял на Богдана Сергеевича глаза. – Вы считаете, что это может быть политика?
– Я ничего не считаю, – вздохнул ночной губернатор. – Но настоящую политику я себе именно так представляю – чтобы взять автомат и стрелять представителей власти одного за другим. Другой политики не бывает, это клоунада, а не политика, когда не стреляют.
– Никогда об этом не думал, – честно ответил губернатор.
– Вот такой вы, значит, политик, – улыбнулся Богдан Сергеевич.
6
В Москву Химич не возвращался – позвонил на работу, сказал, что не может пока оставить мать, начальник отнесся с пониманием и обещал не потерять трудовую книжку, "приезжай когда сможешь". С новой работой помог Шиша, да как помог – просто взял к себе и назначил зарплату. Должность называлась "менеджер по логистике", надо было фиксировать в компьютере передвижения контейнеров с грузом, ничего сложного, да еще и кабинет в здании старого портового элеватора.
В элеваторе был подвал, в подвале были помещения для ценных грузов – несколько небольших комнат с толстыми железными дверями. Химичу Шиша выдал ключи от трех таких комнат. Везде было пусто, но в одной комнате был железный пол, и под листами пустое пространство. В это пространство Шиша сложил все оружие, которое у них теперь было – карабин, автомат и пять пистолетов. Порт – режимная территория, и на въезде положено предъявлять милицейскому прапорщику салон и багажник, но Шишу прапорщик знал и давно перестал проверять его машину, поэтому провезли все спокойно, а потом еще Шиша однажды выезжал с пистолетом – посреди рабочего дня, как бы на обед. Это было, как они решили, последнее приключение. Шиша приехал домой к капитану Борисюку, тому дежурному из вытрезвителя, который "сейчас ты у меня отсосешь". Позвонил в дверь, сказал, что электрик, проверяет проводку, Борисюк его впустил и, конечно, не узнал. Шиша застрелил его прямо в прихожей и сразу же вернулся в порт. Седьмой труп за две недели, нормально.
Вечером ездили пить пиво на ту же дюну, что и после Романовского. Химич вздыхал – вот же пути Господни, приехал похоронить отца, в результате стал настоящим бандитом. Шиша сердился – не знаешь ты бандитов, бандиты – это кому у нас полпорта принадлежит, я тебя как-нибудь познакомлю. А мы не бандиты, мы просто люди.
– Люди, – повторял за ним Химич, как будто впервые услышал это слово. – Мы люди, да.
Почему-то звучало очень непривычно.
7
Дальше случилось что-то совсем непонятное. Два обгорелых милицейских трупа в сожженной патрульной машине в Гусевском районе – это час езды от города. По радио взволнованно говорили, что в области продолжается серия загадочных убийств милиционеров, и что возбуждено уголовное дело по террористической статье. Шиша вызвал Химича к себе в кабинет и издевался – признавайся, что это ты остановиться не можешь, ездишь по области и сжигаешь мусоров, – и хотя смеяться было, наверное, не над чем, все равно было смешно. Драма, авторами которой были они двое, начала жить собственной жизнью, а они становились просто зрителями. "Мы просто люди".
Если бы кто-нибудь искал мотив гусевского убийства, то, наверное, стоило бы изучить протоколы районного ОВД за последний хотя бы месяц. Происшествий в Гусевском районе было немного – мелкие ограбления да пьяные драки, но тем и легче, потому что смерть в этом месяце была только одна. Пенсионер Клопов Станислав Николаевич был задержан, как сказано в протоколе, за то, что нецензурно ругался в общественном месте. Понятно, что это могло значить что угодно, но в отделение его совершенно точно доставили, был составлен протокол, но подписать его Клопов не успел, потому что, и это уже написано в другом протоколе, он внезапно почувствовал себя плохо, дежурный вызвал скорую и сам попытался оказать задержанному медицинскую помощь, но прибывшая бригада врачей смогла уже только засвидетельствовать смерть от легочной недостаточности. Легочная недостаточность – это когда бьют в грудь и в живот, и хотя в протоколе этого сказано, конечно, не было, начальник ОВД, распорядившийся провести по факту смерти задержанного служебную проверку, дежурного отругал и попросил впредь быть сдержаннее, потому что в этот раз обошлось, а в следующий может быть и скандал, затаскают.
Сын Клопова Паша таскать никого никуда не умел, мысль о жалобе в милицейское управление собственной безопасности казалась ему издевательством, но, похоронив отца и не сомневаясь, что отец был именно убит, сразу решил, что будет не то чтобы мстить, но, по крайней мере, ответит. Рассказал о своей идее однокласснику Альгису, Альгис поддержал, нож – мясницкий, самозатачивающийся, – купили в областном центре на рынке, и той ночью, когда Альгис постучался в милицейскую машину у въезда в городок, все получилось даже легче, чем ждали. Альгис держал, Паша резал, потом бутылка бензина, и когда полыхнуло, они уже убегали. Нож бросили в реку, окровавленные джинсы сожгли. Заночевал Паша у Альгиса – и ближе, и мать с расспросами не полезет. Утром слушали радио, было весело.
8
Год назад в Москве обезумевший милиционер Евсюков пришел ночью в супермаркет и, гуляя между полками с едой, расстреливал из пистолета ночных покупателей – раз, два, три, четыре. Был скандал, говорили, что снимут министра, но министр как-то выкрутился и даже выступил по телевизору с такой странной речью, что, дорогие россияне, если вы видите милиционера, который делает что-то, что кажется вам нарушением закона, то я, министр, разрешаю вам оказать такому милиционеру сопротивление, имеете право.
Восемь милицейских трупов и один труп отставного милиционера – даже если министр разрешил, для одной области это слишком, да и сам министр вел себя так, будто ничего он в прошлом году не разрешал, звонил начальнику областного УВД и даже не ругался, а недоумевал – что там у вас происходит, разберитесь, меня президент уже спрашивает, ЧП. Начальник УВД отвечал, что работа идет, всех скоро поймают, волноваться не надо.
И он действительно так думал, Андрей Сергеевич Гончаренко, генерал-майор МВД и начальник областного УВД с 2001 года. Ему было 59 с половиной лет, до пенсии оставалось несколько месяцев, и убийства милиционеров во вверенной ему области загадочными ему не казались. Вслух он об этом никому не говорил, но и на совещаниях у губернатора, и вот сейчас, когда позвонил министр, он отвечал одно и то же – не надо волноваться, всех поймаем, – хотя имел в виду кое-что другое.
Да, он был уверен, что все скоро закончится и даже мог назвать точную дату, когда убийства прекратятся – 29 сентября, день его рождения, когда ему исполнится шестьдесят, и он выйдет на пенсию. Когда на Тенистой аллее расстреляли экипаж ППС, он сразу понял, что это ему, это для него, он единственный адресат этого послания. Война с Федеральной службой безопасности, которую он вел шесть лет назад, и которую он проиграл, ожидаемо продолжилась теперь, и он не удивился, он всегда знал, что случится что-то в этом роде. Шесть лет назад его подбили на взлете – буквально за пять минут до того, как он должен был стать настоящим хозяином области, то есть, как теперь Богдан Сергеевич, ночным ее губернатором, крупнейшим тайным бизнесменом и, как следствие, крупнейшим теневым политиком. Слово "силовики" тогда уже звучало как политический термин, и в масштабах области силовиком номер один был он, оставалось только протянуть руку и конвертировать свое силовое могущество в настоящую власть и настоящие деньги. И те убийства начались тогда точно так же, как нынешние – некто неуловимый взялся каждый день убивать людей из "Свечи". Просто подходили, стреляли и исчезали – каждый день.
"Свеча" – это вообще-то была аббревиатура. "Союз ветеранов Чечни", крупнейшее в области охранное агентство и с некоторых пор – личная армия начальника УВД. Когда его прислали в область из Нижневартовска, он сразу подружился с Олегом Буйновским, лидером "Свечи", который тоже понимал, что наступают какие-то новые времена, и искал себе союзника где-нибудь во власти. Подарил генералу Гончаренко квартиру, генерал подарок принял, дружбу можно было считать свершившимся фактом, тем более что генерал и сам успел в первую кампанию повоевать в Чечне, и на этом основании был принят почетным членом в "Свечу". Термин "качели Гончаренко" появился тогда же и значил, что с какого-то момента любой бизнесмен в области начинает буквально качаться на качелях, переходя из нижней точки, когда к нему приходит милиционер и предупреждает об уголовном деле, в верхнюю, в которой никаких уголовных дел уже нет, зато есть наклеечка со свечой на двери магазина или офиса, означающая, что бизнес теперь находится под защитой ветеранов.
Продолжалось это чуть больше года, и, наверное, было ошибкой клеить наклеечку на офис областного газового монополиста, потому что газовая вертикаль уже стала сильнее милицейской, а генерал не заметил, и первые расстрелянные из "Свечи" – это были как раз двое, приехавшие что-то разруливать с газовиками. Их расстреляли прямо на крыльце офиса, и потом началось – каждый день, буквально каждый, до той самой ночи, когда и Буйновского, выходившего из ночной пиццерии, расстрелял из автомата мотоциклист в черном.
И наутро после этих выстрелов генералу позвонил его коллега или, как чаще называли – сосед, генерал Сорока из областного УФСБ. Пригласил встретиться, говорили вообще ни о чем, то есть даже не о погоде, а о каких-то светских новостях из телевизора и о мощах канонизированного адмирала Ушакова, которые как раз тогда должны были привезти в новый храм в областном центре. Только на прощание Сорока, пожимая руку Гончаренко, сказал таинственно, что жаль, конечно, что свеча так быстро погасла – в устной речи кавычек не бывает, но милицейский генерал сразу понял, о чем идет речь, и, повторив за соседом, что да, жаль, объявил о капитуляции – больше его амбиции никогда не выходили за пределы сугубо милицейских вопросов, и эти шесть лет стали для него, как он сам это сформулировал, периодом дожития – ни на что не претендовать, ничего не хотеть, никому не мешать.
А теперь они убивают милиционеров, и это естественно, потому что не бывает так, чтобы тот, кто сильнее, навсегда остановился на разделительной линии. Нет, сильный будет наступать – так и он, Гончаренко, рано или поздно перешел бы в наступление на соседей, если бы они не затушили его свечу. Вероятно, у Сороки уже есть свой кандидат на место начальника УВД, и, расстреливая милиционеров, он лишает Гончаренко возможностей отложить выход на пенсию, готовит почву для триумфального назначения преемника. Пусть готовит, осталось меньше пяти месяцев. Потом все закончится – в этом генерал Гончаренко не сомневался.