Эди прекрасно понимал его планы. Он был зол прежде всего на себя - надо же так лопухнуться! Арабон казался таким перепуганным, не способным ни на какое сопротивление, а уж на побег - тем более. И вот - на тебе… Теперь все зависело от того, хватит ли у него сил добежать до яффских трущоб. Забьется там, как крыса, в какую-нибудь нору - поди сыщи. Нет, сыскать-то, конечно, можно, с собаками, со следопытом… оцепить район и сыскать, без проблем. Но для этого надо вызывать подкрепление, рассказывать, что да как, где задержали, где упустили и главное, почему они с Башаром оказались такими лопухами, это с их-то опытом… Ну уж нет, посмешищем для всей роты Эди становиться не собирается, дудки. Он прибавил в темпе. Арабон явно держался на последнем кислороде, но и трущобы уже - вот они. Нет, не успеть… Эди с досадой смотрел, как беглец вбегает в ближнюю улицу, как на спасительную лесную опушку.
Кстати, тут и выстрелить можно: район выглядел совершенно необитаемым. А ну-ка… Продолжая бежать, точными заученными движениями он подготовил винтовку к выстрелу, приостановился, хладнокровно подождал, пока успокоится дыхание и выстрелил, целясь в ногу. Попал? Промазал? В момент выстрела араб как раз заворачивал за угол метрах в трехстах, так что теперь Эди совершенно потерял его из виду. Держа оружие наизготовку, он преодолел казавшиеся бесконечными триста метров и завернул за угол. Заваленный строительным мусором тупик был пуст. Эди тщательно обследовал все закоулки - беглец как сквозь землю провалился. Куда он мог деться, подлец? Наверное, перемахнул вон через тот заборчик, в самом конце тупика. Эди подошел к полуразрушенной кирпичной стенке. Ну точно, вот она, кровь на камнях.
Попал все-таки, с гордостью подумал солдат. Хоть что-то, не зря старался. Он заглянул через забор, в опаленный солнцем лабиринт руин и заброшенных халуп. Тяжело дыша, подбежал Башар: "Ну что, где он?"
- "Там где-то. Ушел, падла. Вдвоем нам его тут не сыскать. Хотя я вроде зацепил его напоследок, в ногу. Вон кровь, видишь?"
- "Ага. Будем вызывать группу?"
- "Ты что, сдурел? Хочешь без отпуска остаться? Да и засмеют. Скажем: проверили документы и отпустили."
Башар кивнул: "А и верно. Умный ты, Эди."
"Зато ты быстрый, - съязвил напарник. - Пошли, водички попьем, бегун. Тут где-то киоск был, я помню."
Они закурили и, не торопясь, вышли из тупика.
* * *
Зияд пришел в себя и сразу все вспомнил, но глаза открывать не стал. Торопиться ему теперь некуда. Увидят, что глаза открыл и возьмут в оборот… Интересно, били ли его, пока он пребывал в отключке?.. и если били, то много ли переломали? Стараясь не шевелиться, он подвигал мышцами груди и живота… нет, ребра, вроде, целы. Значит, пока не били, оставили на потом, как придет в сознание; еще одна причина не открывать глаза. Одно странно - тишина эта… на участок не похоже. А может, он в камере? Посмотреть, что ли?.. - нет, хре?на вам я глаза открою, вот еще, нашли дурака.
Однако, надо же, все-таки зацепил его этот сволочной блондин, в последний момент зацепил! Еще бы немного, совсем чуть-чуть - и ушел бы. Лежа с закрытыми глазами, Зияд еще раз, как вживую, пережил эту решающую секунду, когда, уже оттолкнувшись для прыжка за угол, он вдруг ощутил резкий толчок в правую ногу, пока еще совсем не больный - просто резкий толчок - и только потом услышал выстрел, и даже не сразу связал два этих события. Не сразу, да… А потом-то, когда приземлился там, за углом, потом-то уже нечего и связывать было… потом-то уже боль эта адская все связала, скрутила по рукам и ногам… да… особенно, по ногам. Тут-то он и понял, что - все, отбегался Зиядка… прощай, отец, и семитрейлер "Вольво" прощай, новый еще совсем семитрейлер, жить и жить ему еще… и жены - прощайте, жены… тоже хорошие, совсем еще молодые жены, дрючить их еще и дрючить… и дети… расти вам без без батьки… ничего… как-нибудь…
Он еще доковылял по инерции до конца короткого тупика, ухватился за кирпичную стенку, даже приподнял раненную ногу - перелезть… и тут - нет удачи, так до конца - разломился прямо под руками кусок чертовой турецкой штукатурки, рассыпался, гад, как последняя надежда, и рухнул он, Зияд, навзничь на камни, ударившись сначала раненной ногой, как обнаженным нервом, а потом, напоследок, еще и затылком. И тут уже, слава Всемилостивейшему Аллаху, избавил Он Зияда от страданий, лишив сознания, предав его за грехи его в сильные руки супостата. Что ж…
Скорбный ход зиядовой мысли прервался отчетливым звуком рычания прямо над ухом. Собака? Паника охватила Зияда. Он недооценил жестокость своих врагов - они собирались травить его собаками. Прикрыв лицо руками, он отчаянно дернулся в сторону от страшного рыка и открыл глаза. На него смотрели человек и собака. Собака - злобно, угрожающе щеря блестящие белые клыки. Человек - с каким-то неприязненным любопытством. "Кто вы?" - спросил Зияд на иврите.
Человек слегка поклонился и ответил на незнакомом языке: "Миша. Квазимодо." Помолчал и добавил уже понятно: "Не бойся, ты в безопасности. Солдаты ушли. И пес тебя не съест, он на диете. Пока… Давай-ка посмотрим, что у тебя там с ногой."
Чиф
Он незнакомца шел отчетливый запах врага. Квазимодо сильно фыркнул, выгоняя из ноздрей противную вонь замешанного на оливковом масле пота, но та не уходила, липким облаком заполнив весь их, такой уютный, подвальчик. Зачем хозяин притащил сюда этого типа? Хорошо еще, что он ранен… в таком состоянии справиться с ним будет намного легче. Впрочем, справились бы и так… оружия-то на враге не было. Сначала надо парализовать ему правую руку, вон там, у локтя, а потом ухватиться за левую и тащить наружу. Проще простого. Пес снова зарычал, напрягся, низко опустил голову, прикрывая горло, и сделал полшага вперед на прямых ногах.
"Квазимодо! - Мишка ухватил его за пушистый загривок и тряхнул. - А ну кончай! Что это ты так раздухарился? Марш в свой угол! Место!"
Он сердито ткнул рукою в угол. Пес неохотно подчинился. Хозяина надо слушаться, даже если сначала кажется, что он совершает совсем неправильные поступки. Даже если эти поступки кажутся неправильными и потом, пусть даже очень долго. Даже если за эту неправильность позднее приходится платить слезами и страхом, болью и кровью. И хорошо еще, если платит собака - такая уж у нее работа, ничего тут не поделаешь… но иногда случается, что платить приходится хозяину, и это самое ужасное. Нет ничего хуже, чем когда хозяину плохо, а ты, собака, не можешь его защитить. Это уже просто ни в какие ворота не лезет. Потому что на земле есть порядок, и у каждого существа в этом порядке есть свое назначение, и без этого назначения - кому оно, это существо, нужно? Назначение собаки - защищать хозяина и все, этим все сказано, ни прибавить ни убавить. Наше дело лохматое.
Морща нос, Квазимодо лег на свой коврик, но не на бок, и не клубком - лег ровненько, даже не лег, а опустился в позицию низкого старта, чтобы при необходимости можно было одним махом, не теряя ни секунды, выпрыгнуть вперед. И тогда уже, выпрыгнув… Пес еще раз прокрутил в голове правильный порядок действий: сначала зубами выше локтя - сильно, но коротко, а потом - предплечье другой руки и тянуть наружу, к И?????лану… хотя, погоди, почему к И?лану? Нету И?лана, давно уже нету… куда ж тогда?… не важно, там видно будет.
Вот и Илана вспомнил… Давно уже не вспоминал - все случая не было. А тут вот запах врага учуял и вспомнил. Как Илан говорил? -
"Ты, Чиф, уж больно самостоятельный, все лучше всех знаешь. А это неправильно, пес. Заруби на своем длинном бельгийском носу: хозяин всегда прав. Всегда. Понял?"
Понял, понял… Тогда-то пес ему поверил. Ну и кто в итоге прав оказался? Илан или он? Аа-а… то-то же.
Чиф… Это теперь хозяин называет его этим странным длинным словом - Квазимодо, а тогда его звали Чиф, коротко и ясно, а главное - весело. Чиф! Как будто чихаешь. Правда, он не сразу это понял. Сначала он жил вовсе без имени, потому что был щенком, и ничего еще не знал ни о мире, ни о порядке, ни о назначении собаки. Сначала он знал только маму, которая была очень, очень большой. Мама была просто огромной, она занимала собою весь мир… или почти весь. Во всяком случае, Чифу было совершенно ничего не видно из-за ее теплого лохматого бока. Такое положение дел его не устраивало, и поэтому он упорно старался вскарабкаться на маму, чтобы получше рассмотреть те немногие детали, которые составляли оставшуюся от мамы, меньшую часть мира.
Были там еще братья и сестры; они никуда не карабкались, а просто и неинтересно ели и спали, а потом снова ели и снова спали и так без конца. А Чифа еда никогда особо не занимала, то есть занимала, но он никогда не делал из этого культа, вот так, его всегда интересовали совсем другие вещи. Уж больно был он самостоятельный, вот что. Братья и сестры мирно посапывали у мамы под животом, а он все карабкался вверх, отчаянно отталкиваясь от скучного повседневного бытия своими слабыми кривыми щенячьими ножками. Мама, не одобрявшая такого поведения, одним движением носа спихивала его на место и подкрепляла это дело энергичным вылизыванием, как будто рассчитывала очистить неразумного сына от вредных и опасных фантазий. Она-то знала, что торопиться тут решительно незачем и некуда. Но мокрый Чиф, сконфуженно почихав и отдышавшись, упрямо забирался на самый верх сопящей и слюнявой братне-сестринской кучи и оттуда, как из базового альпинистского лагеря, снова и снова приступал к восхождению на свой неприступный Эверест.
Наверх он так и не попал, потому что мама неожиданно исчезла, вместе со всей братне-сестринской кучей, исчезла раз и навсегда, так и оставшись самым большим предметом из всех, когда-либо встреченных Чифом на его жизненном пути. Теперь, когда мир освободился от маминой огромности, Чифу стали видны многие другие вещи, хотя и не такие большие, как мама, но весьма разнообразные. Например, люди - существа, любившие играть и ездить с места на место. Сменяя друг друга, они чесали Чифа за ухом, безуспешно пытались вырвать у него палку, и повсюду бросали резиновые мячики в наивной надежде, что он не сможет эти мячики разыскать. Время от времени люди брали Чифа на руки, садились в машину и ехали к другим людям, с которыми повторялось все то же самое - и ухо, и палка, и мячики. В машине Чифа тошнило, настроение портилось, он из принципа писал на сиденье и вспоминал шершавый мамин язык, помогавший от всего, даже от скуки.
Он уже начал приходить к разочаровывающему выводу, что жизнь представляет собою совершенно бессмысленный калейдоскоп, составленный из людей, палок, мячиков и тошнотворных машин, как вдруг все изменилось. Внешне новое место, куда его, конечно же, привезли на машине, отличалось от десятка предыдущих мест только обилием других собак, прежде всего - щенков. Щенки весело носились по площадке, задирая друг друга кто в шутку, а кто и всерьез, играли с крутившимися вокруг людьми - здесь в ход, конечно же, шли все те же дурацкие палки и мячики… короче, происходила обычная суетливая кутерьма, в которой Чиф участия не принимал, поскольку надоело во как.
Илан подошел к нему утром, на вторую неделю после приезда. Чиф лежал в дальнем углу площадки, презрительно поглядывая на суетящихся сверстников и от нечего делать почесывая себя за ухом то одной, то другой ногой.
"Привет, - сказал Илан, присаживаясь перед Чифом на корточки. - Какой-то ты серьезный не по возрасту. Хочешь, поиграем?" - и стукнул об землю неизменным резиновым мячиком. Чиф тяжело вздохнул, предчувствуя очередной сеанс бессмысленной и постылой беготни, но, к его удивлению, этого не последовало. Илан улыбнулся и сунул мячик в карман:
"Не хочешь, значит. Вырос ты из этих детсадовских глупостей… Ну ладно, коли не хочешь, то и не надо. Пойдем тогда пробежимся. Теперь ты мой, господин Чиф. Кстати, я - Илан." Он взял Чифа на поводок, и они вдвоем совершили чудесную утреннюю пробежку.
Вместе с Иланом в жизнь Чифа вошел смысл. Каждое утро Илан приходил в его клетку, и они занимались уборкой, то есть, Илан подметал и мыл, а Чиф активно и добросовестно путался у него под ногами. Затем они не менее часа бегали, причем со временем Илан был вынужден сесть на велосипед, потому что Чиф вырос и вошел в такую спортивную форму, что за ним и верхом-то было не угнаться. Затем они начинали играть, а заодно и учиться всякой всячине. Оказалось, что в жизни существует масса интереснейших вещей - например, ползать по трубам и взбираться на отвесные стенки, ходить по узким бревнам, переплывать широкие бассейны, находить и откапывать спрятанные под землей предметы. Предметы, по странному совпадению, всегда пахли одинаково приятно: это был запах свертка, который постоянно оказывался рядом с чифовой миской во время кормления. Предметы с этим чудесным запахом именовались "взрывчатка", и их полагалось отыскивать во время игры, но не трогать лапами и даже не брать в пасть, а наоборот, тихо усаживаться рядом и ждать, пока подойдет Илан, похвалит, погладит и сунет под нос кусочек колбасы на ласковой ладони.
Конечно, колбаса - это всегда приятно, но главное было все-таки не в колбасе, а в дружбе. Илан был замечательным другом, таким, что вскоре Чиф просто не представлял себе, как это он жил до того, как Илан впервые подошел к нему с этим дурацким мячиком и предложением пробежаться. Иногда Илан задерживался или вовсе не приходил, и тогда Чиф не находил себе места от беспокойства: уж не застрял ли Илан в какой-нибудь особенно узкой трубе? А может, он забрался на очень высокую стенку и теперь боится спуститься? Или почувствовал запах взрывчатки и никак не может до нее докопаться? Эх, зачем было затевать все это в одиночку, когда вдвоем у них всегда получается не в пример удачнее? Дружба - это когда все делают вместе, разве не так?
Тем большим сюрпризом оказалось для Чифа существование Оскара. Однажды утром Илан пришел какой-то взволнованный. Он остановил Чифа, который уже начал интенсивно скрести пол передними лапами, как это он обычно делал, приступая к чистке клетки, присел на корточки и взял пса за щеки обеими руками. Это служило признаком особо доверительного разговора, так что Чиф присмирел и послушно ждал, развесив лохматые уши и уставившись на друга преданными глазами.
"Чиф, лапушка, - сказал Илан. - Ты перезжаешь на новое место. Там у тебя будет сосед. Его зовут Оскар, и он мой очень большой друг. Как и ты. Вы оба - мои самые большие друзья, так что вы просто обязаны подружиться и между собой. Ладно? Я очень рассчитываю на твое согласие. С Оскаром я уже поговорил. Характер у него, правда, нелегкий, не то что у тебя… но авось как-нибудь утрясется…"
Илан вздохнул и взял Чифа на поводок.
Новая клетка была отделена от соседней не дощатой стенкой, как обычно, а решеткой, так что Чиф сразу увидел своего будущего соседа - огромного, матерого и крайне недружелюбного пса. Это и был Оскар. В его взгляде отчетливо читалось обещание разорвать Чифа на мелкие клочки при первой же возможности, а оскаленные клыки демонстрировали наличие полного набора подходящих для этой цели инструментов. Чиф подумал и решил не пугаться; в конце концов, между ними была решетка, а кроме того, он твердо знал, что щенков убивать не полагается… хотя, он, вроде как уже и не щенок… что ж тогда будет?.. "Ладно, - сказал он сам себе, стараясь не раздражать страшного соседа чересчур прямым взглядом. - В крайнем случае, сделаю ноги. Бегать-то я наверняка умею не хуже этого волкодава."
Но самое неприятное открытие заключалось в том, что Илан, как выяснялось, вовсе не принадлежал Чифу целиком и полностью. Достаточно было увидеть, каким взглядом смотрит на него Оскар, как радостно двигает хвостом, как встает на задние ноги и улыбается при одном его приближении… Да и сам Илан тоже… оказывается, не один только Чиф получает эту ласковую трепку загривка, этот шутливый щелчок по носу, это замечательное почесывание за ушами. Короче, происходила самая настоящая катастрофа. Мир, еще вчера такой надежный и радостный, вдруг обернулся неисчерпаемой юдолью печалей.
Он отказался от ужина. Он всю ночь пролежал без сна, отчаянно надеясь, что произошла какая-то ошибка, что вот сейчас, в эту минуту, он услышит шаги Илана, который пришел забрать его назад, в прежнюю счастливую жизнь, туда, где нету других собак, а есть только они вдвоем - Илан и он, Чиф. Ночь прошла, а утро принесло новый удар. Приехавший на велосипеде Илан, миновав Чифа, сразу направился к клетке Оскара. Чиф оторопело смотрел, как они отправляются на утреннюю пробежку, как счастливый соперник, весело взбрыкивая, скачет за велосипедом - скачет вместо него, Чифа! Можно ли было представить себе что-либо более ужасное? Чиф лег носом в дальний угол, закрыл глаза и решил лежать так до самой смерти, искренне надеясь, что ждать придется недолго.
Илан вернулся, запер Оскара, вошел к Чифу и положил перед его носом сосиску. Пес даже не шевельнулся. Илан посмотрел в его скорбные глаза, вздохнул, сел рядом на пол и начал говорить, тихо поглаживая Чифа по голове. Сначала он сказал ему, что они все-таки находятся в армии, где старших положено уважать, так что Оскар, само собой, будет все получать раньше Чифа, и прогулку в том числе. Он сказал, что скоро, когда Чиф и Оскар друг к другу привыкнут, они все будут делать вместе и что у Оскара есть много чему поучиться, вот увидишь, пес, тебе будет жуть как интересно… если вы, конечно, раньше не передеретесь… В общем, все будет хорошо, честное слово, так что вставай, лохматый, и поехали на пробежку.
Но пес продолжал лежать без движения, и тогда Илан сказал, что в армии поначалу всем тяжело, вот ты, наверное, думаешь, мне легко было, а? Черта с два… Ты слышал когда-нибудь, что такое "гибу?ш"? Нет ведь? А и в самом деле, откуда тебе знать… Ты ведь, как и положено породистой бельгийской овчарке, попал сюда без всякого отбора, тебе тут от самых ворот только "добро пожаловать" говорили. А с людьми, псина, это не так. Сюда попасть хотят каждый год человек четыреста, а берут только сорок. Остальных триста шестьдесят отсеивают. Как, спрашиваешь, отсеивают? О! Вот это-то и называется гибуш.
Для начала выстраивают всех вон на том плацу и приказывают за двенадцать секунд добежать и выстроиться вон у того белого камня. А расстояние до того камня, чтоб ты знал, ровно сто пять метров, так что время это нереальное. Понятное дело, никто не успевает. Сержанта это очень расстраивает. Ну, говорит, коли вы умудрились не успеть, дам я вам, пожалуй, возможность повторить. Исключительно из моего доброго к вам отношения. И продолжает давать им такую возможность еще раз двадцать, пока они уже задыхаться не начинают. Тут он их останавливает и выражает глубокое разочарование ихней ужасающей физподготовкой. Вам, говорит, слабакам, тут все равно ничего не светит, вы на этом гибуше умрете во цвете лет, так не лучше ли прямо сейчас отказаться, без всех этих мучений? Если кто хочет немедленно отправиться домой, то милости прошу. Чтоб ты знал, Чиф, этот же вопрос они задают еще раз тридцать в течение дня и всегда находится кто-нибудь, кто выходит из строя. Вернее, выпадает на исходе сил и моральной мотивации.