В третий том собрания сочинений Фридриха Дюрренматта вошли романы и повести "Зимняя война в Тибете", "Лунное затмение", "Бунтовщик", "Правосудие", "Поручение, или О наблюдении наблюдателя за наблюдателями", "Ущелье Вверхтормашки".
Содержание:
Зимняя война в Тибете 1
Лунное затмение 15
Бунтовщик 24
Правосудие 27
Послесловие 67
Поручение, или О наблюдении наблюдателя за наблюдателями - Новелла в 24 предложениях 67
Ущелье Вверхтормашки 83
Комментарии 108
Содержание 108
Примечания 109
Фридрих Дюрренматт
Собрание сочинений в пяти томах. Т.3
Романы и повести
Перевод с немецкого
Харьков "Фолио"
Москва АО Издательская группа "Прогресс"
Серия "Вершины" основана в 1995 году
Составитель Е. А. Кацева
Комментарии В. Д. Седельника
Художники
М. Е. Квитка, О. Л. Квитка
Редактор Л. Н. Павлова
В оформлении издания использованы живопись и графика автора
©Copyright 1978 by Diogenes Verlag AG, Zürich
All rights reserved
Copyright © 1986 by Diogsnes Verlag AG, Zürich
Данное издание осуществлено при поддержке фонда "PRO HELVETIA" и центра "Echangäs Culturels Est - Ouest" г. Цюрих, а также при содействии Посольства Швейцарии в Украине
© Составление, комментарии, перевод на русский язык произведений, кроме отмеченных в содержании * , издательство "Фолио", АО "Издательская группа "Прогресс"", 1997
© М. Е. Квитка, О. Л. Квитка, художественное оформление, 1997
© Издательство "Фолио", издание на русском языке, марка серии "Вершины", 1997
Зимняя война в Тибете
Я наемник и тем горжусь. Я воюю не только от имени Администрации, но и как исполнитель, пусть скромный, ее миссии - той части этой миссии, которая заключается в борьбе с врагами. Ведь Администрация существует не только для того, чтобы помогать гражданам, но и чтобы защищать их.
Я воюю в Тибете, где идет Зимняя война. Зимняя она потому, что на склонах Джомолунгмы, Чоой, Макалу и Манаслу всегда зима. Мы сражаемся на фантастической высоте, на глетчерах и крутых склонах, на осыпях и у берешрундов, под нависающими скалами, то в лабиринте окопов и бункеров, то на совершенно ослепляющем, ярчайшем солнце. И борьба усложняется еще и потому, что и мы, и противник одеты в одинаковую белую форму. Эта война - жестокая, неуправляемая рукопашная. Холод на вершинах и скалистых склонах дикий, носы и уши у нас обморожены.
Войско Администрации состоит из наемников всех рас и народностей Земли: рядом с огромным негром из Конго сражается малаец, белокурый скандинав - рядом с австралийским бушменом. Здесь не только бывшие солдаты, но и члены бывших подпольных организаций, террористы всевозможных идейных убеждений, профессиональные убийцы, мафиози и обыкновенные уголовники. У неприятеля состав такой же.
Когда мы не участвуем в боях, то забиваемся в ледяные норы, в пробитые в скалах ходы и шахты, они связаны между собой и образуют в огромных горных массивах необозримую разветвленную сеть, так что и здесь враждующие стороны неожиданно сталкиваются и друг друга истребляют.
Опасность преследует нас везде. Даже в борделе под Канченджангой, в "Пяти сокровищницах великого снега", с проститутками со всего света. Это примитивное заведение посещалось и неприятелем. Коменданты борделей враждующих сторон договорились между собой. Это я не в упрек Администрации: половые сношения - такая человеческая потребность, которую трудно взять под контроль. И все же некоторых из моих товарищей прикончили, когда они лежали с проституткой, в том числе и моего любимого командира, он был у нас командующим еще в последнюю мировую войну. Он уже тогда предпочитал солдатские бордели офицерским. Хорошо помню, как снова встретил его…
Двадцать-тридцать лет тому назад - да кто теперь считает годы! - явился я с удостоверением Администрации в один маленький непальский городок. Встретила меня тут баба-офицерша и сразу взяла в оборот. Я уже чувствовал себя дряхлым паралитиком, когда она распахнула передо мной ржавую железную дверь и снова рухнула на пол. Все произошло в пустом помещении: у стены матрац, на полу - ее офицерская форма и мое цивильное барахло, изодранное в клочья… Дверь была настежь, в комнату набилось полно девчонок. Исцарапанный и раздраженный орущей толпой подростков, я поднялся, переступил через голую насильницу и, пошатываясь, проскользнул в дверь, не заметив, что за дверью крутая лестница. Свалившись вниз, я приземлился на бетонном полу, весь в крови, но не потеряв сознания, довольный, что лежу. Потом тихонько осмотрелся.
Я находился в прямоугольной комнате. На стене висели автоматы, белая военная форма и обтянутые белой материей стальные шлемы. За письменным столом сидел наемник неопределенного возраста, лицо будто вылеплено из глины, беззубый рот. На нем такая же белая форма и белый шлем, как на стене. Перед ним, на столе, лежал автомат, а рядом - стопка порнографических журналов, которые он перелистывал.
Наконец он обратил на меня внимание:
- Вот, стало быть, новичок. Без сил, как и следовало ожидать.
Он выдвинул ящик, достал формуляр, задвинул ящик; все это медленно, степенно, складным ножом с трудом отточил огрызок карандаша, порезавшись при этом, чертыхнулся и наконец принялся записывать, испачкав, однако, кровью весь формуляр.
- Встань, - приказал он мне.
Я встал. Мне было холодно. Только сейчас до меня дошло, что я совершенно голый. Лицо и руки у меня были в ссадинах, лоб кровоточил.
- Твой номер ФД 256 323, - сказал он, даже не поинтересовавшись, как меня зовут. - В Бога веришь?
- Нет, - ответил я.
- А в бессмертную душу?
- Нет.
- Это и не положено, - согласился он, - просто верить как-то спокойнее. А в неприятеля веришь?
- Да, - ответил я.
- Вот видишь, - сказал он, - это как раз положено! Надевай форму, бери шлем и автомат. Они все заряжены.
Я повиновался.
Все так же обстоятельно он запер формуляр в ящик стола и встал.
- Ты с таким оружием обращаться умеешь? - спросил он.
- Что за вопрос!
- Но ведь не все же такие старые фронтовые волки, как ты, Двадцать третий!
- Почему Двадцать третий?
- Потому что твой номер оканчивается на двадцать три, - объяснил он, взял со стола автомат и открыл низкую полуразвалившуюся деревянную решетку.
Я, прихрамывая, последовал за ним.
Мы вошли в какую-то узкую сырую галерею. Она была вырублена в скалах и лишь скудно освещена маленькими красными лампочками, провода свободно свисали вдоль стен. Где-то шумел водопад. Раздались выстрелы, потом глухой взрыв. Наемник остановился.
- Если нам кто-нибудь попадется навстречу, стреляй, и все, - сказал он. - Может, это враг, а коли нет - тоже не жалко.
Галерея, похоже, шла под уклон, но полной уверенности не было, потому что нам приходилось то карабкаться вверх, натыкаясь на крутизну, то сигать вниз, в неведомые глубины. Кое-где галереи и шахты были расположены в строгом порядке и снабжены сложной системой лифтов, а кое-где все было до крайности примитивно, словно строилось в незапамятные времена и вот-вот обвалится. Нечего было и думать изучить "географию" этого лабиринта, в котором обитали мы, наемники, - составить бы себе хоть приблизительный план. Руки мои сильно кровоточили. Несколько часов мы проспали в какой-то пещере, забравшись туда, как звери в нору.
Казалось, лабиринт распутывается. Галерея шла прямо, как стрела, только непонятно куда. Иногда мы преодолевали километры, шагая по колено в ледяной воде. От галереи, по которой мы шли, ответвлялись другие. Отовсюду капало, но иногда наступала мертвая тишина и лишь гулко отдавались наши шаги.
Вдруг наемник стал двигаться осторожнее, держа автомат на изготовку: на углу нашей и другой галерей что-то просвистело мимо моей головы - я был опять на Третьей мировой войне. Пригнувшись, мы побежали вниз по какому-то подобию винтовой лестницы, деревянной, полусгнившей, с которой наемник открыл совершенно бессмысленную стрельбу по галерее - никого ведь не было видно, - пока не кончились патроны.
Спустившись еще ниже, мы очутились в пещере, где было чуть светлее, куда вели и другие винтовые лестницы - одни шли сверху, как та, по которой мы попали сюда, другие снизу. Из пещеры широкая галерея вела к двери лифта. Наемник нажал кнопку. Мы прождали примерно четверть часа.
- Как только мы выйдем из подъемника, - сказал он, - тут же бросай автомат и поднимай руки вверх.
Дверь открылась, мы вошли в подъемник - маленький, тесный, непонятно зачем обитый потертой бордовой парчой. Не помню, вниз или вверх шел лифт. В нем оказалось две двери. Я заметил это, только когда спустя четверть часа у меня за спиной раскрылась дверь.
Наемник выбросил свой автомат наружу, я последовал его примеру. Я вышел с поднятыми вверх руками, наемник тоже поднял руки.
В ужасе я остановился: передо мной в инвалидной коляске сидел безногий солдат. Вместо рук у него были протезы, левая представляла собою конструкцию из стальных стержней, переходившую в автомат. Кисть правой искусственной руки состояла из щипцов, отверток, ножей и стального грифеля. Нижняя часть лица - тоже стальная, на месте рта - шланг. Существо откатило назад, делая нам знаки автоматом, чтобы мы приблизились. Руки мы опустили.
В центре пещеры был подвешен за руки голый бородатый человек, к ногам его привязали тяжелый камень. Человек этот висел неподвижно, время от времени издавая хрип. У стены - это была просто скала - на кое-как сколоченных нарах, посреди груды оружия и ящиков с патронами, в окружении коньячных бутылок сидел огромного роста пожилой офицер, в расстегнутом мундире, из-под которого выглядывала белая грудь, заросшая слипшимися от пота волосами. Мундир был мне хорошо знаком еще со времен войны. В офицере я узнал старого командира. Он поднес ко рту бутылку и отхлебнул.
- Джонатан, кати в угол, - проговорил он, с трудом ворочая языком. Существо поехало к стене пещеры и принялось что-то выцарапывать на скале. - Джонатан у нас философ, - объяснил командир и глянул на меня. Тут его осенило. - Ганс, дурачок, - захохотал он хрипло, - неужто ты меня не помнишь? Это я, твой бывший командир. - Он засветился счастьем. - Я ведь тогда пробился в Брегенц. Поди-ка сюда.
- Ваше превосходительство… - пробормотал я.
Я подошел, он прижал мою голову к потной груди.
- Вот и ты здесь, - продолжал он сипеть мне в ухо. - И ты здесь, сукин ты сын.
Он ухватил меня за волосы и принялся мотать мою голову из стороны в сторону.
- Было бы удивительно, если б Администрация приручила моего паренька. Солдат всегда останется солдатом. - И он наградил меня таким пинком, одновременно выпустив из объятий, что я налетел на подвешенного, который громко застонал и закачался туда-сюда, будто язык огромного колокола.
Я поднялся. Мой бывший командующий хохотал.
- Сигару мне, скотина! - заорал он на наемника, который меня привел. - Я уже выкурил свою порцию.
Наемник молча подал ему сигару, затем вытащил записную книжку и, заглянув в нее, заявил:
- Вы должны мне уже семь, командир.
- Ладно, ладно, - пробурчал тот и щелкнул золотой зажигалкой, резко выделявшейся на фоне его грязного мундира и чудовищного убожества пещеры.
Мне припомнилось, что я видел у него эту зажигалку еще в курортной гостинице в Нижнем Энгадине, что наполнило меня удовлетворением. Старые добрые времена не совсем миновали.
- Пошел вон, - приказал командующий моему попутчику, тот отдал честь и повернулся на сто восемьдесят градусов. В ту же секунду командующий прошил его очередью из автомата.
Потом с удовлетворением положил автомат рядом с собой на нары. Джонатан подкатил к телу и обыскал его своим правым протезом.
- Сигар у него больше нет? - поинтересовался командующий.
Джонатан покачал головой.
- И порнографического журнала тоже?
Джонатан снова покачал головой, подцепил тело крюком своей коляски и поволок его прочь.
- Теперь никто больше не знает дороги сюда, - заключил командующий, - часовые снаружи ненадежны. Они с удовольствием сбегут к неприятелю. Эта свинья тоже перебежчик. А раньше всегда приносил мне порнографию.
Тут он уставился на висящего голого мужчину.
- Ганс, - проговорил он, выпуская удушливый сигарный дым, - дурачок, ты, кажется, удивлен, видя здесь вот этого. Армия - надеюсь, ты это еще не забыл, - не жалует живодеров, и ты, конечно, еще не забыл, что твой старый командир тоже не живодер. Я любил солдат как своих детей, и наемников я тоже люблю как своих детей.
- Так точно, ваше превосходительство! - отчеканил я.
Он кивнул мне, шатаясь подошел к стене и помочился рядом с Джонатаном, который уже вернулся и снова царапал что-то на стенке.
- Когда человек голым болтается на веревке, - приговаривал он, справляя нужду, - это задевает мои чувства, так ведь, Ганс, ты же порядочный парень и знаешь, как я сочувствую этому типу. Я сентиментальный. А сентиментальность - человеческое свойство. Животные не сентиментальны. Стоять по стойке "смирно", когда я с тобой разговариваю.
Я вытянулся.
- Так точно, ваше превосходительство.
Старик обернулся, застегнул брюки и, прищурившись, глянул на меня.
- Ну, Ганс, - спросил он, - что ты думаешь об этой вонючей собаке? Почему он здесь висит?
Я задумался.
- Он пленный, ваше превосходительство, - предположил я, все еще стоя навытяжку. - Враг.
Командующий топнул ногой.
- Он из моей роты - наемник. Ты ведь тоже готов стать наемником, полковник?
Он смотрел на меня молча, почти враждебно, и я ответил, не шевельнувшись:
- Я на это решился.
Командующий кивнул.
- Вижу, ты все тот же бравый парень, шалопай, готовый на все, как тогда, в курортной гостинице. Теперь смотри хорошенько, малыш, что я буду делать.
Покачиваясь, он медленно направился на середину пещеры и потушил горящую сигару о живот висящего.
- Ну вот, теперь ты тоже можешь помочиться, - проговорил командующий.
Наемник только застонал в ответ.
- Бедный парень больше не может мочиться, - сказал командующий, - а жаль.
И он качнул его.
- Ганс, - обратился ко мне командующий.
- Да, ваше превосходительство?
- Эта собака болтается здесь уже двенадцать часов, - сказал он и снова толкнул висящего. - Но он храбрый пес, отличный вояка, сынок, которого я люблю.
Он подошел ко мне почти вплотную. Старый великан был выше меня на целую голову.
- Знаешь ли ты, кто сотворил это свинство, сынок? - угрожающе спросил он.
- Нет, ваше превосходительство, - ответил я и щелкнул каблуками.
Командующий молчал.
- Я, дорогой, - сказал он грустно. - А знаешь почему? Потому что мой сыночек вообразил себе, будто врагов больше нет. Возьми автомат, парень. Это лучший выход для моего сыночка.
Я разрядил автомат.
Теперь перед нами качалась окровавленная туша.
- Ганс, - проговорил командующий нежно, - пошли к лифту. Я задыхаюсь тут, внизу. Мне надо опять на фронт.
Одним лифтом дело не обошлось. Первый был просто шикарный. Мы разлеглись в нем на канапе. Напротив висела картина: лежащая на животе голая девушка на канапе.
- Этот Буше у меня из Старой Пинакотеки, - объяснил командующий. - Весь Мюнхен превратился в груду развалин. Рай для мародеров!
Дальше подъемники становились все проще: оклеенные картинками из порнографических журналов и с нацарапанными повсюду непристойностями. Потом лифты кончились. Мы карабкались в масках, с тяжелыми кислородными аппаратами на спине вверх, по крутым шахтам, однако командир не ведал усталости. Этот великан делался все веселее - он знал бесчисленное количество тайников, где был припрятан коньяк. Он совсем разозорничался и на самых трудных участках пути горланил с переливами на тирольский манер. Мы ползли все выше по низким галереям, взлетали в подъемных клетях и наконец оказались в командном бункере в нескольких метрах под Госаинтаном.
Спал я долго и без сновидений. Продырявив наемника из своего автомата, я сам стал наемником, впервые выполнив свой долг на службе у Администрации.
Наемник не имеет права задаваться вопросом, существует ли неприятель, по одной простой причине: это его убьет. Стоит лишь усомниться в существовании врага - даже подсознательно, - и ты больше не способен воевать. А коли подобные сомнения завели наемника так далеко, что он отваживается задать этот вопрос вслух, ему уже нет спасения; тогда командующему и остальным наемникам приходится уже спасать все. Поэтому я и горжусь, что выстрелил. Я стрелял от имени всех.
С тех пор такие вопросы больше не задавались. Зимняя война учит наемника задавать лишь те вопросы, на которые, правда, тоже нет ответа, но в которых хотя бы есть смысл. Его не интересует, кто враг, его интересует, за что он воюет и кто отдает приказы. Эти вопросы имеют смысл, а вопрос о наличии врага таит в себе искушение отрицать его существование, хотя мы с ним ежедневно деремся, хотя он существует, ибо мы его убиваем. Война без неприятеля была бы бессмысленной, была бы сплошной бессмысленностью, поэтому наемник вопросов не задает - или же он сам подставляет себя под следующую автоматную очередь: единственная возможность убедиться, которая ему остается. Другой просто нет. Передаются сообщения о фантастических победах, окончательная победа не за горами, в сущности, она уже одержана, тем не менее Зимняя война продолжается.