Александр Покровский снискал заслуженную славу блистательного рассказчика. Он автор полутора десятков книг, вышедших огромными тиражами. По его сюжетам снимаются фильмы.
Интонации А. Покровского запоминаются навсегда, как говорится, с пол-оборота, потому что он наделен редкостным даром в тривиальном и обыденном различить гомерическое. Он один из немногих на литературной сцене, кто может вернуть нашей посконной жизни смысл эпического происшествия. Он возвращает то, что нами утрачено. Он порождает смыслы, без которых нельзя жить. Хотя бы на то время, когда мы читаем его замечательную прозу. Ведь то, что пишет А. Покровский – литература.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 8
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 17
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 25
ЧАСТЬ ПЯТАЯ 31
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ 40
Александр Михайлович Покровский
Калямбра
каломбра – вам
калимбра – там
калюмбра – дам
вам
ваш
там
дым…
Юрий Васильев
из тетради 1927-го года
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Да, так вот!
Попраны, еще раз попраны.
И денег совершенно не хватает.
Не хватает денег роженицам и тем, кто принимает роды, и поэтому, хоть в зачатии и участвуют, думается, все поименно, предпочтительней все же удалить козявку заранее, прежде чем она успеет достичь призывного возраста.
И с этой точки зрения государство посещает печаль.
В связи с чем непонятно, что делать с воинским долгом.
То есть непонятно, куда его девать в виде долга-человека или человека-долга и откуда его получать, если он все время требуется свежий?
То есть я хотел сказать: непонятен сам механизм его образования.
И утилизации.
Я имею в виду долг.
Я до такой степени имею его в виду, что мне очень хочется знать, на какой стадии своего развития человеческий зародыш им обзаводится?
Я все еще про долг.
До зачатия, во время оного или две-три недели спустя, когда и происходит изъятие и зародыша, и долга?
И еще непонятно, куда девать носителя этого долга, когда в нем отпадает всякая необходимость, о чем мы, кажется, уже упоминали.
Вот когда роженица, на которую денег не хватает, а стафилококк с потолка капает, тужится, – она выполняет свой долг или таким замысловатым образом передает его приплоду?
А может быть, долг вообще возникает как совокупность усилий и матери, и плода? А? Как вы считаете? Может быть, вот оно? А? Как вы полагаете? Может быть, оно, то большое, косматое, вечно меняющее свою форму, содержание и воззрение на стыд, слепое, беспощадное нечто, именуемое в простонародье государством, нам в долг, а мы ему в ответ?
Как вам кажется?
Может быть, оно нам чисто морально дает возможность подготовиться к родам, а потом за это, за то, что оно предоставило время, одно только время на подготовку и больше ничего, и спрашивает по всей форме?
И в этом случае время как неуловимая категория превращается в нечто материальное и уловимое – в приплод, который нужно потом на какой-то период отдать в общее пользование, чтоб его временно поимели все?
Я думаю, что я прав.
Фу! Наконец-то! Добрались. Слава Богу!
Вот как трудно порой уразуметь!
Как тяжело иногда самому разобраться в одном только слове или понятии.
Например, в слове "долг", тем более что иногда он бывает "священным", после чего плавно перетекает в "гражданский".
Фу! Просто гора с плеч.
Так, знаете ли, радостно иногда бывает уяснить для себя то, о чем вокруг все только и толкуют, доказывают что-то со сливочной пеной у рта. Хотя спроси у них, что такое "долг", откуда он взялся, – ничего-то они не ответят.
Только глаза свои безумные вылупят и начнут: "Да как же", "Да вот же", "У нас в государстве"…
Тьфу, у вас! В государстве. Тьфу!
Да. Хорошо хоть разобрались.
Ну, теперь можно поговорить о водоплавающих.
То есть о них, о героях, о моряках, о тех, кто в стужу и по колено.
О них.
Им государство, которое, как мы выразились, некоторым образом существует в виде отдельных своих бесформенных, безжалостных проявлений, и тому есть немало всяческих свидетельств, предоставило возможность подготовиться к родам? Предоставило? А? Что? Что вы на меня так смотрите?
Да, предоставило.
Они им воспользовались?
Ну, кто как.
Все! Точка! Государство им ничего не должно.
А они должны. И, прежде всего, должны умереть, если время подошло, потому что все герои, едрена вошь!
А герои всегда умирают, если подошло их время.
И в этом-то, собственно, и состоит, как мне видится, основной способ утилизации и их, и их циклопического долга.
ПРО ФЕДЮ
Входили мы в "Свиное рыло". Так это место в Польше называется. Там устье реки, ну и узкое все, до неприличия. На вход – в очередь стой. И все стоят: подводные лодки, баржи, корабли, плоскодонки.
Скучно. Командир на мостике, а тут мичман Федя Федотов – радиометрист и крестьянин – покурить вылез:
– Товарищ командир, разрешите?
– Кури, куда тебя деть! – говорит ему командир, а потом добавляет: – Кури в последний раз.
Это командир со скуки оговорился, а Федя – уши торчком:
– А чего это в последний раз, товарищ командир?
А тот ему лениво:
– Так тебя ж НАТО затребовало.
Надо сказать, что командир просто так брякнул, но событие уже начало набирать свои обороты.
– Зачем это?
– Так ты ж датского вертолетчика утопил.
Федя – глаза с мандарин – с придыханием:
– К…как?…
– А так! Помнишь, ты вылезал наверх с фотоаппаратом датский вертолет фотографировать?
– Ну?
– И вспышка у тебя ни с того ни с сего сработала.
– Ну?
– Вот тебе и "ну". Ты его запечатлел и вниз полез, а он, ослепленный твоей вспышкой, через пять секунд в море гакнулся.
– А…
– Вот тебе и "а". Теперь "б" наступает. Полное. НАТО запросило по своим каналам, наши ответили, слово за слово… короче… Короче, иди, собирай харчи. Мы тебя в гаагский суд через три дня передать должны. В Брюсселе в тюрьму сядешь.
На Федю страшно было смотреть, когда он вниз спустился. А внизу все уже знали: и про вспышку, и про брюссельскую тюрьму, и про харчи.
– Слышь, Федор, – начали к нему подходить с сочувствием, – ты, эта, не сомневайся, детей твоих всем экипажем вырастим, в обиду не дадим, а сейчас – на тебе носки шерстяные, мне теща связала.
Весь экипаж три дня нес ему кто что. Скопилась груда всякой ерунды: носки, часы, трусы, майки, тельняшки, банки с вареньем ("у них-то там же ни хрена нет!") и книга Н. Кузнецова "На флотах боевая тревога".
Последним пришел интендант и сухим голосом отсчитал ему продовольственный паек: "Вот здесь распишись!" Федя расписался.
А потом выяснилось, что он еще домой жене в родную Тульскую губернию письмо прощальное не написал.
Писали всей каютой: "Дорогая Маша! Я уезжаю навсегда в Брюссель…"
Через два дня командир сказал: "Хватит томить!" – и вызвал его к себе. Тут-то, к общей радости, и выяснилось, что Федора там наверху с подачи командира отстояли, и НАТО его простило, и ни в какой Брюссель, а тем более, в Гаагу ему ехать не надо.
Вот счастье-то на лице у человека было! Командир под это дело даже выходной на экипаже объявил.
КУХТА
Это такая фамилия. А звать – Вася. Курсант Вася Кухта. Высоченный, двухметровый парень. И в ширину он два косых метра. И еще он хохол. И еще он тупой. Во всяком случае, так считают, потому что на все вопросы он отвечает с задержкой: "А шо это, а?"
Преподаватель, старенький капдва – спокойный человек, добрейшей души. Сдаем сопромат. Отвечает Вася. Выходит преподаватель в коридор, нервно курит, внимательно приглядывается в стекло, задумчиво говорит: "Да-а-а…" – глубоко вздыхает и снова заходит в класс. Через 15 минут он же выбегает и уже слышится шепот нецензурной брани и отчетливо: "Ну, блядь, баран, ну, сука, тупой, ох, придурка… придурка… на меня наслали!.." – так что представить его можно.
Если Вася идет "по женщинам", то он непременно намотает на винты, нажрется водки и в завершение всего, возвращаясь из увольнения, спрыгнет с забора на плечи дежурному по училищу, осуществляющему обход.
А силы у него было – на гонке в Петродворце среди училищ от переживаний так веслами дико вращал, что воды начерпал по самые борта и утопил имущество к хренам свинячьим. Отчего начальник физкультуры и спорта несколько мгновений пребывал в легком ступоре. Он только смотрел на него взглядом младенца, который вот-вот заплачет, и повторял: "Кухта, Кухта, вы что?!!"
И теперь я подхожу к самому главному. Я перехожу к стрельбе.
После обеда занятие по стрельбе проводит каптри, "профессор", как мы его все называем, выходец из замов, хам расслабленный и матерщинник.
К курсантам обращается так: "Где твой гюйс, свинья?…"
Так вот, ходит он туда-сюда после обеда, китель расстегнут, и спичкой в зубах ковыряет. На пузе пуговица расстегнута и "оттудова" торчит пупок. Он цыкает, высасывает застрявшее мясо в зубах и при этом цитирует наставление: "…И для произведения выстрела следует выбрать свободный ход… задержать… вот… дыхание и…"
На стенде, в тире, значит, в сей момент стоит Вася, закрыв один глаз, и метко целится. В наушниках стоит, так что ничего он толком не слышит.
Забейборода, так звали "профессора", спрашивает у Васи:
– Ну, чего ты там, родной, видишь?…
Вася не слышит.
Он еще раз громко:
– Кухта! Сукедла свободный ход выжал?!
Вася всем корпусом разворачивается к Забейбороде и, направляя дуло пистолета ему прямо в живот, тупо на него смотрит и говорит:
– Да, выжал!
В тот же момент Забейбородушка резво падает на пол ничком тушкой, и у него пропадает речь. Потом вскакивает и орет истошно:
– Сучара, ты что ж делаешь!!! Гондон!!! А?!! Гондон!!! Сука!!!! – при этом волосы у него дыбом, и он пропадает.
Тишина. Все замерли. Вася кладет ствол, снимает наушники и спрашивает:
– А шо это он… а?
Появляется Забейбородушка через десять минут, говорить не может, с ним вместе командир роты, замкомандира и еще кто-то, сейчас не вспомнить.
Вся эта компания смотрит на Васю и говорит:
– Васек, как все это произошло-то?…
И Васек испугано надевает наушники, вновь берет, передергивает затвор, а пистолет-то заряжен. И из окошечка у него вылетает патрон.
Вася просто обалдевает от этого, все еще ничего не понимая, испугано смотрит в сторону дядечек со звездами и в фуражках. Потом он медленно, со стволом, разворачивается в их сторону, и… вся компания расширяет глаза, как у зебры, вся опять ничком и с визгом выползают из тира.
Вася в своих наушниках улыбается жалко и вопросительно, а потом говорит:
– А… шо это они все… а?
НУ?
Человек у нас трезвеет когда?
Когда жизнь его находится в весьма стесненных обстоятельствах.
Или же?
Когда те же обстоятельства ему кто-либо устроит.
Коля Пискунов из увольнения трезвым еще ни разу не возвращался.
И еще: он, пока все кусты не обрыщет мордой и клыками их не поднимет корнями вверх, в роту не поднимается. А уж поднявшись в роту, в смысле в помещение, он сразу идет куда? Он идет сразу в гальюн от усталости и там ссыт.
А как он ссыт? Он полроты будит своими стонами: "О-о-о-й!.. Ой!.. (растягивая) А-а-а-а… а… а… о… о… моч… ки-и-и…" – это он член в штанах ищет.
Закрыв глаза.
Из раза в раз.
А тут как раз Федотка-крестьянин из увольнения пришел, и наступил праздник, потому что эта зараза – Федотка, конечно, всем чего-нибудь вкусненького от большого крестьянского сердца непременно принесет и в рот вложит.
Вот сегодня он принес сосисок и всем сунул, даже тем, кто спал, и все уже жуют, после чего в дверном проеме появляется сначала четвероногий Пискунов, который по косяку превращается в двуногого, а потом идет в гальюн. Ссать.
И все, конечно же, перемещаются туда, потому что когда ты жуешь сосиску, то муки человека, ищущего в штанах свой одинокий член, совершенно по-другому смотрятся.
И вот уже Коленька раскорячился, и вот он уже застыл, закатив свои глазенки, откинувшись головой, а руками шарит, шарит, шарит по нерасстегнутым штанам, покачиваясь и переминаясь, и мучается, мучается, мучается – все никак. Клапан-то на наших флотских брюках хорошо бы расстегнуть и потом уже искать, не говоря уже о том, что только после этого и следует ссать.
Вот.
А все жуют и морщатся, потому что сопереживают.
И тут Федотка, у которого еще полно всяких сосисок, подходит к бедняге и вкладывает ему в ручки трепетные ее – сосиску.
– О-о-о…й… – замирает Коленька, не открывая глаза и улыбаясь во всю ширь, – оооо-ййй… – Ссыт.
А поссав, мы что делаем? Мы разжимаем руки, и член, освобожденный, самостоятельно скользит и исчезает в штанах.
Коленька поссал и разжал руки.
Тут-то у него сосиска и отвалилась.
А он немедленно протрезвел.
СУТОЧНЫЕ ПЛАНЫ
У меня в голове пластина восемнадцать с половиной квадратных сантиметров, а по званию я – "полный мичман". Есть на флоте звание "мичман" и "старший мичман", но это все не то. Это все официальные звания, а вот "полный мичман" или "недомичман" – это, извините, от отношения к службе. Я вот "полный мичман", а что это означает, вы сразу же поймете, после того как я вам про суточные планы расскажу. Про пластину в голове, и про то, как она на мое поведение влияет, я вам тоже расскажу, но позже.
Сначала про них. Про суточные планы.
Тактическая обстановка: начало девяностых годов прошлого столетия, сорок девятый судоремонтный завод и СКР "Разумный" в состоянии, когда всё уже вырвали и продали.
Личного состава, любящего и любимого, катастрофически не хватает: забрали живьем ходовые корабли и отделившиеся республики. В минно-торпедной боевой части – полторы калеки на двести метров площади.
То есть из семнадцати по штату на "хвать твою мать!" откликается только матрос Захмеджанов Якуб, не окончательно обрусевший в Калмыкии казах – вечный вахтенный у корабельного арсенала с перерывом на обед и горшок и четыре часа обязательного ночного сна, когда арсенал охраняет боевой дух матроса Захмеджанова. Рядом с арсеналом – каюты номер один и три, где он (Захмеджанов) каждый день протяжно-плаксивым голосом достает обитателей вопросом– мечтой: "А…х… как можи-на стать милиссс-и-онар?"
Из командиров боевых частей и лиц, их замещающих, на борту только лица, замещающие их лица. Они же ежедневно составляют суточные планы, где, по требованию командования, кратко, но детально должны быть изложены все мероприятия боевой подготовки. А я навсегда стою "дежурным по низам".
Но! Все должно быть!
То есть должны быть: "практические занятия по…", "учения по…" и "работы по…" с-с-с… "руководителями" и "участниками".
Из боевых частей суточные планы ручейками стекаются к замученному вселенскими проблемами старпому, а после чего, перешагивая бидоны со спиртом, через "вот такую пипиську старушки Изергиль" попадают в руки писарю, который и печатает "большую портянку дедушки Мазая" – суточный план корабля.
Сначала я регулярно бредил: писал про "Согласование Системы Синхронно Следящего Привода" из ГКП с постами "Дракон", "Муссон" и "Тюльпан", где в трех измерениях одновременно "участвует" будущий "милиссс-и-онар" Захмеджанов Якуб с интеллектом заблудившегося йети. А потом я заикнулся о том, что показуха… вот… в ВМФ… поглотила… – и меня, так и не договорившего, взяли и с ван-дер-ваальсовой силой несколько раз надели жопой на все случившееся рядом.
Ах так! На следующий же день мы с Захмеджановым согласно суточному плану, поданному и подписанному, производили "утвержденную Священным Синодом плановую замену квантового генератора на гиперболоиде инженера Гарина".
Писарь от радости плакал, а меня понесло, и в понедельник на самоподготовке я уже изучал: "Влияние химического состава мочи насекомых Средней Азии на боеготовность бронетанковых войск Тамерлана", во вторник – занимался "демонтажом прибора, показывающего зависимость герметизации отсеков корабля от шипящих суффиксов старшего помощника", а Захмеджанов с тех пор только и делал, что "разрабатывал программу быстролетящего оружия с элементами искусственного ума".
ПАСХА
Начало восьмидесятых в гарнизоне Завойко. У меня выходной, а жена на работе. Хочется к ее приходу сделать что-либо. Что-либо приятное. Завтра же Пасха. Светлое Христово Воскресение. Решил яйца покрасить. По словам соседей по родной коммуналке, лучше всего для этих благородных целей подходят матерчатые сетки-авоски по девяносто копеек каждая. Сбегал в продуктовый магазин "Якорь" и набрал там разных цветов. Сетка опускается в кипяток, и вода становится цветной. Яйца туда на десять минут – и готово, такая красивая горка из разноцветных яиц получается. Только вот синих яиц нет. Этого цвета сеток в продаже не было. Но цвет-то самый военно-морской. Как же можно встречать Пасху без него! И тут я вспоминаю про наши флотские носки: их когда ни постираешь, пусть даже в холодной воде, они ее всегда в синий цвет окрашивают. Новых носков я не обнаружил. Зато нашел старые и, как мне показалось, стираные. Но их же сколько ни замачивай, они все равно цвет дают. Бросил носки в кипяток. Через десять минут в квартиру войти нельзя было: такая возникла вонища. И перешла та вонища в подъезд и на улицу. За два квартала все спрашивали: кто у кого подох. И жена вошла, а я к ней с объяснениями. Очень ее мой рассказ о синих яйцах впечатлил: сначала сказала мне, что я дурак, а потом жизнь наладилась.
КОЕ-ЧТО О КОМАНДАХ
Никогда не надо отвлекать дежурного, когда он собирается дать команду по корабельной трансляции. Ибо! Каждая команда (и каждое слово в ней) строго оговорена и должна произноситься в свое собственное время. Оттого-то и мучился каждый раз "низовой дежурный" Серега Ящур, оставаясь за дежурного по кораблю, сжимая в потной ладошке "каштан" и доводя его до состояния самостоятельной эрекции.
Глядя на хронометр, он беспрестанно шепотом репетировал слова, которые скоро должны были прозвучать. Особенно по верхней палубе и на всю бригаду:
"На-а-а фла-а-аг и гю-у-уйс… смирн-а! Фла-аг и гю-уйс… спустить!" – вечером. А эхо-то какое…
А тут старпом из каюты: "Вызовите ко мне дежурного трюмного!" – раковина у него, козла, забилась.
Вот и получилось: "На фла-аг… и гю-уйс… спустить!" – на всю округу.