Об этом шептались девчонки, которые, казалось, всегда все знают. Но даже они, те, кто явно не симпатизировал мисс Гридис, считали, что ситуация складывается нормально. По их мнению, это происходило совершенно резонно, потому что Гарри Уолден был так хрупок и утончен, что нуждался в симпатии и поддержке, насколько это возможно.
Я не удержался и еще раз подловил Гарри Уолдена.
- Я порву тебе очко, сучонок! Больше ты не наебешь меня!
Гарри посмотрел на меня, потом перевел взгляд поверх моего плеча и, кивнув, сказал:
- Что это там?
Я оглянулся, а когда повернулся обратно, его уже не было. Гарри сидел в классе в надежном окружении девчонок, которые думали, что он гений, и любили его.
Слухи о ночных посещениях Гарри Уолдена мисс Гридис разрастались и ширились, и он даже несколько дней не являлся в школу. Для меня это были прекрасные дни, потому что приходилось иметь дело только с суходрочкой дебила. Пережить ее было гораздо проще, чем непонятное обожание всех этих девчонок в юбочках, кофточках и накрахмаленных льняных платьицах за наличие золотых кудрей на голове. Пока Гарри отсутствовал, девчонки перешептывались:
- Он слишком чувствителен ко всему…
А Рэд Киркпатрик сказал:
- Она заебывает его насмерть.
В один день я зашел в класс и убедился, что место Гарри Уолдена пустовало. Я посчитал, что он, как обычно, отдыхает с перееба. Затем от парты к парте полетела весть. Я всегда самый последний узнавал все новости, но, наконец, дошло и до меня: прошлой ночью Гарри Уолден покончил с собой, и мисс Гридис еще не знает. Я посмотрел на его место - больше он никогда не будет сидеть здесь. Все его яркие одежды канули. Мисс Гридис закончила перекличку, взгромоздилась на свой стол и закинула ногу на ногу, высоко закинула. Чулки на ней были более светлого оттенка, чем обычно. Подол юбки заметно продвинулся в своем восхождении по крутизне бедер.
- Американская культура, - заговорила мисс Гридис, - предназначена для величия. Английский язык, в данный момент крайне ограниченный и жестко структурированный, будет раскрепощаться и развиваться. Наши писатели будут пользоваться, как мне хотелось бы думать, тем, что я называю американизмами.
Чулки мисс Гридис были почти телесного цвета. Складывалось впечатление, что на ней их вовсе нет, что она сидит перед нами голая, и именно эта кажущаяся нагота, ее ненастоящность, делали зрелище лучше, чем если бы она действительно была без чулок.
- Все больше и больше истин мы буцем открывать на пути развития своей собственной речи, и этот новый голос будет свободен от старой истории, старых нравов, пережитков и бесполезных иллюзий…
"Хлюп… хлюп… хлюп…"
25
Курли Вагнер достал Морриса Московица. Они решили схлестнуться после уроков. Человек восемь-десять прослышали про это и собрались за гимнастическим залом посмотреть на драку. Вагнер диктовал условия:
- Бьемся до тех пор, пока кто-нибудь не отключится.
- Я не против, - спокойно ответил Моррис.
Он был худой, длинный и слегка придурковат. Никогда не болтал лишнего и никому не докучал.
Вагнер остановил взгляд на мне:
- После того, как закончу с ним, я возьмусь за тебя!
- За меня?
- Да, Чинаски, за тебя.
Я ухмыльнулся в ответ.
- Я буду иметь вас всех по очереди, пока вы не поймете, что это за хреновина - уважение!
Вагнер был слишком самоуверенный. Он постоянно вертелся на брусьях или кувыркался на мате, или же нарезал круги по площадке. Он вышагивал, как настоящий атлет, выпячивая свое жирное пузо. Ему нравилось стоять и бесконечно таращиться на какого-нибудь парня, как удав. Я не знаю, что его так терзало. Возможно, он думал, что мы дрючили всех наших девчонок, как заведенные, и эта мысль не давала ему покоя. В общем, мы опасались его.
Противники встали в позу. Вагнер довольно прилично двигался. Он подпрыгивал, раскачивался, перебирал ногами, то наскакивая, то отступая. При этом он издавал тихий свистящий звук. Это впечатляло. С ходу он провел три прямых удара левой. Московиц просто стоял, опустив руки, и принимал тычки. Он и понятия не имел о всяких там боксерских штучках. Вагнер провел прямой правой и угодил Моррису в челюсть.
- О, блядь, - процедил Моррис и наотмашь ударил правой. Вагнер увернулся и контратаковал противника серией прямых ударов правой и левой по физиономии. У Морриса из носа пошла кровь.
- Во, блядь! - встрепенулся Моррис и замахал руками.
Удары посыпались на голову Вагнера, как пушечные ядра. Он пытался отвечать, но его поставленные удары не обладали такой мощью и яростью, как кувалды Московица.
- Ебать-колотить! Врежь ему, Моррис!
Московиц долбил, как молотобоец. Левой снизу он врезал атлету по брюху. Задыхаясь, Вагнер стал оседать и рухнул на колени. Бровь его была рассечена и кровоточила. Уронив голову на грудь, он был на грани обморока.
- Сдаюсь, - промычал Вагнер.
Мы оставили его за зданием, а сами пошли за нашим новым героем - Моррисом Московицем.
- Черт, Моррис, тебе надо идти в профи!
- Щас, мне только тринадцать.
Мы зашли за здание слесарной мастерской и расположились у заднего выхода на ступеньках. Кто-то прикурил несколько сигарет, и мы пустили их по кругу.
- Чего этот мужик докапывается до нас? - спросил Моррис.
- Бля, Моррис, ты чего, не врубаешься? Он же ревнует. Думает, что мы перетоптали всех цыпочек в школе!
- Да я даже ни разу не целовался с девчонкой.
- Да не гони, Моррис?
- Я не гоню.
- Ты должен попробовать суходрочку, Моррис. Это кайф!
Тут мы увидели проходящего мимо Вагнера. Он утирал лицо носовым платком.
- Эй, тренер, - заорал один из наших, - как насчет реванша?
Он остановился, посмотрел на нас и приказал:
- А ну, выбросить сигареты!
- Да нет, тренер, нам нравится курить!
- Может, подойдешь и заставишь нас выбросить сигареты?
- Да, давай, тренер!
Вагнер стоял и пялился на нас.
- Я еще не закончил с вами! Так или иначе, я разберусь с каждым из вас!
- Как ты это сделаешь, тренер? Похоже, ты уже выдохся.
- Ага, как ты собираешься разобраться с нами? Вагнер отвернулся и пошел к своему автомобилю. Мне было жаль его немного. Когда ученики так говнились, он должен был уметь отвечать.
- Надеюсь, он распрощался с мыслью поиметь хоть одну целочку в этой школе, пока мы здесь, - высказался один парень.
- Я думаю, - откликнулся другой, - кто-то надрочил ему в ухо, и у него крыша едет.
После этого мы расстались. Неплохой был денек.
26
Каждое утро моя мать уходила на службу. У отца не было работы, но он тоже уезжал из дома. Несмотря на то что большинство наших соседей были безработные, отцу не хотелось, чтобы они знали о его проблеме. И поэтому каждое утро он садился в свой автомобиль и отправлялся будто бы на работу, а вечером возвращался всегда в одно и то же время. Меня это устраивало, потому что я был предоставлен сам себе. Они запирали дом, но я знал, как войти. С помощью кусочка картона я откидывал крючок с двери-сетки. Дверь на веранде была заперта изнутри, и ключ торчал в замке. Я подсовывал под дверь газету, выталкивал ключ из замка, он падал на газету, и я вытягивал его наружу. Открыв замок, я заходил в дом. Когда нужно было уходить, я накидывал крючок на дверь-сетку, далее запирал веранду на ключ и, оставив его в замке, выходил через парадную дверь, на которой был замок с защелкой.
Мне нравилось оставаться одному. Как-то я играл в одну из моих игр. На камине стояли часы с секундной стрелкой. Я задерживал дыхание, и следил по часам, сколько времени я смогу продержаться. Каждый раз я бил собственный рекорд. Я переживал страшные муки, но всегда вырывал несколько секунд и очень гордился собой. В тот день мне удалось превысить предыдущий рекорд на целых пять секунд. Мне нужно было отдышаться, и я подошел к окну, занавешенному красной драпировкой. Между драпировкой оставалась щель, и я выглянул наружу. Черт возьми! Наше окно выходило прямо на веранду дома Андерсонов. На ступеньках сидела миссис Андерсон, и я мог видеть ее ноги под платьем. Ей было около 23 - и ноги ее были восхитительны. У меня была очень выгодная позиция, ноги были видны почти до жопы. И тут я вспомнил об армейском бинокле моего отца. Он лежал на верхней полке стенного шкафа. Я сбегал за биноклем и, притаившись в драпировке, навел мощную оптику на ноги миссис Андерсон. В одно мгновение моя голова будто бы оказалась между ними! О, это были совсем иные ощущения, чем бросать воровские взгляды на ноги мисс Гридис: не было необходимости ловчить и притворяться. Наконец-то можно было сосредоточиться. Я покрепче сдавил бинокль. Я был в эпицентре. Я пылал от возбуждения. Бог ты мой, что за икры, что за бедра! И всякий раз, когда миссис Андерсон шевелила ими, это было невыносимо.
Я опустился на колени и, одной рукой придерживая бинокль, выпустил наружу отвердевший член. Сплюнув на ладонь, я приступил… Вскоре мне почудилось, что мелькнул краешек ее трусиков. Я готов был кончить, но остановился. Не отрываясь от бинокля, я чуть поостыл и затем приступил вновь. И снова я предупредил подступающий оргазм остановкой. Пауза… И вот я уже опять за работой. На этот раз я знал - остановка невозможна. Миссис Андерсон шевельнулась, ноги раздвинулись, и я скользнул к самому верху. Я почувствовал, будто вошел в нее. И тут же кончил. Я заляпал весь паркет перед окном белой и густой спермой. Пришлось подняться с колен, сходить в ванную за туалетной бумагой и вытереть пол. Затем я снес мокрый клочок бумаги в туалет и спустил в унитаз.
Почти каждый день миссис Андерсон появлялась на ступеньках своей веранды, и каждый раз я брал бинокль и удовлетворял себя.
Если мистер Андерсон когда-нибудь узнает об этом, думал я, он убьет меня…
Каждую среду вечером мои родители ходили в кино. Там проводились различные лотереи, и они хотели выиграть хоть сколько-нибудь денег. В один из таких вечеров, в среду, я сделал новое открытие. Семья Пайроззи проживала в доме южнее нас. Наша подъездная дорожка проходила вдоль северной стороны их дома, где располагалось окно в гостиную. Его прикрывала лишь тонкая занавеска. Вдоль дорожки тянулась стена, которая заканчивалась аркой. Крутом были кусты. Если забраться в эти кусты между стеной и окном, то с улицы вас никто не смог бы увидеть, особенно ночью.
Я пролез туда. То, что я увидел, превзошло все мои ожидания. Миссис Пайроззи, закинув ногу на ногу, сидела на кушетке и читала газету. На другом конце комнаты, в кресле, сидел мистер Пайроззи и тоже изучал прессу. Миссис Пайроззи была не так молода, как миссис Андерсон, но ноги у нее были отменные, плюс туфли на высоком каблуке. Всякий раз, когда миссис Пайроззи переворачивала страницу газеты, она меняла положение ног, и с каждым разом юбка ее задиралась все выше и выше, а я возбуждался все круче и круче.
Если бы мои родители, возвращаясь домой, поймали меня здесь - жизнь моя бы закончилась. Но игра стоила свеч.
Почти бездыханный стоял я за окном и пожирал глазами ноги миссис Пайроззи. У парадной двери спал Джефф - огромный колли. В тот день я уже насладился ногами мисс Гридис на уроке английского, потом отдрочил, глядя через бинокль на ляжки миссис Андерсон, и вот теперь - десерт. Почему мистер Пайроззи не смотрел на ноги миссис Пайроззи? Он упорно продолжал читать свою газету. Было же очевидно, что миссис Пайроззи пыталась раздразнить его. Об этом свидетельствовала ее юбка, которая ползла все выше и выше. Вот миссис Пайроззи снова перевернула страницу и произвела рокировку ног с такой скоростью, что подол юбки подлетел очень высоко, полностью обнажив на мгновение полные белые ляжки. Боже, они были как пахта! Непостижимо! Прима!
Краешком глаза я отметил, как шевельнулись колени мистера Пайроззи. Неожиданно он быстро поднялся и двинулся к парадной двери. Я кинулся наутек, продираясь сквозь кусты. Сзади послышалея звук открываемой двери. Я добежал до нашего двора, пересек его и заскочил за гараж. На мгновение я остановился и прислушался. Затем я перелез через ограду, увитую виноградником, миновал двор соседей, перемахнул через забор и снова оказался в проходе. Выбравшись на улицу, я потрусил в южном направлении, словно спортсмен на тренировке. Никакой погони за мной не было, но я продолжал бежать.
Если он узнал меня, если расскажет отцу, я - труп.
Но, возможно, он просто выпустил своего пса просраться?
Я добежал до бульвара Вест Адаме и присел на скамейку на остановке трамвая. Передохнув минут пять, я тронулся в обратный путь. Когда я добрался до дома, родители еще не вернулись. Я разделся, выключил свет и стал дожидаться утра…
Еще как-то в среду ночью мы с Плешивым шли через проходной двор между двумя многоквартирными домами. Мы направлялись в винный погребок. И вдруг Плешивый остановился возле одного окна. Штора была опущена, но не совсем. Плешивый нагнулся и заглянул внутрь. Не отрываясь, он подал мне знак подойти.
- Что там? - прошептал я.
- Смотри!
Мужчина и женщина лежали в постели. Они были голые. Лишь простыня отчасти прикрывала их. Мужчина пытался поцеловать женщину, но она отпихивала его.
- Перестань, Мэри! Иди ко мне.
- Нет.
- Но я хочу! Ну, пожалуйста!
- Убери от меня свои вонючие лапы!
- Но, Мэри, я люблю тебя!
- Катись к черту вместе со своей долбаной любовью…
- Мэри, я прошу тебя…
- Ты заткнешься сегодня?
Мужчина отвернулся к стенке, а женщина взяла с тумбочки журнал, подоткнула подушку под голову и погрузилась в чтение. Мы пошли дальше.
- Блядь, - выругался Плешивый, - какой облом!
- Да, а я-то уже губу раскатал, - поддержал я приятеля.
Когда мы добрались до винного погреба, то обнаружили на его двери огромный навесной замок. Отставной хирург и бывший алкоголик постарался.
Мы возвращались к этому окну снова и снова. Но история не развивалась. Всегда одно и то же.
- Мэри, прошло уже много времени. Мы живем вместе. В конце концов, мы женаты!
- Большое дело!
- Всего один раз, Мэри, и я отстану от тебя. Я не буду приставать к тебе долгое время. Обещаю!
- Заткнись! Ты выводишь меня из себя!
Мужчина сдавался.
И мы с Плешивым отчаливали.
- Вот говно, - говорил я.
- Куча говна, - говорил Плешивый.
- Зачем ему тогда хуй? - удивлялся я.
- Да уж лучше вовсе не иметь, - утверждал Плешивый.
Мы перестали ходить к этому окну.
27
Вагнер не выносил нас. Однажды я стоял во дворе школы во время урока физкультуры, и он подошел ко мне.
- Что ты здесь делаешь, Чинаски?
- Ничего.
- Ничего?
Я проигнорировал.
- Почему ты не участвуешь ни в одной игре?
- Это дерьмо, а не игры. Детские забавы.
- Я зачисляю тебя в команду мусорщиков.
- За что? Что я такого сделал?
- Филонишь. Пятьдесят "неудов".
Ученики отрабатывали свои "неуды" в команде мусорщиков. Если у вас было больше десяти "неудов" и вы их не отработали, то к экзаменам вас не допускали. Но я не волновался, допустят меня или нет. Это была их проблема. Я мог бы и остаться в школе, рос бы себе дальше, развивался физически и тогда бы, точно, поимел всех девчонок.
- Пятьдесят "неудов"? И это все? Как насчет сотни?
- Отлично, сотня. Она твоя, - сказал Вагнер и с важным видом отвалил.
У Питера Мангейлора было 500 "неудов". Я был на втором месте и нагонял его…
Первая работа для мусорщиков появлялась во время тридцатиминутного обеденного перерыва. На следующий день я уже таскал мусорный бак вместе с Питером Мангелором. Дело плевое. У нас были палки с острыми наконечниками. Мы насаживали на них бумажный хлам и сбрасывали его в бак. Девчонки следили за нами, когда мы проходили мимо. Они знали - мы хулиганы. Питер напускал на себя скучающий вид, я тоже изображал похуиста.
- Ты знаешь Лили Фишман? - спросил меня между делом Пит.
- Спрашиваешь.
- Она не целка.
- С чего ты взял?
- Она сама мне сказала.
- Кто ее натянул?
- Отец.
- Хммм… Ну, это его право.
- Лили прослышала, что у меня большой член.
- Об этом вся школа знает.
- Так вот, она хочет попробовать. Она заявляет, что сможет выдержать.
- Да ты же раздраконишь ее в лохмотья.
- Конечно. Но она хочет.
Мы поставили мусорный бак и уставились на девчонок, которые сидели на скамейке. Пит направился к ним, а я остался у бака. Он подошел к одной из девчонок и зашептал что-то ей на ухо. Малолетка захихикала. Пит вернулся, мы подняли бак и пошли дальше.
- Все, - сообщил Пит, - сегодня в четыре часа я отдеру Лили во все щели.
- Да?
- Ты знаешь тот раздолбанный автомобиль за школой, с которого Поп снял двигатель?
- Естественно.
- Пока они не увезли эту рухлядь, я использую его под свою спальню. Я отымею ее на заднем сиденье.
- Некоторые наши парни уже переебали кучу девок.
- У меня встает, стоит мне только подумать о бабах.
- У меня тоже, но я еще никого не пробовал.
- Правда, есть одна проблема, - посетовал Пит.
- Что, не можешь кончить?
- Нет, не в этом дело. Нужно, чтобы кто-нибудь постоял на шухере, понимаешь? Надо бы последить за горизонтом.
- Ну, я могу
- Постоишь?
- Конечно. Но нам нужен еще один парень, чтобы мы могли отслеживать оба направления.
- Хорошо. У тебя есть кто-нибудь на примете?
- Плешивый.
- Плешивый? Да он говно.
- Немного, но ему можно доверять.
- Ладно. Тогда до четырех.
- Мы подойдем.
В четыре часа мы встретились с Питом и Лили у остова автомобиля.
- Привет! - сказала Лили.
От одного ее вида набухали яйца. Пит курил и, как всегда, скучал.
- Привет, Лили, - поздоровался я.
- Здорово, Лили, детка, - выпендрился Плешивый.
На соседнем поле несколько ребят играли в футбол, но мы решили, что это кстати - будут отвлекать внимание. Лили нервно оглядывалась по сторонам и возбужденно дышала. Ее груди ходили ходуном.
- Ну, - сказал Пит, отбрасывая окурок, - давай познакомимся поближе, Лили.
Он открыл заднюю дверцу и отвесил поклон. Лили забралась внутрь, а за ней влез и Пит. Там он быстро скинул с себя ботинки, штаны и трусы. Лили взглянула на его кожаную мышцу.
- Ой, мама, - прошептала она. - Я не знаю…
- Давай, подруга, - подбадривал Пит, - один раз живем.
- Ну, хорошо, я рассчитываю…
Пит выглянул в окно.
- Эй, парни, вы следите за горизонтом?
- Да, Пит, - откликнулся я, - мы на стреме.
- Все спокойно. Пит, - подтвердил Плешивый.
Пит задрал на Лили юбку. Чулки у нее были только до колен, дальше белая плоть и панталоны. Великолепно.
Пит схватил Лили, поцеловал, потом отпрянул и заявил:
- Ты настоящая шлюха!
- Пит, не ругайся!
- Я сказал - шлюха блядская! - разгорячился Пит и влепил Лили пощечину.
Она захныкала:
- Нет, Пит, не надо…
- Заткнись, мандавошка! - прикрикнул Питер и принялся стягивать с нее исподнее.