Производственная драма о молодом человеке, начинающем трудовую деятельность на стройке.
Валентин Новиков
До первого снега
Повесть
Рисунки Н. Мооса
1
Мама пришла с работы расстроенная. Не сняв плаща, лишь сдвинув назад с головы платок, села в коридоре возле вешалки на табуретку и долго отдыхала. Держала на коленях сумку, и казалось, что она не дома, а в вагоне поезда или на вокзале.
Мы с Ольгой едва доспросились, в чем дело. Оказалось, у мамы врачи нашли профессиональное заболевание и потребовали, чтобы она ушла из типографии, сменила работу.
- Я пойду работать! - сказала Оля.
- Что? - тихо переспросила мама. - Уйти из института? Ты с ума сошла?
И тут мне стало ясно, что пробил мой час. Я откашлялся и солидно, как мне казалось, произнес:
- Пойду работать.
Ночью я впервые думал о жизни без привычной легкости. Я вспомнил, что мама частенько работала по две смены, чтобы купить что-нибудь из вещей. Приходила и, сгорбившись, подолгу сидела возле вешалки. Думал я о своем отце, которого не помнил, у которого в другом городе другая семья и который для меня в сущности ничего не означал.
Думал и о друзьях. Почти год после того, как провалился на экзаменах в кредитно-финансовый техникум, я провел с ними в подъезде. Недавно вернулся сосед Шурик, он всего на год старше меня, а уже полтора года отбыл в колонии. Шурик собирается на авторемонтный. Может, и мне с ним?..
Дверь в комнату приоткрылась, вошла Оля. Дело в том, что я сплю в Олиной маленькой комнатке, а Оля спит с мамой в большой. По ночам она сидит на кухне, готовится к экзаменам, иногда приходит за своими книгами, ищет их с моим карманным фонариком, чтобы не будить меня. С этим фонариком мы с ребятами бродили вечерами по темным улицам. Нам нравилось внезапно освещать в упор прохожих, некоторые пугались нас.
Оля подошла к книжной полке, прикрыв фонарик рукой, отыскала книгу, затем погасила фонарь и шепотом спросила:
- Спишь?
- Не засыпается что-то…
Она села ко мне на кровать. Некоторое время мы молчали.
- Значит, техникум твой опять горит… - начала она.
- Ладно, не очень-то мне и хотелось.
- Да ведь готовился.
- Не убежит техникум. Вот мама поправится…
Ольга погладила мою руку.
- Куда думаешь идти работать?
- Пойду на авторемонтный. Шурик туда собирается. Вот вместе и…
Я почувствовал, как дрогнула Олина рука.
- Шурик?
- Ну да. Я ведь и говорить с людьми не умею. А он бывалый. Только боится, что в отделе кадров начнут расспрашивать про то да се. Вместе надо устраиваться.
- А знаешь, - Ольга убрала свою руку, - устраивайся куда-нибудь один, без Шурика. Все равно куда. Иди, тебя возьмут.
- Боишься дурного влияния? Не бойся, Шурик начал новую жизнь.
- А меня тошнит от твоего Шурика. Он приехал, и мальчишек в нашем доме как подменили - смотрят нагло, держатся развязно. Я не хочу, чтобы ты устраивался с Шуриком. Сам придешь, скажешь: "Примите на работу", вот и все. А там видно будет. Хорошо?
- Посмотрим…
- Вот и договорились, - закончила за меня Ольга. Потрепала мои длинные, точно такие же, как у нее, волосы и ушла.
Мы с Олей не близнецы, она на два года старше меня. Но все считают нас близнецами. Говорят, не отличишь. Однако же ее никто не принимает за мальчишку, а меня вот все путают с девчонкой. Может, нарочно, чтобы подразнить. Даже Шурик, когда вернулся из колонии, показал на меня пальцем и спросил:
- Кто эта чувиха?
Пацаны сначала подумали, что он и вправду забыл, ответили:
- Это же Валерка! Ты че?..
Однако, что же я завтра Шурику скажу?.. Лучше вообще ничего не говорить. Уйду утром пораньше, и все…
Тут я услышал стук в окно и вскочил с постели. Наша квартира на Третьем этаже; я понял, что в полусне капли дождя показались мне такими громкими.
Капли застучали чаще, и вдали послышался гул - это надвигался ливень. Он не шумел, а гудел, выл, словно ветер в трубе, надвигался откуда-то из глубины ночи. Я закрыл плотнее окно, и в тот же миг хватило водой по стеклу. И пошло хлестать до закладывающего уши звона. Хотя окно было закрыто, в комнате пахло дождем.
Майский гром грохотал где-то далеко, негромко, но непрерывно и словно убаюкивал.
Утром, выйдя на улицу, я увидел на мокром тротуаре сбитые дождем тополиные почки.
Словно живые личинки, они устилали дорогу. Потоки воды кое-где согнали их к стенам и заборам. Резко пахло дождевым тополиным настоем.
Я не заметил, как свернул в одну из старых тихих улиц с деревянными домами, осевшими глубоко в землю, с темными от времени деревянными кружевами, с какими же темными крылечками, геранью на окнах Не мог удержаться, чтобы не заглянуть в окна этих домов. В одной комнате пожилая женщина вышивала на круглых пяльцах, в другой - старик пил с блюдечка чай, на столе перед ним стоял самовар.
Во дворах росли вязы и клены. Иные деревья уже отжили свое. Яркая поросль ютилась у их подножий, а верхушки высохли.
Улица оборвалась внезапно. И я увидел пустое поле. Меня поразила удивительная ясность открывшейся дали. Дождь промыл воздух, забрал из него всю пыль.
Я пошел прямо через поле к видневшейся вдали кирпичной трубе. Шагал довольно долго, пока не пришел к глубокой траншее со следами зубов экскаватора на стенках. На краю ее громоздились горы красной глины, а по дну тянулись серые керамические трубы.
За траншеей возвышалось длинное недостроенное здание необычной формы. Повсюду лежали бетонные плиты и блоки, аккуратными рядами тянулись штабеля леса.
Люди в брезентовых куртках монтировали огромную металлическую башню. Тут и там от огней электросварки сыпались вниз яркие струйки, гасли на лету или, ударяясь о металлические фермы, рассыпались в сверкающую пыль.
По стене строящегося корпуса шла яркая надпись: "Ударная комсомольская стройка".
Серый бульдозер, тяжело переваливаясь, снимал грунт. Вот он остановился, напряженно гудя, буксуя во влажной земле. Отступил назад. Мотор выбросил дымок, взревел, и бульдозер, как бык, с разгона боднул вал и продвинулся дальше.
Слева на пустыре тяжело ухал копер, забивая в землю бетонные сваи. Машинист копра, молодой парень, устроившись на широком сиденье, один управлялся с этой машиной, от могучих ударов которой сотрясалась земля.
Я долго стоял, смотрел, как двигалась и дышала гидравлика копра.
По дороге мимо меня одна за другой проходили машины - самосвалы с гравием и песком, цементовозы, покрытые светло-серой пылью, длинные тяжелые панелевозы, автокраны.
В центре территории высился завод с кирпичной трубой, длинными навесами, наклонными галереями, круглыми бетонными башнями высотой в десятиэтажный дом и огромной вращающейся печью - я как-то видел такую же на цементном заводе. В распахнутые ворота уходил железнодорожный путь.
Не раздумывая, я направился прямо к прорабской - зеленому вагончику, стоявшему на отшибе. Не первый раз я видел стройку и знал примерно, где что находится.
За столом, сколоченным из свежеструганных досок и заваленным чертежами, сидел на длинной лавке человек лет двадцати восьми в серой на молниях куртке и вертел в пальцах маленькую логарифмическую линейку.
Он взглянул на меня. И я уловил в его глазах недоумение. Видно, тоже принял меня за девушку: подал мне табуретку, сказал, что он старший прораб и что зовут его Олегом Ивановичем. Обращаясь на "вы", спросил, сколько мне лет, где я учусь. Потом взял мое свидетельство и вдруг покраснел.
Я прикинулся, что ничего такого особенного не заметил, рассматривал стены прорабской с графиками и списками.
И прораб, видимо, решил, что казус исчерпан.
- Значит, решил стать строителем? - уже другим тоном спросил он, продолжая внимательно меня разглядывать. - Что умеешь делать?
- Шел… увидел трубу…
- А-а… Это, конечно, аргумент…
Зазвонил телефон. Он снял трубку.
Я слышал, в трубке кто-то быстро-быстро заговорил.
- Да-да, был такой разговор в обкоме, - спокойно ответил Олег Иванович, - был.
Телефон снова затараторил. Олег Иванович выслушал и ответил:
- А вы когда-нибудь пробовали строить начиная с крыши? Что это значит? А то, что сборные конструкции вы подаете на объект хаотически. Нам нужны колонны и другие детали нижних этажей, а поступают те, которые должны монтироваться наверху. Площадка завалена конструкциями, а монтировать нечего. Кувалдами подгоняем детали под монтаж.
Телефон снова долго частил, но Олег Иванович слушал, уже морщась, как от зубной боли.
- Неритмично поставляют металл? - переспросил он. - Начинаете опять выискивать "объективные". Да вы просто не заинтересованы, чтобы мы, строители, работали на подряде. Вам это как кость поперек горла! Вот и пришлось обратиться в обком. - Он бросил трубку и достал из стола "Беломор", нервно закурил.
- Да, так что же ты все-таки умеешь делать? - спросил Олег Иванович. - У нас и из ГПТУ приходят - дырку зашпаклевать не умеют. Теоретики. Ты тоже теоретик?
Я ничего не ответил, чувствовал, он сейчас думает не обо мне, а в основном о своем сборном железобетоне.
Но вот он снова внимательно посмотрел на меня и переменил тон:
- Зачислим пока разнорабочим. А там видно будет. У нас внутрибригадное обучение, так что без специальности не останешься.
Он сказал и про заработок, и про то, что сюда, на стройку, удобнее добираться из города электричкой.
- А что вы строите? - спросил я.
- Завод, керамзитовый. - Он выдвинул ящик своего стола и протянул мне на ладони несколько шариков. Цветом они походили на обыкновенный красный кирпич.
Я взял шарики и поразился их легкости, казалось, они ничего не весили.
- И вы строите завод, чтобы делать такие шарики?
- Это не шарики, а керамзитовый гравий, - с некоторой, как мне показалось, обидой ответил он, - ценнейший заполнитель для сборного керамзитобетона. Понимаешь, стеновые панели станут намного легче. Это позволит… - он взглянул на часы и начал поспешно собирать бумаги, разбросанные по столу. - В общем, постепенно сам узнаешь… Сейчас поезжай в отдел кадров нашего СУ. Скажи, я прислал. А утром сюда к восьми, к мастеру Водяному.
2
Мастер Водяной, когда я пришел к нему, уставился на меня - здоровенный, мордастый, с толстой красной шеей. Долго смотрел, не мигая, словно на обезьянку в зоопарке, а потом зашелся простуженным смехом. Хлопал себя ручищами по коленкам и все шипел и шипел, как примус, а из глаз его текли мелкие слезы.
- Ты, обратно, не этот будешь, как его…
- Кормящий отец, - подсказали монтажники.
Водяной смахнул со щеки слезу и покрутил головой - точь-в-точь блохастая собака:
- А вот в Китае, я слыхал, один родил…
Собственно, чего я ждал от первого дня на стройке? Участливой заботы? Или внимания к себе?
Водяной, видно, всех новеньких так встречал. Чем я для него лучше других? Стоило ли обижаться на него? Да я, наверно, выглядел и впрямь смешно.
На другой день Водяной поручил мне убрать мусор из трансформаторной подстанции. Он показал на кирпичное строение с маленькими окошками, без крыши, с обитой оцинкованным железом дверью.
Кроме мусора там остался схватившийся бетон. Водяной сказал, что подстанцию готовили сдавать под монтаж, но, пока не убран мусор, электрики отказываются работать.
- И этот походит-походит по стройке и тоже, глядишь, родит. - Парни с монтажными поясами подливали масла в огонь.
- От них теперь чего хошь можно ждать, - сказал пожилой рабочий. - Давай, Фомич, к девчатам его, пусть учится на штукатура.
- Не возьмут. Им тоже план выполнять надо. А заделье ему мы найдем…
Водяной торжественно вручил мне пустой мешок и послал в котельную за компрессией. И я побежал. Но не потому, что понятия не имел о компрессии, а из-за своей неумеренно большой готовности что-нибудь сделать, начать первый в своей жизни трудовой день.
Но тут же опомнился, вернулся и бросил мешок под ноги Водяному. Бригада хохотала.
Я готов был сквозь землю провалиться. Хотелось убежать и никогда больше сюда не возвращаться. Но вокруг меня стояли совсем еще молодые рабочие, и смеялись они так весело, так заразительно, что я сам не смог удержаться от смеха.
Я надел рукавицы и взялся за лом. Долго долбил плотную серую массу. Лом глухо звякал и соскальзывал. Мне стало тоскливо от однообразных тупых звуков. Но раз Водяной велел долбить, значит, надо.
На следующее утро я снова взялся за лом.
Подтянул рукавицы и широко размахнулся. И опять тот же унылый тупой звук.
Сзади послышались тяжелые шаги. Я обернулся. В дверях, широко расставив ноги, стоял Водяной.
- Замах хороший, - сказал он. - Только зачем по гладкому месту лупить? Все-то вы приходите теперь на стройку глупорукие. Молоток в руках держать - учи, ломом долбить - учи… Как только вы рукавицы на ноги не надеваете? Раньше, бывало, каждый парень все умел делать по дому. А теперь - локоны только взбивать.
С широким обветренным кирпично-красным лицом мастера никак не вязались маленькие светло-голубые глазки. Но взгляд их пристален, цепок. Сегодня это был совсем другой человек.
- Сперва приглядись да смекни, где ударить, - посоветовал он, - а потом бей.
Я снова поднял лом. И снова тоn же тупой звук. Лом соскользнул, а я едва не потерял равновесие.
Водяной что-то невнятно пробормотал и ушел. После этого он как будто вообще перестал меня замечать.
Каждое утро я приходил на стройку и брался за лом. Однако долго терзать глыбу бетона в трансформаторной мне не давали. Все время надо было кому-нибудь помогать. Только и слышалось: "Валерка, туда, Валерка, сюда!" Получалось, что работал я - куда пошлют: убирал мусор, подавал кирпич, возил в тачке песок, таскал стекло. А потом снова возвращался к своей глыбе бетона. И она под ударами моего лома стала медленно убывать.
К концу недели я уже не чувствовал рук. Болела спина.
Видимо, я стонал во сне. Мама и Оля ничего не говорили. Однако я видел, они стараются и щей мне налить погуще, и лучший кусок мяса положить вроде невзначай.
3
После того как я одолел бетон, Водяной отправил меня в котельную. Там бетонщики тоже малость "оплошали".
Следом за Водяным но гулкой железной лестнице спустился в подвальное помещение завода. После яркого солнца здесь царил полумрак, почти не проникали звуки. Постепенно из подвального сумрака стали проступать очертания четырех установленных в ряд паровых котлов. Массивные фундаменты, на которых они стояли, напоминали исполинские гробы.
Мастер несколько раз щелкнул выключателем, чертыхнулся. Затем сказал:
- Это тоже надо подолбить. Понимаешь, излишки остались. Бетонщики были малоопытные. - Грохая сапожищами, он поднялся по железной лестнице наверх, но, открыв дверь, снова спустился вниз.
- Засек? - спросил он. - Ну, давай. У тебя уже есть опыт.
И ушел, задев массивным плечом простенок. На пол посыпалась кирпичная пыль.
Я оглядел котельную: на полу валялся битый кирпич, залитые цементным раствором доски. В углу кто-то оставил кучу ветоши. Я поднял с пола кувалду, с чувством глухой досады размахнулся и ударил по бетону. Удар не оставил заметной вмятины. Бетон был высокой марки.
Опять мне предстояло исправлять чужую халтуру. Но делать нечего, пошел за ломом.
Несколько дней я почти вхолостую звякал ломом по глыбе бетона. К вечеру начинала болеть голова, ныли руки, а по ночам в ушах стоял звон, будто кто-то возле меня продолжал долбить неподатливую глыбу.
Однажды в котельную зашел долговязый сутулый парень в синей спортивной куртке и вязаной шапке.
- Лоб я тут не расшибу? - спросил он. - Со свету ничего не видать.
- Да вроде не о что.
Он, приглядываясь, подошел ближе, протянул руку:
- Синявский, секретарь комсомольской организации. Давно хотел поговорить, да вот некогда, вентиляцию устанавливаем. А у тебя, я вижу, знак качества по чужому браку. Надо бы заставить подолбить того, кто это оставил.
- Говорят, с другого участка были ребята.
- Ну и как, идет дело?
- Идет…
- Молодец… Да нет, я серьезно, - сказал он, заметив мою ухмылку. - Понимаешь, если это не убрать, котельную ни одна комиссия не примет, а делать такую работу никого не упросишь. Так что не до шуток, старик… Да, а ты на комсомольский учет встал? - спросил он и сразу переменил тон. - Значит, оторваться кумекаешь?
- Да нет, просто…
- Просто… Ты-то не знаешь, а тут проходной двор… Приходят такие, как ты, думают, Сочи тут, знай загорай с транзистором… Два-три дня - и след простыл. Если ты отрываться не намечаешь, я рад. - Он углядел в куче ветоши тряпку, нацепил ее на рейку и смахнул с окошек пыльную паутину. Стало немного светлее. Осмотрел глыбу бетона, покачал головой и снова пригляделся ко мне. - Ничего, скоро закончишь.
- Закончу… И Водяной опять пошлет что-нибудь долбить… Надоело, - невольно признался я.
- Специальность приобретай. Учеником стропальщика пойдешь? Потом пошлем на курсы крановщиков.
После этого разговора, хоть и короток он был, я уже не чувствовал себя одиноким. И в котельной стало светлее. Как мне не пришло в голову протереть пыльное окно? Удивительно, иногда не додумываешься до самых простых вещей.
Прошла самая трудная для меня половина месяца. Приспело время первой зарплаты.
За моей спиной загудели ступени железной лестницы. Они откликались на шаги длинным низким гулом.
Я опустил лом, обернулся.
В котельную спускался стропальщик Хонин.
Я давно приметил этого парня с серыми волосами. В самом деле, серыми, а не русыми. Такими серыми, как пепел от костра. Поэтому не заметить Хонина просто невозможно: сперва обращаешь внимание на его непокрытые, аккуратно уложенные волосы, а потом уже невольно задерживаешь взгляд на лице.
Войдя в котельную, он некоторое время наблюдал, как я ковыряю ломом бетон, потом сел на фундамент одного из котлов, закурил.
- Между прочим, на складе есть пневмомолотки, - сплюнув, сказал он. - Восемь штук. Лежат без дела. А ты тут мутыжишься с ломиком. Водяной любит поиздеваться для начала, скоро пошлет тебя плиты перекрытия подавать наверх, чтобы башенный кран отдохнул.
Я опустил лом, снял рукавицы и отер рукавом мокрый лоб.
- А может, Водяной вырабатывает у тебя рабочую жилку, - продолжал Хонин, - характер кует, волю твою закаляет?..
Он говорил, не глядя на меня, и пускал дым вверх. Дым попадал в пробившуюся узкую струю солнечного света, вспыхивал голубой радугой.
Я не мог понять, издевается надо мной Хонин или сочувствует мне, и спросил:
- Че тебе надо?
- Водяной велел заглянуть… Теперь я твой наставник. На стропальщика будешь учиться.
- А это? - я показал на оставшийся бетон.