Тем временем на Армаде продолжали вертеться валы турбин, вовсю руладили боцманские дудки, а в башнях и установках ежедневно проворачивались механизмы. Огромная масса людей принимала в строго отведенные часы пищу, мылась, скреблась, драила кнехты, выставлялась в наряды и отправлялась в судовые лазареты. Атомные часы флагмана отсчитывали тысячные доли секунд. Отрывались календарные листы. Оркестры для поднятия духа исправно играли "Яблочко" и новый марш "Что ты, братец, приуныл, голову повесил". Загнанные в ангары для танков морские пехотинцы рвали на части живых крыс. Пустые бутылки, нескончаемым потоком поставляемые из кают-компаний линкора, разбивались о сверкающие, словно яйца, головы. Морпехи славились боевым духом. Это была та замечательная спартанская среда, в которой даже самые простые размышления карались беспощадным остракизмом. Господа офицеры Особого корпуса забавлялись тем, что беспрерывно кидали навахи в специальные деревянные щиты. Особым шиком считалось выставить у щита рядового и пригвоздить ножом к дереву его берет. Кроме подобных забав, местные вильгельмы телли тешились "русской рулеткой" – удивительно, но еще не было ни одного несчастного случая, хотя для пущего щекотания нервов в револьверные барабаны вкладывалось по два патрона.
Психолог не зря нанес визит в командирскую рубку. Экипажи вновь были согнаны на палубы, и по всем динамикам, словно раскаты грома, прогремела первая часть пятой симфонии Бетховена. Адмирал начал свою знаменитую речь. Потрясенные моряки узнали, что где-то на севере еще осталась земля. Кроме того, рядовые и офицеры зарубили себе на носу – паникеры, которые осмелятся усомниться в этом, моментально отправятся под трибунал. Религиозные службы на кораблях решено было отправлять постоянно и со всей пышностью. Священникам вводилось в обязанность молить небеса о скорейшей встрече с оставшимся клочком суши. Кроме всего прочего, ксендзам строго-настрого приказали не поднимать никаких дискуссий об истинной вере. Раввин предупреждался о недопустимости возвеличивания сынов Израиля в ущерб остальным смертным (однажды он уже был замечен в подобном). За подозрение в педерастии виновные подвергались мучительному килеванию. За малую провинность секли и сажали в карцер, за более грубую – бросали в трюмы. Разумеется, Адмирал брал на себя всю полноту власти. Назначалось Особое ведомство, которое с этой минуты наблюдало за порядком. Армада выслушала старика с убийственным молчанием, без комментариев даже со стороны фрондеров-мичманов, и после свистков "Разойдись" потопала по камбузам и вахтам.
– Курс – Норд! – распорядился Адмирал. – Только Норд и ничего, кроме Норда. Мы дойдем до Северного полюса. Там должны быть хотя бы медведи на льдинах!
Стоящая позади камарилья выслушала приказ с предельным вниманием. Прошел слушок о том, что реорганизация Штаба продолжится. Все уже знали, кто явился при старике серым кардиналом – зависть клубилась над штабными плотным сигаретным облаком. На Главного психолога, высохшего за эти судьбоносные дни, изредка бросали весьма выразительные взгляды. Впрочем, "капразы" и адмиралы башен старались не встречаться глазами с фаворитом – кто знает, что на уме у этого обнаглевшего выскочки. Относясь к взлетевшему интеллигентишке с неизменным презрением, все тем не менее прикусили языки и с опаской поглядывали на листок, который он нервно мял, – Психолог готовился зачитать новые назначения.
– Мы проходим по Америке, – прошептал донельзя взволнованный Главный штурман Первому флаг-капитану.
– То есть?
– Если верить моим подсчетам, проплываем сейчас над штатом Вермонт, не сойти мне с этого места. С ума можно тронуться – под нами железные дороги и пастбища!
Первый флаг-капитан брезгливо поморщился – Америка его больше не занимала. Как и прочие, он ревностно следил за листком Главного психолога. Откровение штурмана ни на кого не произвело впечатления. Бедняга долго не мог успокоиться, поглядывал на бесполезный нактоуз и, по-прежнему подходя то к одному, то к другому офицеру, горестно шептал:
– Подумать только! Вот-вот спокойненько пересечем береговую линию Канады. Все поглотила проклятая бездна! Что делать с картами? Мы просто свихнемся, даю вам честное слово.
Уже упомянутый мичман с "Чуда" был потрясен развернувшимися событиями не менее прочих. Немного придя в себя, со всей неистребимой и бестолковой энергией молодости он предался чтению и днями не выходил из каюты. После того как юноша залпом проглотил "Тайну тамплиеров" Ловуазьена, адепт-библиотекарь тотчас предложил "Розенкрейцеров" Дюссона и "Розу и крест" Капоняка. Начитавшись до одури, с замиранием сердца, подобно водолазу, вновь и вновь погружался теперь мичман в зеленоватую глубину коридоров вселенской библиотеки. Бродя по ее кругам, забираясь на лесенки и вытаскивая наугад то одну, то другую книгу, он все более впадал в какой-то мистический, не испытанный ранее экстаз. Так, в секторе "Б" он раскрыл изданный в Лондоне в 1897 году роскошный атлас Боудинга – и долгое время разглядывал Евразию, нанесенную на карты с фотографической точностью. Вспомнив о том, что ничего этого более не существует, мичман даже немного поплакал. Британская энциклопедия потрясла его. Один за другим доставались пахнущие плесенью тома, и ломко хрустели страницы. Некоторые листы слипались – видно, их еще не касалась человеческая рука. Следом были найдены труды Авиценны перевода 1756 года, справочники на арабском и переводы с французского египетской эпиграфики и шумерских табличек. Исчезнувшая цивилизация явственно жила здесь и дышала в затылок.
– Корнелиус. "Суть деяний", – заявил лейтенант-библиотекарь, в очередной раз встречая неофита. – Самое загадочное произведение. По всей видимости, оно было переведено только однажды. Какой-то францисканец сходил с ума от безделья в своем монастыре и решил на досуге заняться подобным переводом. Не знаю, что его подвигло на труд, но нигде более я не встречал подобного! Не сомневаюсь – Игнатий Лойола не подозревал о существовании столь выдающейся книги! Корнелиус возглавлял Орден Орденов, самое тайное из всех тайных обществ, по всей видимости, еще более древнее, чем Сионский Приорат – рукопись датирована вторым веком от Рождества Христова. Так что, следом за Вольфангом Кастальским с его "Историей строительства Нотр Дам де Пари" немедленно приступайте к ознакомлению. Ни Сен-Симон, ни Фурье, ни Маркс не смогли так обнажить корни бедности и богатства, юноша. Никому еще не удавалось создать столь блестяще законспирированную мировую организацию, корни которой просматриваются позднее во всех без исключения тайных обществах – от иоаннитов до карбонариев и сионистов включительно.
Передав невероятного Корнелиуса, библиотекарь назидательно предупредил:
– Я знаю о царящем среди вашего брата оголтелом, почти что религиозном антисемитизме и заявляю – еврейский вопрос здесь совершенно ни при чем. Богатство и бедность, власть и рабство – вот на чем следует полностью сосредоточиться.
Ткнув еще раз в Корнелиуса, адепт произнес:
– Наше счастье в том, что они там, на командирском мостике, не читают пока подобных книг! Нам следует поспешить. Не сомневаюсь – господа адмиралы рано или поздно ознакомятся с деятельностью ведомств Фуше и Мюллера. Именно сейчас мы должны предусмотреть подобные действия.
Мичман ушел окрыленным, прижимая к груди Вольфанга Кастальского и драгоценную историю Ордена Орденов.
– Лезьте наверх! Не останавливайтесь ни перед чем! Держитесь зубами за старикана, – наставлял Главврач Психолога. – Это – единственное наше спасение в будущем. Дерзайте!
Усердно внимающий совету Психолог лез и дерзал.
– Сегодня я хочу преподать вам урок! – встретил адепт мичмана, когда тот явился за очередным трактатом. – Сегодня мы спустимся в Дантов Ад! Посетим настоящие круги его. Я сделаю так, что вы услышите шорох воды за последней переборкой. Мы пройдем по самому штевню. В те Богом забытые места не заглядывали даже самые отчаянные механики. Надеюсь, после увиденного вы наберетесь достаточно мужества, чтобы начать с несправедливостью настоящую борьбу!
* * *
Бесконечные трапы и винтовые лесенки уводили в таинственный и мрачный корабельный Аид. Временами в тускло освещенных коридорах еще попадались самые чумазые и отчаянные из механиков, которым и сам черт не брат, но свет становился все тусклее, коридоры и трапы сделались узкими, в деках чувствовалась сырость.
– Возьмите фонарик, – приказал библиотекарь после того, как распахнул очередной люк. – И пригните голову.
В той дыре, в которую они пролезли, было отчаянно темно и потянуло таким холодом, что зубы неофита невольно застучали. Что-то уже скреблось за переборками, временами раздавались совсем близкие стоны и нечленораздельные выкрики.
– Не беспокойтесь, это всего лишь крысы, – прошептал библиотекарь, схватив за рукав отпрянувшего ученика, который чуть было не наступил на хвостатую мразь. – А вот сейчас ведите себя поосторожнее. И не дай вам Бог отойти от меня хотя бы на два метра.
Наш Орфей раньше только слышал о трюмных; этих замызганных, звероподобных существах, обитающих там, куда не имела права ступать его нога. Здесь, за толщей переборок, в отсеках, набитых постоянно выходящей из строя аппаратурой, слушая, как бегают по очередному подволоку омерзительные крысы, настолько разжиревшие, что было слышно, как волочатся за ними полуметровые хвосты, он невольно замедлил ход.
– Не отставайте! – зло напоминал о себе Учитель. – За мной, за мной…
В кромешной тьме, в которой бестолково метался луч фонарика, мичман вновь стукнулся лбом об очередной коуш и невольно застонал.
– Трюмные рядом, – прошептал лейтенант, прикладывая палец к губам.
На недосягаемой высоте над ними загудели тросы подъемников, поднимая из ангара на взлетную палубу очередной ракетоносец. По этому звуку мичман догадался, что, по всей видимости, они находятся в кормовой части авианосца. В коффердамах плескался мазут. Библиотекарь и его ученик передвигались уже совсем медленно. Временами искрили кабели, и яркие вспышки освещали сосредоточенное индейское лицо адепта. Внезапно он приказал остановиться, и мичман увидел это.
Трюмные обитали на самом дне корабля, в огромных, пропитанных зловонием, железных ямах. Двое существ в свете тусклых ламп двинулись, было, в их сторону, угрожающе рыча и оскалив клыки. На них болтались обрывки тельняшек, туловища и длинные руки покрывала густая шерсть. Ужасные в своей костлявости пальцы дотянулись до мичмана, но библиотекарь что-то сказал на непонятном языке, похожем на урчание, – нападавшие тотчас успокоились и расступились. Картина была незабываемой – возле горячих трубопроводов ютилось не менее сотни отверженных. Некоторые из трюмных, сбросив лохмотья, чесались и скоблились – несчастных заживо съедали вши. Их товарищи лежали и сидели, прижимаясь к теплу. Повсюду слышались стоны, кашель и приглушенная ругань.
– Вот она, справедливость, – шептал тем временем библиотекарь. – Извольте поглядеть на изможденные лица. Вот забытое человечество, вот кишащие черви, болезни и вечная нищета. Не отрицаю, среди них попадаются отъявленные негодяи. Но судьба остальных ужасна! Разве заслужили случайно попавшие сюда наши товарищи такие страдания? Им кидают отбросы, они живут как собаки, убивают и едят себе подобных, и лишь хлысты заставляют их работать. Это рабы турбин и реакторов, прикованные к механизмам галерники. Сколько их? Сотни, а может быть, тысячи! И вы думаете, мой друг, что это продлится вечно?
Мичман, разумеется, так не думал.
– Может быть, желаете подойти? – спросил лейтенант.
Мичман не желал. Зубы его продолжали пляску. Вонь действовала отупляюще. Он пытался зажимать нос, но это не помогало. Библиотекарь с готовностью согласился на отступление – задача была выполнена – и возглавил отход.
Люки один за другим плотно прижимались к комингсам, закрывая за собой мир кошмаров, – вскоре заметно посветлело. Последняя тень, попавшаяся им возле шкиперской, метнулась куда-то в спасительную для нее темноту. Наконец пошли коридоры, опоясывающие залы реакторов, и трюмные провалились, как сон. Впереди сверкали хромом парадные трапы. Дежурные пехотинцы на посту третьей палубы, презрительно щурясь, пропустили "морскую шелупонь" – лейтенантишка с "желторотиком" не представляли для них никакого интереса. Оба заговорщика поднялись к шифрпосту, миновали резервную радиорубку, в которой несли бесполезную вахту скучающие электронщики, и расстались у заветной двери библиотеки с тем, чтобы назавтра встретиться вновь.
Тем временем мостик решал свои проблемы.
– Вам ни в коем случае нельзя спускаться с заоблачных высот. – От усталости Главный психолог сипел – его заметно покачивало. Адмирал утомленно развалился в кресле. Солнце, нисколько не снижая ярости, несмотря на то что Армада проходила уже семидесятую широту, невыносимо отражалось от рубки поста управления зенитным огнем. Надраенные колпаки башен главного калибра сверкали, как золото Эльдорадо. Океан пребывал в вязкой тропической дремоте. Эсминцы на параллельном курсе, точно скальпелями, рассекали своими форштевнями податливое океанское брюхо и дрожали в душном мареве полудня.
– Отныне само ваше существование должно сопровождаться таинственностью и недосягаемостью для простых смертных, мой Адмирал, – продолжал Психолог, опасливо оглядываясь. Но кроме них на мостике никого не было. Однокашники старикана – командиры первой и второй носовых башен, молчаливые, преданные, словно сенбернары, – остались в адмиральской рубке. Все замерло. Психолог пытался поймать вспотевшим затылком хотя бы малейший ветерок. Тщетно! В эти удивительные дни природа, сводя с ума штурманов и корабельных метеорологов, принялась выкидывать совсем уж необъяснимые штуки. Чем севернее поднималась Армада, тем теплее становился воздух. Временами вода принималась бурлить, словно кипяток, и тогда то и дело по бортам линкора всплывали сваренные акулы. Уже несколько ночей подряд две низко опустившиеся кометы угрожающе поигрывали хвостами. На семидесятой широте термометры не опускались ниже тридцати градусов по Цельсию, погода хохотала над приготовленными арктическими бушлатами и полушубками. Робы прилипали к разгоряченным матросским телам, как пластилин. Адмирал всемилостивейше разрешил не носить тельняшек. По причине, понятной исключительно интендантам, тропической формы на всех не хватило – лишь треть команды имела счастье переодеться в просторные рубахи с короткими рукавами, шорты, кепи и щеголять в шлепанцах. День шел за днем, солнце каталось по горизонту как мячик, ручьями стекал пот, но никаких льдин не было и в помине.
– Чем меньше вы будете показываться – даже свите, – тем лучше. Действуйте приказами! И никогда не отменяйте предыдущих распоряжений. – Психолог скрупулезно выучил Макиавелли. – Иногда, по особо важным вопросам, выступайте с речью. Но опять-таки, отсюда, с мостика! – продолжал инструктировать тот, кого кадровое офицерство за глаза называло не иначе как приблудышем и сукиным сыном. – Иосиф Сталин в свое время полностью отказался от контактов не только с народом, но даже с элитой, загородился Кремлем, скрывался в Кунцеве, и тем не менее страна жила и управлялась. Не смею даже и льстить вам, но, судя по всему, господин Адмирал, вы являетесь единственным представителем легитимной власти единственного в своем роде мини-государства! Вы президент, царь, иерарх в одном лице. Так обставьте свою власть с подобающим величием, как и положено правителю! И управляйте, подобно китайским императорам, – не дозволяя подданным лишний раз даже смотреть на вас. Устройте свою Поднебесную. Ваши распоряжения и приказы словно молнии должны достигать палубы. Вы должны карать и миловать, оставаясь недосягаемым Божеством. Именно сейчас вам… и мне, – скромно запнулся Психолог, – предстоит выстроить пирамиду, которая основанием своим будет опираться на матросские массы и иметь строго определенные границы сословий. Окружить себя преданными людьми – это еще начало дела, но далеко не все, что требуется. Спецы, держащие в своих руках нити управления и, опять-таки, безропотно подчиняющиеся лично вам, – вот следующий шаг! Какая сила, какая невероятная мощь сосредоточена отныне в ваших руках, – обвел он театральным жестом сонные корабли Армады. – Сумейте ей воспользоваться…
Адмирал дремал, словно ничего не слыша.
– Теперь некоторые соображения насчет доверенных лиц. – Психолог перевел дух. – Рекомендую пойти по проверенному пути. Я хочу коснуться германской истории. Пруссаки знали толк в подготовке кадровиков. На первом и самом почетном месте у того же Мольтке были ленивые и умные. Осмелюсь заметить, этот выдающийся начальник считал, что именно ленивые и умные – мозг армии, ее сливки. Они не утруждают себя службой. Днями и ночами они валяются на диванах, пьют кофе, могут позволить себе расхаживать в халатах по кабинетам. Но именно они создают стратегию, выстраивают систему, обдумывают ходы. На втором месте – умные и энергичные. Это, как правило, начальники штабов, главные квартирмейстеры, ну и прочие особи того же типа. От них толку поменьше, ибо размышлять и анализировать им мешает их же собственная энергия и привычка совать повсюду свой нос. Энергичные и тупые – нижний слой офицерства, на котором, собственно, и держится армия, ибо своим усердием и способностью не раздумывая выполнять чужие приказы они цементируют дисциплину и гонят в бой солдат… Советую последовать примеру гениального Мольтке…
Адмирал по-прежнему слова не вымолвил и, кажется, спал.
"Старик безнадежен", – подумал Психолог.