– Пошли! – кричит Джо, выводя меня из оцепенения. – Не волнуйся. Ее ничто не остановит.
Я иду вслед за ним через вестибюль, миную лифт и поднимаюсь по длинному гулкому пандусу, ведущему к металлической двери. Джо открывает дверь, и я оказываюсь в кабинете доктора Мортимера. Здесь все перевернуто вверх дном в ожидании голливудского ремонта, старая и новая мебель громоздится в коридорах. Мортимера нет. Как и его секретарши. Мы, преследуемые пристальными взглядами пациентов, идем к сестринскому посту, где секретарша и дежурная сестра поедают конфеты.
– Боже милостивый! – испуганно вскрикивает сестра, словно ее поймали на месте преступления. – Доктор Мортимер только что ушел.
– Куда?
– На стоянку… Он едет в аэропорт.
– Джоан! Вы же можете созвониться с проходной.
– Конечно, доктор Гола, – и секретарша бросается в кабинет.
– Мисс Бил, попробуйте позвонить в вестибюль, может, он еще не вышел. А я сбегаю на стоянку.
Сестра устремляется прочь, тарахтя конфетами в кармане своего белого кардигана. Джо убегает, и я остаюсь наедине с жужжанием флюоресцентных ламп.
Хотя нет. За полуоткрытой дверью сестринского поста продолжают мелькать одетые в халаты призраки. Я поворачиваюсь к ним спиной, прислоняюсь к стойке и делаю вид, что полностью поглощен изучением оборотной стороны "ОМНИ", каждую секунду ощущая, как их взгляды пронизывают меня насквозь. Потом я меняю "ОМНИ" на "Нэшнл Инкваерер". И ощущаю, как шорох страниц начинает засахариваться под неумолчным шумом флюоресцентного освещения, доводя их до глазированного совершенства. Черничное волшебство. НЛО на лужайках. А теперь еще и дешевые кондитерские трюки! Я совершенно не готов к этому. А потом скрипит дверь, и глазурь трескается.
– …ах вы фашистские уебища! Вы что, не знаете, что справедливость на стороне того, кто держит в руках меч Ахалы? Где моя трость, невежественные тупицы?! И перестаньте меня успокаивать. Повоображать захотелось? Вы что, не понимаете, что эти кровавые причастия во имя революции должны прекратиться?
Слова разрезают сгустившуюся атмосферу как топор.
– Долой дилетантов с их одурманивающими лозунгами и вялым течением жизни! Все вы будете повергнуты бриллиантовым мечом Ахалы, Властелином мудрости, лицо которого украшают окровавленные клыки, а шею – гирлянда из отрубленных голов. Его ярость совершенна. Он облачен в ледники и лаву и спасает честных мучеников от фашистских дерьмоедов! Его именем я проклинаю вас: Нама Саманта Вайранам Чанга!
Все это произносится воинственным сопрано Гари Снайдера, выступающего на шахтерском митинге. Я присоединяюсь к собравшимся в коридоре, чтобы взглянуть на источник столь злобного и в то же время поэтического текста.
– Махрошана Шата Я Хам Трака Хам Мам!
Это костлявая девочка-подросток с желтоватой кожей и такого же цвета волосами и глазами. От столкновения с забором ее желтое платье покрыто черными клетками, но ушибов и ссадин не видно. И единственным цветом, нарушающим всю эту желтую композицию, является зеленое пятно на виске ее коротко стриженной головы, вероятно, полученное во время падения на лужайку. Мгновение она машет перед собой пальцем, а потом бросается вперед.
– Ну ты, педрила, отдай мою трость!
– Нет, Лисси, нет! – Санитар с огромной задницей поднимает над головой палку. – Она может оказаться оружием в недружественных руках.
И я понимаю, что копье при летательном аппарате изначально являлось тростью для слабовидящих. Белая краска почти стерлась с помятого алюминия, и вся палка от кончика до рукоятки украшена, как индейское копье, перьями и бусами. К рукоятке привязан главный талисман – резиновая голова Дональда-Дака с выпяченным клювом, так что его морская шапочка находится в пределах досягаемости большого пальца. Таким образом, девочка может размахивать палкой и одновременно извлекать из игрушки крякающие звуки.
– Отдай! Отдай! – кричит она.
– Не отдам, не отдам! – передразнивает ее санитар, шествуя впереди с видом тамбурмажора. Девочка примеривается к его толстой заднице и пытается дать ему пинка, но опять промахивается. Инерция столь сильна, что она наверняка упала бы, если бы ее не держали за руки.
– А очки?! Очками я тоже могу кого-нибудь зарезать? По-моему, я официально признана слепой! Если вы мне сейчас же не отдадите очки, ваши дни сочтены, тупицы! Все мои долбаные родственники – адвокаты!
Эта угроза оказывается действеннее всех предшествующих. Участники шествия останавливаются и принимаются обсуждать положение. Санитар, отправленный на поиски представителей власти, возвращается с сообщением, что ни врача, ни сестру ему найти не удалось. После интенсивного перешептывания младший медперсонал принимает решение вернуть очки. Полицейский вынимает их из конверта и вручает девочке. Санитарки ослабляют хватку, предоставляя девочке возможность надеть их. Но стоит ей это сделать, как она резко оборачивается и ощеривается, почему-то выбирая из всей толпы изумленных зрителей именно меня.
– Ну ты, лысый, чего уставился? Никогда не видел бродяг?
Я уже собираюсь ответить, что видел, и не раз, не говоря уже о том, что и сам занимался этим, как дверь внезапно распахивается, и в коридоре появляются Джо, сестра и доктор Мортимер. Сестра держит в руках радиотелефон и, заметив беспорядок в своих владениях, не сбавляя шага принимается рассекать антенной пространство, расчищая себе путь, пока не добирается до девочки.
– Уже вернулись, мисс Эрхардт? Наверное, вы по нам скучали.
– Я скучала по вашему изысканному оборудованию, мисс Бил, – заявляет девочка. – По ваннам, в которых можно утонуть, прогулкам вдоль стен. – Однако речь ее уже не звучит столь язвительно.
– Тогда не будем зря терять времени. Доктор Мортимер, вы не согласитесь позвонить отцу мисс Эрхардт, пока я ее буду устраивать? А остальные могут разойтись и заняться своими делами.
Вернувшись в кабинет, доктор Мортимер тут же перепоручает это своей секретарше, а сам начинает подгонять нас к пандусу. Однако мы не успеваем выйти, как раздается телефонный звонок и он бросается обратно.
– Наверное, это сенатор, Джоан, – кричит он. – Если он хочет поговорить с дочерью, скажите ему, что она в ванной. А если ему нужен я, скажите, чтобы звонил в Орландо, гостиница "Диснейленд". И пусть спросит Гуфи.
Затем он закрывает дверь и смеется собственной шутке всю дорогу до машины. "Попросите Гуфи, сенатор. Гуфи!"
С помощью агента по продаже билетов нам наконец удается сесть на следующий рейс, который уносит нас к липкому флоридскому солнцу. Цена за прокат машины, как нам объясняют, увеличена вдвое из-за топливного кризиса, зато номер на троих в чудовищной диснеевской пирамиде по той же причине стоит в два раза дешевле обычного. Персик за регистрационной стойкой, жуя жвачку, сообщает, что нам страшно повезло, так как обычно номера на троих заказывают заблаговременно.
Я спрашиваю, приехал ли доктор Клаус Вуфнер. Она пролистывает свои записи и говорит, что еще нет. Я оставляю записку с просьбой, чтобы он позвонил мне, как только появится. "Или передайте ему на словах, если мы куда-нибудь выйдем", – добавляет Мортимер, подгоняя нас к лестнице.
– Мы теряем время, мальчики. Я хочу все посмотреть.
По дороге в парк доктор Мортимер раздает нам бесплатные билетные книжечки, которыми нас обеспечили кинопродюсеры. Возбуждение его нарастает с каждой минутой. Выясняется, что он действительно намерен посмотреть все и в течение нескольких часов таскает нас с Джо за собой, пока мы не доходим до полного изнеможения и я не отстаю в мире гномов.
– Я хочу позвонить в гостиницу – может, кто-нибудь что-нибудь слышал о Вуфнере.
– А мне надо купить бурдюк, расшитый бисером, – добавляет Джо. Мы видели группу иностранных моряков, которые, катаясь по Миссисипи, пили из таких бурдюков, и с тех пор Джо не находит себе места.
– Боюсь, они здесь не продаются, Джо, – высказывает предположение доктор. – И мне бы не хотелось, чтобы мы разъединялись…
– Джо может поспрашивать вокруг, пока я звоню. А через полчаса встретимся. Как насчет того, чтобы у кассы Полета в Небеса?
– Годится, – напевно отвечает доктор в унисон с зазывной песенкой и поспешно удаляется в ее направлении.
Я иду звонить, а Джо искать бурдюк. Ни о Вуфнере, ни о бурдюках никто ничего не слышал. Устроившись в пластиковой кабинке аттракциона "Полет в небеса", мы с Джо приступаем к дегустации его коллекции, так как оказывается, что кассы расположены с обоих концов аттракциона. Когда выясняется, что на другом конце доктора тоже нет, нам ничего не остается, как снова сесть в кабинку и ехать обратно. За этим занятием мы проводим большую часть дня, но так и не находим Мортимера. Зато в какой-то момент Джо кажется, что он замечает доктора Вуфнера.
– Вон тот тип с медсестрой, – указывает Джо бутылочкой Танкерея на только что проехавшую мимо кабинку. – Может, это и есть наш герой? Возраст и лысина соответствуют.
Я поворачиваюсь. Рядом со сложенным креслом-каталкой сидят старик и белокурая сестра. На старике темные очки и огромная панама. На мгновение что-то в нем напоминает мне Вуфнера – сутулые плечи и сгорбленная спина, так что я даже задаю себе вопрос, а уж так ли я хочу встретиться с этим своенравным занудой, но потом ветер сдувает с него шляпу, и я вижу, что он не больше ребенка. Мне становится смешно.
– Разве что он превратился в лилипута, – отвечаю я. – Эти карликовые бутылочки плохо влияют на твое зрение, Джо.
И все же, когда мы вылезаем из кабинки, я иду звонить в гостиницу. Никто под таким именем не регистрировался. Однако есть записка от доктора Мортимера. Израсходовав все билеты, он вернулся и будет ждать нас перед вечерней программой.
"Полеты в небеса" сильно уменьшили запасы Джо, так что остаток времени мы проводим, более или менее твердо стоя на земле. Здесь все точно так же, как в Анахайме, за исключением одного дополнения – Счастливых Гиппопотамов. Это временный аттракцион, установленный в Мире Приключений неподалеку от причала на реке Конго. Небольшой участок воды под навесом огражден низкой изгородью, и в этом загоне возлежит пара взрослых гиппопотамов.
Эти чудовища почти в два раза больше механических роботов, расположенных в Диких Джунглях – несколько тонн мышц и мяса прямо из реального мира. Однако они, как коровы, умиротворенно дремлют в своей луже под градом насмешек и оскорблений. Дети швыряются в них кубиками льда и смятыми стаканчиками из-под кока-колы. Подростки кричат: "Эй, Абдулла, где твоя голова?" Девочка из организации "Костер" тычет им в уши резиновым копьем из Страны Пионеров, пока ее не останавливает смотритель. Похоже, никто не упускает возможности выразить свое презрение к этой паре сомнамбулических гигантов. Лысый карлик с аттракциона даже начинает облизываться, потом просит сестру подкатить его поближе, набирает в рот пепси-колы и выпускает в них длинную коричневую струю.
Под навесом демонстрируется фильм, снятый по заказу ЮНЕСКО на деньги, полученные от лабораторий Саабо, который проецируется на специальные экраны, преподнесенные Дюпоном. Справа и слева мелькают кадры: обезвоженная Африка, а посередине – как гиппопотамов с потрескавшейся от засухи шкурой извлекают из наследственных луж. Из дикторского текста явствует, что эти лужи пересыхают вследствие длительных засух и строительства дамб, возводимых с целью получения электричества для стран Третьего мира.
После того как животное благополучно извлекается из лужи, ему делают укол, грузят в укрепленный фургон и выпускают за сотни миль от родного дома в загон, где уже ожидают своего переселения другие гиппопотамы. Загон выглядит не менее устрашающе, чем те места, откуда они, были вывезены. Он покрыт густой оранжевой пылью и кишмя кишит мухами.
– В первые недели, – сообщает нам диктор, – гиппопотамы неоднократно пытаются вырваться из загона, что приводит к получению травм. Нам удалось положить конец этим попыткам, добавляя им в питье специальный состав, разработанный нашими лабораториями, после чего гиппопотамы стали ощущать себя сравнительно более счастливыми.
– Сравнительно с чем? – доносится из темноты голос Джо. – По сравнению друг с другом?
Когда мы выходим на улицу, солнце уже садится между шпилями Замка Золушки. К этому времени я уже не испытываю никакого интереса к съезду, но Джо чувствует, что ему надо там появиться. К тому же его запасы уже полностью исчерпаны. Поэтому мы садимся на старомодный паровозик, который довозит до ворот, и пересаживаемся там на его более современного родственника.
Нам приходится ждать, пока машинист курит. И вагон постепенно заполняется оживленным говором. Откуда-то из-под пола доносится слабый гул работающих механизмов. Пассажиры тяжело плюхаются в пластиковые кресла. Через открытые двери вагона видно покрытое розовыми облачками флоридское небо, прямо как приказал Дядя Уолт; вечерний ветерок доносит из парка голоса и какие-то неразборчивые звуки. Отчетливо слышится запись приветственной речи Аннетт Фуничелло: "Привет тут и салют там! – тягуче произносит она с интонацией предводительницы болельщиц. – Мы так рады, что вы пришли сюда, гип-гип ура!"
Однако никто из пассажиров на это уже не реагирует. Перед нами сидит семейство из шести человек. Отдельно мужчина, упираясь своими большими мускулистыми руками в красный пластик сиденья. Напротив него возятся дети. У женщины под мышками и под глазами темные круги. У нее на коленях хнычет двухгодовалый малыш. Слева и справа еще по одному. Девочка лет шести сосет палец, пацан лет трех что-то канючит. Через проход от них ноет сутулый подросток.
– В школе никто не поверит, что мы не видели Карибских Пиратов!
– Тише, милый, – устало отвечает ему мать. – Ты же знаешь, что у нас кончились билеты.
– Можно было еще купить, – не унимается паренек. И остальная детвора поддерживает его заунывным воем. – Можно было купить побольше!
– Но у нас и деньги кончились, – напоминает мать.
– Мы даже не видели Заколдованных Тики. Да мне никто не поверит в школе!
– Тому, что у нас кончились деньги? Очень жаль. Так что лучше успокойся. И к вам это тоже относится.
Все это время мужчина не произносит ни слова, и лишь на его больших рабочих руках сжимаются и разжимаются мышцы. Я вижу, что он отмыл свои костяшки и запястья для такого случая. Но под его ногтями виднеется неизгладимое тавро, оставленное детройтской слесарной мастерской или угольной шахтой в Моногейле.
"Согласно последним исследованиям, – продолжает Аннетт уже более серьезным голосом, – Диснейленд является самым популярным местом в мире. Согласитесь, звучит впечатляюще!"
Никто не выражает согласия, даже дети. Прежде чем мы успеваем узнать что-нибудь еще, машинист возвращается на место, двери с шипением закрываются, и поезд, шурша, устремляется к гостинице. Руки мужчины продолжают сжиматься и разжиматься на спинке сиденья, стараясь скрыть, насколько сложно держать все под контролем.
Мы с Джо обмениваемся взглядами. Бедняга. Разве он не сделал все возможное? Разве не трудился в поте лица? Не создал дом? Не воспитал детей? Разве не сумел скопить достаточно денег, чтобы все смогли поехать в столь долгожданный Диснейленд? Но этого было недостаточно. Где-то что-то было не так, и с каждым мгновением становилось все труднее и труднее.
Он сидел к нам спиной, и мы так и не увидели его лица. Все семейство вышло еще перед нами. И Джо, глядя им в спины, лишь покачал головой.
– Это только верхушка айсберга, – замечает он, – ведущая к массиву огромной индустрии.
Насколько огромной, я понял лишь тогда, когда попал на выставку. Пока Джо метался между профессионалами, я бродил по выставочному залу, изумляясь последним достижениям в области ухода и лечения грядущих орд, неспособных самостоятельно себя обслуживать. Подростки из местной школы выполняли функции гидов, водя посетителей по лабиринтам экспонатов. Они демонстрировали поильники с длинным носиком, с помощью которых можно было напоить прикованного к постели человека, новые ремни из искусственного волокна, которые были в состоянии удержать слона, и старые застегивающиеся наручники. Они приглашали опробовать удобство кровати с мочеприемником, указывая при этом на утопленные шурупы – "чтобы психи их не съели".
Здесь были пижамы из нервущейся ткани и подбитые ватой варежки, чтобы больной в состоянии навязчивого бреда не мог вырвать врачу глаз; шапки, микширующие удары, для неуклюжих увальней и одноразовые мундштуки для эпилептиков, предохраняющие от прикусывания языка; закрепляющиеся макси-памперсы для больных с недержанием и бесчисленное количество пищащих, жужжащих и звенящих будильников, напоминающих о времени приема лекарств, для забывчивых.
Множество стендов было занято рекламой и продукцией фармацевтических лабораторий, работающих на эту промышленность. Однако им не хватало визуальной убедительности, которой обладают материальные вещи. На рекламу и таблетки смотреть не так интересно, как на ограничительные кресла с вмонтированными в них автоматическими клизмами. Исключением являлась лаборатория Саабо, около ее стендов народу толпилось больше, чем где бы то ни было. Дизайнеры компании организовали настоящий коктейль-бар с искусственными растениями, бесплатной раздачей арахиса и официантками в мини-юбках. Над баром размещен большой телевизионный монитор, по которому демонстрируется эффект от разнообразных лекарств, выпускаемых компанией. Участники конференции могут выпивать и кричать, как футбольные болельщики, наблюдая за тем, как после одного укола огромный гиперактивный буян успокаивается и становится тише мыши. Мне становится интересно: они почерпнули эту идею из шоу гиппопотамов или наоборот?
Единственная проблема заключалась в том, что, попав в этот коктейль-бар, из него уже было невозможно вырваться, так как народ продолжал прибывать. Еще сложнее было урвать бесплатный стаканчик. Меня швыряли и пинали из стороны в сторону, пока я не очутился у выхода, помеченного табличкой "Для экстренных случаев". Я решил, что мои слезящиеся от дыма глаза и саднящее горло вполне гармонируют с ней, и толкнул дверь, обнаружив к своей радости, что за ней находится не только балкон со свежим воздухом и видом на заходящее солнце, но еще и целый поднос с мартини.
Я выскальзываю на улицу, и тяжелая дверь за мной захлопывается. Я пытаюсь ее придержать, но слишком поздно. "А и Бог с ним, – думаю я, – вполне продержусь на оливках, если не удастся попасть на банкет".
Я уже заметил, что они насажены на маленькие S-образные палочки, намекающие на логотип лабораторий Саабо. Этот же знак, напоминающий крест на груди Супермена, изображен на стаканах с мартини. Покончив с половиной подноса, я поднимаю тост за лаборатории Саабо, снесшие эти сиреневые яички просветления. Не забывайте, мы ведь считаем, что из каждого яйца может вылупиться херувим, а оперившись, эти птенцы могут породить высочайшие видения за всю историю человечества. Так что, Саабо, не забывай о нашем тайном договоре. Ты изготовляешь, мы потребляем. Кому еще нести стяги нашего Крестового похода? Где теперь голубое знамя Визионеров? В руках одной маленькой девочки – вот где, безгрудой волшебницы, которая видит не дальше собственного носа. Да и та уже поймана и, наверное, напичкана вашими последними изобретениями, так что теперь сидит и смотрит "Счастливые времена", ощущая себя сравнительно счастливой.
Но, как говорит Джо, по сравнению с кем?