"На чем стоит Петербург? На болоте? Нет, Петербург стоит на зыбком смешении камня и мысли…" - размышляет герой загадочной и философской "петербургской поэмы" Евгения Лукина. Новый роман "По небу полуночи ангел летел" - это тонкая интеллектуальная проза, построенная на полутонах, написанная акварельно и зыбко, и героев романа мы видим словно бы сквозь туман хмурого питерского утра. В эту прозу надо вглядываться и вчитываться, ее символика нуждается в расшифровке. Действие романа разворачивается на фоне подготовки 300-летия Санкт-Петербурга. Эти приготовления происходили в накаленной, какой-то истерической и явно не праздничной атмосфере, чувствовалась близость катастрофы. Это было сравнимо с тем, как весь мир оцепенел от тревожного ожидания наступления 2000 года, решив почему-то, что круглая дата приведет к глобальным сбоям и кризисам. В общем, в канун 300-летия одолевали некие эсхатологические предчувствия. Питерцы готовились к празднику, как готовятся к стихийному бедствию или эпидемии, и многие всерьез задумывались о том, чтобы "смыться" куда подальше. Оправдались ли эти опасения?..Дело отнюдь не в политическом контексте 300-летия, не в случившихся отставках и назначениях (почти уже забытых), а в том, какие метаморфозы происходили в облике города и его жителей, в его сакральном, вневременном бытии. Воз-можно, мы пережили "конец света", не заметив его.
При всей фантасмагоричности, в романе Евгения Лукина мало "придуманного", автор мифологически переосмысливает события, которые порой у всех на виду, но вос¬принимаются как нечто обыденное, так и приближение мистической и, возможно, роковой даты в истории города становится "сквозным" мотивом романа, каждый герой по-своему воспринимает этот рубеж, по-своему к нему готовится.
Содержание:
Двенадцать часов 1
Сады Адониса 2
Самоварная дырка 2
Год мракобесия 2
Имя дырки 3
Привет от Ньютона 3
Вакханка 4
Другой Фуражкин 4
Яблоко 5
Родословная 5
Телефонная интермедия 5
Цудзугири 5
Стоять, Зорька! 6
Чайники-кофейники 6
Дух Дельвига 7
Раффлезия Арнольди 7
Уусикиркко 8
Голубка 8
Водка, сало, Достоевский 9
Дырявый вечер 9
Бутербродник 10
Круголеты 11
Наследники Чингисхана 11
Война в Эдеме 11
Сонетка 11
Ермаков 12
Кандидат № 1 13
Инсект Мурий 13
Пустошка 13
Старик Емшан 14
Закон Нумбакулы 14
Телефонная интермедия 14
Белый волк 14
Нарцисс 15
Заслуженный соловей 15
Стена Девяти Драконов 15
Постмодерный батюшка 16
Нонконформист Эш 17
Шестое доказательство 17
Номерок 17
Диван Бродского 18
Время жить в Петербурге 18
Телефонная интермедия 19
Мусорное ведро 19
Несоответствия 19
Фашистская выходка 19
Мертвопись 20
Полномочный спецчеловек 20
Телефонная интермедия 20
Черная точка 20
ОМУ 21
Абу Грейб 21
Баобабы 22
Три богатыря 22
Рамбовская троица 24
Бедный рыцарь 25
Варвар 25
Ленинградское дело 26
Телефонная интермедия 26
Окнище в Европу 26
Кошачья забастовка 26
Капитул 26
Французские кролики 27
Испанский воротник 27
Подделка 28
Опаньки с притопом 28
Губернаторский галстук 28
Карнавальная картинка 29
Вторая карнавальная картинка 29
Япономато 29
По небу полуночи 30
Глас народа 30
Телефонная интермедия 30
Рождественский цветок 30
Евгений Лукин
ПО НЕБУ ПОЛУНОЧИ АНГЕЛ ЛЕТЕЛ
Ангелы - существа живые, разумные, бесплотные, способные к песнопению, бессмертные.
Св. Афанасий Александрийский
Петербургская поэма
Двенадцать часов
Ровно в полдень с Петропавловской крепости бьет пушка - раскалывается пополам синедымчатый воздух, звенят серебром сумрачные стекла, взмывают к облакам птицы отряда ветровых. Они летят наискосок, над синим текучим куском пространства, обрамленным гранитными вздохами берегов.
А неподалеку, за узорчатой оградой времени, под зелеными листьями дубов мамврийских, возвышается могучий бронзовый конь, извергающий неутешные искры. Гордо на нем восседает удалой всадник - правая рука по-молодецки подперла бок, левая предусмотрительно сжимает рукоять тяжелого клинка.
"Как всегда, важна идея! А здесь вот она - воплощенная идея кондовости, чисто русской кондовости! - размышляет Фуражкин, стоя в садике перед величественным монументом. - Если вдуматься, это восседает не царь-государь, нет, это восседает настоящий Илья Муромец! Как будто выехал он в чистое поле - потягаться с кем-нибудь силою. Жаль, что садик маловат - нет простора, негде разгуляться. Не место ему здесь, с такой мощью. Хорошо бы его на Пулковские высоты поставить, на оборону города вековечную".
Вдоль ограды бродят стайкой смазливые девицы - поблескивают на животах золоченые булавки и брошки, позванивают на бедрах кружевные цепочки. Тонкий юноша Бесплотных - черный костюм вороного блеска - сопровождает стайку. "На площади комод, на комоде - бегемот, на бегемоте - обормот", - блистает заемным остроумием юноша, указывая на памятник. Казалось бы, тут конная статуя, согласно закону двенадцатого часа, должна сойти с пьедестала и, громыхая, помчаться следом за оскорбителем. Но, конечно, никакого чуда не происходит, и юноша безмятежно удаляется в сиреневую кипень Марсова поля за щебечущей стайкой.
Безработный Фуражкин от нечего делать думает. Безысходность понуждает к философствованию. Обступающий хаос заставляет искать смысл, находить прекрасное. Безобразное бессмысленно, бессмысленное безобразно.
"На чем стоит Петербург? На болоте? Нет, Петербург стоит на зыбком смешении камня и мысли, - банальничает Фуражкин. - Вот почему гранит здесь дышит и вроде как звенит, вроде как поет на ветру. Как всегда, важна идея! Идея Петербурга - преобразить камень, напитать его мыслью. Живое окаменевает, каменное оживает - вот волшебная формула города. А хорошо бы подковать диких клодтовских коней, да и пустить четверню по Невскому проспекту! Или отпустить ангела с Петропавловского шпиля, и пусть кружит себе над Невой".
Фуражкин закрывает глаза, и светлая петербургская ночь возникает перед ним. Пылают на крепостных бастионах факелы. Огненные отблески колеблются на речной глади. А вверху, на золоченом острие, чистою слезинкой искрится ангел. Ровно в полночь внезапно срывается он с острия и медленно облетает город по кругу, пока струятся торжественные звуки и нарядные горожане, толпясь на набережных, громкими радостными криками приветствуют его.
"Алеша! - доносится откуда-то сверху голос жены Марины. - Алеша, иди домой, хватит без толку болтаться". С досадою Фуражкин отвлекается от течения мысли и обнаруживает себя в Оружейном переулке, а рыжекудрую жену Марину - в высоком цветочном окне своего дома, крашенного желтою охрою.
"Царевна, - думает Фуражкин, запрокинув голову и вглядываясь в крупную темную родинку на ее пухленькой щеке. - Царевна-лягушка".
Сады Адониса
На подоконнике жена Марина разводит цветы в расписных глиняных горшочках. Здесь золотилась диадемой китайская роза, струились зеленые русалочьи пряди петунии, звенели нежными лепестками розовые церковные колокола. "Сады Адониса! - вздыхает Фуражкин, наслаждаясь цветочным ароматом. - Точно такие голубые фиалки цветут в сырых расселинах между солунских камней".
Тихая, солнечная Солунь возникает перед ним - кривые узкие улочки, высокие стройные кипарисы, белые глиняные дома, увитые змейчатым плющом. "Хочу на волшебный Восток, - шепчет Фуражкин, - хочу видеть синий изгиб Эгейского моря и огоньки рыбацких лодок в розовой роздыми. Хочу, чтобы под окном маленькой гостиной расцветал персик, и на белой благоухающей ветке ворковал египетский голубь".
"Что ты там бормочешь?" - жена Марина поливает цветы из маленькой лейки. У нее черные греческие глаза с мягким, бархатным отливом, где притаилась вечная мечта о счастье. Когда-то гордилась она своим морячком - своим Летучим Голландцем, который скитался полгода по синим морям-окиянам, а затем прилетал к ней на крыльях серафима, поднося плетеную корзину с красными яблоками и виноградными кистями, а также тугой кошелек военно-морской фортуны. Однако Летучий Голландец давно бросил якорь на тихом взморье, а корабельный гюйс выветрил запахи горькой соли, крепкого спирта и тугого кожаного кошелька. И теперь она - хитроумная особь с высшим образованием, несбывшейся мечтой и янтарным браслетом на запястье - обитает в садах Адониса, где среди стебельков королевской бегонии то и дело мелькает острое жало ее маленькой лейки. Прощай, свободная стихия!
Фуражкин говорит, что жизнь - это сказка наоборот, это тысяча и одна ночь шиворот-навыворот, это страна Кокань вверх ногами. Сказочная Василиса Прекрасная вначале была ужасной лягушкой, а потом внезапно превратилась в писаную красавицу. Иван только вначале считался дураком, а потом оказался царевичем. В действительности все происходит наоборот - писаная красавица со временем становится неким бородавчатым существом, а дурак - российским пенсионером. Но иногда природа напоминает о своей волшебной сущности. И тогда на свет рождаются лягушки с ясными человеческими чертами, как это случилось на днях в Персии, о чем сообщила мировая пресса.
С недоверием относится жена Марина ко всякой прессе, считая ее не столько источником, сколько исчадием, и потому высказывает сомнение: "Не кажется ли тебе, что это обыкновенная утка?" Но Фуражкин настаивает, что это никакая не утка, а самая настоящая лягушка.
Информационное сообщение
ВВС (Великобритания)
Жительница иранского города Ираншехр родила лягушку. Правдивая история о необычном, можно сказать, сказочном инциденте опубликована в иранской газете "Etemaad".
Предполагается, что лягушка выросла из личинки в организме женщины. Как это могло произойти, пока не ясно. Газета цитирует специалистов по клинической биологии, которые утверждают, что у лягушки наблюдаются черты, характерные для людей. В частности, издание приводит слова доктора Аминифарда, что форма пальцев, языка, а также его размер у лягушки напоминают человеческие. По мнению ученых, личинка попала в организм женщины, когда та купалась в грязном водоеме.
В истории медицины известны случаи, когда люди верили, что в их телах живут лягушки, ящерицы и даже змеи. Один из наиболее знаменитых случаев датируется XVIIстолетием: жительница Германии Катарина Гейсслерин была известна тем, что ее "рвало жабами". Когда в 1662 году она умерла, врачи вскрыли ее тело, но не нашли никаких свидетельств, что там водилось какое-либо животное.
Жена Марина молча слушает, покачивая головой и ощипывая пожухлые листья вербены. В конце концов, закурив сигаретку и выдохнув голубое облачко дыма, иронически замечает: "Да жаба ее душила, вот и все чудеса!"
Самоварная дырка
В ту замечательную весну, двенадцатую от начала свободы, припорошен был город душистым сиреневым смогом, брызгами праздничного шампанского и серебристыми юбилейными значками, украшавшими стеклянные витрины кафе, запыленные борта петербургских трамваев и точеные лацканы молодых чиновников - преуспевающих менеджеров личного и общественного счастья.
В ту замечательную весну внезапно осознал Обмолотов горькую истину, что до конца, до смертного часа своего, будет числиться по разряду "вчерашних". С грустью-печалью вспоминал он озорное прошлое свое, когда веселое застолье было его трудом, беспечный сон был его работою, беззаботная любовь была его свободою. Эх, сказочная жизнь союзная была - не бей лежачего!
Вот сидит Обмолотов, будто каменный, на кухне своего коммунального бытия, где расцветает на плите голубой цветок природного газа. В руке дрожит кофейник бессонницы, в голове дрожит дурацкая мысль о старухе процентщице и зазубренном топоре Родиона Романыча. Столько лет просидел на кухне Обмолотов, ожидая призыва на счастливый ток жизни, а недавно окончательно понял - не будет призыва, не дадут ему места лежачего на том бурном весеннем току. Просыпаться надо, воскресать.
Обмолотов неторопливо перебирает в памяти события последней недели, когда от нечего делать слонялся по городу и столкнулся случайно со своим однокашником Иконниковым - по школьному прозвищу Икона. И похвастался ему Икона, что теперь он - знаменитый собиратель вещей утраченного времени. И показал цветастый журнал, где демонстрировались его гениальные творения - грузная, продавленная раскладушка с привинченной табличкой "Сон Сталина" да дряблая резиновая клизма с наклейкою "Ударница коммунистического труда". И, прощаясь, сказал Икона: "Главное - дать вещи новое имя, и тогда засияет она иным смыслом, иным блеском. Вот тогда можно будет ее пропиарить и продать задорого, особенно иностранцам. Так что не будь кретином, будь креативным, Вася!"
"Шулер, - подумал Обмолотов, - прохиндей, проныра, гопник. Но надо жить, надо изучать новый язык, надо менять мировоззрения. Иначе пустота ждет, безмолвие ждет, смерть".
На следующий день притащил Обмолотов в мастерскую Иконы обшарпанную тумбочку великой эпохи. Ее ценность заключалась в том, что когда-то громоздился на ней районный бюст вождя. Заодно предложил половичок черной ночи, о который вытирал хромовые сапоги участковый милиционер. А напоследок вынул из кармана сгоревшую лампочку накаливания и таинственно сообщил, что под тусклыми лучами этого светоча свободы будто бы читалась запрещенная литература. Но отверг Икона предложенные вещи как неубедительные.
"Понимаешь, - развел художественными руками, - нет здесь никакой фишки, никакой изюминки. Половичок с тумбочкой в каждой избушке есть, лампочка светила не только над Солженицыным, а для пиара требуется что-нибудь этакое".
И вот сидит Обмолотов на кухне своего коммунального бытия, придумывает "этакое-разэтакое". Блуждает взор от плиты до кособокой раковины, от кособокой раковины до плиты, между которыми зияет старое дымоходное отверстие для самовара, густо засиженное рыжими тараканами. "Да что ж ему, прохвосту, продать? - покуривает Обмолотов. - Эту дырку, что ли?"
Год мракобесия
Тонкий юноша Бесплотных возвращается с прогулки. Проходит мимо кухни в темную комнату свою и зажигает настольную лампу - ее стеклянный купол покоится на железной конструкции, напоминающей семиструнную лиру барбитос. Теплый свет вечерний озаряет книжные стеллажи да иконы, сосредоточенные над столом. Золотом светятся божественные лики - Николая Мирликийского и Георгия Каппадокийского, Димитрия Солунского и Иисуса Сладчайшего, просиявшего в четырех концах земли. А там, на стеллажах, книги сияют золочеными торцами - церковная история Евсевия Памфила, собрание духовных писем Игнатия Брянчанинова, небесные творения Дионисия Ареопагита.
Но отодвигает в сторону юноша Бесплотных священные фолианты, достает с полки старинную книжку заветную и ложится на диван, укрываясь шерстяным шотландским пледом. Читает он на титульном листе предостерегающий эпиграф из Апфологиона 1643 года: "Молим со умилением, аще какая неблагоискусная и неблагостройная словеса в книге сей обрящутся, не осуждати и не поносити люботрудящихся". Обращает внимание на необыкновенное место, где отпечатана книжка. Это остров Валаам - гранитный ладожский утес среди страдания волн, где вознеслась к небесам древняя обитель духовного поиска и делания. И, наконец, отмечает зловещее время книгоиздания, указанное на титульном листе - это не какое-нибудь лето от Рождества Христова, обозначенное церковнославянским исчислением. На тряпичной бумаге оттиснуты апокалипсические слова - год мракобесия.
"Подделка! - юноша Бесплотных протирает запотевшие от волнения очки. - Жаль, что не указана точная дата, когда эта подделка изготовлялась типографским художеством развеселой братии. Наверняка это случилось Первого мая - в праздник сатанинского разгула и полета на метлах".
"Однако как близко все-таки вера соприкасается с Эросом, - думает юноша, перелистывая заветную книжку, - как близко все-таки она подходит к магнитному полюсу человека, где все стороны света одинаково вращаются, и нет никаких указателей, а есть лишь одна любовь, восстающая вверх, к сполохам божественного сияния, к бессмертию. Здесь надо поставить точку, воткнуть деревянный шест оправдания, пронзить осью любви и землю, и небо".
Время от времени юноша Бесплотных подумывал поступать в Духовную семинарию, на Обводном канале расположенную. Его прельщал монашеский обет безбрачия. "Прожить жизнь в чистоте лучезарной, - грезил он, - и познать лишь божественную любовь - вот истинный подвиг духовный, вот кроткое призвание небесное".