VII
Башмаковский распорядок дня был прост и краток:
1. Сидение в кабинете и руководство 8.00–12.00
2. Обед 12.00–13.00
3. Прием посетителей 13.00–14.00
4. Подписание и заверка печатью 14.00–15.00
5. Обход цехов комбината 15.00–15.30
6. Встречи с руководителями общественных организаций 15.30–16.00
7. Совещание по итогам дня и планам на следующий рабочий день 16.00–17.00
Ручьев вынул этот листок из-под стекла, смял и бросил в корзинку у стола. Надо оглядеться и составить свой распорядок. А кресло у него хорошее, удобное, жаль, не вертящееся. Впрочем, особо вертеться тут не надо, селектор и телефоны под рукой. Он нажал клавишу селектора, позвал неофициального заместителя:
- Сережка, надо посоветоваться, заскочи на минутку.
- Сам уже, значит, не можешь? - удивился тот. - Я же через стенку от тебя.
- Ну-у наглец! Taк говорить с директором! Уволю!! - И переключился на секретаря: - Дуся, в колбасном доска "Наши ударники на набивке кишок", измените название.
- На какое, Анатолий Семенович?
- Да пусть напишут просто: "Наши передовики". Проследи.
- Хорошо, Анатолий Семенович, сейчас сбегаю в цех.
Сергей Чайкин, улыбаясь, прошел от двери к директорскому столу, истово поклонился.
- По вашему приказанию прибыл, дорогой Анатолий Семенович!
- Молодец, что величаешь, хвалю.
- Куда деваться, вдруг в самом деле уволишь. Вон ты какой грозный. И уже перевязан. Сразу в бой бросился?
- Приходится. Состряпали вы с Башмаковым черт-те какое хозяйство… Садись.
Они были ровесниками, вместе учились в школе, дрались, дружили, влюблялись в одноклассниц, вместе призывались в армию, служили в одной части, только Ручьев на последнем году стал освобожденным комсоргом полка, а сержант Чайкин до конца был командиром минометного расчета. После увольнения в запас их пути разошлись еще дальше. Ручьева взяли в райком комсомола, и он поступил на заочный истфак пединститута, а веселый книгочей, Чайкин затосковал по серьезности и порядку и ушел в бухгалтеры. В прошлом году закончил с отличием экономический факультет и загордился этим, особенно перед руководителями: экономика - это, уважаемые товарищи, наука, а экономисты - основательные люди, в отличие от хозяйственников и администраторов, сплошь дилетантов, ярко выделяющихся своим невежеством и профессиональной глупостью среди остального работающего люда. Башмаков принял это заявление на свой счет и не простил обиды даже после того, когда узнал, что Чайкин любит его дочь и хочет жениться.
- Ну вот, Сережка. Вчера я кое-что прикидывал на досуге, давай уточним, а после рабочего дня посовещаемся с начальниками цехов, с мастерами…
Требовательно зазвонил черный областной телефон, Ручьев взял трубку. Сам начальник управления товарищ Дерябин поздравлял с вступлением в должность и настоятельно просил дать к концу дня свои предложения по новому названию комбината.
- Хорошо, - сказал Ручьев, - как-нибудь на досуге… Сегодня? Но это ведь, кажется, терпит… Хорошо, Иван Порфирьевич, мы посоветуемся… Нет, пока не знаю… Но ведь я еще не осмотрелся… Я постараюсь, конечно, но оба заместителя в отъезде, из главных специалистов есть только бухгалтер-экономист… Ну, хорошо, приеду. - Ручьев пожал плечами и, положив трубку, вопросительно посмотрел на улыбающегося Чайкина. - Требует дожать месячный и квартальный планы. Первого июля в управлении назначено совещание, предлагает выступить с предложениями по расширению производства…
- Прошлогодние подправим, и валяй. Башмаков всегда так делал.
- За что и слетел. Странно, что ты предлагаешь его в пример.
- Не в пример, но комбинат-то прежний, ты только пришел, ничего еще не знаешь. Дерябин говорил с тобой конфиденциально, а через час-другой придет официальная телефонограмма: "Директору Хмелевского пищекомбината тов. Ручьеву. Предлагаем первого июля текущего года к одиннадцати ноль-ноль прибыть на областное совещание в управление местной промышленности. При себе иметь анализ производственной деятельности комбината и план увеличения производства установленной продукции".
- Анализ и план? Когда? Он же сам требует дожать месячные и квартальные задания, осталось четыре дня!
- Именно поэтому и гонит. Он умный, Толя, он знает, что полугодовой управление не вытянет, надо принимать меры. Вот и собирает большое совещание уже первого июля - пусть все видят, что Дерябин быстр, оперативен и контролирует ситуацию. Он даже мелкие детали не забывает: устаревшее название нашего комбината, смешную Доску передовиков в колбасном цехе. Да и не такие это мелочи. Так что не забудь о названии, занимайся текущими делами, гони план, а первого скатаешь в управление.
- Без анализа и плана?
- Подправим прошлогодние, Башмаков всегда так делал.
- Опять ты со своим тестем! Я что, идиот? Все башмаковское тут давно надо опрокинуть, развалить, разметать до основания. Или, по-твоему, не надо?
- Надо, Толя. Но знаешь, что говорил на этот счет господин Лихтенберг? Он советовал не разрушать слишком поспешно неудобное здание, чтобы не подвергнуться новым неудобствам. Улучшения надо вводить понемногу.
- Книжник ты. Начитался и золотой серединки хочешь, боязливым стал, осторожным.
- Предусмотрительным, скромно говоря, дальновидным.
- Скромняга! Но неужели ты думаешь, что с башмаковскими "планами" я поеду в управление?
- Проформа. У них свои планы.
- Но работать-то нам, Сережка! Зачем же нам прошлогодние руководящие бумажки?… - Он смял потухший окурок в пепельнице, достал новую сигарету. - Неси годовые отчеты за последнюю пятилетку и липовые ваши анализы. Как-нибудь разберусь. И составлю реальные планы, новые.
- Новые! Ничего не изменилось.
- А кто виноват? Мы же сами и виноваты - переписываем прошлогоднее старье, втираем очки самим себе. Хватит! Сыты!
- Хватит так хватит. - Чайкин неохотно поднялся. - Только сейчас не до анализов. Мне зарплату вот надо рабочим выплатить, а ты гони процент, занимайся текучкой, иначе запаришься и ничего не сделаешь.
- Сделаю, неси. - Ручьев щелкнул зажигалкой, прикурил сигарету и, проводив взглядом недовольного Чайкина, вызвал по селектору Куржака. Вчера из-за первенства с женой разводился, деятель, а нынче глаз не кажет.
В кабинет вбежала радостная Дуся, за ней крупный Иван Рыжих и кривоногий коротыш Федька Черт втащили злополучную доску из колбасного с новой красной надписью по черному полю: "Наши лучшие люди". Значит, Дуся проявила творческую инициативу и самостоятельность.
- Не пойдет, - забраковал Ручьев безжалостно и вышел из-за стола. - Я же просил, Дуся, - "Наши передовики". А лучше было бы так: "Наши передовые производственники". - Заметил ее огорчение, пояснил: - Нельзя оценивать человека только процентами плана. Выполнил, и лучший. А другие люди что же, худшие? Вот Иван Рыжих, например, перекрыл сегодня норму, а Федор Фомин не дотянул. Значит, одного на доску, а другой в худших походит, так? - Он требовательно посмотрел на рабочих. - Или не так, "стакановцы"?
- Не так, - сказал Черт обиженно. - Не на что пить-то.
- У меня жена родила, в больнице лежит, яблок просит, - пожаловался стоящий боком Иван Рыжих. - Зарплату нынче дадут, нет ли?
- Дадут. Тащите доску обратно и напишите, как я велел.
- Хорошо, - прошептала сконфуженная Дуся.
- Нам все одно, - сказал Черт. - Нам и наступать - бежать, и отступать - бежать. Я правду говорю. Я в кулак шептать не люблю.
Они шумно выволоклись со своей доской в приемную, грохнули дверью. Зачем тащились три человека? Видно, Дуся хотела показать свое радение, а мужики - справиться о получке. Оба, кажется, страдают с похмелья.
Красный телефон заливисто вернул Ручьева за стол. Звонил сам Балагуров, поздравлял с началом новой самостоятельной работы.
- День у тебя важный, торжественный, но все же не забудь: сегодня в четырнадцать ноль-ноль очередное заседание бюро, не опаздывай, а то выведем из состава… Не закрутился еще?
- Нет, пока все спокойно, спасибо за внимание.
- Перестройками не увлекайся, гони план, а то и районную сводку испортите, не только свою…
Будто все дело в отчетной сводке.
Пришел в сопровождении своей счастливо-воздушной Нины Сергей Чайкин с ворохом папок, свалил их на край директорского стола, а Нина положила перед Ручьевым финансовые документы для Госбанка.
- Подпишите вот здесь, здесь и еще здесь, - потыкала она красным лакированным ноготком. - И поставьте, пожалуйста, печать.
Ручьев подписал, достал из кармана резиновый черный кружочек, а из ящика стола - фиолетовую штемпельную подушку, потер по ней печатью, потом оттиснул на бумагах, где показывала Нина.
- Взяли бы вы ее, ребята, а то еще потеряю.
Они дружно отказались: не положено, что ты! Разве что секретарше Дусе, но она работает без году неделя, приглядись сначала. Потом Нина церемонно пригласила на свадьбу:
- В воскресенье мы с Сережей сочетаемся законным браком, просим вас пожаловать к двенадцати часам дня на свадебный обед.
- Ух ты! - восхитился Ручьев. - Так торжественно меня еще не приглашали. Обязательно приду! Но при одном условии: подумайте над новым названием комбината. Начальство приказало доложить к концу дня наши предложения.
- "Золотое кольцо", - выдала Нина близко лежащее.
- Это скорее для молодежного кафе.
- Почему? - заступился за невесту Сережка. - Колбаса же кольцами, кругами.
- А почему "золотое"? Колбаса желтая или себестоимость высокая? Да и выпускаем мы не только колбасу. Думайте еще.
Они заторопились к себе, а Ручьев раскрыл одну из принесенных Сережкой папок, но тут вошла директриса Смолькова:
- Здравствуйте, товарищ Ручьев!.. Как вы, вероятно, помните из вчерашнего разговора, я за разрешением собрать металлолом. Вы великодушно обещали, и вот я сама, лично взяла грузовик и приехала со школьниками. Необходима бумага, письменное распоряжение на предмет осмотра вашей территории и сбора металлолома.
Ручьев соединился по селектору с проходной:
- Антиповна?… Пусть школьники соберут железки вокруг складов, цехов и мастерской. Они на грузовике номер… Какой номер вашей машины? - спросил он Смолькову.
- УЛБ 12–15, - недоверчиво подсказала та.
- УЛБ 12–15, - повторил Ручьев в микрофон. - Не задерживайте, они со своим директором.
Ручьев опять придвинул раскрытую папку, взял лист бумаги, карандаш, но Смолькова глядела на него с удивлением и ждала. Не верилось, что дело, тянувшееся полгода, новый директор решил так легко и просто.
- Один звонок, и все? - недоумевала она.
- Все, - сказал Ручьев.
- А бумагу?
- Да вы что в самом деле, не верите?
- Верю, товарищ Ручьев, но у меня школьники, и без бумаги нельзя. Воспитание молодого поколения должно быть наглядным и идти в направлении уважения к порядку. - Увидела, что Ручьев нетерпеливо поморщился, зачастила: - Я объясню, объясню. Если, допустим, я выйду к ним без бумаги, без документа, возникнет нежелательная вольность, они увидят, что нас пропустила простая старуха Антиповна.
- Так я что, ворота вам должен отворять? У меня несколько другие обязанности.
- Извините, товарищ Ручьев, не ворота, дайте только бумагу. Молодое поколение должно наглядно видеть официальное воплощение власти, иначе оно приучится к самовольству… Надо написать - где, что и сколько лома собрать, а потом, на основании этого документа, проверить путем взвешивания на автовесах.
Ручьев потерял терпение:
- Послушайте, у меня нет времени. Потом поговорим, позже.
- Всегда ценю и уважаю время, но вы могли бы говорить с женщиной более вежливо. - Она вышла, предварительно пропустив в кабинет банковского служащего с белой перевязанной головой.
Служащий остановился на почтительном отдалении и сообщил:
- Управляющий нашего банка товарищ Рогов-Запыряев договаривался с вами насчет резинового шланга и вот прислал меня…
Ручьев опять отодвинул рабочую папку, позвонил в винный цех, велел дать полметра или метр - сколько скажет банковский посыльный - резинового шланга. А потом втолковывал посетителю, что дело пустячное, что шланг б/у свое отработал и не стоит ни копейки, а посетитель долго не верил и тоже просил бумагу. Но у этого хоть повреждена голова, причина уважительная…
- Что у вас с головой?
- Управляющий сторожевую машину на нас испытывает, вот и повредило. Говорит, с резиновым шлангом мягче бить станет, оглушать только, а ран никаких.
- Весело. Не подскажете ли новое название нашему комбинату?
- Нет. Управляющий об этом ничего не говорил.
- Так я говорю. Прошу!
- Вы не мой начальник.
- Ладно, будьте здоровы.
И едва проводил этого, едва взялся за папку - телефон. Объединенный профком районной промышленности интересовался вопросами условий труда и отдыха, соблюдения распорядка дня, графика отпусков, выполнением плана культурно-массовых мероприятий. Конец полугодия, нужно для отчета.
- Придите да проверьте, - сказал Ручьев профсоюзной даме, - у меня нет времени.
- А чем вы занимаетесь, если не секрет? - спросила та игриво.
По голосу Ручьев узнал веселую Елену Веткину, своевольную жену инженера РТС, которая работала в райплане. Сейчас она, видимо, замещала штатную профдеятельницу - время летних отпусков, суетное время.
- Что же вы молчите, трудно ответить? Или чем-то заняты?
Ручьев представил кокетливую Елену, подыграл:
- Занят: секретаршу свою целую. - И звонко чмокнул в трубку. - В обед собираемся пойти купаться.
- Возьмите меня. Я не уступлю вашей секретарше. В плавании, разумеется.
- Я подумаю и позвоню. - Ручьев презрительно придавил трубку.
В дверях Андрей Куржак, в забрызганном известью или цементом халате, торопливо вытирал руки бумажными концами. Вытерев, сунул скомканный пучок в карман, прошел к столу. Был он чисто побрит, из халата выглядывала белоснежная сорочка. Значит, помирился со своей передовой Верунькой и уже не торопится к новому директору.
- Помирился, - подтвердил Куржак. - Только запоздал я, Семеныч, не поэтому. Мы с Верунькой на час раньше пришли, фундамент под мясорубки в колбасном делали. Колбасники в прорыве, вот и решили подмогнуть. Если директор к нам лицом, то и мы будем рады помочь.
- Молодец. Только кто же будет подтягивать твое сосисочное отделение?
- Подтяну сам. Тут Сеню Хромкина надо, он по любым машинам молоток, да сейчас сторожевой автомат для банка заканчивает, после обеда обещал ко мне. Давай сперва с колбасниками. Я вот как думаю, Семеныч… - И, присев к столу, выложил свой план.
Думал Куржак правильно, дельно. На комбинат еще в прошлом году пришли новые мясорубки в комплекте с электромоторами, их и на склад не заносили, распаковали "оставили на улице - собирались смонтировать в январе, сразу после завершения годового плана, но так и не собрались. Башмаков требовал водрузить их на бетонный фундамент, а бетона тогда не было, строители помочь отказались. Вот теперь сделали сами, правда, не бетонный - кирпичный, но прочный вышел, постоит.
- Мы анкерные болты туда замастырили, - радовался Куржак. - Теперь ставь мясорубки и жми на всю железку. У них же производительность знаешь какая - запросто два нынешних плана дадим!
Ручьев тоже возрадовался, но тут же и озаботился: комбинат работает на местном сырье, новое оборудование надо еще суметь загрузить. Позвонил директору местного совхоза Степану Мытарину, и сразу удача: там четырех коров убило током и племенной бык ногу сломал - пять мясных туш бери хоть сейчас. Мытарин уже звонил на областной мясокомбинат, но там соглашаются взять только быка, хотя коровы освежеваны сразу после беды, их мясо можно использовать в пищу. Врачебную справку они предъявят.
- Везите! - сказал Ручьев с воодушевлением. - Если еще что-то такое будет, возьмем без разговоров. Производственные мощности теперь увеличились.
- Так я пойду за" мясорубками, Семеныч? - Куржак поднялся, натянул на лысеющую голову берет.
- Давай действуй. К вечеру поставите, и завтра с утра можно пускать. Месячный план, думаю, одолеем.
- Запросто! Только к этим мясорубкам парочку рабочих надо, хорошо бы мужиков. У меня лишних нет, у Веры если. Только уж ты сам, Семеныч, и на меня не ссылайся, а то опять мы с ней поругаемся до разводу.
- Хорошо, я с ней поговорю. Не придумаешь ли новое название комбинату?
- Не мастер я на такие дела.
- А ты подумай, подумай.
Куржак неловко постоял, переминаясь с ноги на ногу, предложил неуверенно:
- "Спокойная жизнь" - подойдет? - Увидел кривую улыбку Ручьева, развел руками: - Я же говорил, не мастер. Пойду…
О рабочих Ручьев договорился с Верой по селекторной связи. Хитрая, чертовка. Упиралась, набивала цену, жаловалась: у меня только два мужика, доску передовиков с вашей секретаршей сейчас устанавливают, но так и быть, не пожалею для родного комбината, отдам последних. А эти последние - Федька Черт да Иван Рыжих - известные выпивохи, нигде подолгу не задерживаются, кроме рыболовной артели. Что ж, пусть так. Возможно, в колбасном-то и приживутся: на новых машинах, если обеспечить полную нагрузку, заработки будут хорошие.
- Комбинат по-новому не наречешь? - спросил Ручьев в микрофон.
- "Дружная семья", - выдала с ходу Вера.
- Приятно слышать оптимистические речи. Молодчина.
Ручьев отключился, достал новую сигарету, прикурил и опять взял папку с годовым отчетом. Сдвинем мы свое дело, понимаешь, раскочегарим, и тогда уж, извини-подвинься, нас не остановишь!
VIII
После десяти, когда в учреждениях прошли оперативки и летучки, когда служилый люд настроился на очередные свои мероприятия и взялся за их выполнение, девятый вал текучки накрыл и подмял под себя именно Ручьева - пищекомбинат всегда стоял в центре забот самого широкого круга хмелевцев.
Телефоны будто озверели и хватали молодого директора то сразу оба, то напеременку, селектор мигал сигнальной лампочкой и кричал то женским, то мужским голосом, двери кабинета перестали закрываться, из приемной тоже доносились деловые голоса.
Такой вавилон бывал здесь не постоянно, а четырежды в году по нескольку дней, когда конец месяца совпадал с концом отчетного квартала, полугодия и года. Пощады в эти дни не было даже от самых мирных и терпеливых.
Председатель райпотребсоюза Заботкин, человек положительный, понимающий, хозяйственный, знал положение нового директора, но все равно нажимал на него по телефону, как обвинитель на преступника:
- Пойми, Ручьев, ты режешь всех без ножа. Мы должны обеспечить население мясными продуктами, а ты недодаешь и сосисок и сарделек. С нас требуют качества, а колбаса у тебя резиновая, не прожуешь и железными зубами. До конца полугодия осталось четыре дня, план по выручке трещит, а вы на три недели получку задержали. А знаешь кто виноват? Ты и твой бухгалтер.
Ручьев невольно стал оправдываться: это Башмаков, паразит такой… И смутился: в кабинет торопливо вошла Нина Башмакова с платежным поручением. Он быстренько закруглился:
- Зарплату сегодня выдадим. Не сердись и успокой своих продавцов. Не подскажешь ли новое название нашему комбинату?
- "Старая говядина". - И Заботкин бросил трубку.