XIV
Поезд с тихой вежливостью подкатил к перрону знакомого Казанского вокзала. Сеня бывал в столице несколько лет назад, когда разрабатывал один из своих глобальных проектов. Тогда он тоже приезжал в середине лета, но погода стояла дождливая, а сейчас здесь настоящее адово пекло, не то что в Хмелевке у прохладного волжского залива. Воняет удушливо разогретый асфальт, с улиц тянет бензинно-резиновым чадом, гремят объявления по радио, кричат носильщики, засвистел милицейский свисток…
В самом вокзале на диванах, в проходах на полу, вдоль стен устало грудились, равнодушно толкались озабоченные люди с чемоданами, с сумками, с детьми - как погорельцы или беженцы. Их было пугающе много, весь огромный, без потолка, с неровно застекленной крышей зал кишел людьми, их толпы растеклись неровными очередями у билетных касс, газетных и книжных киосков, у буфета и ресторана; кажется, все они говорили, и в воздухе, неприятно теплом, душном даже при распахнутых дверях, стоял гул великого множества голосов. Как шум старого изношенного двигателя, в котором все стучит: коленвал, шатунные и коренные подшипники, поршни, поршневые кольца и пальцы, распредвал, клапана…
Сеня попил трехкопеечной теплой воды из автомата и спустился в метро. Тут было прохладней и заметно тише. Один из эскалаторов ремонтировался, и Сеня подошел поближе, поглядел и поговорил с молодым слесарем-ремонтником. Уходя, спросил:
- А что, если сделать самоходными, как ваши эскалаторы, все дороги, улицы и тротуары?
Парень вздел брови на лоб и выразительно покрутил пальцем у виска.
Сеня вздохнул. Хоть и похоронил он магистраль, а все равно было жалко. Как хорошего, без времени умершего человека.
На "Проспекте Маркса" Сеня вышел наверх. Красиво тут было, но с непривычки тягостно. Подавляли громадные, на половину квартала здания, смущали текучие от обилия машин улицы, и не было живой земли, многообразных ее запахов - камень, асфальт и та же бензинно-резиновая вонь повсюду, хотя взбегали вдоль тротуаров кустики липок, а у спокойного Кремля плотно зеленел Александровский сад.
Грустно сделалось, тревожно.
Но когда Сеня вышел к ГУМу, пошел по брусчатке Красной площади, обогнул нарядного Василия Блаженного, когда увидел зубцы Кремлевской стены, ее серьезную кладку, куранты на Спасской башне и Мавзолей Ленина, сердце его забилось в радости свидания русского человека с самым родным, дорогим и незабвенным, что только есть в этой нашей жизни. И уж не удивлялся он недвижным часовым у Мавзолея, сам замер, ожидая смену караула, и завороженно глядел, как медленным, чеканным шагом, не сгибая коленей, идут солдаты с карабинами на плечах, как державно серьезен слитный стук их твердых подошв.
С Красной площади он пошел в приемную Верховного Совета страны. Еще вчера в автобусе старик Чернов, который ехал в Суходол повидать кума, посоветовал: "Ты там по-ученому не говори, а то народ в Москве поспешный, не дослушают. И сперва к главным поезжай. Рискни. А если незадача, что с тебя взять, горсть волосей? Да и тех у тебя уж нету…". В поезде Сеня окончательно решил, что так в самом деле выйдет правильней. Сперва узнать, велика ли нужда в его изобретении, а то, может, стране требуется другая доброкачественность технического прогресса, а он пришел со своей рационализацией дороги.
Приемная оказалась недалеко от библиотеки имени Ленина, мемориальная доска на стенке сообщала, что здесь принимал граждан сам Михаил Иванович Калинин.
Сеня снял кепку, зашел в просторное, прохладное помещение и увидел нескольких просителей, сидящих на стульях, и еще двоих у справочного окошка. А он-то думал, очередина будет - до понедельника.
В окошке милая барышня в очках посоветовала ему изложить свою просьбу письменно - так удобней, есть где написать резолюцию, а бумага с резолюцией уже не просто бумага, а документ.
- Да, да, - покивал Сеня лысой головушкой.
В помещении было два стола, стулья, писчие принадлежности. Сеня сел за ближний стол, положил на него сумку с книжками и половинкой хлебного батона, кепку, взял несколько чистых листков, ручку и стал писать. Детально не распространялся, изложил суть изобретения, техническую идею - если ею заинтересуются, тогда можно рассказать устными словами в подробностях как и что. Не в райисполком ведь пишет - в Верховный Совет всего Советского Союза.
Разгонисто исписав полторы страницы, он поставил серьезную подпись "Семен Буреломов, механик совхоза "Волга" и отнес листки в справочное окошко. Милая барышня приветливо улыбнулась ему как знакомому, взяла листки, отнесла в другую комнату и, возвратившись, попросила немножко подождать. При этом опять улыбнулась и извинилась за то, что ему приходится ждать. Не то что Нинуська из РТС, всегда неприступная, злющая, слова путем рассуждения не скажет, а гавкает у двери директора, как цепная собака. Непонятно, из каких соображений подозрительности Елена Ивановна ревнует к ней своего Веткина.
- Заходите, товарищ…
Небольшой мужчина средних лет, тоже приветливый, приглашал именно его. Он даже дверь комнаты, возле которой сидел Сеня, оставил открытой. Сеня торопливо вскочил и зашел вслед за ним.
- Я ознакомился с вашей просьбой. - Мужчина жестом белой руки пригласил его сесть и сам опустился за стол. - Очень интересно по мысли, хотя этой проблемой у нас в стране, как вы, очевидно, знаете, занимаются целые научные коллективы. Возможно, они и ощущают недостаток свежих технических идей и проектов…
- Ага, ощущают! - обрадовался Сеня. - Они же ученые специалисты, они в последовательности технической традиции идут, в очередности порядка, а надо отобрать рутинные рассуждения мысли - чтобы без всяких правил, но со смыслом цели, при невероятии методов.
- С сумасшедшинкой? - Мужчина доверительно улыбнулся.
- Да. Но только с умной.
- Как у вас?
- Ага.
- Приятно, что вы так убеждены в правильности своего проекта, но все же в нем, даже на мой самый общий взгляд, есть серьезные неясности, например, о статоре и роторе. Вы советовались со специалистами?
- Нет. Хотел поговорить с Веткиным, инженером нашей РТС, да раздумал: он уже разрушил у меня несколько проектов. Только изобрету, только приду поделиться - сразу и развалит безо всякой жалости. Вот проект МГПМ разрушил недавно… - И Сеня рассказал о своей самоходной дороге, о поддержке этого проекта некоторыми районными начальниками, о собрании на уткоферме и своем поражении.
Мужчина сочувственно выслушал и посоветовал пойти в Комитет по делам изобретений и открытий - там специалисты, они скажут, что делать. Если признают идею перспективный, то примут у вас заявку, передадут ее в ВНИИГПЭ и, при подтверждении новизны и полезности технической идеи, запустят, так сказать, в производство.
- Хорошо тут у вас, - похвалил Сеня, чтобы отблагодарить за внимание. - Счастливо оставаться.
Мужчина встал, проводил до двери:
- Желаю вам успехов. Будьте здоровы.
- До свиданьица.
На улице душно опахнуло горячим воздухом, огрело шумом машин. Сеня перешел на другую сторону и подивился зданию главной библиотеки страны - большая, красивая, четырехугольные колонны кругом, портреты знаменитых мужей науки, писателей…
Постоял и решил идти не в Комитет, а сперва повидать ученых инженеров, чьи книжки он читал и привез с собой из Хмелевки. Пригляделся к прохожим и остановил высокого, очкастого парня с девушкой: представительный, стройный, надежный по виду, хотя и в открытой безрукавке ходит, в джинсовых брюках. И девушка у него легко одета.
- Мне бы Петровича, гражданин.
- Извините, но я Николаевич. - Парень остановился, придержав свою девушку за руку, и вопросительно склонился к Сене.
Сеня смутился от прямого взгляда, но все же успел заметить: не парень перед ним, а взрослый мужчина лет сорока, со лба лысеет, русый, голубоглазый.
- Мне профессора надо, - сказал Сеня растерянно, поглядев на девушку.
- К вашим услугам.
- Сеня Хромкин из Хмелевки, - представился Сеня, оробев: такой молодой, а уже профессор. - То есть настоящее название Семен Петрович Буреломов. Механик.
- Очень приятно. Николай Николаевич Скатов. А это моя жена Руфина Николаевна. - И поклонился.
- Красивая, - не удержался Сеня. - Еще бы немного, и как моя Феня. Это жена так называется, она в Хмелевке осталась, на ферме служит.
Скатовы дружно засмеялись, и так хорошо, необидно засмеялись, что Сеня, глядя на них, тоже улыбнулся. Веселые в Москве люди, сказал, обходительные.
- Мы из Ленинграда, - возразил Николай Николаевич.
- Тоже неплохо и из Ленинграда, даже еще историчней: колыбель революции, полнощных стран краса и диво…
Они опять засмеялись, и особенно звонко его жена. "Зовите меня Руфой", - сказала она, отсмеявшись. Сеня покивал и пошел с ними, на ходу рассказывая о цели своего приезда и о том, что ему надо повидать ученого химика Чиркова, доцента Новикова и того профессора, у которого вместо фамилии отчество, - Петровича Николая Тимофеевича. Большой ученый и изобретатель. Он считает, что все на свете можно усовершенствовать и каждый человек может творить новое. Вот как их найти в таком-то содомном городе большой распространенности?
Они шли по Калининскому проспекту, и у метро "Арбатская" Николай Николаевич свернул налево - там был небольшой скверик и посреди него кафе "Ветерок" под брезентовой, добела выгоревшей крышей.
- Перекусим в тенечке и подумаем, - сказал Николай Николаевич.
Руфа заняла свободный столик, разложив на стульях свою и Сенину сумки, кожаную папку мужа, а на четвертый стул села сама. Николай Николаевич с Сеней встали в очередь у кассы.
- Не выпьете? - предложил Сеня. - За знакомство.
- Спасибо, не хочется. Очень жарко.
- А то поднесу. Я при деньгах, вы не думайте. - И помотал зелененькой трешкой.
Николай Николаевич улыбнулся, велел ему взять подносы и занять очередь у раздаточного окошка. Здесь он один справится.
- За хлеб не платите, у меня полбатона осталось, - наказал Сеня, но молодой профессор не послушался, выбил чек и на хлеб. Ни окрошки, ни других холодных блюд не было, взяли горячий борщ и тощие сосиски, а на третье по стакану холодного черного кофе. Руфа есть отказалась, выпила лишь кофе с булочкой, а они борщ только попробовали да сосиски маленько.
- У нас и библиотека хорошая, - похвастался Сеня. - Правда, не такая, как Ленинская, поменьше размером габаритов, но зато на берегу залива, недалеко от редакции. У нас ведь тоже газета есть, товарищ Колокольцев редактором, волжские поэты иногда приезжают, а отсюда, из Москвы, у нас побывал один, тоже в очках, Виктором Ивановичем зовут, - и Сеня назвал фамилию известного московского поэта.
- Надо же - Виктор Иванович! - Руфа посмотрела на Николая Николаевича, тот на нее.
- Удивительно!
- Почему удивительно? - слегка обиделся Сеня. - Очень даже просто. Я его, вот как вас, напротив визави разглядывал: он на сцене стихи наизусть читал, а мы с Феней в первом ряду слушали. Он тоже высокий, тоже в очках, только смуглый, а не русый, как вы.
- Извините, но удивительно в том смысле, что мир тесен, - сказал Николай Николаевич.
- Мы с Руфой тоже знаем Виктора Ивановича. Каждую весну встречаемся в Трускавце, почки вместе лечим.
- Почки? - не понял Сеня. - Такие люди масштабной значительности ума и… почки! Вода в столицах плохая или это от разумной напряженности интеллекта?
- От неразумной, - засмеялась Руфа и хотела добавить что-то, но Николай Николаевич утишил ее взглядом.
- Давайте не будем терять время и найдем ваших ученых, - сказал он и, взяв у Сени книги, посмотрел последние их страницы, что-то записал карандашом на обложке одной из них.
- Пошли.
Напротив кинотеатра "Художественный", на другой стороне улицы, стояла будочка горсправки, там им дали несколько телефонных номеров, Николай Николаевич тут же позвонил по телефону-автомату в издательства, и вскоре у Сени были нужные адреса с объяснением дорожных маршрутов.
- Спасибо вам безразмерное! - сказал Сеня грустно. - Вот разойдемся сейчас и уж больше никогда не свидимся. Я ведь первый раз в жизни с живым профессором говорю. Не верится даже в подозрительности: такой молодой, а супруга Руфа еще младше.
- Не старую же брать, - улыбнулся Николай Николаевич. - Будете в Ленинграде - заходите. Вот адрес. - И протянул ему квадратик белого картона, на котором было напечатано книжным шрифтом, что Скатов Николай Николаевич доктор филологических наук, профессор, критик и литературовед, и сообщался его адрес и телефон.
- Мы завтра вечером уезжаем, - сообщила Руфа. - Если окажетесь на своем вокзале и будет время, зайдите на Ленинградский проводить. Вы нам тоже понравились.
- Спасибо, обязательно приду. - И Сеня, пожал им руки, еще несколько минут стоял и глядел вслед, пока они не перешли бульвар и не затерялись в толпе.
XV
Сене повезло. Несмотря на каникулярное время, он встретился со всеми тремя учеными, причем двух, профессора Петровича и химика Юрия Георгиевича Чиркова, увидел в тот же день. Профессор Петрович тоже оказался моложе Сени, красивый, высоколобый, в очках. Он принял гостя приветливо, провел в свой кабинет и угостил чаем. Жарко, знаете ли, а чай превосходно утоляет жажду и оказывает мягкое тонизирующее действие.
Проект подзарядки электромобиля от дороги ему показался остроумным, а когда он узнал, что Сеня не имеет не только высшего, но и среднего технического образования, то оживился.
- Высокий уровень знаний и опыта, - сказал он, - как ни странно, порой мешает успешной творческой работе. В изобретательской литературе появились два термина: "вектор инерции" и "психологический барьер". Появились потому, что было замечено следующее: человека, отягощенного большим грузом знаний, вектор инерции неудержимо тянет искать решение на уже известных технических путях, а психологические барьеры из накопленных знаний, как заборы из колючей проволоки, закрывают все новые подходы к решению задачи. Они-то порой и не позволяют изобретателю взглянуть с совершенно новых, неожиданных позиций на решаемую задачу. Эту мысль юмористически выразил Эйнштейн: все знают, что вот это нельзя. Но появляется человек, который не знает, что это нельзя. Он и делает открытие…
Видя жадный, нетерпеливый интерес Сени, профессор разговорился и стал беседовать с ним как с коллегой, равным по образованию и научным заслугам.
Конечно же он не отвергал серьезные знания и опыт, он считал, что поиск нового идет успешней, если ты хорошо подготовлен, широко информирован и знаком не только со своей областью, но и со смежными и даже далекими от твоей области науками. Просто муза изобретательства, как и другие музы, порой капризничает и нарушает эту ясную прямую пропорциональность. Надо быть оригинальным, не ходить избитыми путями.
Он попросил Сеню рассказать о себе, пожалел, что тот мало учился, и обрадовался, когда узнал о сорокалетнем стаже его изобретательства и склонности к самообразованию. А одержимость в творческой работе, переживания при виде каких-то недостатков или неправильностей в машинах приветствовал.
- Это же повышенная социальная ответственность, - сказал он. - Обычное состояние творческого человека. Без него, без сознания необходимости вашего изобретения, без одержимости и веры в свои творческие возможности работать просто нельзя.
Сеня попросил рассказать о самом известном из полутора десятков серьезных его изобретений - об относительном методе передачи сигналов, но профессор с улыбкой рассказал о "сапогах-скороходах", созданных студентами из Уфы, и ранцевых реактивных двигателях.
Самое ценное, что унес с собой Сеня от Петровича, это советы по методике поиска новых решений.
Древний способ проб и ошибок, выручавший Сеню, его упование на интуицию, оказываются всегда громоздки и ненадежны, а в наше время тем более. Правда, интуиция одаренного специалиста стоит многого. Она основана на серьезных знаниях и опыте, мозг тут выдает оптимальное решение, не перебирая различные варианты - их может быть бесчисленное множество, - а каким-то коротким путем. Чтобы сократить этот путь, разработано несколько практических методик изобретательства. Наиболее известна у нас АРИЗ - алгоритм решения изобретательских задач. Эта методика указывает последовательность шагов для определения идеальной машины или идеального конечного результата, затем выявляются технические противоречия в решаемой задаче, пути преодоления этих противоречий…
Юрий Георгиевич Чирков, - еще моложе Петровича (вот какие люди делают науку!), коротко стриженный, ясное, строгое лицо с ямочкой на широком подбородке, - рассказал ему о топливных элементах. Сеня никогда не предполагал, что о сложной проблеме энергетики можно говорить так просто. И невольно ощутил неловкость за свои наукообразные рассуждения, за то косноязычие, которого по привычке давно уж не замечал. А ведь кто-то из старых ученых говорил: кто ясно мыслит - ясно излагает. Сеня не мог излагать так ясно, как это делал Юрий Георгиевич.
- Вот процесс горения для химика: атомы углерода (топливо) теряют электроны, а атомы кислорода воздуха, поддерживающего горение, приобретают эти электроны. Конечный продукт - углекислый газ. То есть горение - это обмен электронов между атомами. А ведь электрический ток тоже движение электронов, только упорядоченное. А нельзя ли так организовать горение, чтобы сразу получать электрический ток? Чтобы электрически заряженные ионы не превращали свою энергию в тепло? Словом, возможно ли "холодное" горение, организованное и упорядоченное? Оказывается, возможно. Вот реакция такого горения: водород соединяется с кислородом и дает воду и электрический ток, минуя тепловые и механические стадии. Чтобы генерировалось электричество, надо иметь три вещи: газ водород, источник ионов ОН (раствор щелочи в воде) и кусок металла (электрод), который примет рожденные электроны. Вот и все. А чтобы реакция шла долго, на стыках электрод - электролит - газ нужен второй электрод, чтобы беспрерывно подводить ионы и отводить электроны. Словом, нужна замкнутая цепь.
- А какой будет КПД? - решился спросить Сеня.
- Прямое преобразование химической энергии в электрическую идет почти без потерь. Теоретический КПД около ста процентов!
- Вот это да-а! И вы над такими элементами работаете?
- Не только я. И давно уже. Первый топливный элемент, кислородно-водородный, был создан сто тридцать с лишним лет назад.
- Так давно? - Сеня поразился: сказочные характеристики, а элемент до сих пор не отработан, не нашел широкого применения. - Это же разор расточительности! Как же разумный человек неразумной природы…
- Природа, между прочим, давно решила энергетические проблемы, и решила блестяще. Затасканный пример - Солнце как гигантский термоядерный реактор. Или живой организм. У вас и у меня мышцы сокращаются и сердце бьется потому, что химическая энергия съеденной нами пищи прямо - заметьте, прямо! - преобразована в механическую. В то же время наш организм производит электричество (деятельность нервного аппарата), обеспечивает осмотическую работу - всасывание в кишечнике, секреция желез…
- Значит, мы вроде топливного элемента?