Значит, о правилах, как и о дорогах, можно сказать одно: они есть, и не мы их создали. А теперь (и он посмотрел на Джона) то, что касается тебя. Как же этот западный остров? Люди забыли о нем. Великан скажет, что это самообман, за которым кроется похоть. Не все управители о нем знают; из тех же, кто знает, одни, как и Великан, считают его мерзостью, другие видят в нем смутный образ Хозяйского замка. Итак, общей точки зрения у них нет. Разберемся же в этом сами.
Прежде всего, ни в коем случае не принимай доводов мрачного Духа, что не так уж трудно, ибо ты беседовал с Разумом. Дух этот говорит, что мечтой прикрывается похоть. Однако похоть ею не прикрывается. Если это ширма, то очень плохая. Дух полагает, что темная часть нашей души и очень сильна, и весьма сокровенна, так что мы не можем уйти от ее наваждений. Но когда эта могущественная волшебница делает все, что может, рождается иллюзия, которую даже подросток за два года приучится распознавать. Словом, это чистые бредни. Все, кто видел остров, прекрасно знают, как близко от него лежит похоть; и каждый из них, кроме самых развращенных, испытывает разочарование, ощущая, что похоть эта не венчает, а разрушает то, к чему он стремился. Рыцарь тебя не обманул, мой друг. Если вода не радует тебя, значит, ты испытывал не жажду, а нечто другое, - скажем, хотел упиться вином, чтобы заглушить тоску или одиночество. Узнать, чего мы хотим, можно только по этому признаку. Если бы старые сказки не лгали, и человек, оставаясь человеком, мог пересечь Ущелье, то поднеся кубок к губам, принимая венец, обнимая невесту, он узнал бы, что к этому и стремился, и понял бы, оглянувшись, почему так извилисты дороги желания. Я стар и печален, и я вижу, что тебя уже коснулась скорбь, рождающаяся вместе с нами. Оставь надежду, не оставляй мечты. Не удивляйся, когда отблески твоего видения падают в грязь, где их легко затоптать. Не старайся удержать их, не ходи туда, где они тебе являлись, ибо ты заплатишь, как платит каждый, связавший здешние места с тем, что не здесь. Разве управители не говорили тебе о грехе идолопоклонства и о том, как, согласно их старым летописям, манна обращалась в мусор, когда ее пытались хранить? Не поддавайся ни жадности, ни страсти, иначе ты сам раздавишь свою мечту. Но если ты в ней усомнишься, помни, что ты испытал, и чему научился. Если ты подумаешь, что это - просто чувство, и захочешь его рассмотреть, ты найдешь лишь биение сердца, ком в горле, неясный образ. Этого ли ты хочешь? Нет, не этого; любые чувства, самые изощренные, разочаруют тебя не меньше, чем грубая похоть. Итак, примем: то, к чему ты стремишься, не внутри тебя, и не ты сам. Тогда не так уж важно, можешь ли ты этого достигнуть. "Быть" - великое благо, и только подумай "он есть", как ты забудешь печаль. Больше того, все, чего бы ты достиг, окажется настолько хуже, что исполнение мечты разочарует тебя. Желать лучше, чем иметь. Красота этого мира - лишь видимость, хотя и не мнимость. Но один из моих сыновей сказал, что поэтому мир еще прекраснее.
Глава 10. Дети мистера Мудра
В тот день Джон беседовал со многими обитателями дома, и когда он удалился в келью, голоса их звучали в его ушах, лица мелькали перед глазами. Ночью он услышал тихий свист и приподнял голову. По ту сторону окна, в лунном свете, кто-то стоял. "Поиграй с нами", - сказал чей-то голос, и снизу, из мрака, послышался тихий смех.
- Здесь высоко, я не спрыгну, - сказал Джон.
- При свете луны? - спросил человек и протянул к нему руки. - Прыгай!
Джон быстро оделся и, к своему удивлению, легко спрыгнул на землю. Через минуту-другую он уже скакал по лужайке с детьми мистера Мудра. Они добежали до леса и, когда Джон, запыхавшись, упал у тернового куста, послышалось звяканье посуды и хлопанье пробок.
- Отец держит нас на диете, - объяснил тот, кто привел его. Приходится добирать по ночам.
- Шампанское от лорда Блазна, - сказал один.
- Окорок от Мамаши, - сказал другой.
- Гашиш с Юга! - крикнул третий. - Из Теми или из Топи.
- А это вино, - робко прибавила одна из дочерей, - прислала Матушка.
- На что оно нам? - сказал ее брат.
- Ешь же ты икру от своих черномагов! - сказала девушка. - И вообще, я его люблю. Я без него болею.
- А ты хлебни виски, - сказал еще кто-то. - Карлики гонят.
- Не знаю, зачем вы все это едите и пьете, - вступил в беседу еще один из сыновей. - Простая здоровая пища из Шумигама, вот что нам нужно!
- Это тебе нужно, Герберт, - сказал новый голос.
- Другим она вредна. Кусочек баранины с мятным соусом - вот это я понимаю!
- Знаем, знаем твои вкусы, Бенедикт! - закричали все.
- Схожу-ка я к старому Люту, - сказал тот, кто советовал сестре хлебнуть виски.
- Ну, нет, Фридрих, лучше в Черномагию! - сказал другой.
- Не ходи, Рудольф! - попросил до сих пор молчавший брат. - Пройдемся лучше в Пуританию.
- Отстань, Иммануил! - отмахнулся тот, кого назвали Рудольф. - Шел бы уж прямо к Матушке!
- Альберт к ней ходит, - сказала сестра. Сыновья и дочери мистера Мудра разошлись поодиночке в разные стороны, а те, кто остался, приставали к Джону, пытаясь пленить его той или иной забавой. Кто-то трудился над головоломкой, кто-то играл в чехарду, кто-то бегал за бабочками, оглашая визгами лес, и длилось это долго, и Джон, проснувшись, не помнил, случилось ли что-нибудь еще. И уж никак не мог он, хотя и старался, выяснить наутро, помнят ли младшие члены семьи о своих ночных проделках. Гадая о том, приснилось ему или они очень хорошо скрывают свою тайну, он склонился ко второй разгадке, ибо слишком уж они сердились, когда он их спрашивал.
Глава 11. Снова мистер Мудр
Когда трое снова уселись на террасе, мистер Мудр продолжал свою речь:
- Мы видели, что существуют три вещи: остров, дороги и правила. Все они есть, все созданы не нами, но мы не знаем, создал ли их Хозяин. Теперь скажу о том, что нельзя полагать, будто остров - на одном краю света, а на другом - Замок. Земля круглая, край света - повсюду, ибо край сферы - ее поверхность. Однако и остров, и замок в определенном смысле реальны.
Ты рассказал мне, Джон, как рыцарь победил Великана, спросив, какого цвета вещи во тьме. Мой друг объяснил тебе, что цвета нет, когда не глядишь, запаха нет, когда не нюхаешь - словом, нет ничего, чего нет в сознании. Значит, и небеса, и красота земли - только воображение, но не твое и не мое, ибо мы оба видим одно и то же и находимся в одном и том же месте, что было бы невозможно, если бы мир был лишь в нашем сознании. Все это, - и он повел рукою, - существует в чьем-то огромном, могущественном сознании; но если ты спросишь, в чьем, миф о Хозяине тебе не поможет. Хозяин - личность, и каким огромным Он ни будь, сознание Его отделено от твоего, как, скажем, мое. Лучше допустим, что мир не в том или ином сознании, но в сознании как таковом - в безличном начале осознанности, которое непрестанно питает своих тленных детей.
Ты видишь, что это решает все наши проблемы. Дороги проложены так разумно, что мы можем составить карту и пользоваться ею, ибо край наш порожден разумным сознанием. Возьмем твой остров. Ты знаешь о нем лишь одно: увидев его впервые, ты стал к нему стремиться, но дальше все было так, словно стремление - это обладание, а обладание - стремление. Что же значит эта голодная сытость, эта реальная и неуловимая мечта? Все станет ясно, если ты поймешь, что слово "я" - неоднозначно. Я - старик, который скоро уйдет за ручей; но я - и вечное Сознание, в котором содержатся сами пространство и время. Я - Мыслящий, я же - и мыслимый. Остров - то совершенство и бессмертие, которыми я обладаю в вечном Духе и к которым стремлюсь тленной душой. Они здесь - и никогда не станут моими, я ловлю их - и теряю, иметь их - то же, что утратить, ибо я, Вечный Дух, непрестанно покидаю свою дивную обитель, становясь несовершенным созданьем, которому вместо вечности даны рождение и смерть. Я, человек, наслаждаюсь утраченным, ибо я есть лишь потому, что я - Дух, и одним Духом жива моя недолговечная душа. Смотри, жизнь держится смертью, они обращаются друг в друга, ибо Дух живет, непрестанно умирая в таких, как мы с тобой, а мы обретаем истинную жизнь в смерти нашей тленной природы, уходя к нашему источнику. Только этому служат все нравственные законы. Умеренность, справедливость, сама любовь хороши лишь тем, что они погружают наши раскаленные докрасна страсти в ледяной поток Духа.
То, что я сказал тебе, и есть Вечное Благовествование. Это знали всегда, этому учили и в древности, и позже. Рассказы о Хозяине - картинки, показывающие людям ту правду, какую им дано понять. Наверное, ты слышал от управителей - хотя, мне кажется, ты никогда не понимал их - легенду о хозяйском Сыне. Согласно ей, Сын Хозяина стал арендатором лишь для того, чтобы его здесь убили. Управители сами толком не знают, как это понимать; и если ты спросишь, чем же помогла нам его смерть, они дадут тебе самые дикие ответы. Но нам понятно, что означает эта прекрасная легенда. Так изобразили на картинке жизнь Самого Духа. Сын - это каждый из нас, ибо мир - не что иное, как Предвечный, отдающий себя смерти, дабы мы жили. Смерть разновидность жизни, и жизнь возрастает новыми смертями.
А как же правила, спросишь ты? Мы знаем, что нельзя считать их произвольными велениями Хозяина, но те, кто думает так, не совсем ошиблись, ибо нельзя и считать, что правила выдумал человек. Вспомни, что мы говорили об острове. Тут снова выступает неоднозначность слова "я". Я - законодатель, и я - подчинен закону. Я, Дух, даю душе, то есть себе же, правила, которым она должна подчиняться; и любой спор между подчиненьем и хотеньем - лишь спор между нетленным и тленным "я". Нелепы слова: "Я должен, но не хочу!" словно "Я хочу, и я не хочу" сразу. Научись говорить "Этого хочу я, но и не я", и ты узнаешь тайну.
Друг твой уже здоров, и скоро полдень.
КНИГА ВОСЬМАЯ
ТУПИК
Необразованные люди отнюдь не лишены ума и сметливости, когда речь идет о них самих или о том, что рядом, но они неспособны к отвлеченному. Все для них - под рукою, а не у края небес.
Хэзлитт
Глава 1. Два максималиста
Гуляя под вечер на лугу, Джон увидел Виртуса, который был очень бледен и едва волочил ноги.
- Ты ходишь? - вскричал Джон. - Ты прозрел?
- Да, - тихо ответил Виртус. - Кажется, прозрел, - и он, тяжело дыша, оперся о посох.
- Тебе плохо? - спросил Джон.
- Я еще не окреп. Ничего, сейчас отдышусь.
- Присядем, - сказал Джон. - Отдохнешь, и пойдем к дому.
- Я туда не пойду.
- Не пойдешь? Но ты еще не можешь идти дальше!
- Да, не могу. Однако я должен идти.
- Куда же? Неужели ты надеешься перебраться через Ущелье? Неужели ты не поверил мистеру Мудру?
- Верю. Потому и ухожу.
- Нет, постой, - сказал Джон. - Объясни, в чем дело.
- Разве ты не слышал? - спросил Виртус, как бы теряя терпение. Помнишь, что он говорил о правилах?
- Конечно, - отвечал Джон.
- Ну вот, он вернул их мне. Этой - загадки больше нет. Правила надо выполнять, как я и думал.
- И что же?
- Неужели ты не понимаешь, что из этого следует? Вспомни, правилам противилась моя тленная, здешняя природа. Значит, правила не велят оставаться здесь. Вот этот "я", нынешний "я" - враг мне истинному. Если Хозяин - это Дух, то по cю сторону Ущелья и есть черная яма.
- Как раз наоборот, - сказал Джон. - Скорей этот мир - замок Хозяина. Все - в Его сознании, значит - все благо. Вспомни: красота мира - лишь видимость, но мир от этого еще прекрасней. Согласен, правила есть, слушаться их нужно. Теперь я сильнее в это верю, но следовать им мне… ну, легче, что ли. Или проще.
- Что ты говоришь! - вскричал Виртус. - Куда труднее! А я-то, дурак, думал, что есть невинные радости! Словно хоть что-то невинно для нас, если сама наша жизнь - падение!
- Виртус, какая странная мысль! Мистер Мудр научил меня другому. Я как раз думал, сколько во мне еще пуританского. Ведь природа - отражение Единого, и глупейшее из наших удовольствий так же нужно Ему, как высокий подвиг. Я вижу теперь, что в Абсолюте просветляется любое пламя, даже плотская страсть.
- Можно ли оправдать даже самую скудную, самую простую еду?
- В сущности, Лирия права…
- Этот Лют гораздо умнее, чем кажется…
- Конечно, кожа у нее темновата. Но разве не все цвета входят в спектр?
- Разве каждый цвет - не плод разложения сияющей белизны?
- То, что мы зовем злом - лишь составная часть добра. Даже самый тяжкий наш грех…
- То, что мы зовем праведностью - просто мерзость. Ты глуп, Джон, и я от тебя уйду. Я удалюсь в горы, где ветер холоднее, земля тверже и тяжелее жизнь. Мне еще придется побыть частицей темной тучи, застилающей свет, но я постараюсь, чтобы эта частица стала почти прозрачной. Пусть тело мое искупает грех жизни. Самый строгий пост, ночные бдения…
- Ты сошел с ума? - вскричал Джон.
- Я исцелился, - отвечал Виртус. - Что ты смотришь на меня? Я знаю, что бледен и тяжело дышу. Тем лучше! Болезнь выше здоровья, ибо она хоть немного приближает к Духу.
- Зачем нам уходить из этой милой долины? - начал Джон, но Виртус прервал его.
- Нам? Я тебя не зову. Не тебе спать на терниях и питаться акридами.
- Неужели ты хочешь покинуть меня? - спросил Джон.
Виртус громко хихикнул.
- Дружба, привязанность, как их там - это самые крепкие цепи. Они держат нас здесь. Только дурак, умерщвляя плоть, даст пировать душе. Надо отдать не какие-то радости, а все!
Он встал пошатываясь, и направился к Северу. Раза два он чуть не упал. Одной рукой он держался за бок, словно ему было больно.
- Зачем ты идешь за мной? - сказал он. - Уходи.
Джон остановился, испугавшись его голоса; и снова побрел за ним. Наконец Виртус поднял камень.
- Уходи! - крикнул он. - Я и сам себе враг, кто же мне ты?
Джон пригнулся, камень в него не попал, и я увидел, как они идут один за другим, и Виртус иногда кричит и швыряет камни. Наконец расстояние между ними стало таким, что ни камень, ни голос не могли одолеть его.
Глава 2. Джон не может вернуться
И Джон увидел, что долина стала уже, края ее - круче, расщелина - шире. Собственно, он шел по узкой полосе, как бы по выступу в глубине Ущелья.
Наконец дорогу эту перегородил кусок скалы. Виртус стал карабкаться вверх, тяжело дыша (теперь Джон был к нему ближе). Как-то раз он чуть не упал (Джон увидел кровь на скалах), но полез дальше и вскоре выпрямился, отирая пот. Постояв немного, он что-то крикнул и покатил вниз валун; когда же грохот утих, Виртуса не было видно.
Джон опустился на камень. Трава здесь росла скудно - такую траву любят овцы, - долина исчезла из вида, и Джону очень хотелось вернуться. Он был смущен и опечален, и боялся снова встретить обезумевшего друга.
"Отдохну, - думал он, - и пойду обратно. Доживу жизнь, как смогу". И тут кто-то окликнул его. Оттуда, где недавно стоял Виртус, спускался человек.
- Твой друг уже там, - сказал он. - Может, и ты поднимешься?
- Он сошел с ума, - сказал Джон.
- Не больше, чем ты, - сказал человек, - и не меньше. Оба вы исцелитесь, если будете держаться вместе.
- Мне не вскарабкаться на скалу, - сказал Джон.
- Я дам тебе руку, - сказал человек, подошел поближе и протянул руку. И Джон побледнел, и голова у него закружилась.
- Сейчас или никогда, - сказал человек. И Джон стиснул зубы, и схватил его руку, и задрожал, но вырваться не мог, да и были они так высоко, что один бы он не вернулся. Наконец Джон упал ничком в траву, а когда он отдышался, человека нигде не было.
Глава 3. Джон забывает о себе
Джон огляделся и задрожал. О том, чтобы спуститься, не могло быть и речи. "Однако и удружил он мне!" - подумал Джон. Над ним громоздились какие-то скалы, а лежал он на небольшом выступе, поросшем травою. Сердце у него упало, но он постарался вспомнить наставления мистера Мудра. "Это я сам, - сказал он себе, - я сам, Великий Дух, веду меня, раба. Какое мне дело, упадет этот раб или нет? Не он реален, а я… я… Я!" Однако он ощущал себя столь непохожим на Вечного Духа, что никак не мог называть его местоимением первого лица. "Ему-то что! - продолжал Джон, - а вот помог бы мне!.. Помог бы, а? Помоги, помоги, помоги!"
И только он произнес (кстати, вслух) эти слова, как новый ужас охватил его. Он вскочил, дрожа еще сильнее.
- Да я молюсь! - крикнул он. - Опять этот Хозяин! Опять эта яма, и правила, и рабство! Меня поймали! Кто мог подумать, что старые пауки сплетут такую тонкую сеть?
Этого он вынести не мог, и тут же сказал себе, что выразился иносказательно. Даже мистер Мудр признавал, что Матушка и управители являют истину в картинках. Без метафор не обойдешься. "Главное, - думал он, помнить, что это метафоры, и не более того".
Глава 4. Джон обретает голос
Мысль эта утешила его, и он - и решительно, и робко - отправился вдоль по выступу. Узкие места сильно пугали его, и вскоре он понял, что не может ступить и шагу, не думая об Абсолюте, которого так почитает мистер Мудр. Иначе воля его не слушалась; лишь из этого необъятного сосуда он черпал хоть какое-то мужество. Он твердил себе, что, собственно, он сам и есть Абсолют, но не весь, и сейчас обращается к той, другой Его части. Естественно, что ее он называет на "ты". Метафора, конечно… то есть, не только метафора… Ни в коем случае нельзя это путать с мифическим Хозяином… Как об этом ни думай, все будет не совсем то.
И тут с Джоном случилось нечто странное - он запел. Песню его я запомнил не всю, но начиналась она словами:
"Услышь мой крик, послушай мою мольбу! От конца земли взываю к тебе в унынии сердца моего:
Возведи меня на скалу, для меня недосягаемую…"
И слова эти придумал он сам.
Услышав себя, он испугался еще больше. День склонялся к вечеру, на узком выступе стало почти темно.