Брендан любил свою лодку. Они строили её тридцать дней, стругая деревянный остов, связывая лодочные "рёбра" жгутами, вымачивая куски телячьей кожи в густом пахучем отваре из коры дуба, промазывая их топлёным овечьим салом и высушивая на солнце. После их сшивали вместе, тщательно заделывая и промасливая швы, а затем натягивали кожу на деревянный лодочный скелет. Такие лодки у них в Ирландии называли "курраг" и его курраг был самым большим, который Брендану до сих пор доводилось строить.
Строили курраг так, чтобы тот смог вместить две дюжины душ и вдобавок запасы провианта и воды. Под обеими мачтами были устроены навесы и лежанки, где сейчас мирно дремали изможденные нелёгким походом монахи. Некоторые спали сидя, прочие – лежа своей головой к чужим ногам. Спальных мест на всех едва хватало и Брендан каждую ночь выставлял дозорного.
Сегодня ночью в дозоре стоял Кросан, который только что отправился спать. Лишь коснувшись головой одного из мешков, то ли с вяленой рыбой, то ли с вином для месс, Кросан мгновенно уснул, сморённый усталостью, качкой и чернотой беззвёздного неба.
В этот ранний час Брендан, как всегда, был один, наедине с бескрайним горизонтом, наедине с рождением солнца, наедине с черными волнами никем неизведанного моря. Шелест волн нарушали только хлопки белых парусов, развевавшихся на ветру и являвших миру красный круг, заключавший в себе крест – символ их ордена и их религии.
По обыкновению подобрав под себя ноги, Брендан устроился под мачтой и достал из-за пазухи исписанные мелкими буквами куски тонкой телячьей кожи. На этих листах он записывал события своего долгого путешествия. Он знал, что когда-нибудь вернётся назад. Знал, что будет рассказывать людям о Святой Земле и старался не упустить из путешествия ни одной подробности.
Лодка всегда сильно раскачивалась и Брендану с трудом удавалось выводить буквы, сохраняя равновесие лишь потому, что его бока обыкновенно подпирали расставленные повсюду мешки. Под ровными и сильными ударами волны кожаные борта лодки то раздувались наружу, то съёживались внутрь, размеренно дыша, точно крепко спящий человек. За год плаваний Брендан вжился в этот ритм и за мгновение до столкновения волны с лодкой поднимал над кожаным пергаментом перо. Буквы выходили ровными и стройными. Солёные брызги попадали на листы и Брендан прикрывал их мозолистой ладонью, огрубевшей от морской соли, вёсел и узловатых канатов.
Аккуратно разложив на коленях чистый кусок кожи, Брендан начал писать: "Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…"
Начинался четырнадцатый день апреля 512 года от Рождества Христова.
ГЛАВА 3
Под крылом самолёта тем временем показался какой-то остров. Он раскинулся на бескрайнем синем ковре океана большим полукругом и был испещрен холмиками затухших вулканов, темными потоками застывшей лавы и каёмкой белых песчаных пляжей.
– Это Лансароте внизу, – вытянув шею к иллюминатору, снова прокомментировал Андрей. – Был я тут. Классный остров! Пляжи – сказка, лучше, наверное, только на соседней Фуэртевентуре. Мы туда с Лансароте на пароме плавали: там совсем близко.
И, действительно, в иллюминаторе виднелась южная оконечность Лансароте, небольшой пролив и северная часть нового острова, видимо, как раз той самой Фуэртевентуры.
Было видно, как из небольшого с такой высоты прибрежного городка на Лансароте отчалил крошечный паром, направившись прямиком к Фуэртевентуре и оставляя за собой длинную полоску белоснежной пены.
– Видишь вон там черную землю? – Андрей показал на западную часть Лансароте, где на большой черной подпалине зияло бесчисленное количество кратеров.
– Вижу.
– Это Долина двадцати восьми вулканов. В этом самом месте триста лет назад извергались вулканы. И знаешь, сколько лет извергались? Тридцать! Без шуток – тридцать лет подряд! Мне когда рассказали, я сам не поверил. Сейчас в эту долину экскурсии возят. В некоторых местах нам запрещали из автобуса выходить: говорят, на расстоянии тридцати сантиметров под землей уже лава бурлит, то-сё.
– До сих пор? – засомневался Герман.
– Представь! – уверенно кивнул сосед. – Лансароте – это самый вулканически активный остров на Канарах! И самый интересный после Тенерифе, как мне кажется.
Он подмигнул проходившей мимо стюардессе.
– Нам там ресторан понравился. "Эль Диабло" называется, "дьявол" то есть. Там еду готовят на вулканическом огне, представь! Берут курицу, на шампур её, то-сё, а потом кладут на дырку в полу. И курица шипеть начинает! И чаёк тебе потом так же кипятят…
– Да, здорово.
Андрей тем временем отхлебнул из фляжки ещё.
– Хорошие девушки в этой авиакомпании работают… А вон видишь островок между Лансароте и Фуэртевентурой? – и указал на небольшой остров, мимо которого как раз проплывал лансаротский паром. – Это остров Лос Лобос. Мы тоже там были. По пути на Фуэртевентуру. На этом острове, представляешь, отшельник живет!
Увидев удивленно поднятые брови, он доверительно положил свою лапищу Герману на руку:
– Весь остров – это шесть квадратных километров. Меньше него на Канарах нет. И живет на нём один перец. Антонио эль фареро, Антонио с маяка. Раньше с семьей жил, сейчас один остался. То ли разъехались все от него, то ли ещё что, не знаю. Живет себе, то-сё, на большие острова переезжать не собирается, сколько ему правительство не предлагает. Говорит: "Здесь, мол, я родился, здесь и помру".
– Чем же он там занимается?
– Коз разводит. Молоко доит, сыр делает козий. Сыр, кстати, вот такой вот! – Андрей оттопырил большой палец своей огромной руки. – Ещё за маяком присматривает – это единственное там каменное строение за исключением его дома. Сейчас, правда, отшельничать у него не очень получается. Постоянно туристов возят. Нас вот привозили.
Он доверительно накрыл руку Германа своей:
– Ты, если соберешься, возьми с собой упаковочку пива: он страсть как пиво любит! Поменяет его тебе на сыр или на молоко. Денег-то там нет у него – натуральный обмен, – и, прыснув смешком, добавил. – Коммунизм, построенный на отдельно взятом острове.
– Почти как у Фиделя на Кубе, – отозвался Герман улыбнувшись. Ему нравился этот здоровяк: Герман любил бывалых, непоседливых и жизнерадостных людей, а Андрей, по всему получалось, как раз к такому типу и относился.
– Да, интересно. А ты много тут объездил… Ничего, что я на "ты"? – решил он сломать последний барьер на пути к завязавшемуся знакомству.
– Да, естественно, ничего, не придумывай, – отмахнулся Андрей. – Нет, не так и много я поездил. Только на этих двух островах был, да ещё на Тенерифе.
Он показал на удаляющийся берег Фуэртевентуры, вдоль которого тянулась бесконечная полоса белого пляжа.
– Здесь на Фуэртевентуре пляж есть, Сотавенто называется. Одиннадцать километров длина! Выходишь, а вокруг – ни души! И белый-белый песок вокруг!
– Здорово.
– Не то слово! Ветра только очень сильные. Горы там низкие, продувается остров всеми ветрами. Летом даже чемпионат мира по виндсерфингу устраивают, представь! Второй после французского Бьярритца по популярности.
– Да, в Бьярритце я был, – согласился Герман. – В Бьярритце самый первый чемпионат мира по серфингу проводили. Волны там действительно океанские.
– Слушай, а сколько на Фуэртевентуре коз!!! – Андрей снова заразительно засмеялся. – Больше, чем людей, это точно! Столица острова раньше называлась Порт Коз, представляешь? Так её в Порт Роз переименовали, чтоб туристов не отпугивать!
Герман тоже не смог сдержать улыбки.
– Живут в беленьких домиках: хлевом их язык не повернется назвать, по острову бродят, рай… Козий рай!
В это время самолет чуть заметно тряхнуло.
– Турбулентность, – успокоил Андрей. – Сейчас пристегиваться заставят.
И, действительно, над головой загорелась лампочка "пристегните ремни" и приятный голос одной из стюардесс произнес:
– Уважаемые пассажиры, наш самолет вошел в зону турбулентности. Пожалуйста, займите ваши места и пристегните ремни.
– Вот ты знаешь, что странно, – задумчиво сказал тем временем Андрей, – каким-то новым маршрутом мы сегодня летим. Обычно этот чартер летит над Европой: через Женеву, Париж, Мадрид и Фаро в Португалии, а потом поворачивает на юг и летит над океаном. Сегодня, похоже, мы через Барселону летели, над Средиземным морем и потом над Африкой.
– Да, вроде так и было, командир рассказывал, – подтвердил Герман.
– Проспал я всё, короче, – недовольно буркнул толстяк, – а видимость хорошая, всю дорогу можно было в окно смотреть.
– Да, видно всё было здорово, я весь полет по карте проследил.
– Жалко, будем надеяться, что назад мы так же полетим. Но вообще, маршрут необычный.
– У меня сегодня с самого утра как-то всё необычно, – отозвался Герман, но развить эту мысль не успел. Стюардесса объявляла о том, что самолёт подлетал к Тенерифе и начинал снижаться. Всех просили занять места, пристегнуться, а сумки убрать под сиденье.
– Так, компьютер я под сидение класть не буду, – сказал Андрей, и обхватил руками черную сумку с эмблемкой "тошибы".
– Растрясут ещё чего.
– А зачем ноутбук с собой возишь?
– Фотки скидываю с камеры, карты тут у меня всякие, с интернета много чего наскачивал, пригодится всё, а то если всё распечатывать, то бумаг на отдельный чемодан наберется. Так что с компьютером удобней.
Андреева соседка всё ещё спала.
– Подруга твоя как крепко спит.
– Да это не подруга. По крайней мере, пока. – Он снова улыбнулся. – Мы на регистрации рейса вместе стояли. Я один лечу! Кстати, а её будить или нет? – Андрей задумчиво оглядел свою спутницу. – Давай-ка я её пристегну, пусть так спит. Минут десять ещё лететь, а потом к терминалу ещё рулить. – И негромким щелчком осторожно сомкнул на талии тяжелые замки самолетного ремня безопасности.
Для Германа это был последний звук его тихой и размеренной жизни.
Щелчок застегивающегося ремня совпал с оглушительным грохотом слева за бортом. Было ощущение, что от хлопка лопнут перепонки. Иллюминатор слева от него озарился ярчайшей вспышкой и самолет тряхнуло так, что с полотка отвалился плафон, а стоявшую в проходе стюардессу подбросило к потолку и швырнуло на пол. Самолет как будто провалился в яму и затем вынырнул на поверхность. От скачка потемнело в глазах.
"Что это?" – пронеслось у Германа в голове.
– А-а-а-а-а! – закричали со всех сторон.
Не успевших пристегнуться людей выбросило из кресел, ударило о ставшие вдруг опасными углы и швырнуло вниз, где Герману их было уже не разглядеть.
– Взорвался! Двигатель горит! – кричали люди.
Людские крики не смогли перекрыть ещё один хлопок. Там же слева по борту. Этот взрыв был чуть слабее первого. Самолет ещё раз сильно тряхнуло, а затем с какой-то потусторонней силой бросило вперёд и вниз. В салоне полностью погас свет, и человеческий крик превратился в жуткий вой какого-то гигантского стада животных, застигнутых врасплох и загнанных в угол чудовищным зверем.
"Не дай Бог… Не дай Бог… Не дай Бог… – единственное, что со скоростью тридцать фраз в секунду, проносилось у Германа в мозгу. – Не дай Бог…. Не дай Бог!!!!"
Вслед за тем самолет получил мощнейший пинок сзади и, заваливаясь на левый бок, начал стремительно падать вниз. Давление сдавленным желудком подступило Герману к горлу и заложило без того оглохшие уши. Из глаз полились слёзы, а в нос и рот забивался серый с пластмассовым запахом удушающий дым.
ГЛАВА 4
Дитер Ленгинг припарковал взятый на прокат "ситроен С-3" рядом с Туфелькой Королевы. Это горное образование, действительно по форме напоминавшее женскую туфлю, было одним из самых известных на вулкане Тейде и непременно привлекало к себе массу туристов.
С этого ракурса выгодно выглядел и сам вулкан, поднимавшийся перед ним величественной громадиной, с широким, непоколебимым основанием и узенькой светло-желтой треугольной вершиной – остатком наслоившейся во время последнего извержении серы.
– Фантастиш, – удовлетворенно причмокнул Ленгинг, и стал настраивать свой зеркальный полуавтоматический "кэнон".
"Хорошей камерой снимать – одно удовольствие", – думал он, устанавливая штатив и привинчивая новый фотоаппарат специальным винтом. Денег, конечно, отдал за него немало, но, учитывая цены на подобную технику дома, в Германии, а также срочную необходимость приобретения такого аппарата для предстоящей поездки, сделка казалась ему неплохой.
Фотоаппарат он купил за день до того у одного индуса, которых на Тенерифе, похоже, было не меньше, чем самих немцев. По крайней мере, все магазинчики, торгующие на острове электроникой, принадлежали индусам. Чувствовали они здесь себя превосходно: очень бойко тараторили по-испански, а в Пуэрто Крузе – настоящей немецкой столице Тенерифе – даже вели торг на сносном немецком. Видимо, для их бизнеса это было принципиально: в городе живёт сорок тысяч человек, добрая четверть которых – выходцы из немецкоязычных стран. Да и большинство туристов в Пуэрто Круз привозят сюда голубые автобусы немецких ТУИ и Неккерманн.
С одним из этих ассимилировавшихся индусов по имени Санджей, владельцем небольшого магазинчика на приморском променаде, Ленгинг вчера и торговался. Сначала его, было, смутила свастика, красовавшаяся на обложке изрисованной непонятными индийскими иероглифами бухгалтерской книги.
"Санскрит?" – успокоил себя Ленгинг.
Перехватив его озабоченный взгляд, проворный индус успокаивающе заверил, что свастика – это символ солнца в его стране, так что пусть "майн фройнд" не пугается и спокойно выбирает себе фотоаппарат. Ленгинг, конечно, о свастике всё знал и без индуса.
Ловкий индус сбросил цену на камеру, но безбожно завышал стоимость сопутствующих аксессуаров – штатива, светофильтра, дополнительных объективов и даже сумочки. В итоге, Ленгинг выложил за комплект довольно значительную сумму. Тем не менее, он прекрасно знал, что индусы слывут лучшими продавцами в мире, поэтому в некоторой степени был даже доволен тем, что сторговал у проныры почти триста евро.
Сегодня, накануне очень важной для него поездки, новая фотокамера должна была быть опробована в действии. Опять же день позволял: была пятница – основной день заезда на Тенерифе, так что народу по дороге на вулкан Ленгинг встретил немного: все были либо в аэропорту, либо на чемоданах в холлах гостиниц. Какое счастье, когда в кадр не лезут вездесущие англичане или вредные соотечественники. Поэтому делать фотографии сегодня было приятно: на смотровой площадке у Туфельки не было абсолютно никого.
Ленгинг поймал в объектив вулкан. На фоне безоблачного неба Тейде смотрелся бесподобно. Немец видел, как по правому склону вулкана неспешно поднимался голубой вагончик канатной дороги. Навстречу ему с верхней стоянки спускался другой.
Если он правильно помнил, а в таких вещах он не ошибался никогда, в каждый вагончик помещалось тридцать пять человек. Курсировали вагончики с высоты 2.356 метров на высоту 3.555. Проезжали этот километр с небольшим всего за восемь минут, потому неспешность, с которой они двигались по склону, была, конечно же, обманчивой.
Тут чуткое ухо немца уловило какой-то шум. Шел он откуда-то сверху и напоминал отдалённые раскаты грома.
"Странно, – подумал он, – гром среди ясного неба?"
Грохот повторился. Обернувшись на звук, он увидел ужасающую картину. Над горным кряжем высоко в небе летел сияющий фюзеляжем самолет. Левое крыло самолета дымилось, и самолет оставлял за собой широкую тёмную полосу. Где-то у двигателей вырывалось пламя. Самолет явно терпел аварию.
– Катастрофе! – закричал в панике немец и лихорадочно начал доставать из кармана шортов телефон. Телефон путался в складках и никак не доставался.
Насколько мог разглядеть Ленгинг, горящий самолёт был явно пассажирским, очень похожим на "боинг", на котором два дня назад на Тенерифе прилетел он сам. Самолет кренился влево, в сторону горевшего крыла, так что скоро левое крыло немец уже не видел. Ясно было одно: в Тенерифе самолет не врежется. Его уносило в океан, в сторону соседней Ла Гомеры или Ла Пальмы – оба острова были рядом.
"Он сможет сесть на воду, – пронеслась в голове Ленгинга успокаивающая мысль. – Главное, чтобы он как можно дольше сохранял высоту и не столкнулся с островами. Вокруг вода, вода и вода, километры воды. Есть шанс, что все спасутся!"
Правой рукой он набирал на телефоне 112 – номер экстренной службы в Испании.
– Шайсе, нет покрытия, – выругался он, видя, что номер не набирается. Телефон издавал противное безнадежное пиликанье.
"Где же он упадёт, за Ла Гомерой или за Ла Пальмой? А ведь там есть ещё Эль Йерро, – вспомнил он карту Канарского архипелага, которую перед отъездом из Франкфурта выучил наизусть. – Самый западный остров. Он дальше всех. Но вроде бы он у самолёта не на пути. Да где же здесь берёт телефон?! Нужна какаянибудь возвышенность!"
Не теряя ни секунды, Ленгинг швырнул штатив с фотокамерой на заднее сиденье машины, вскочил за руль и с прокрутом колёс вырулил со стоянки в сторону канатной дороги: там мобильный телефон должен был работать. В коричневую жестяную урну из-под "ситроена" отлетел мелкий камешек гравия, издав одинокий протяжный минорный звон.
В противоположном направлении, за следующим поворотом, зеленый полицейский "ниссан" уже сообщал по рации о терпящем бедствие пассажирском самолете.