- Люди, подарившие миру радость, - продолжала мисс Боланд. - Знаете, на луне Ад есть. На самом деле, чуточку старомодно, только, я бы сказала, вполне подходяще для многих лунных мест. - А потом: - Конечно, вы, поэт, не особенно поп-звезд любите, правда? Вполне понятно. Очень низкое, вы бы сказали, искусство. Я знаю.
Эндерби очень хотелось вытащить и вставить зубы. Однако он быстро сказал:
- Нет-нет-нет, я бы так не сказал. Уверен, среди них имеются очень хорошие. Пожалуйста, - умолял он, - не считайте меня врагом поп-искусства.
- Ладно, ладно, - улыбнулась она, - не стану. Столько молодых длинноволосых певцов. Наверно, дело в возрасте. Мои племянник с племянницей просто сходят с ума от подобных вещей. А меня называют kvadrat.
- Потому что я не он, понимаете.
- Хотя, знаете, я им сумела сказать: самый главный их идол, похоже, совсем nekvadratnyi, если я правильно выражаюсь, раз издал книжечку высоколобых стихов. Ну, после этого ваше мнение о поп-артистах, если не о поп-искусстве, должно измениться. Вы с его книгой, как я понимаю, знакомы? Один наш младший преподаватель английской литературы прямо помешался на ней.
- Мне надо выйти, - объявил Эндерби. Она удивилась: это, в конце концов, не автобус. - Извините, пожалуйста… - Дело уже не просто в зубах, в самом деле надо выйти. Оттуда только что, сияя, вернулась толстая женщина. - Дело срочное, - растолковывал Эндерби, готовый предложить дальнейшие допустимые объяснения. Но мисс Боланд встала и пропустила его.
Позади вместе с мистером Мерсером сидела стюардесса мисс Келли. Мистер Мерсер, по-прежнему в шерстяной шапочке, спал с открытым ртом. Вид у мисс Келли был полностью удовлетворенный, с абсолютно пустым выражением лица и позой. Эндерби ей мрачно кивнул и зашел в туалет. Почему он не знает подобных вещей, о kvadratah и прочее, и об изданной этим оболтусом книжке стихов, и за кого вышла замуж проклятая Веста? Каждый день с аденоидным позитивным вниманием читал "Дейли миррор". Значит, мало усваивал: реабилитация никогда не имела надежды на полноту. Он успокоил желудок посредством кишечника, а тем временем вымыл забитые зубы под краном, отчистил щеткой для ногтей. Потом вставил и, мягко сложив руки на голом колене, горько поплакал минуту-другую. Потом вытер глаза и задницу одной и той же розовой бумагой, отправил оба листка с организмическими выделениями в сточную трубу, - кажется, это так называется. Поморгал на себя в зеркальце - очень даже узнаваемый Хогг. Если б, как раньше, была борода, которую его заставили отрастить на интенсивном этапе изменения личности, ее сейчас можно было бы сбрить, позаимствовав у кого-нибудь бритву, даже, может быть, у мисс Боланд: в ее набитой сумочке наверняка имеется бритва для ног или для чего-то еще. Ха-ха-ха, рядом с вами, когда начался отдых, я себя снова чувствую молодым: не могу дождаться избавления от всей этой растительности, ха-ха-ха. Только с той самой бородой пришлось расстаться, став барменом. Поэтому теперь ничего не стоит между ним и срочно телеграфированными фотографиями (прямо из досье чертовой тайной полиции Холдена), которые сейчас обрабатывает смуглый испанский Интерпол. Ничего, кроме фамилии. А проклятый предатель Уопеншо уже изо всех сил рассказывает, выдает информацию, которую справедливо было бы приравнять к тайне исповеди. И завтра утренний выпуск "Дейли миррор", который примечательно поступает в продажу раньше других газет, будто она дождаться не может, торопится угостить людей, разбивающих яйца за завтраком, мировыми кошмарами, пойдет по кругу среди британских отдыхающих на Коста-Брава, или как оно там называется. На первой странице неумолимый портрет Хогга под весьма оскорбительным заголовком, на последней - крупные авиакатастрофы, бомбежки Вьетнама, лавины, обвалы и прочее. А на первой странице убийца Хогг. Может быть, он не слишком внимательно читал "Дейли миррор", но составил вполне достаточное представление о редакторской философии.
Эндерби снова вышел в дремлющий длинный салон с лысыми и крашеными головами, благословленными мелкими брызгами верхнего света. Кажется, мисс Боланд озадаченным пальцем пересчитывала лунные кратеры: может быть, что-то новое появилось после ее последней телескопической прогулки. Он с неожиданной злобой обратился к мисс Келли:
- Та самая женщина, что поп-певцов возглавляет, и прочее. За кого вышла замуж?
Вопрос, видно, не удивил мисс Келли. Должно быть, удивление, которое она фактически была обязана проявить, преодолела гордость за свою способность ответить на вопрос.
- Кто, Веста Витгенштейн? А, она вышла за Деса Витгенштейна, раскрутившего "Жуликов" и "Двух Убогих", которым она теперь покровительствует вместе со многими прочими. Раньше была замужем за автогонщиком Питом Бейнбриджем, который разбился. Очень трагично, все было в газетах. Что-то еще говорили про ее брак с каким-то мужчиной среднего возраста, да он ей не принес настоящего счастья, продержался меньше года, подумайте только. Теперь она нашла настоящее счастье с Десом Витгенштейном, у обоих куча денег. Только посмотрите, как она одевается. Я однажды была в самолете, где она летела из Рима. Совсем больная от горя, а все равно жутко модная.
Эндерби поблагодарил небрежным кивком, как случайного прохожего за информацию о времени прибытия. Мисс Келли стандартно улыбнулась и превратилась обратно в пустое место. Эндерби решил сейчас же написать письмо на каком-нибудь листке почтовой бумаги мисс Боланд, поэтому целенаправленно пошел на место, как мужчина, у которого есть другие дела, кроме простого полета в Севилью. Она радостно его приветствовала, будто он долго отсутствовал, даже спросила:
- Теперь хорошо себя чувствуете?
- Мне надо написать, - сразу объявил Эндерби. - Дело довольно срочное. - Кажется, он эту фразу уже говорил. - Если б вы мне предоставили необходимые для этого средства.
- Стих? Потрясающе. Что вы в виду имеете под необходимыми средствами? Хотите, чтоб я вам за него заплатила? Пожалуйста, если желаете. Мне стих написать в первый раз обещают. - Эндерби строго взглянул на нее. Казалось, она насмехается. Возможно, не верит, что он поэт. И мрачно заметил, что взгляд ее можно назвать веселым.
- Мне бумага нужна, - пояснил он. - И конверт. Если можете одолжить. - И поправился: - Два конверта.
- Боже мой, вам много нужно. - Она радостно вытащила свои письменные принадлежности.
- Я нынче вечером вам стихи напишу, - посулил Эндерби. - Как прилетим.
- Ловлю вас на слове.
Эндерби вытащил шариковую ручку и написал Джону-испанцу:
"Ты знаешь, я этого не делал. Передай записку сам-знаешь-кому. Я буду ты-знаешь-где. Где твой брат. В упомянутом тобой жирном псе. Сообщу. Твой…" - Не зная, как подписаться, он в конце концов подписался ПУЭРКО. Потом взял другой лист бумаги, проставив обратный адрес С ВОЗДУХА. И написал: "Всем, Кого Это Касается. Это не я стрелял в так называемого поп-певца. Его застрелил…" - будь он проклят, если помнит фамилию. И снова обратился к мисс Боланд: - Надо выйти. Забыл кое-что. - С притворным вздохом и улыбкой она его выпустила. Эндерби с бумагой и шариковой ручкой в руках вернулся к мисс Келли, по-прежнему пребывавшей в пустотном трансе. Мистер Мерсер облизывался, готовый вынырнуть на поверхность. Наверно, некий монитор во сне предупредил его о скором снижении перед посадкой в Севилье.
- Тот самый, - начал Эндерби, - что постоянно участвовал в бандах миссис Эйнштейн…
- Витгенштейн.
- Правильно. Тот самый, что вылетел, не добился успеха, а теперь по клубам выступает…
- Джед Фут, вы хотите сказать.
- Точно. - Он записал фамилию стоя. Можно снова забыть, если ждать возвращенья на место. Расплескать по пути. Вернулся, благодарно кивнув, и мисс Боланд заметила, пропуская его:
- Настоящая хлопотливая пчелка.
Эндерби написал: "Он сунул мне пистолет, и я взял, не подумав. Испугался и побежал. Поймайте его и заставьте признаться. Я невиновен". Потом подписался отброшенным псевдонимом. Один конверт адресовал Властям, другой мистеру Джону Гомесу, бар "Поросятник", отель Тайберн-Тауэрс, Западный Лондон, 1. Облизнул, свернул, запечатал. Вздохнул. Кончено. Ничего больше сделать нельзя. Решил лучше закрыть глаза, готовиться к Севилье. Это остановит мисс Боланд от дальнейших насмешек. Он заметил, как она что-то ищет в испанском словарике. И усмехается. Это ему не понравилось. Слишком маленький словарик, чтобы в нем чему-нибудь усмехаться. И уничтожил ее усмешку, смежив веки.
2
Эндерби спал, хоть и без снов, как будто последний пригодный для снов материал слишком шокировал, чтоб претвориться в фантазии. Пробудил его толчок мисс Боланд, которая улыбнулась и почему-то сказала:
- Грязнуля.
- А? - сказал он.
- Прибыли, - объявила она. - В солнечную Испанию, хотя среди ночи и в дождь. - И фыркнула: - Дождь в Испании.
- Почему вы сказали - грязнуля? Я сделал что-нибудь неподобающее? То есть во сне? - Он гадал, какой невоздержанный поступок способен был совершить против собственной воли.
- Так там сказано. Ну, выходим. - Люди шли по проходу, кое-кто зевал, как после скучной проповеди, мисс Боланд улыбалась, будто родственница викария. - А еще сказано, - добавила она через плечо, - гадкий, вонючий. - Эндерби увидел влажно блестевший под тусклыми фонарями гудрон. Его охватило какое-то беспокойство.
- Что? - спросил он.
- Ох, пошли.
Она сняла с вешалки свой дождевик и дорожную сумку. Эндерби нечего было снимать. Чувствуя себя голым, он предложил:
- Если хотите, я понесу. - Тут его обуял страх, и руки затряслись.
- Как мило. Возьмите.
Ему едва удалось продеть руку в ручки сумки, но она не заметила, прибывая в несолнечную, даже в нелунную Испанию. Похоже, мистер Мерсер нервничал не меньше самого Эндерби, словно ему предстояло представить Севилью в качестве своей супруги, которая, переживая климакс, могла совершить какой-нибудь шокирующий поступок. Вот оно, думал Эндерби, вот оно. Он был хладнокровен, трезв, готов блефовать до конца. Хладнокровно и трезво взглянул на мисс Боланд, решив, что она может определенным образом помочь. Надо со смехом спускаться с ней по ступенькам, держаться поближе, как будто к жене. Ищут не смеющегося женатого мужчину, а отчаявшегося одинокого беглеца. Однако, улыбаясь, кивая мисс Келли, стоявшей на выходе из самолета, он увидел, что трап слишком узкий, придется спускаться без пары. Мисс Келли каждому адресовала сияющую улыбку, точно все только что прибыли к ней на прием, который состоится в подвале. Эндерби слышал, как шагавший впереди мистер Гат-келч поет: "Испания, ты мою жизнь погубила", - делая свое дело.
- Он умрет! Он умрет! Он умрет, поворот прямо в рот, рот, рот!
Очень дурной вкус, думал Эндерби. Выходя в сырую бархатную теплоту, он видел у подножия трапа лишь мистера Мерсера с полными руками паспортов, вполне дружелюбно болтавшего, пусть на громком, медленном английском, необходимом в общении с иностранцами, с иностранцем. Это был испанец в форме и в темных очках. Он держал обе руки в брючных карманах, играя, по предположению Эндерби, в игру типа пасьянса, известную под названием "карманный бильярд". Испанец смотрел вверх на мисс Келли, стреляя в нее сигаретными искрами: бессильными сигналами страсти. Эндерби точно знал: он не из Интерпола.
Мисс Боланд спускалась перед ним. Только ступив на мокрый гудрон, Эндерби шмыгнул к ней, взял под руку. Она, видимо, удивилась, однако приятно; прижала его руку к своему теплому боку. Кажется, и колени у него ослабли от облегчения, когда он увидел, что, кажется, вокруг нет мужчин в плащах, поджидающих его на пути по гудрону к зданию аэропорта. Кажется, кругом только чернорабочие, тощие, в синем, приткнувшиеся к стенам, жадно курившие, пожиравшие туристов голодными глазами нищих. В самом аэропорту, несмотря на очень позднюю ночь, шла оживленная деятельность. Самолет с арабскими надписями готовился к взлету, другой, под названием ИБЕРИЯ, таксил по полю. Повсюду мужчины в комбинезонах толкали тележки, пыхтели в маленьких тракторах. Эндерби одобрял такую суету, особенно толпу пассажиров, заметную в здании, к которому они уже приближались. Он увидел себя, преследуемого, прячущегося за людьми. Впрочем, нет, пока безопасно.
- Луны нет, - заметила мисс Боланд. - Luna, да? Лучше, чем по-английски. Новолуние. Полнолуние. Я думала, luna меня здесь встретит. Ну да ничего.
- Вы на нее по пути нагляделись сполна, - заметил Эндерби, несколько ребяческим тоном. - И здесь сполна наглядитесь. На отдыхе, я имею в виду. Только, по-моему, вам захочется убежать. - Шедший рядом коллега-турист с подозрением глянул на Эндерби. - От luna, я имею в виду, - пояснил он.
- От нее не убежишь, - возразила мисс Боланд. - Нет, если ей посвящаешь всю жизнь, вроде меня. - И обеими руками стиснула руку Эндерби. Очень теплая женщина. - Где вы научились испанскому? - поинтересовалась она.
- Нигде никогда не учился. Совсем не говорю по-испански. По-итальянски - да, немного. А по-испански - нет. Впрочем, они похожи.
- Какой вы загадочный, - загадочно заметила мисс Боланд. - Заинтриговали меня. Наверно, многое скрываете. Смотрите, даже плащ не взяли. Хотя это, видимо, ваше дело, а не мое. И сумки своей у вас нет. Такое впечатление, будто вам спешно надо было уехать.
- О, действительно, - затрепетал Эндерби. - Я хочу сказать, я человек импульсивный. Что придет в голову, то и сделаю.
- Если хотите, - предложила она, снова стиснув его руку, - зовите меня Миранда.
- Очень поэтичное имя, - сказал Эндерби, приступая к профессиональным обязанностям. Он не мог как следует вспомнить, кто эти стихи написал. Какой-то могучий, пропитанный вином католик в мантии. - "Блохи очень уж плохи на пиренейском мохе", - процитировал Эндерби. И еще: - "Разлука, Миранда, разлука. Только чего-то там сука".
- Простите?
- И чего-то такое там входит без стука.
Вошли в здание аэропорта, темное, маленькое, где слабо пахло мужской мочой, особенной, заграничной, сильно насыщенной чесноком. Имелась большая фотография генерала Франко в штатском, лысого мужчины с брылами и задранными бровями выскочки. И желтевшие уведомления, должно быть запрещавшие всякие вещи. Мистер Мерсер уже был там, наверно подброшенный каким-нибудь трактором. Вокруг него толпились все участники круиза, как бы ища защиты. Эндерби заметил, что по-прежнему держит мисс Боланд под руку. И отцепился, сославшись, что должен отправить письмо.
- Снова загадка, - сказала она. - Только вошли - и уже отправляете загадочное письмо. С загадочной подписью.
- Что? - пискнул Эндерби.
- Простите. Я не могла не заметить. Вы его на сиденье оставили. Извините. Оно лежало с брошюрами и всем прочим, я взяла посмотреть, а там ваше письмо. Зачем теперь притворяться, будто я не знаю вашего имени, правда? Или прозвища.
- О нет.
- Наверняка. Я никогда раньше не слышала такого имени: Пурко. - Так она выговаривала "пуэрко". - Потом подумала, что оно иностранное, поискала в испанском словарике, и, увы, оно там оказалось. Означает "грязнуля".
- Собственно, - импровизировал в бреду Эндерби, - это старое пограничное имя. Я уэльскую границу имею в виду. Семья моя из-под Шрусбери. Я имею в виду, с испанским просто совпадение. Слушайте, я должен отправить письмо. Сейчас вернусь.
Только начав неловко протискиваться сквозь толпу вокруг мистера Мерсера в вязаной шапке, он понял, что поступил глупо, оставив ее даже на пять минут. Она не поверит истории насчет Пуэрко, старого пограничного имени, снова заглянет в испанский словарь, обнаружит другие значения, кроме грязнули, вонючки и прочего. Обязательно. Он помешкал у двери, ведущей в унылый мокрый садик, за которым стояло нечто вроде ресторана, сплошь из больших грязных окон. Надо забрать у нее словарь, опасную страницу вырвать, или целиком его потерять. Или, может быть, прямо сейчас с пятифунтовыми бумажками и антологией экзотических pourboires двинуться в глубь огромного, дождливого, ветреного полуострова, затеряться в пробковых лесах, высохнуть, как виноград, топча горячие белые проселочные дороги? Нет, решил он. У двери стоял тощий бедняк, противореча глухой сырой ночи сигаретными вспышками. Возможно, думал Эндерби, испанизация Джоном-испанцем материнской девичьей фамилии представляет собой историческую фазу развития этого слова, давно пережитую. Но если оно, конечно, подобно итальянскому, и…
- Amigo, - обратился Эндерби к мужчине, благосклонно отвечавшему вспышками. - По español, - начал Эндерби. - L’animal. Как будет на español? - И всей грудью всхрапнул и выдохнул, будто вынюхивал трюфели. И увидел, что мужчина позади в ладно сидевшей форме наблюдает с некоторым интересом.
- Entiendo, - сказал тощий бедняк. - Un puerco.
Вот так, мрачно подумал Эндерби, стоя в нерешительности на месте, с письмом в руке. Видно, тощий бедняк ждал дальнейших шарад. Мужчина в форме хмурился, в высшей степени озадаченный.
- Un caballo, - предложил, заржав, тощий бедняк.
- Si, - пробормотал Эндерби и, споткнувшись о левый сапог мужчины в форме, пошел назад, не отправив письмо.
- Боже мой, как вы быстро, - сказала мисс Боланд.
- Язык, - объяснил Эндерби. - Я же сказал, не знаю языка. Может, можно словарик у вас позаимствовать…
- Так, - заговорил мистер Мерсер. - Все, пожалуйста, встаньте вон там, вокруг багажа. - Довольно быстро они сговорились, рассеянно думал Эндерби, вовсе не в духе откладывания на mañana. - Как вам известно, таможенники тут точно такие же, как везде…
- Старые испанские обычаи, - крикнул мистер Гаткелч.
- …но только немногим придется открыть чемоданы…
- Лишь бы никому их бросать не пришлось, - крикнул мистер Гаткелч, возможно слишком далеко зайдя.
- …знаете, по выбору, выборочный, можно сказать, досмотр.
- Думаю, - обратилась к Эндерби мисс Боланд, - вряд ли у вас может быть такая буржуазная вещь, как багаж, правда? Наверно, спите в рубашке или вообще во всем. - Глаза сверкнули, словно эти слова возбуждали ее.
Эндерби с неприятным чувством ответил:
- Скоро увидите, есть или нет. Я ничем не отличаюсь от любого другого. - Подозрительно на него посмотревший на пути по гудрону мужчина снова сделал то же самое. - То есть, в смысле, - расширил свое утверждение Эндерби, - личного имущества и тому подобное.
- Немножко похоже на опознание, да? - хихикнула мисс Боланд. - Очень волнует.