Вдруг открытая повозка остановилась у входа, а из нее вышел человек. Это был Тепанов. Он не был одет во фрак или в костюм великого Кутюрье, на нем не было белых перчаток и, если бы его не узнали в толпе, пропустили бы мимо этого скромного человека в стареньком пиджаке и сером свитере. Но его знали и ждали, и шумные приветствия раздались со всех сторон. Тепанов скромно поклонился, увидев его с Галей, подошел, пожал руки, приглашая в особняк.
Они вошли, с интересом оглядываясь по сторонам. Это был огромный зал, который занимал большую часть дома. Здесь не было колонн, а высокий потолок накрывал все пространство над головой. И непонятно было, как и на чем держался его огромный свод. Стены просторного помещения находились на достаточном расстоянии друг от друга, и какая-то магическая сила удерживала массивную крышу, не давая ей упасть. Это было непостижимо, впрочем, как и все, что находилось в этом городе, на его улицах. Все было массивным, монументальным, внушало уважение и доверие. Город и его дома были построены руками мастеров. В зале было очень светло, повсюду были развешены большие люстры, а в них тысячами свечей мерцал яркий волшебный свет. Пахло воском и книгами.
Люди продолжали заходить, заполняя помещение. Тесно не было. По мере того, как людей становилось больше, стены словно раздвигались. По-видимому, это помещение могло вместить сколько угодно народу. Здесь не было кресел, а по периметру стояли большие столы, за которыми что-то происходило. Они пошли по залу, осматриваясь по сторонам. Стеллажи книг, ряды столов с различными литературными газетами и журналами. Здесь же стояли огромные станки, откуда появлялись эти издания, аккуратно укладываясь на столах перед собравшимися. Книги тоже печатались прямо на глазах у публики. За соседними столами сидели какие-то люди и что-то писали. Оказалось, это были известные критики, которые брали интервью у писателей и поэтов, тут же сочиняя рецензии. Тут же читали книги, с невероятной скоростью оценивая их. Все происходило в режиме реального времени. Хотя, бывает ли время нереальным? Но, раз уж так говорят – вполне может быть. Но здесь все было нереальным, даже отблеск мерцающих в вышине ярких свечей.
Вдруг небольшое оживление пронеслось по залу, и наступила тишина. У одной из стен возникла маленькая трибуна, а рядом с ней место президиума. Какие-то люди начали заходить, занимая свои места. Леонидов присмотрелся и обомлел. За длинной кафедрой сидели и смотрели на него настоящие… Достоевский и Толстой, Чехов и Тютчев. Вот появился Лермонтов и уселся рядом с юным, кудрявым, великим, настоящим и таким живым Пушкиным. Еще несколько великих "мира того" явились, заняв свои места. Зал взорвался аплодисментами. Собравшиеся ликовали, высокий свод потолка отражал аплодисменты, овации становились все громче, люстры раскачивались в призрачной вышине, издавая терпкий забытый запах восковых свечей. Классики закивали в ответ, начали снимать свои котелки и приветливо махать руками.
На трибуну поднялся Тепанов и зал умолк.
– Сегодня мы собрались в этом Доме Литературы для того, чтобы отметить знаменательное событие, – тихо и скромно заговорил он. Его длинные тонкие пальцы теребили оборку пиджака, и было заметно, как он волнуется.
– Сегодня любимые кумиры пришли сюда, чтобы снизойти до нашего скромного собрания и благословить, – и кивнул на классиков, сидящих за спиной.
– Итак, собрание, посвященное созданию Союза писателей третьего тысячелетия, считаю открытым!
Зал взорвался овациями и аплодисментами. Далее были зачитаны программа и устав новой организации, потом выступали писатели и поэты. Леонидов их не знал, впрочем, его тоже еще никто не знал и не читал, но он был рад познакомиться с ними и внимательно слушал. И Галя тоже была рада. В заключение несколько слов произнесли великие классики и пожали Тепанову руку. Так был создан новый Союз писателей. Леонидов чувствовал себя на немыслимой высоте, на Олимпе, где собрались литературные Боги. Ощущал себя крошечной частицей этого круга талантливых, гениальных людей, и от осознания этого у него кружилась голова. Даже начал сомневаться, достоин ли он такой чести, ловя на себе взгляды классиков, и в какой-то момент захотелось спрятаться, забиться в дальний угол. Но углов здесь не было. Снова речи, снова овации. Когда все улеглось, люди начали разбредаться по залу, разговаривать, читать газеты. Они тоже побрели, смешавшись с толпой.
И тут случилось невероятное.
– Это же твоя книга! – воскликнула Галя. Он посмотрел на один из длинных столов и увидел знакомую обложку, а рядом лежали газеты, вернее, тот самый Литературный журнал, с титульной страницы которого смотрела его фотография. Великий Достоевский, взяв ее в руки и пробежав глазами статью, перевел взгляд на Леонидова. Он ничего не стал говорить, пожал руку, и тепло от этого рукопожатия сквозь столетия передалось ему.
– Пойдемте, господин Леонидов, пойдемте, – воскликнул какой-то человек и подвел его к столу. Потом Леонидов давал интервью, рассказывал о своих книгах, а из печатного станка тем временем выскакивали газеты и журналы, где под его портретом уже появлялись эти слова. Все происходило в реальном времени, как нереально могло показаться…
– Жалко, нет рядом Ангела, – подумал он, – тот сумел бы оценить по достоинству, а не обижаться где-то там, вдалеке. Какой-то несуразный он у нас. Повезло же с Ангелом…
Зато Галя была рядом, она неотступно следовала за ним от стола к столу, от интервью к новой рецензии, и дальше, к печатному станку, откуда продолжали выскакивать его книги. А напечатанные Литературные журналы уже заполняли огромный стол, росли, чудовищной пачкой поднимаясь к самому потолку, и с каждой обложки смотрели фотографиями Леонидова. И казалось, что эта глянцевая кипа пятитысячным тиражом не устоит, рухнет,… нет, поднимется в воздух и полетит, расправив крылья-страницы, и люди внизу увидят его портрет.
– Вот, что такое пиар! – подумал Леонидов. – Если Тепанов возьмется – обязательно СДЕЛАЕТ.
– Пойдемте к нам, господин Леонидов, – услышал он голос Тепанова. Тот стоял рядом, приглашая его за собой. Они отошли от печатного станка, вернувшись к месту, где находились классики. Галя шла следом. Пушкин с удовольствием на нее смотрел, и Леонидов, перехватив его взгляд, понял, что когда-то он не ошибся в выборе. У Пушкина, говорят, был хороший вкус. Галя тоже смотрела на Пушкина, и уже не могла оторвать своего взгляда. Краснела, и молчала, Пушкин тоже молчал, лукаво подмигивая ей. Потом взял ее руку в белой перчатке и… поцеловал. Снова поцеловал, уже выше у локтя и опять заглянул ей в глаза…
– Однако, наглец! – возмутился про себя Леонидов. – Если бы он не был Пушкиным, давно получил бы по шее, – подумал он, продолжая следить за классиком, а тот все улыбался, нахально и откровенно на нее глазея.
– Может, наплевать на все регалии и звания?
Голос Тепанова отвлек его от этих ужасных мыслей:
– Господин, Леонидов, – спокойно произнес он, – по договору мы обещали дать вам премию.
– Да-да, премию, – не оставляя своих намерений глядя на Пушкина, пробормотал Леонидов.
– Уважаемый, наш замечательный, всеми любимый господин Толстой, готов дать вам ее от своего имени и со своим автографом.
Тут неожиданно вмешалась Галя:
– А нельзя ли господину Пушкину тоже дать нам премию?
Она уже стояла рядом с Пушкиным, а тот не выпускал ее руки. Такого Леонидов от нее не ожидал! Он удивленно взглянул на Галю, перевел взгляд на Пушкина. Тот засмеялся и снова пронзительным взглядом на нее уставился.
– Но, по договору вам дается только одна премия, – возразил Тепанов, – повернулся к Пушкину и спросил: – Хотя… Ну что, брат Пушкин?
– Ничего страшного, – воскликнул тот, галантно глядя на Галю, – мы уступим-с, – прищурился, а глаза его засверкали дьявольским огнем. И снова впился губами в ее руку.
– Еще мгновение, – подумал Леонидов, – и я за себя не ручаюсь… Вот, снова пялится! Да как нагло! Съездить бы по этой поэтической физиономии, чтобы и честь знал? Однако, нельзя. Полагается вызывать на дуэль. А если тот выберет шпагу? Как с ней управляться? А пистолет? Сумеет ли он собственными руками убить самого Пушкина, тем более во второй раз?
И тут Пушкин произнес потрясающую фразу, после которой у Леонидова выпучились глаза: – Покажите ему наш прайс-лист, – громко сказал великий поэт. Галя опешила, и Леонидов тоже замер, не понимая.
– Ну, что же вы, господин Тепанов, где наш прайс? Давайте-ка его сюда и корочки давайте-с, – засуетился классик, оторвавшись от ее руки. Теперь они с изумлением смотрели на поэта, который ползал и искал что-то под столом. Наконец он достал картонную коробку и высыпал ее содержимое. Коробка была удивительным образом похожа на ту, куда Тепанов когда-то положил его деньги. По столу рассыпались новенькие удостоверения о принадлежности к той или иной литературной премии. Внутри каждого из них уже стояли печати и автографы классиков, оставалось только вписать имя.
– А вот и чертов прайс! – с радостью воскликнул Пушкин. – Вот же он, посмотрите сюда! – и начал зачитывать:
– Толстой входит в стоимость договора, – начал он, – а если он не устраивает…
Толстой хотел было что-то возразить, но тот его перебил, – молчите, батюшка, молчите, не время сейчас, потом посчитаемся… Так. Если не Толстой, а Лермонтов, извольте добавить пять тысяч рубчиков-с, если Тютчев, скинем сотенку-с, ну, а коли Пушкин… Кладите двадцать тысяч и берите мою премию! Забирайте! – широко махнув маленькой ручкой, добавил он, – не жалко!
Леонидов вдруг спросил: – А разве премии дают, а не присуждают?
Классики переглянулись, помолчали.
– Это раньше их присуждали, а теперь дают-с, – засмеялся Тепанов.
– Вот так-то-с, – добавил Пушкин, – ну, так что, господа? И мой автограф в придачу.
– А платить обыкновенными рублями? – робко спросила Галя. Классики дружно закивали, загудели и произнесли почти хором, – ну, конечно, рублями, конечно! Самыми настоящими рублями третьего тысячелетия.
– Ну, так что? – снова спросил Пушкин.
И тут в зале произошло замешательство, свечи начали меркнуть, люстры раскачиваться. Люди непонимающе посмотрели наверх и замерли. Откуда-то с высоты явилось огромное чудовище, похожее на белый призрак. Оно, облетев зал, издавало жуткие нечеловеческие крики, которые леденили в жилах кровь. Все замерли в оцепенении, не в силах двинуться с места. Чудовище, сделав пару витков под потолком, членораздельно заорало:
– А ну-ка, кыш отсюда, нечистая сила! Изыди! Вон, я кому сказал! Пошли отсюда! Вон!
Свечи начали гаснуть, они мертвенным блеском светили в темноте и шипели. Чудовище продолжало летать, как под куполом цирка и орать. Классики, сидевшие рядом, начали куда-то исчезать. Каким-то непостижимым образом из их старинных камзолов выскакивали маленькие черные существа и с диким визгом разбегались. Их наряды теперь оставались пустыми, как чемоданы, продолжая восседать на стульях. Вдруг один черный комок вернулся, схватил коробку с премиями и исчез, утащив ее за собой. Люди за столами, бравшие интервью и писавшие рецензии, тоже испарились, станки перестали стучать, а на столе, где недавно небоскребами поднимались высокие пачки журналов, осталась лишь тоненькая стопка. Стены заходили ходуном. В здании не было ни единого окна, и когда все свечи потухли, наступила кромешная темнота. И только вопли людей повсюду. Белое привидение светилось в темноте, и тут Леонидов узнал его: – Это же Ангел! Наш Ангел!
Он никогда не видел его таким разъяренным. Тот продолжал свои безумные вращения, а потолок уже готов был рухнуть на головы людей. Только сейчас Леонидов, осознав положение, схватил Галю за руку, и в обезумевшей толпе и давке потащил ее к выходу. А стены продолжали угрожающе раскачиваться. Людей было много! Очень много! Все толкались, шли по головам, метались в полной темноте…
Едва люди успели покинуть огромное помещение, как крыша, которую уже не поддерживало ничего, рухнула. Ударной волной из прорех в стенах особняка выносило остатки газет и книг, огарки свечей, костюмы "классиков". Ударной волной сметало все вокруг – дома с вывесками и книжными магазинами, клубами и литературными салонами, с читальными залами и литературными курилками, и весь город сложился, как карточный домик. Видимо, его строили плохие мастера. Вокруг летали остатки горелых газет, обрывки страниц, разорванных книг. Они с Галей стояли посреди этого хаоса, с ужасом наблюдая за происходящим, а над развалинами продолжал летать, размахивая крыльями, Ангел. Их добрый, справедливый Ангел. Их маленький, обезумевший идиот…
– Удивительная способность все портить! – пробормотал Леонидов, отрываясь от экрана. Галя тоже была недовольна, хотя еще не пришла в себя от пережитого, и не знала, что сказать. Что-то случилось с компьютером, литературные сайты исчезли с экрана. Они посмотрели друг на друга и заметили, что на ее руках были все те же белые перчатки, а на столе лежал обугленный огарок свечи, продолжая дымиться. Потом увидели Ангела.
– Внимательно тебя слушаем! – строго произнесла Галя, глядя на него. Тот был взъерошен, костюм обгорел по краям и зиял прорехами. Ангел не стыдился своего вида, для большей убедительности бравируя им.
– А я вам говорил, – начал он со своей любимой фразы.
– Что именно? – перебил его Леонидов.
– А вы не знаете? – воскликнул тот, – хорошо, начнем эту историю с самого начала. Помолчал немного, вынул из кармана смятую газету, бросил ее на пол и плюнул огарком свечи.
– Я тебе говорил, Леонидов, про кошку? – гневно начал он.
– Какую кошку? – удивилась Галя.
– Он знает! – воскликнул Ангел. – Ты знаешь? Ты помнишь или уже забыл?
Леонидов тупо на него посмотрел: – Чего ты хочешь? – наконец спросил он. Ангел поправил обрывок галстука на дырявой рубашке и продолжил.
– Пока вы шлялись неизвестно где, я провел некоторое маркетинговое исследование, так сказать, расследование, – начал он, – и теперь рад поделиться новостями.
Он победно на них посмотрел и добавил:
– Готов сообщить некоторые подробности, так сказать, детали, которые следуют из вашего договора.
– Не тяни, – подозрительно сказала Галя.
– Начнем-с, господа, начнем-с.
Он уселся в большое кресло, закинул ногу на ногу и закурил сигарету…, нет, сигару. Какое-то время молчал, курил и нагло на них поглядывал, понапрасну тратя время. Он явно чувствовал себя хозяином положения и издевался. Наконец сжалился и заговорил:
– Вам была обещана широкая рекламная компания в газетах, журналах и на сайтах издательства известного вам поэта господина Тепанова? Так?
Они промолчали.
Так! – ответил он за них.
– Рецензии известных критиков, а также интервью журналистов? Так? Было обещано напечатать книги тиражом 300 экземпляров каждую, продавать их через некую книготорговую компанию, которая держит добрую половину книжного рынка в стране? И, наконец, через четыре месяца обеспечить спрос на ваши книги тиражом в 5 тысяч экземпляров каждой? Так? – опять спросил он. – Так, – ответил он самому себе. – Что ж, подведем итоги.
Он затянулся сигарой и выпустил облако сизого дыма.
– Маленькая история, я бы сказал, сказка, – медленно продолжил он.
– Живет в подвале дома паучок и играется в поэта и издателя. Он один, у него нет никого в помощь, он не знает ни единого критика или журналиста, незнаком ни с одним книжным магазином, у него есть только одно – компьютер и огромное желание стать большим издателем и поэтом. А еще на двухнедельных курсах он научился делать сайты для Интернета. Паучок долго играется в своем темном углу и, наконец, в огромной паутине-интернете создает свой маленький липкий уголок – первый сайт. Но, теперь хочется чего-то еще! А чего не хватает пауку? МУХИ! – заорал Ангел, – ЖЕРТВЫ! И тогда Паучок с помощью одного друга-писателя находит дурачков, которые готовы на все ради того, чтобы их издавали и читали. Он приглашает их в эту паутинку и берет с них деньги за рекламные услуги. Одна муха, другая, третья… Дурачки несут ему деньги, а он размещает их в своем липком темном уголке. Но деньги маленькие и совсем не интересные. И тогда паучок решает стать… ПАУКОМ! Теперь он делает десять, потом двадцать сайтов, придумывает названия газет, новых поэтических порталов, и сеть его становится больше. Он печатает бланки литературных премий и уже готов их вручать новым писателям, предварительно вручив их самому себе, закатав в деревянные рамки. Клиент пошел крупнее и чаще. Тогда он начинает оказывать новую услугу – пишет рецензии, статьи, берет интервью от имени несуществующих критиков и журналистов, и, наконец, когда он уже набил руку на мелочах, к нему залетает МУХА! Она не несет миллионов и миллиардов, но готова заплатить довольно значительную сумму за его работу, за пиар-компанию. Сумму, доселе небывалую для него…
– Ты врешь! – закричала Галя, – ты видел информацию о Леонидове на этих сайтах? Тепанов делает настоящую работу!
– Да! Но об этих уголках его паутинки не знает никто, кроме него самого. На каждом сайте есть счетчики посещений, где одни нули и единички. А если туда никто не приходит, то и о Леонидове не узнает никто! Виртуальный офис! Мифический пиар! Не верите – посмотрите сами! – орал Ангел. Они кинулись к компьютеру, находя маленькие квадратики внизу каждой страницы "поэта". Нули, единички, всего несколько человек каждый день посещали эти сайты (видимо, предыдущие жертвы, которые еще на что-то надеялись).
– Каким, интересно, образом можно будет продать тысячи книг, когда о Леонидове не узнает никто? – продолжал Ангел. – Никаким.
– Ты все равно врешь, – произнес Леонидов, – у него есть газета, отпечатанная пятитысячным тиражом, а там мое интервью.
Ангел засмеялся, потом безжалостно произнес: – Я тебе говорил про кошку? Позвони в типографию этой газетенки, – и он поднял с пола смятую страницу, которую принес с собой, – здесь телефон. Позвони и спроси, какой тираж они печатают.
Галя бросилась к телефону. Трубку снял совершенно пьяный мужичок, дыхнул немыслимым перегаром и рыгнул. (Была пятница, был конец рабочего дня). Несмотря на это, она задала вопрос:
– Вы печатаете Литературный журнал господина Тепанова?
– Ну, – только и ответили ей.
– Я хочу купить у вас четыре тысячи экземпляров! Это возможно?
– Двести, – тупо ответили ей.
– А остальное уже забрал Тепанов? – спросила она.
– Двести напечатал, двести и забрал.
– Всего двести напечатали? – тихо переспросила она.
– Ну, – коротко ответил голос, потом добавил: – А на кой вам этот журнал? Спросите Тепанова, если разрешит, так я хоть миллион напечатаю, только он там своих придурков печатает, им же потом газетку и продает. А больше она не нужна никому.
– Это вам Тепанов сам сказал? – возмущенно спросила она.
– Ну, – коротко ответил голос, напоследок рыгнув, и повесил трубку.
Ангел подошел к окну и открыл его настежь, чтобы проветрить. Да, проветриться этим двоим сейчас не помешало бы. Ему жалко было на них смотреть, но он должен был закончить этот разговор, чтобы в следующий раз неповадно было: