3
Пожалуй, случилось самое знаменательное событие в его жизни. До этого было все как у всех. Детство, юность. Потом с большим восторгом поступление в театральный институт, куда могли пройти по конкурсу лишь дети "заслуженных" и "народных", где уже между собой выстраивали конкурс "народности" своих родителей. Но, повезло. Дальше бессмысленная учеба в институте, который теперь находился в новой стране, с новыми законами и правилами, где никакие "народные" уже были не нужны – наступало начало девяностых. Потом семья, ребенок и годы-годы бизнеса: торговли, контрактов и переговоров, поездок и отгрузок, приемок и сдач. Так пятнадцать лет! И, наконец, все остановилось в его жизни, все замерло.
Однажды, сидя в офисе у компьютера, заполняя бессмысленное время и пустоту экрана, он написал несколько строк, потом страниц, глав. И все завертелось, закружилось в жизни, изменилось и попросило чего-то еще, непознанного, неизвестного ранее, но столь желанного. Книга, вторая и третья, конечно же, никому не нужные и невостребованные издательствами. Но, не тут-то было… Видимо, годы бесполезного сидения в театральном институте не давали покоя, прося о чем-то еще:
– Ты получил уникальную профессию, ты все помнишь, так почему протираешь штаны в этом офисе, выносишь отсюда деньги, бросаешь их на ветер снова и снова? Ты способен на большее! У тебя все впереди, а ты еще даже не начинал!
И он все бросил. Он не мог не оставить эту бессмыслицу, потому что в сознании горел огонек затаившегося счастья, трепетный огонек, который согревал, а в душе вибрировала незнакомая мелодия или пока лишь ее предчувствие. Но эта музыка уже заполняла всю его жизнь без остатка. И теперь, просыпаясь, он начинал каждый день с удовольствием, боясь что-то упустить, пройти мимо.
– Ты все пишешь?… Ну-ну…
Эта фраза стала единственной, которую изо дня в день он слышал от жены. Оно и понятно. Сын вырос, поступил в институт, а они, такие еще молодые, особенно она, хотели чего-то большего. Но, что это – большее, они не знали. Только надеялись. Но уже делали это в разных комнатах и разных постелях. А постель с облегчением вздохнула – ей надоело таскать на себе этот охладевший груз, балласт, который хотелось сбросить и плыть налегке в одинокую диванную старость. Да и черт с ней, с этой постелью. Ведь не в ней же дело… Книги!
Прошел год, прошел второй.
– Почему ты не напишешь киносценарий? – как-то раз спросил его друг, с которым они вместе учились в институте. Он прочитал его "творения" и теперь давал советы: – Такое просится на экран!
Друг был режиссером документального кино и скоро… очень скоро должен был снять первый фильм. Скоро – спустя почти двадцать лет после окончания института.
– Что с ним делать дальше? – удивился Леонидов.
– Как что? Отошлешь на киностудии, сейчас их сотни, наверняка кто-нибудь заинтересуется. Это настоящий "Экшен"!
– Что? – переспросил он друга, но тот уточнять не стал.
Сценарий был написан, и теперь этот звонок! Как будто Ангел взял его за руку и теперь уверенно вел по длинному коридору киностудии в "святая-святых"…
Они поздоровались. Напротив сидел здоровенный дядька, который совсем не походил на киношника. Хотя, какими теперь они должны быть, он не знал. Помнил лишь мастеров старого кино, которое смотрел раньше. Но все так изменилось…
– Вот договор, ознакомьтесь и подпишите, – предложил Силаев.
– Да-да, договор…, – он смешался, тупо уставившись на предложенную бумажку. Сколько в своей жизни он прочитал договоров, его уже тошнило от такой формальности. Он не желал тратить время на эту мелочь. И обмануть его было невозможно. Ему заплатят деньги. Огромные деньги! И дело совсем не в них.
– Можно узнать подробнее, какое это будет кино? – спросил он, немного волнуясь. Силаев удивленно на него посмотрел.
– Понимаю, это дело режиссера, но я, как никто другой в материале, и сумел бы помочь…
– Вы не будете читать договор? – перебил его тот.
– Нет,… то есть,… я уже прочитал,… ознакомился…
– Тогда подпишите и дело с концом, – сказал Силаев.
– И все же, я могу услышать некоторые подробности? Какова концепция, замысел?
Силаев выжидающе молчал.
– Ах, договор, – вспомнил Леонидов. Он взял со стола ручку, небрежно подмахнув в нужном месте, отдал продюсеру его экземпляр, свой небрежно сложил и сунул в карман.
– Формальности окончены? – спросил он, – мы можем поговорить по существу?
– Конечно, – спокойно ответил Силаев, – по существу.
И достал из сейфа две пачки новеньких пятитысячных купюр, положив их на столе. – Прошу, ваш гонорар.
Сказав это, замолчал, давая понять, что разговор окончен, с интересом ожидая реакции на две пухлые новенькие пачки. Леонидов оцепенел. Он заворожено смотрел на деньги, наконец, перевел взгляд на Силаева.
– У вас еще какие-то ко мне вопросы? – спросил тот.
– Да, – встрепенулся Леонидов, – конечно! У меня масса вопросов…
– Вы не будете пересчитывать деньги? – удивленно перебил Силаев.
– Я уже пересчитал, – в нетерпении воскликнул Леонидов и замолчал, мучительно соображая. Наконец произнес: – Вы знаете,… я начну с конца,… для меня самое главное в форме реализации сюжета – эзотерический финал…
– Какой финал? – нервно переспросил Силаев.
– Эзотерический, …ну, вы понимаете!
– Да-да, понимаю, отчего же не понять? – пробормотал тот и загрустил.
– Понимаете? Замечательно! От такого финала, пожалуй, зависит все. Вся история сводится именно к такому концу. Не технологии, не деньги или политические акции, не сцены насилия или перевороты – ничто не спасет общество! Переворот в сознании, смещение акцента, переоценка ценностей. Если, наконец, человек сбросит надоевшую обувь, пройдет босиком по мокрой траве, окунет ноги в волнах океана, будет ходить по мокрому песку, смотреть на солнце, просто жить, только тогда эта история оживет и засверкает. Привычные законы или, как теперь говорят, понятия, отойдут в сторону и зритель задумается. А задумается – значит поймет!
Леонидов внезапно остановился, взглянув на Силаева. Тот с удивлением и неподдельным интересом слушал его. Потом медленно произнес:
– Честно говоря,… я еще не читал ваш сценарий.
– Как? – Леонидов был ошеломлен.
– У меня слишком мало времени, – раздраженно ответил тот. Но, опомнившись, уже мягче добавил: – У нас есть люди, которые делают это лучше меня. Я всего лишь продюсер, – помолчав немного, добавил, – всего лишь хозяин проекта,… но режиссер мне обязательно подробно доложит обстановку,… то есть сюжет.
– А я могу поговорить с режиссером? – настаивал Леонидов. – Дело в том, что это мое детище, как вам сказать… мой ребенок,… и я хочу достойно передать его из рук в руки.
– Я не определился еще с кандидатурой режиссера, – устало ответил Силаев.
Потом он внимательно посмотрел на Леонидова, – да, не волнуйтесь вы так! Во-первых, вы прошли огромный конкурсный отбор – наши люди пересмотрели сотни работ, прежде чем остановиться на вашей! С чем вас и поздравляю! Во-вторых, мы профессионалы, и вы полностью можете довериться нам. Киностудия НИК-Пикчерс – это не детские игры! Господин Леонидов, это будет настоящий блокбастер! – заверил он.
– Блокбастер? – непонимающе переспросил Леонидов.
– Да! Настоящий Экшен!
– А, понятно, – сказал он, услышав знакомое слово, – его друг, кажется, так называл этот новый жанр.
– Экшен! И вы можете не волноваться!.. Так, вы будете пересчитывать деньги?
– Нет,… нет,… спасибо… я уже пересчитал.
Он положил две пачки новеньких купюр в сумку и встал.
– Мы обязательно пригласим вас на премьеру, господин Леонидов. Вы нам понадобитесь на презентациях и пресс-конференциях, о чем указано в договоре, который вы внимательно прочитали, – с улыбкой добавил он.
– А когда будет премьера? – спросил Леонидов.
– По плану – ровно через год! – уверенно произнес Силаев.
– Через год, – прошептал Леонидов.
Тот протянул через стол свою большую лапищу, и они попрощались.
4
Он снова шел по длинному коридору. Ангел, видимо, оставил его по дороге, заскочив в шикарный буфет или заглянув в съемочный павильон. Да, и не нужен был сейчас этот Ангел – свое дело он уже сделал. Леонидов тоже заглянул в какую-то открытую дверь. Там стояли декорации неизвестного фильма. Увидел двухэтажное здание, с крыши которого головой вниз летел человек, и грохот автоматной очереди расстреливал тишину зала. Тот шлепнулся в болото, и брызги воды разлетелись во все стороны. Какая-то женщина, подойдя к двери и грозно на него посмотрев, перед его носом прикрыла ее. Теперь он шел по длинному коридору, ноги вязли в болоте, неизвестно откуда взявшемся на этом паркете. Он с трудом их передвигал, вокруг все падали и падали тела, а грохот автоматных очередей слышался со всех сторон. И если бы он упал, наверное, задохнулся бы в этой тине… Какая-то девушка, идя навстречу, мило улыбнулась, и он пришел в себя, нормально добрел до выхода, но все еще казалось, что ноги мокрые, обувь перепачкана, а вода хлюпает и чавкает в туфлях.
Но, выйдя на улицу, стало легко и приятно на душе – в сумке лежал МИЛЛИОН! С удовольствием небрежно махнул рукой, и сразу же два такси наперегонки устремились к нему, почуяв клиента. С радостью постоял в пробках, глядя по сторонам – город радовал шумными улицами и площадями, мигающими светофорами и людьми, снующими в разные стороны. Солнце ему улыбалось, кинотеатры замирали, с уважением глядя вслед. Скоро он снова придет сюда, скоро будет премьера, и толпы людей выстроятся у окошечек касс, а на рекламных щитах будет шагать нарисованный босой человек, и будет мочить ноги в ласковых нарисованных волнах океана.
– Как потратить миллион?
Он бросил перед ней на стол, как в дешевом кинофильме, пачки с деньгами, уселся в кресле, положив ноги на журнальный столик, и закурил сигарету. – Жалко, нет сигары, было бы очень кстати, – подумал он. А жена молчала и серьезно на них смотрела.
– Как потратить миллион? – наконец повторила она. – Никак! Нужно делать второй миллион! – и решительно заявила:
– Год! Мы не будем терять целый год! Потом ты промелькнешь в титрах, и о тебе сразу же забудут. А мы за этот год до премьеры раскрутим тебя и сделаем настоящей знаменитостью! Какое издательство откажется теперь от нас?
Он задумался, продолжая курить, потом произнес:
– Ты хочешь превратить мое занятие в коммерческое предприятие?
– Конечно! А как еще? – недоуменно переспросила она.
– То есть, ты хочешь, чтобы я писал и делал на этом деньги?
Длинная пауза повисла в комнате, потом Галя произнесла:
– Ты уже сделал это – они лежат перед тобой на столе.
– Это случайность, но не самоцель! – настаивал он.
– Любую случайность можно превратить в закономерность или ты что-то имеешь против? – говорила она мягко и разумно. Мягко, потому что знала его характер, и не хотела обострять разговор. И все-таки он не выдержал:
– Нет, милая, нет! Этого не будет! Или я пишу и серьезно делаю это или занимаюсь "остальным". Есть вещи несовместимые! Так, как хочешь ты, не получится!
– Почему? – спокойно спросила она.
– Если ты делаешь это ради денег, ничего существенного не напишешь!
– А как же Бальзак или твой любимый Дали? Они стремились заработать как можно больше. Я недавно смотрела передачу. Дали даже называли мистер Доллар. Но он гений! Или ты изменил свое мнение о нем? – разумно продолжала она.
– Я не помню, чтобы Бальзак заработал сумасшедшие деньги, скорее наоборот, всю жизнь считал долги… Дали? Да, он стал очень богат, но, скорее всего, это заслуга Галы. Пойми, имея такой стимул, никогда не сделаешь ничего достойного, – это закон! Такой стимул по своей сути порочен. Посмотри, что сегодня творят "мастера" на экранах и в литературе, в театрах, в кино. Можно сойти с ума! Суррогат, дешевый заменитель, хот-дог! Я не хочу этого, мне это не интересно.
После этой тирады замолчал, уставившись в окно. Долгая пауза зависла в комнате.
– Ты говоришь, Гала? – твердо сказала Галя, спустя какое-то время. – Значит, я и буду твоей Галой, а ты сиди и твори…. писатель. Остальное – не твоя забота, – и добавила: – Разделим обязанности, устраивает?
– Если тебе это интересно,… – задумался он, – конечно,… почему бы и нет.
– На том и порешили, – примирительно произнесла она, подведя черту, а глаза ее загорелись незнакомым огнем. Потом спросила:
– А чего, собственно, хочешь ты? Написать и положить в стол?
– Нет, Галя, конечно же, нет… Хочу, чтобы меня читали…
– Но тебя не будут читать, пока ты не станешь известным писателем. Это и есть закон! Ты сам это понимаешь?
Она была убедительна, и он не нашел, что возразить:
– Да, наверное,… пожалуй, ты права…, это замкнутый круг… Что мы сделаем с деньгами? – уже спокойнее спросил он.
– Вложим в тебя, то есть, в новый бренд под названием Леонидов! Кстати, ты не хочешь взять псевдоним, а то как-то?…
– Нет, пока останусь Леонидовым, – возразил он, – меня не стесняет моя фамилия…
– Как знаешь, – согласилась она, а он, задумавшись, добавил: – Послушай пару минут, хочу тебе кое-что прочитать.
– Конечно, послушаю, Леонидов, еще как послушаю, теперь я слушаю только тебя, – серьезно ответила она.
Он внимательно на нее посмотрел и начал читать:
"Клейзмер снова посмотрел в окно. Канарейки не было. Взглянул на экран компьютера. Там письма, как маленькие муравьи, двигались по плоской поверхности. Но самое ужасное, они уже спрыгивали и начинали расползаться по комнате. По его комнате! Они были крохотные и безобидные, но их было очень много, и все вместе они напоминали огромный рыжий ковер, который шевелился, потревоженный звонками в дверь и телефона. Дверь начинала деформироваться. Она прочно висела на старых, ржавых, добротных петлях, но теперь изгибалась, шевелясь лохмотьями металла и дерева после каждого звонка, изворачивалась, словно ее щекотали или кусали эти муравьи. Но рук она не имела, и нестерпимый зуд заставлял делать немыслимые движения. Это был мягкий сосуд, наполненный жидкостью, который колыхался в воздухе, меняя цвет и размер, но пока еще прикрывал надувшимся телом дверной проем. Телефон был похож на маленькую разъяренную крысу. Она сотрясала черным носом, на котором держалась трубка, пытаясь сбросить ее. Сбросить и заставить замолчать. Но тогда был риск, что из трубки тоже поползут муравьи или вырвется рой диких ос, от которых уже не избавишься. Клейзмер почувствовал, что его гонят из собственной жизни. И во всем этом хаосе оставалось незыблемым только одно письмо – то самое, которое он дочитал до конца. Оно горделиво, по-хозяйски, заполняло весь экран:
– Вам присуждается премия за доказательство теоремы… миллион… миллион долларов… миллион… миллион…
Окно было раскрыто. Как захотелось шагнуть в него, сделать шаг, потом еще и еще, идти так по спокойной гладкой поверхности, оставляя под собой тротуары и дороги, мигающие светофоры и дома…. его дом… А над головой солнце. А дальше можно свернуть куда угодно, куда захочешь! И он знал эту дорогу! Он вычислил ее! А теорема? Просто она попалась ему на пути, и он легко, мимоходом, пнул ее, как мячик, случайно оказавшийся под ногами, и доказал, как само собой разумеющееся. За что ему дают этот миллион? Нужен ли он ему, и что он будет с ним делать? Интересно – много ли это? Он мысленно прочертил дорожку от экрана компьютера в сторону окна. Потом еще и еще. И теперь зеленые маленькие купюры стелились перед глазами. Они чертили в воздухе крохотную зеленую тропинку, которая стелилась над городом по прямой, предлагая по ней пойти. Шаг и еще, сотня другая. Там внизу улицы и площади, люди, ничего не видящие, собаки, в испуге задирающие морды. А над головой бесконечное небо и солнце, а ты по узкой тропинке идешь по прямой. Как просто и скучно, как хочется сделать шаг в сторону и раствориться в этом удивительном пространстве, перешагнуть его, изогнуться, ступить куда-то еще. Но твоя тропинка крохотная и зеленая, ты выбрал ее, значит, должен идти, не оглядываясь. Забыть обо всем доказанном, еще непознанном, и только шагать.
Вдруг посмотрел вдаль. Тропинка обрывалась. Эта прямая лента зеленого цвета заканчивалась, а за ней пропасть, и ты уже легко соскакиваешь с крохотной зеленой линии, падая вниз. И головой, и носом, и телом трехмерным прилипаешь к дороге, превращаясь в кровавую кляксу, в собственную тень, в след. А на краю зеленой тропинки сидит та самая канарейка, которая звала за собой. Но она вспорхнет и улетит, а ты грохнешься носом вниз.
Не интересно! – вздрогнул он. – Скучно! Глупо! Стоило ли того?
Клейзмер подошел к компьютеру, стер письмо, остальные тоже, поднял и сразу же повесил трубку телефона, дверной звонок сам понял все и замолчал, а диктор с экрана огромными губами теперь рассказывала совсем другие новости. В окно светило солнце, в комнате стало просторно, уютно и хорошо. Снова появился объем, тени и следы исчезли, муравьи и осы, сидящие в черном телефоне, тоже, тропинка провалилась, пролилась зеленым дождем. А заботливый ветер подхватил ее и унес, схоронив подальше отсюда в зеленом могильнике, чтобы не пачкала все вокруг, не сорила, не гадила своими зелеными купюрами. Он успокоился, с удовольствием подошел к окну, где солнце беззаботно светило, улыбаясь ему, а мир стал великим, многомерным и полным жизни. И мир этот снова принадлежал ему".
– Он сумасшедший? – произнесла Галя.
Леонидов немного помолчал, подбирая нужные слова.
– Я хотел, чтобы ты кое-что поняла. Если мы что-нибудь теперь делаем вместе, ты должна быть на моей стороне, а тропинка эта не должна быть тупиковой…. Ты должна быть со мной! Договорились?