Они сидели и долго молча смотрели на воду. Одежда подсохла, ласковое солнце согревало, нежно играя на волнах, а они все сидели и молчали.
– "Неформат", – снова заговорил Леонидов. – А кто сегодня определяет этот формат? Кто эти люди? Нет цензуры, нет Отделов культуры. Ты помнишь, сколько всего тогда осталось лежать на полках?
– Определяют те, кто в формате, – ответил Петров, – кто платит, тот и заказывает музыку. У кого деньги есть, короче.
И тут Леонидову стало страшно, он задумался и тихо произнес:
– А ты понимаешь, у кого сегодня эти деньги и как они за последние двадцать лет их "зарабатывали?" И какую музыку теперь от них ждать?
Снова долгая пауза повисла над лодкой. Даже чайки, присмирев, перестали кричать и беспечно носиться над волнами.
– Кошмар, – наконец, произнес Петров. – Так и двадцати лет не хватит на то, чтобы люди снова пошли в театр или взяли в руки книгу. Сначала должны вымереть эти новые динозавры, затем вырасти их дети, закончить свой Оксфорд и только тогда… может быть…
– А не кажется тебе, что все мы теперь "не формат"? Не бомонд. Да и грузчики мы плохие.
– Нормальные грузчики, – зло ответил Петров, – грузчики – что надо и фильмы снимать умеем, и книги писать…
– Когда показ? Канала не будет? Кто его теперь покажет?
– Покажет, – сказал Петров. – Обязательно покажет! Буду искать!
– А ты уверен, что кому-нибудь сегодня нужен фильм о театре?
– А книги твои кому нужны?
Они долго смотрели друг на друга, потом Петров перевел взгляд на океан…
– Извини, я не хотел, – наконец, произнес Леонидов.
– Да, и я не хотел. Фильм о театре! Конечно же, он нужен, и люди остались, которые еще помнят, как читать, помнят, что такое театр, – загладил свою бестактность Леонидов. А Петров все смотрел, не отрываясь, вдаль океана, словно где-то там находились ответы на все вопросы.
– Я, старик, завелся, – наконец, медленно, серьезно произнес Петров: – Я пойду до конца, чего бы это ни стоило. Я двадцать лет ждал, еще двадцать ждать не стану. И уезжать не хочу – это моя страна.
Галя с Ангелом стояли напротив, заслонив открытое окно, и наблюдали за тем, как он разговаривает с издателем – с тем самым грузчиком, теперь крупным уважаемым владельцем уважаемого издательства. Тот сам ему позвонил, и теперь эти двое смотрели на него и молчали, а Леонидов говорил. На издателе сегодня был желтый шикарный пиджачок и оранжевая рубашка известной фирмы. Той самой. Галстуков он не носил с тех самых времен, как был грузчиком. Любой галстук стеснил бы его мощную бычью шею, а вот огромная цепочка с удовольствием занимала законное место на ней. И никаких крестов.
– Господин Леонидов, – весело поздоровался издатель, – я вчера встречался с Силаевым. Он говорит, что у вас прекрасный сценарий и роман ваш достойный. Правда, он их не читал. Но его специалисты довольны вами…
Он мгновение помолчал и продолжил: – Я вот что подумал… А не вернуться ли нам к разговору о контракте? Скоро выйдет прекрасный фильм. Такое рекламное подспорье – хорошая книга, было бы очень кстати. Убьем сразу двух зайцев! Как вы смотрите на это?
– Вам тоже понравилась моя книга? – спросил Леонидов.
– Да, очень! Очень понравилась книга! – воскликнул издатель. – Правда, я ее пока тоже не читал… Но мои специалисты в восторге!
– А почему вы не хотите ее прочитать? – наивно спросил Леонидов.
– Вы издеваетесь, господин писатель? – возмутился желтый пиджак.
– Я не читаю книг! Я их вообще не читаю! НИКОГДА! У меня куча… масса других дел! И читать никогда не буду!
Остыв немного, разумно предложил:
– И все же давайте о деле! Я поднимаю ваш процент до пятнадцати! С десяти до пятнадцати – это эксклюзивный процент!
– И эксклюзивный договор? – спросил Леонидов.
– Конечно! Как мы договаривались!
– И вы будете менять кое-что в моей книге?
– Конечно! Совсем чуть-чуть! Кое-что! Самую малость! Так работают все!
– Нет, спасибо, не надо! Я не хочу! – ответил он и попрощался. Хотел уже положить трубку, но издатель остановил:
– Я знаю, господин Леонидов, что вы напечатали свои книги неплохим тиражом? Тысячи экземпляров!
– Напечатал, – ответил он.
– Даже разместили их в Интернет-магазинах?
– Да…
– Поздравляю! – весело воскликнул тот. – Еще я слышал, что ни одна ваша книга так и не была продана.
– Откуда вы знаете? – не выдержала Галя.
– Я знаю? – засмеялся он, поправляя восхитительный желтый пиджак. – Передо мной статистика со всех Интернет-магазинов. Я знаю о книгах все!
– Не читая, – сказал Леонидов.
– Чтобы знать, не обязательно читать. А еще я знаю, что продажи Интернет-магазинов составляют всего один процент от общего рынка. Вам нужна серьезная пиар-компания, господин Леонидов. Так, как насчет нашего договора?
– Нет, спасибо, нет.
– Ну что же, созвонимся позже, в другой раз, до встречи, – и желтый пиджак повесил трубку.
Ангел всплеснул руками-крыльями. Он был недоволен им. Галя посмотрела на него с уважением, но какая-то тень промелькнула в этом взгляде. Промелькнула и погасла черной свечкой. Она стояла, улыбалась, не обращая на Ангела никакого внимания.
– Ничего, прорвемся! – сказала она. – У меня есть еще идея…
Часть 2
16
Большая круглая гостиная заполнялась приглашенными. Прожектора сверкали, прицеливались, расстреливая ярким светом гостей. А собрались сегодня люди и собаки, представители всех мастей и пород. Это была передача в прямом эфире – Элит-ШОУ. И, действительно, судя по нарядам, знакомым лицам и мордочкам, сюда могли пожаловать только "Элит". Не "Элит" здесь быть не могло. Оно и правильно – было бы не интересно. А Элит – интересно. Все в пестрых нарядах, в удивительных костюмах и платьях от известного нам Кутюрье. Как ухитрялся великий Маг Медильяне придумывать одежды, которые подходили и людям, и собакам, было неизвестно. Но смотрелись они восхитительно. Ведущий – суперпородистый пес – огласил тему разговора, и толпа загудела, заскулила, промурлыкала и пустила слюну.
– Сегодня мы говорим о миллионе… миллионе… миллионе…
И снова слюни. Собачонки и люди, приглашенные сюда, подтянулись и приготовились к прениям, приготовились обгладывать и грызть, заглатывать и съедать целиком.
– Сегодня в нашей гостиной отсутствует виновник разговора. Он отказался приехать на нашу встречу, но ничто не помешает нам провести эту беседу без него. Я правильно говорю?
Зал радостно зарычал, замурлыкал, почувствовав запах сахарной косточки.
– Итак, кто начнет? – спросил ведущий в восхитительном костюме.
Со своего диванчика свалилась маленькая стриженая болонка:
– Он не дает интервью! Он мне не дает интервью! Он никому не дает! Говорит, что мы не поймем! По-моему, это хамство!
– Хамство! Наглость! Безобразие! – неслись крики со всех сторон.
– Он ведет себя с нами, как с какими-то дворнягами, с шавками, – вторила ей ее соседка шарпей-стриженая-девочка. Я брала интервью у короля, у мафиози, я разговаривала с президентом, с главным кинологом страны, а этот прилепил бороду и издевается над нами. Да кто он такой? – неожиданно низким голосом прохрипела она.
– Он отказывается от щедрых гонораров за интервью, нагло бегает по улице, как будто я его укушу, и пинает меня.
– Гонорар? Пинает? – все больше свирепел зал.
– Итак, мы обозначили проблему! – воскликнул ведущий. – Что же! Если он не хочет ответить на наши вопросы, мы сами ответим на них!
– Сами! Ответим сами! Сами! – заскулил зал.
– Послушайте! А зачем вы это делаете? – воскликнул какой-то гость, похожий на человека. Правда, лишь отдаленно похожий, поскольку был в потертом пиджачке и совсем не вязался с элитной публикой.
– Слово предоставляется известному ученому-математику. Он получил такую же премию несколько лет назад, конечно же, взял ее, и сегодня мы его пригласили на передачу, – воскликнул ведущий, – прошу, господин Математик! Мы слушаем вас!
– Господин Клейзмер – великий ученый, – начал тот. – Мы никогда не встречались, но я прекрасно знаю его работы, и то, что он сделал, заслуживает внимания, признания и уважения…
Говорил он несколько минут. Зал в недоумении слушал тираду человека, не умеющего вести себя на подобных шоу, в подобном обществе, поэтому речь его была неинтересной и серой. Некоторые уже начинали посапывать, повизгивая во сне, кто-то нетерпеливо дергал ногами-лапами (собаки во сне часто куда-то бегут), а рейтинг передачи неминуемо полетел вниз.
– …и я не понимаю, как можно обсуждать такие вопросы огульно, без его присутствия, за глаза, – закончил он свою речь. Наконец, ведущий сумел перехватить слово и продолжить Шоу.
– Но, вы нам рассказывали о математике, господин Математик, а главного мы не услышали – почему он не взял миллион?
И зал проснулся, зал подпрыгнул на своих местах.
– Миллион! Миллион!
– Вы же взяли. А он нет.
– Я отдал его своему институту, – робко промямлил он.
– Ха-Ха-Ха, – заверещал зал.
Математик попытался что-то добавить, но ему не дали.
– Теперь мы сами ответим на этот вопрос! – громко продолжил ведущий. – Итак, кто желает высказаться?
– Он не стрижет бороды! – воскликнули с дальних рядов.
– Он не стрижет когтей! – вторили голоса.
– Он собирает грибы!
– Живет в стареньком доме и сам ходит в магазин!
– Он ходит в консерваторию!
– И что он там делает? – воскликнул ведущий. – Что он делает в консерватории? Это, пожалуй, главный вопрос! Следите за моей мыслью! Сейчас мы проясним ситуацию и все поймем! – уже кричал он. – Кто хочет ответить? Что он там делает?
– Слушает музыку! – тявкнул кто-то из первых рядов, и мертвая тишина наполнила зал. Тишина повисла в воздухе, и, казалось, ее уже не разогнать, не развеять никакой волшебной силой.
– ВОТ! – прошептал ведущий. – Вот и ответ на вопрос. Вот симптом для постановки диагноза.
Он оглядел собравшихся и в полной тишине повторил: – Мало того, что он ходит в консерваторию, он еще изволит слушать там, пардон, музыку! Понимаете? Вот диагноз и приговор! Теперь вы все понимаете? – заорал он.
И зал взорвался дружным лаем, аплодисментами и смехом (собачьим смехом), и собачьей радостью.
– Простите, а что в этом плохого? – попытался прорваться Математик. – И кому это нужно? Зачем мы вообще об этом говорим?
– Что в этом такого? – ведущий жестом замолчал проснувшийся зал. – А вы не понимаете? Неужели нужно объяснять? Нужно объяснять? – повторил он в камеру.
Зал уже рычал и стонал, стены сотрясались от мощного хохота, возмущения, и воплей собравшихся.
– Вот и ответ! По-моему, все понятно! – сказал он, показывая на зрителей. – А кому это нужно? – повторил он и тихо, со слезами на глазах произнес, – это нужно собакам,… простите, людям. Наша передача нужна людям! – и оглядел собравшихся. – Итак, я считаю, диагноз поставлен! Он понятен и обсуждению не подлежит! Кто еще желает развить тему? Кто хочет высказаться?
Микрофон схватил человек, похожий на человека.
– О! Это наш знаменитый, всем известный писатель! Говорите, Писатель! Вам слово!
Писатель подтянулся и бесстрастно низким голосом заговорил:
– А по моему разумению, этот человек просто сволочь! Подонок!
Зал зашумел, затрясся в нетерпении. Вот когда стало по-настоящему интересно.
– Это урод, которому миллиона мало! И никакой он не сумасшедший, несмотря на то, что он любит музыку, – добавил он. – Просто ему миллиона мало! Он пиарится, набивая себе цену. Он хочет много этих самых миллионов. Те, кто взял их, как наш господин Математик, – и кивнул в сторону потрепанного пиджачка, – больше не получит ничего… и никогда! А этот получит! Получит намного больше! И вот доказательство! Что же ты, Гоша, не взял миллион и не отдал его своей школе? Своему университету? Не отдал институту, в котором работал много лет? Там в нем так нуждаются. Там до сих пор считают по логарифмической линейке, а компьютер увидят через сто лет! Да и то – один! Что же вы так не поступили, господин, Гоша? Ответ прост! Гоше мало, – он забрался в свою нору и ждет много этих миллионов! И получит их! Обязательно получит, а вы останетесь ни с чем, – и снова посмотрел на Математика. – Скажете, что я не прав?… То-то же!
– Вот еще один диагноз! Еще один приговор! Кто еще? Кто добавит? – поднимал рейтинг передачи ведущий, уже подлетая к потолку, к куполу-небесам светлого Шоу-Зала! Превращался в яркое пятно экрана, которое сейчас освещало миллионы телевизоров в домах людей и их собак. – Говорите! Слушаем Вас!
И тут человек, или не человек вовсе… Собака… Нет, не собака. Непонятное инопланетное существо, взяв микрофон, начало ритмично покачиваться на глазах у всех. В ушах его тряслись тысячи маленьких сережек, в носу колечек, а все его тело, одетое в удивительную майку и шорты, было покрыто сплошной росписью, как стены Собора или рекламный щит на улице. Он говорил, покачиваясь в такт:
– Нет, ну чисто банальнно. Блинн.
Мы обсуждаем это баббло.
Почему он не взял егго?
Почему баббло не взял?
Значит, за этим стоялло другое баббло?
Я так понимаю?
Это поп по нятияммм…
И если эта тварь не возьметт егго,
значчит мы помможем ему,
а инначе баббло заввязнеттт…
В натуре завязнеттт…
– Послушайте, мы сейчас обсуждаем тему на центральном телевидении. Нельзя ли повежливее? – снова прорвался Математик.
– Централлльное теллевиденние
имеет централлльное бабло,
и ему без разницы,
кого отгружать, а кого пиарить…
– А тебе мама в детстве не объяснила, что говорить за спиной, за глаза неприлично, невежливо, неэтично? – робко спросил Математик.
– Прилично! Ммамма?
Я скажу тебе такк,
и тогда твоем ммаме ммало не покажется
и всем ммамам в этом зале тожже.
Твою ммаму.
Или твоей мамме еще что-нибудь нужно объяснять?
– Нет, пожалуй, не надо, – сдался Математик.
– Ппожалуй… Пожалуй, не наддо
или я тебе оббяснил ббы
и твоим детккамм тожже и теббе.
Бе-е-е-е-е-е…
– Да он же стихами говорит, как вы не понимаете? – воскликнул чей-то голос из зала.
– Ммаете! Ммаете!
– Это же поэт! Это новый вид искусства! Новая формация, акселерация, деградация, а вы ни в зуб копытом.
– Пытомм, блинн, пытомм…
– Если вы будете так с инновациями, модернизациями? – снова возник чей-то голос.
– Получится деградация блиннн, деградация…
А зал уже в каком-то гипнотическом сне повторял за ним слова и фразы, раскачиваясь из стороны в сторону, взявшись за руки. И страна, тоже взявшись за руки, раскачивалась сидя у экранов телевизоров:
– Инновация, блин.
– Модернезация, блин.
– Акселерация, формация, деградация, блин.
17
– Кто такой Леонидов? Что это за книги? Что за названия? А обложки? Это же кошмар!
Маленький щуплый человечек сидел за столом, заваленным книгами, а перед ним лежали творения Леонидова. Он скептически, презрительно рассматривал их, даже не решаясь взять в руки. Новым планом Гали был поход в одну уважаемую фирму. Уважаемую, потому что все её знали, а значит, уважали. Без уважения тут никак. Если речь заходит о пиаре, если вопрос касается раскрутки нового, никому не известного бренда, – это сюда, это к ним. И название тоже было уважаемым – 22.2 (Двадцать два и два!) Почему такое название нужно было уважать, и как фирма, специализирующаяся на пиаре, могла его выбрать, было непонятно. Но, "Двадцать два и два" знали все.
– Странное время, – подумал Леонидов. Этот визит с первых же минут начал его забавлять и даже веселить.
– Странное – 22 и 2! Каналы телевидения – "Трижды три" или "Пятью пять". Раньше были названия издательств или агентств – "Наука", "Просвещение", "Молодая Гвардия", а тут. Просвещение сменилось цифрами, Наука знаками умножения, а Гвардия безнадежно постарела. По-видимому, раньше люди читали, а сейчас, в основном, считают, – понял он.
Но все равно, было очень весело. И этот менеджер по продвижению книг был ярким, заразительным и азартным, темпераментным и веселым скандалистом и циником, что ему очень шло. Он был очень обаятелен. И сейчас, с трудом сдерживая гнев профессионала, наставлял их на путь истинный.
– Я вас спрашиваю, что это, мягко выражаясь, за книги, если это вообще можно назвать книгами, что за автор, имя? Леонидовых – тысячи, таких обложек миллионы. А книг таких сотни миллионов.
– Вы их не читали? – возмутилась Галя. – Как вы можете судить о них, если даже не открыли и не пролистали. Вы даже не прикоснулись к нашим книгам!
– Прикоснуться? К этому? – заорал маленький менеджер. – Пролистать? Вы с ума сошли!
Они уже поняли, что этот человек не стесняется в выражениях, а поскольку получалось у него очень обаятельно, прощали ему все. Ангел стоял позади, зависая над его головой, грозно помахивая крыльями, но Леонидов улыбался, и тот пока не решался наброситься на обидчика.
– А что вы так улыбаетесь, господин Леонидов? – уже визжал менеджер. – Думаете, что вы гений, разложили тут свои вечные опусы, так сказать, нетленки. Мне и читать их не обязательно, я итак могу сказать, что ни один уважающий себя читатель в руки их не возьмет, даже не посмотрит. А место им на помойке!
– Ну, это вы уже…, – хотел перебить его Леонидов. Хотел, но не получилось.
– Книги! – и маленький человечек поднял огромный указательный палец. А палец этот был с добрую бейсбольную биту. Он напоминал длинный воздушный шар, угрожающе и убедительно раскачивающийся перед их лицами из стороны в сторону, надутый вовсе не воздухом, а тяжелой едкой смесью. Они замолчали, с удивлением, не отрываясь, следя за ним, как под гипнозом. Человечек понял, какой произвел эффект, и спрятал его в маленькую ладошку. Пока спрятал. Он не терпел возражений.
– Книги! – повторил он, – это обложки! Повторяю еще раз – ОБЛОЖКИ! Никто в наше время не покупает книг, только оболочки, упаковку, внешний вид! И наплевать, что там внутри.
Он брезгливо подвинул маленьким мизинцем с огромным грязным ногтем книги Леонидова. Те подъехали к самому краю стола и зависли словно над пропастью, собираясь в нее провалиться. Маленький человечек с длинным ногтем с интересом на них уставился, наклонив голову – упадут или нет? Те не упали, и он снова посмотрел на Леонидова и Галю. Галя придержала их, и человечек опять начал вынимать большой указательный палец. Грозно надувшийся палец! Но, подумав, оставил книги в покое.
– Значит, первое – это обложки! Смотрите сюда! – и он вскочил с места. – Вот! – благоговейно произнес он, бережно обеими руками протянув им нечто. Они подумали, что находятся в магазине сувениров или в кондитерской лавке. Человечек держал в руках сверток, отдаленно напоминавший книгу. Этот чудесный сверток был обернут… розовой ленточкой, и восхитительный бантик кокетливо украшал его.
– Что это? – хором спросили они.