15
Он видел сотни фотографий, и все-таки открывшееся ему зрелище потрясло его. Он резко остановился. Сердце закололо. Так красиво и так страшно.
Море поглотило Копенгаген. Не было больше каналов, не было тротуаров, дорог. Перед его ногами простиралось гладкая поверхность воды - от канала Хольмен до ренессансных фасадов Странгаде.
На этой зеркальной поверхности плавало здание Биржи. Кристиансборг. Церковь Хольмен - словно ствол огромного дуба.
Каспер стоял у здания Государственного управления по опеке и попечительству. Перед ним простиралось то, что на языке специалистов, очевидно, называлось зоной сдвига: обрыв метра три глубиной, спускающийся к поверхности воды. Откосы были ровными. Но с обрывками кабеля и кусками газовых труб.
Возникшая здесь акустика была близка его сердцу. Тихая поверхность воды всегда прекрасно отражает звуки. Пространство, находящееся перед ним, было в сто раз более полнозвучным, чем зал Венской филармонии. И при этом никаких автомобилей. Как в Венеции.
Весь район был освещен прожекторами. Теперь он понял, что это за толчки он чувствовал. Это были звуки сотни гидравлических дренажных насосов.
Их низкий бас прерывался более высокими хлопками, резкими, как выстрелы. Напротив Национального банка работали несколько бригад в оранжевых защитных костюмах, забивавших с плавучей платформы шпунтовую стену свайным молотом.
Тяжелая лодка из стеклопластика, с низкими бортами, высадила на берег одну из оранжевых фигур, которая стала быстро взбираться по склону, словно язычок пламени по бензину. Каспер бросился за ней.
Лодочник с недоверием посмотрел на Каспера, когда тот пробегал мимо него. Лицо лодочника было цвета свежесваренной свеклы, посреди лица горели два бирюзовых глаза. Каспер показал на свою форменную куртку, мужчина кивнул.
Фигура опережала его всего на минуту, когда он добрался до цели - до вагончиков для рабочих, прилепившихся возле откоса вплотную к стене дома, - похоже, это было частью того, что осталось от Королевского театра. Лестница под ним не скрипнула. Дверь была открыта, он вошел.
Атмосфера была насквозь пропитана влагой. Воздух был жарким, сырым и густым, как в парилке. Звук плещущейся воды поглощал звуки его шагов. Поглотил он и легкий щелчок закрывшейся за ним двери. Божественное питает слабость к саунам. У Гурджиева в "Ле Приер" была парная баня. В Валаамском монастыре - три сауны. При церкви Александра Невского на Бредгаде - русская баня. У шаманов - парильня.
Сквозь пар он увидел что-то светлое. В конце коридора кто-то снял комбинезон.
Человек сделал шаг назад. Это оказалась женщина.
Не оборачиваясь, она взяла полотенце и зашла в душевую. Каспер медленно пошел за ней.
В помещении было шесть душевых кабинок. В каждой из них текла горячая вода. Пар был таким плотным, что щипало горло. Сначала он не увидел ее. Потом она сделала шаг вперед из душевой кабины. Она намыливалась длинной, изогнутой деревянной щеткой. Методично. И постепенно растворялась в тонком слое пены. Потом она шагнула назад в пар, растворение было окончательным - она полностью исчезла.
Он не двигался. Кран закрыли. Вентиляционное отверстие втянуло в себя весь пар. В помещении никого не было.
Вдруг он почувствовал нежное прикосновение. Кто-то сзади обхватил полотенцем его лодыжки. И резко дернул на себя.
Он успел выставить вперед руки. И тем не менее ударился он очень сильно. Ему с трудом удалось сесть.
- Вы перепутали вход?
В руке у нее была тяжелая изогнутая щетка.
И тут она узнала его. Она отступила назад, будто от удара. С ее мокрых волос на лицо стекала вода, на какой-то миг она стала похожа на утопающего. Но тут же взяла себя в руки.
- Мне надо поговорить с тобой, - сказал он.
- Это исключено.
Кто-то постучал в дверь.
- Это журналисты, - объяснил он. - Это они меня ищут.
Она стала еще бледнее, чем была.
- Твой номер телефона, - умолял он. - Адрес?
- Все кончено. Ничего нельзя вернуть.
- Я стал новым человеком. Возродился. Все теперь иначе.
Она оскалилась. Словно животное. Он начинал терять контроль над собой.
- Я брошусь в объятия репортеров, - заявил он. - Я расскажу им все. О моей дикой тоске. О том, как я оказал сопротивление вооруженным охранникам. О собаках-ищейках. Электрических изгородях. И все это - чтобы передать тебе краткое, жизненно важное сообщение. Расскажу о том, как ты вышвырнула меня. Вызвала палачей. Наши фотографии поместят на первых страницах газет.
В ее взгляде появилось изумление.
- Ты способен на это, - заметила она. - Ты действительно способен на это.
- Полчаса. Всего полчаса.
В кармане комбинезона она нашла плотницкий карандаш. Он протянул ей лотерейный билет. Руки ее немного тряслись, когда она писала.
В дверь колотили. Она завернулась в полотенце, провела его вперед через душевую, открыла другую дверь, которую он прежде не увидел. Они вышли в узкий коридор, откуда еще одна дверь вела туда, где когда-то была улица Торденскьольгаде. Позади них в одной из дверей повернули ключ. Все это время она тщательно старалась случайно не коснуться его. Теперь она приложила кончик карандаша к его щеке, словно это был нож с выкидным лезвием.
- Полчаса, - прошептала она. - А потом - чтобы я никогда тебя больше не видела.
16
Существует опасная, черная и промозглая двухчасовая дыра между последним и первым утренним автобусами, которой ему удалось избежать, - он успел на последний ночной автобус. Сделав большой крюк вокруг промышленного района, он некоторое время постоял у забора. Все живое оставляет за собой эхо - он ничего не услышал. Оставалось два часа до того, как вступит в силу постановление о его депортации, ему надо было бы поесть и поспать, но он поступил иначе. Он нашел спортивный костюм и переоделся.
На манеже он включил Рихтера и нотную лампу над роялем.
Он начал с упражнений на баланс. Он делал их каждое утро в течение тридцати лет, не пропустив ни одного дня. Сначала жесткие, равномерные, вертикальные движения классического станка. Потом длинные, скользящие серии legato по кругу вдоль края манежа. А под конец он наденет свои концертные башмаки. Сшитые на заказ. Пятьдесят четвертого размера. Большие, но при этом не вызывающе огромные.
Баланс и молитва дополняют друг друга. В результате мышечного и духовного напряжения должна возникнуть какая-то точка безграничного спокойствия. В этой точке встречаешься с самим собой.
Молитва началась спонтанно, сначала синхронно с биением сердца, через некоторое время она потечет независимо от него. Он почувствовал благодарность. Он жив. У него есть тело. Есть запись "Хорошо темперированного клавира" в исполнении Рихтера. У него остается еще два часа. И самое главное - у него есть номер телефона. Приоткрытая дверь. Ведущая к ней.
И где-то у него еще остается публика. "Публика - это половина моей индивидуальности". Так говорил Грок. Он раскрыл объятия зрительному залу. Он всех их любил. Даже сейчас, когда там никого не было.
Но все-таки в зале кто-то был. Кто-то находился здесь вместе с ним.
В большинстве цирковых манежей "сухая" акустика - из-за ядовитого сочетания песка на арене и парусинового верха. Всякий раз в начале номера музыкальному клоуну предстоит неизбежный тяжелый труд - ему нужно оживить манеж. Но этот зал был другим. Стены были сделаны из фанерных щитов с пустотами, они поглощали низкие тона, и из-за этого возникало множество горизонтальных отражений. В этом помещении он всегда мог ориентироваться, словно летучая мышь. И сейчас тоже.
Он выключил Рихтера, отступил назад к колонне с электрическим щитком, зажег свет.
Их было двое. Мужчина со слуховым аппаратом - он сидел так, как будто никогда и не сходил со своего места у пожарного выхода. Второй - высокий и светлый, плыл по проходу между рядами, вытянув вперед руку.
- Считаю честью для себя. Впервые видел ваше выступление в детстве. С тех пор слежу за вами.
Каспер отошел в сторону и прислонился к роялю. Так, чтобы рояль оказался между ним и этими людьми.
- Мы пришли с приятным поручением, - сказал светлый. - Мы представляем правление благотворительного фонда. Он выделяет почетные премии артистам. Правление выделило вам премиальную сумму в размере двадцати пяти тысяч.
Руки Каспера нащупали крышку. Пятнадцать килограммов палисандрового дерева с латунным ободком, острым, как лезвие старой хлеборезки.
На рояле появилась пачка тысячекроновых купюр.
- Что это за фонд?
- Правление хотело бы остаться анонимным. Распишитесь, пожалуйста, в получении.
На денежные купюры - освещенные лампой - лег листок бумаги. Без логотипа какого-либо учреждения. Каспер надел очки. Он поднял листок, чтобы, читая его, одновременно держать обоих мужчин в поле зрения.
Это было клятвенное заверение. В том, что Клара-Мария, когда он занимался с ней в апреле, была жива и здорова и никаких телесных повреждений он не заметил.
- А нет ли какого-нибудь адреса, - спросил он, - чтобы я мог отправить билеты на премьеру?
Светлый покачал головой.
Руки Каспера опустились на клавиши. Извлекли из рояля хоральную обработку "Jesu bleibet meine Freude". Нельзя не восхищаться Бахом за его чувство реальности. Ведь он и исполнял, и сочинял, не забывая при этом, что ему и зарабатывать на жизнь надо этим занятием. Своего рода упражнение на баланс. Все таланты напряжены до крайнего предела. А в глубине души - точка безграничного спокойствия. Точка, которая осознает, что независимо от того, что сейчас происходит, нам и завтра нужно будет сытно поесть.
И тем не менее. Хорал струился между его пальцами. Под эту музыку нельзя совершить клятвопреступление. Только произносить признания в любви.
- Я увлекаюсь нумерологией, - произнес он. - Нумерологией чисел. Я никогда не подписываюсь на документах с нечетными датами.
Светлый человек улыбнулся.
- Может быть, не хватает пятнадцати тысяч? - поинтересовался он.
- Может быть, и так.
Еще одна пачка купюр легла на рояль.
- Не помогло, - констатировал Каспер.
Улыбка человека погасла. Мужчина со слуховым аппаратом встал.
Стоя неподвижно и работая только пальцами, Каспер снял с петель крышку клавиатуры. Прислонил ее к пюпитру.
- Вы все равно можете оставить их себе, - сказал светлый.
Они направились к выходу. Пристроив крышку на клавишах, Каспер пошел за ними.
Оказалось, что они вошли через ворота, выходящие на железную дорогу: цепной замок был срезан кусачками и валялся в траве. На улице стояла "БМВ". Плоская, длинная, благородного синего цвета. Того цвета, который только что начало обретать небо.
Каспер придержал дверь машины. Они забрались внутрь. Человек со слуховым аппаратом не сводил с него глаз.
- Что это он так уставился на меня? - удивился Каспер.
- Вы известный человек - в этом Эрнст понимает. И хороший парень. Которому никто до сих пор не причинял вреда.
Дверца захлопнулась. Стекло опустилось.
- А покупаем мы вот что, - сказал светлый человек. - Конец звонкам. В школу и в другие места тоже.
Арлекин может вынести бесконечный ряд унижений. Тот, у кого нет гордости, неуязвим. Арлекин - это идеал. Но пока что недостижимый.
- Я подумываю, а не купить ли мне часть "Смерф-шоу" Джонни Раймера, - сказал Каспер. - На эту премию. Тогда мне понадобится материал для набивки кукол. Смерфов. А вы бы прекрасно подошли - просто могли бы выходить на сцену. Обязательно дайте знать. Когда окажетесь без работы.
Стекло поднялось, машина тронулась. Каспер поклонился и отдал честь.
Это было меньшее, что он мог сделать. Бах тоже бы так поступил. За сорок тысяч.
17
Когда он шел назад, ноги его дрожали. Он взялся за ручку двери, когда услышал другую машину - пикап "форд гранада".
Он вошел, выключил музыку, взял деньги, погасил свет, запер дверь.
Времени добежать до вагончика не было, он бросился в конюшню, схватил там постельные принадлежности, влез по приставной лестнице на чердак и замер. Лестницу он втащил наверх, люк закрыл.
Чердак тянулся по всей длине здания. За исключением небольшого прохода вдоль ската крыши, он от одной наклонной стены до другой был забит рулонами прорезиненной парусины, которая вместе со стальным и деревянным каркасами могла превратиться в два шатра среднего размера. Прямо над полом в нижней части фронтона было несколько окошек, через них он мог наблюдать за своим вагончиком.
Внизу он увидел шесть человек плюс Даффи, все в штатском. Мёрк, два монаха из отдела, занимающегося иностранцами, и три техника с толстыми черными дипломатами. Один из них нес четыре стойки с фотолампами.
Они постучали, хотя и знали, что дома его нет. Каспер видел и слышал, как громко протестует Даффи. На стороже было пальто, которого Каспер прежде никогда не видел, из верблюжьей шерсти - пальто эксгибициониста или директора рекламного агентства. Они открыли дверь специальным приспособлением, Даффи, должно быть, отказался выдать им ключ, он протиснулся в вагончик вслед за техниками, через минуту его вывели.
Каспер соорудил себе из парусины постель. Завернулся в одеяло.
Монахи вышли на улицу и сели на скамейку. Техники тянули провода к лампам от электрощитка. Каспер поставил будильник на своих наручных часах. Нашел телефон. Листок с номером Стине. Набрал его.
Она сразу же взяла трубку. Вряд ли она успела поспать. Однако в голосе ее не звучало и следа усталости.
Он посмотрел вниз на вагончик. Они зажгли лампы. Свет просачивался через ставни - белый, слепящий.
- Хорошо бы встретиться у тебя, - сказал он. - У меня тут ремонт.
- Лучше какое-нибудь нейтральное место. И чтобы там были люди
Он назвал ей адрес.
- Это не какое-нибудь модное заведение?
- Да нет, что-то вроде обычного кафетерия.
- В восемь, - сказала она.
И повесила трубку.
Каспер набрал номер, написанный на ваучере на такси. В тридцати метрах от него из вагончика вышел Мёрк, приложив телефон к уху.
- Расскажите мне о Каине, - попросил Каспер.
Мёрк ответил не сразу.
- А что я получу за это? - спросил он.
- Кое-какую информацию о девочке.
В тишине Каспер слышал, как тот прикидывает, какие карты у кого на руках.
- Европол провел исследование особенностей совершенных в Европе с 2006 года преступлений. Наблюдается следующая закономерность: международная преступность более не иерархична. Она организована в ячейки, отдельная единица не знает других ячеек. Но где-то должны собираться нити. Каин - это именно такое место. А теперь - девочка?
- Она приходила ко мне три дня назад. В сопровождении двух взрослых. Говорит, что ее похитили. Они приехали и уехали в угнанной "вольво". С тех пор я ее не видел.
Из окна Каспер увидел, как Мёрк сделал знак одному из монахов. Каспер понимал, что сейчас они попробуют определить, откуда звонят. Он выключил телефон.
Он откинулся на парусину. Было бы надежнее спрятаться в толпе людей. Но на это не было сил. Ему необходимо поспать. Он закрыл глаза. Прочитал свою вечернюю молитву. Слова ее были "Herz und Mund und Tat und Leben", музыка Баха, кантата BWV 147, Каспер предпочитал ее всем остальным Мюльхаузенским кантатам. По этой наклонной поверхности он соскользнул в сон.
В самом начале сна сидела Клара-Мария. Так, как она сидела, когда он во второй раз увидел ее.
II
1
Это произошло однажды ночью - темной ночью души. На улице Рихсвай не было ни людей, ни машин, за закрытыми занавесками спали беззаботные родители и румяные детишки - его публика, не подозревающая о том, что Каспер Кроне бредет вот тут по холодным улицам - по своему via dolorosa, окоченевший и без денег на такси, впервые за десять лет проиграв в покер.
Покер был игрой Каспера, и так было всегда. В покере есть глубина и сложность, как в музыке Баха, при уверенно сделанной ставке ритмичный розыгрыш комбинации карт продолжается примерно столько же, сколько одна из маленьких хоральных обработок. Бах мог бы стать блестящим игроком в покер, если бы не был так занят. Полторы с лишним тысячи произведении, многие из которых он без устали переписывал вплоть до самой смерти.
Касперу довелось играть в покер во всех крупных столицах, но настоящий покер для него мог быть только в районе Фредериксберг в Копенгагене, на улице Рихсвай. Там, где швейцар был не солдатом иностранного легиона и серийным убийцей, а бывшим боксером с кулаками размером с сахарную свеклу. И где все друг друга знали - словно в дачном кооперативе. И где царила сосредоточенность, словно на репетиции Симфонического оркестра Датского радио - все, как один, склонились каждый над своим нотным листом.
Но сегодня ночью он проиграл, проиграл под конец и свой "СААБ", он словно окаменел, когда отдавал ключи от машины, ему не захотелось унижаться и просить в долг на такси. В автобусе и по пути через лес он разбирал ночную игру, но не нашел никаких ошибок, непонятно, как такое могло случиться.
Когда он пересек Странвайен, то увидел, что в вагончике зажжен свет. Он приближался, обходя вагончик кругом, свет мерцал, как будто внутри что-то горело. Он уже полез было за своей трубой, когда узнал появившийся в доме звук, в ми-бемоль мажоре, - счастливый, трепещущий, самозабвенный, как первая часть "Triosonate". Он оставил трубу на месте и открыл дверь.
Клара-Мария стояла спиной к двери. Наверное, она разжигала дрова в печи и вдруг замерла перед горящим миром пляшущих огоньков. Отсветы маленьких язычков пламени мерцали на ее лице. Она не обернулась.
- Ты нашел меня, - сказала она. - Расскажи как.
- Я нарисовал окружность.
Это было утром после их первой встречи, после того как она исчезла у озера Багсверд.
Проспав лишь несколько часов, он достал двухсотпятидесятиметровый план. Циркуль Стине. Взяв то место на берегу озера, где он ее высадил, за центр, он нарисовал окружность радиусом в пять километров. Может быть, кто-то увез ее? Но она была готова к тому, чтобы идти пешком, он почувствовал это.
Ни один нормальный ребенок не захочет пройти пять километров в два часа ночи в четырехградусный мороз откуда-то с Багсверда. Она не была нормальным ребенком.