Внезапно Калугина, перебив Новосельцева, принялась читать третью строфу:
Легко проснуться и прозреть,
Словесный сор из сердца вытрясть
И жить, не засоряясь впредь,
Все это – не большая хитрость,
– закончила Калугина и сказала: – Я не подозревала, что вы выступали под псевдонимом Пастернак.
– Никогда бы не подумал, что вы разбираетесь в стихах! – искренне удивился чтец-декламатор. – И даже знаете наизусть!
– Стихи хорошие, но прочли вы их плохо.
– Вам, конечно, виднее, правда, все мои друзья уверяют, что я здорово читаю! – обиделся Новосельцев.
– Они вам льстят, вы читаете отвратительно! – безапелляционно заявила Калугина.
– А музыку вы любите? – с вызовом спросил Новосельцев.
– Надеюсь, вы не собираетесь петь? – испугалась Калугина.
– А почему бы и нет? Друзья уверяют, что у меня приятный голос, – ехидно сказал Анатолий Ефремович.
Калугину осенила догадка:
– Вы, может быть, выпили?
– Нет, что вы! Когда я выпью, то становлюсь буйным. Поэтому я никогда не пью. Что бы вам такое спеть? – раздумчиво протянул Новосельцев.
– Все-таки не стоит. Вы будете ждать, чтобы вас похвалили, а я всегда говорю правду, – кротко, но твердо сказала Калугина.
– Значит, вы заранее уверены, что петь я тоже не умею! – саркастически констатировал Новосельцев.
– Я от вас очень устала, товарищ Новосельцев.
Но Новосельцева уже нельзя было остановить.
– Сейчас я спою, и вашу усталость как рукой снимет! Ага... придумал...
Новосельцев встал в позу и затянул:
Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты...
– Вы в своем уме? – перебила его Калугина.
– Значит, как я пою, вам тоже не нравится. Вам ничего не нравится! Вам невозможно угодить! – Когда застенчивые люди выходят из себя, они могут себе позволить многое. – Но я попробую. Сейчас я вам станцую!
– Прекратите эти кривлянья, товарищ Новосельцев! – решительно гаркнула Калугина.
Но Новосельцев закусил удила:
– Современные танцы вам наверняка не по душе. Я вам спляшу русский народный танец "цыганочка"! Вы мне сможете подпевать? Впрочем, мне подпевать вы не станете!
Новосельцев, напевая, начал хлопать себя по коленям, по ботинкам, затряс плечами, а потом пустился вприсядку. Калугина, возмущенная, встала, направляясь к выходу, но Новосельцев приплясывал перед ней, не давая уйти.
– Пропустите меня сейчас же! – громко закричала почетная гостья.
На крик Калугиной вбежали Самохвалов, Ольга Петровна, хозяйка дома, сослуживцы. Пораженные, они остановились, а Новосельцев продолжал отплясывать как ни в чем не бывало.
– Юрий Григорьевич, уймите этого хулигана! – потребовала Калугина.
– Толя, подожди... – растерялся Самохвалов. – Почему ты пляшешь?
Новосельцев остановился, тяжело дыша:
– Вам, товарищ Калугина, не нравится, как я читаю стихи, как я пою, как я танцую! Потому что вы сухарь! Вы бездушная, черствая...
– Толя, прекрати немедленно! – зашипел Самохвалов, желая утихомирить правдолюбца, но тот только отмахнулся:
– Ты молчи, тебя не спрашивают!
– Ничего, Юрий Григорьевич, пусть говорит! – выдавила бледная Калугина.
– В вас нет ничего человеческого, вместо сердца у вас цифры и отчеты! – в запальчивости кричал Анатолий Ефремович.
– Толя! – Ольга Петровна пыталась унять друга.
– Толя! Выйди из комнаты! – в гневе приказал хозяин дома.
– Сейчас уйду, я еще не все сказал!
– Юрий Григорьевич, дайте товарищу договорить! – зловеще сказала Людмила Прокофьевна.
– Вы можете меня уволить, но я рад, что я вам все это высказал в лицо! – закончил монолог Новосельцев.
Наступила тишина. Самохвалов был расстроен и обескуражен. Грозно сопел Новосельцев. Оторопела жена Самохвалова. Ольга Петровна тихонько всхлипнула.
– Юрий Григорьевич, большое вам спасибо за прекрасный вечер! – проявляя редкую выдержку, сказала Калугина.
Самохвалов был убит.
– Понимаете... он неплохой человек... может быть, он выпил лишнего? С кем не бывает...
– Все было хорошо. Я получила большое удовольствие. До свидания, товарищ Рыжова! До свидания, товарищи!
– Всего хорошего, – прошептала Ольга Петровна.
– До свидания... Анатолий Ефремович! – многозначительно сказала Калугина.
– Извините, Людмила Прокофьевна, наверно, я переборщил, – приходя в себя, в отчаянии сказал Новосельцев. – Можно я вас провожу?
– Пожалуй, не стоит! – с показным спокойствием отказалась Людмила Прокофьевна и направилась к выходу...
– Вы не сердитесь... – подавая начальнице пальто, говорил Самохвалов. – Мне это в голову не могло прийти. И не обращайте внимания. Он нес такую околесицу...
– Нет, почему? Всегда интересно узнать, что о тебе думают подчиненные...
И Калугина покинула квартиру своего заместителя...
...Утро следующего дня. Деловой, энергичной походкой Калугина влетела в свой кабинет, сняла пальто, повесила его на вешалку и ринулась к селектору.
– Вера, принесите мне, пожалуйста, личное дело Новосельцева! – Тон Калугиной не предвещал ничего хорошего.
Пройдя через заполненный сотрудниками зал, который по-утреннему медленно втягивался в работу, Самохвалов остановился около стола Новосельцева.
– Привет дебоширу! Ты можешь мне объяснить, какая муха тебя укусила? – спросил заместитель директора.
– Не мучай меня! – страдальчески поморщился Новосельцев. – Я и так всю ночь не спал.
– Ладно, не переживай! Пойди к ней и извинись! – посоветовал Самохвалов.
– Мне стыдно показаться ей на глаза! – повинился Анатолий Ефремович.
– Любишь кататься, люби и саночки возить! – укоризненно сказал Юрий Григорьевич.
– Хорошо, я схожу. Может, повезет и она меня не примет, – с надеждой добавил перепуганный служащий.
Верочка зашла в кабинет Калугиной, передала ей папку с личным делом Новосельцева и снова вернулась в приемную.
Самохвалов, уйдя от Новосельцева, направлялся в свой кабинет.
– Доброе утро, Юра! – взволнованно встретила его Ольга Петровна.
– Здравствуй, Оленька! Мне очень приятно, что ты у меня вчера была, – ласково сказал Самохвалов.
Ольга Петровна расплылась в улыбке.
– А я здесь стою, тебя жду, хочу поблагодарить за вчерашний вечер!
– Вечер действительно удался, ничего не скажешь! – рассмеялся Самохвалов.
– А какие у тебя планы на сегодня? – поинтересовалась Ольга Петровна.
– Отдохнуть от вчерашнего. – И Самохвалов устремился в приемную.
– Доброе утро, Юрий Григорьевич! – поздоровалась с ним секретарша.
– Здравствуйте, Верочка! – Он показал на дверь Калугиной. – Здесь?
– Как всегда.
Самохвалов вошел к себе в кабинет. А Ольга Петровна усаживалась на свое рабочее место в зале рядом с Новосельцевым.
– Юра уже пришел, – сообщила она ему.
– Он сюда заходил. Советовал мне пойти извиниться.
– Толя, не дрейфь! Ты ей хамил в неслужебное время, – ободрила товарища Ольга Петровна. – Она не имеет права тебя уволить. А если попробует, мы тебя через местком восстановим! У нас не капитализм. У нас никого уволить невозможно.
– Действительно, какая муха меня укусила? – риторически вопросил Новосельцев...
В кабинете Калугина нажала на кнопку селектора.
– Вера, зайдите ко мне!
Верочка появилась на пороге кабинета.
– Вера, вы все про всех знаете...
– Такая профессия! – скромно потупилась секретарша.
– Что вы знаете о Новосельцеве?
Верочка, скрыв изумление, посмотрела на Калугину и сказала безапелляционно:
– Недотепа. Холостяк с двумя детьми.
– Как – холостяк? Какие дети? В личном деле это не отражено. – Калугина показала на личное дело Новосельцева.
– А он когда эти бумаги заполнял?.. Вы помните Лизу Леонтьеву из строительного отдела? Такая хорошенькая, светленькая, с косой?.. Сейчас она у нас не работает.
– Не помню, – созналась директор.
– Она была его женой, родила ему двух детей, а потом закрутила... Помните, ревизор к нам ходил... как его фамилия? Помните, с ушами?.. – И Верочка показала, какие большие уши были у ревизора.
– Ее не помню, а ревизора помню.
– Лиза к нему ушла... – увлеченно рассказывала Верочка. – Ну а зачем ревизору чужие дети?
– Как же Леонтьева могла оставить детей? – возмутилась Калугина. – Она же мать!
– В их семье матерью был Новосельцев! Он вообще такой тихий, безобидный, голоса никогда не повысит!
– Я бы не сказала, что он безобидный, – вскользь заметила Калугина и добавила сухо: – Вера, спасибо за информацию...
...Наконец, мобилизовав всю свою волю, Новосельцев встал из-за стола, намереваясь идти к Калугиной.
– Пойду просить прощения!
– Выше голову, Толя! – Ольга Петровна улыбкой поддержала сослуживца.
Пока Новосельцев понуро брел по коридору, в приемной Верочка уже разговаривала по телефону.
– Алена, у тебя какие планы на вечер?.. В какую компанию?.. Там мальчики будут?.. Я теперь женщина одинокая, ты давай меня знакомь!..
В приемную вошел Новосельцев и вежливо поздоровался:
– Здравствуйте, Верочка!
– Новосельцев, держитесь. Старуха сильно вами интересуется. Личное дело затребовала!
– Меня выгоняют с работы! – тоскливо сообщил Новосельцев.
– Вас? За что?
– За хулиганство!
Верочка растерялась и не нашла слов.
– Спросите, – в голосе Новосельцева прозвучала надежда, – может, она меня не примет?
Верочка проследовала в кабинет начальства.
– Тут пришел Новосельцев!
Калугина вздрогнула:
– Я его не вызывала!
Верочка поняла ее с полуслова:
– Я ему скажу, что вы заняты.
– Нет, это неудобно, – вздохнула Людмила Прокофьевна. – Пусть войдет!
Верочка вернулась в приемную, обратилась к Новосельцеву:
– Входите.
– Как она? – опасливо спросил Анатолий Ефремович.
Верочка скорчила сочувственную гримасу.
– Доброе утро, Людмила Прокофьевна! – запинаясь от волнения, пролепетал Новосельцев в дверях. – Извините... вчера... меня муха укусила!..
– Садитесь, Анатолий Ефремович! – официально предложила Калугина.
– Спасибо, – но сесть Новосельцев не решился.
– Вчера вы заявили, что во мне нет ничего человечес кого.
– Мало ли что я нес? – с готовностью оплевал себя Новосельцев. – На меня не надо обращать внимания.
– Нет, надо, – жестко сказала Людмила Прокофьевна. – Потому что вы являетесь выразителем мнения определенных слоев нашего коллектива.
– Неужели? – искренне поразился Новосельцев.
– Вчера вы меня публично оклеветали! Все, что вы говорили, – ложь! Я с вами не согласна!
– Я тоже с собой не согласен! – отмежевался от самого себя Анатолий Ефремович.
– Вы утверждали, что я черствая, – продолжала Калугина.
– Вы мягкая! – поспешно возразил Новосельцев.
– Бездушная...
– Вы сердечная! – мгновенно соврал он.
– Бесчеловечная... – вспомнила начальница.
– Вы душевная! – оправдывался подчиненный.
– Сухая...
– Вы мокрая... – Новосельцев в ужасе осекся.
– Перестаньте надо мной издеваться! – в бешенстве заорала Калугина.
– Наоборот, я перед вами преклоняюсь. Я не хотел сказать "мокрая", это у меня случайно получилось, я хотел сказать "добрая"! – затюканный Новосельцев не знал, как выпутаться из этой злосчастной ситуации.
– За что вы меня ненавидите? Что я вам такого сделала? – простонала Людмила Прокофьевна.
– С чего вы взяли? – принялся утешать ее Новосельцев. – Все вас так любят, все души в вас не чают, гордятся вами. А если вы кого вызываете, то к вам в кабинет идут, как на праздник.
Утешения Новосельцева произвели обратный эффект. Калугина залилась слезами.
– Людмила Прокофьевна... – растерялся Новосельцев. – Перестаньте, ну, пожалуйста... вам плакать не положено!
Калугина заревела еще сильнее. Новосельцев схватил графин, налил в стакан воду, но, прежде чем дать Калугиной, спохватился и нажал кнопку селектора.
– Верочка, в графине вода кипяченая?
– Кипяченая! – послышался удивленный голос секретарши.
Тогда Новосельцев протянул Калугиной стакан с водой, но она отодвинула его руку.
– Успокойтесь, Людмила Прокофьевна... пожалуйста... я просто не знаю, что мне с вами делать.
Калугина продолжала рыдать.
В кабинет вошел Самохвалов. Прежде чем он успел оценить ситуацию, Новосельцев бросился к нему навстречу и вытолкнул за дверь:
– Юра... прости... сюда нельзя! – И Новосельцев изнутри кабинета запер дверь на ключ.
– Что там происходит? – недоуменно спросил Самохвалов у Верочки.
– Она его увольняет за хулиганство!
Самохвалов нажал кнопку селектора:
– Людмила Прокофьевна, мне нужно с вами поговорить!
– Она занята, у нее совещание! – ответил в селектор Новосельцев и, выдернув шнур, отсоединил аппарат.
– Боюсь, он опять распоясался! – с беспокойством сказал Самохвалов и вернулся к себе в кабинет.
– Перестаньте, наконец, реветь! – закричал на директоршу Новосельцев и вдруг добавил: – А впрочем, плачьте! Это хорошо, что вы еще можете плакать! Плачьте, плачьте, Людмила Прокофьевна! Может быть, вам это полезно!..
Зазвонил телефон. Новосельцев снял трубку:
– Алло!.. Кто спрашивает? Она занята!.. Министр? А ей сейчас не до министра! – И Новосельцев в запале повесил трубку.
– А если он меня вызывает? – сквозь слезы сказала Калугина. – Как же я к нему поеду? У меня теперь весь день глаза будут красные!
– Они будут красными, если вытирать, а если подождать, чтобы высохло, то никто не заметит, – проявил недюжинные познания Новосельцев.
– Я так давно не плакала, – всхлипнула Калугина. – Иногда мне, конечно, хочется поплакать, но что же я дома буду реветь в одиночку? – вытирая слезы, Людмила Прокофьевна неожиданно улыбнулась. – Это как алкоголик, который пьет в одиночку...
Новосельцев тоже улыбнулся:
– В следующий раз, когда вам захочется поплакать, вы вызовите меня!
В приемную вошла Рыжова.
– Что, Новосельцев до сих пор у нее? – с беспокойством спросила Ольга Петровна у секретарши.
– Заперлись на ключ!.. – доверительно ответила Верочка.
– Может быть, прийти к нему на помощь и выломать дверь? – задумчиво предложила Ольга Петровна.
Тем временем в кабинете Калугина постепенно успокоилась:
– Вам, Анатолий Ефремович, хорошо, у вас дети.
– Два мальчика... – застенчиво сказал Новосельцев.
– А я встаю утром и иду варить кофе. Не потому, что хочу завтракать, а потому, что так надо. Заставляю себя поесть – и еду на работу. Вот этот кабинет и есть мой дом. Если б вы знали, как я боюсь вечеров. Задерживаюсь здесь до тех пор, пока вахтер не начинает греметь ключами. Делаю вид, будто у меня масса работы, а на самом деле мне некуда идти. Дома только телевизор. Я даже собаку не могу завести, днем ее некому будет выводить. Конечно, у меня есть друзья. Но у всех семьи, дети, домашние заботы. А выходные? Теперь их стало два...
– А вы бы ездили с коллективом в походы, в экскурсии... – улыбнулся Новосельцев. – Грибы собирать...
Калугина невесело улыбнулась в ответ:
– А я стесняюсь... Превратила себя в старуху. А мне ведь только тридцать шесть...
– Как – тридцать шесть? – не смог удержаться Новосельцев.
– Да, да, Анатолий Ефремович, я моложе вас. – И она неожиданно в упор спросила: – А на сколько я выгляжу?
– На тридцать шесть! – храбро солгал Анатолий Ефремович.
– Опять врете, товарищ Новосельцев!
– Просто вы одеваетесь чересчур мрачно! – выкрутился и на этот раз Анатолий Ефремович.
В приемной появилась Шура с ведомостью в руках.
– Здравствуйте все! Расписывайтесь и вносите по пятьдесят копеек! У Боровских юбилей – пятьдесят лет со дня рождения! Это не дорого, по копейке за год!
– Юбилеи теперь не в моде! – вздохнула Верочка, безропотно внесла деньги и расписалась. Ольга Петровна тоже покорно внесла требуемую сумму.
Из кабинета вышел Самохвалов.
– Новосельцев еще там? – спросил он.
Верочка кивнула.
– Наверно, Толя пытается взять ее на измор! – высказала предположение Ольга Петровна.
– Юрий Григорьевич, вносите пятьдесят копеек! – потребовала Шура.
Самохвалов так же послушно, как и все, отдал деньги и оставил в ведомости свой автограф.
– Какая прелесть! – добавил он при этом.
– Юрий Григорьевич, можно вас побеспокоить, буквально на минуту? – отозвала его в сторону Рыжова.
Самохвалов пригласил Ольгу Петровну в свой, только что отремонтированный, кабинет.
– У меня знакомая кассирша в кинотеатре. Я ей позвонила и заказала билеты. Там идет, говорят, замечательная картина – "Амаркорд" Феллини, и сеанс очень удобный – шесть тридцать!
– Спасибо, но я никак не могу – я... я занят... – озадаченно отказался Самохвалов.
Но Ольга Петровна поняла по-другому:
– А ты прямо скажи дома, что тебе нужно встретиться со старым институтским товарищем. И это же правда!
– Но я на самом деле занят. – Самохвалов не знал, как отвертеться. – У меня важная деловая встреча. Давай отложим...
В директорском кабинете разговор подходил к концу. Глядя в зеркальце, Калугина приводила себя в порядок.
– Ну ладно, Анатолий Ефремович, идите к себе! У меня действительно много дел. И, кстати, надо узнать, зачем звонил министр.
– Не ругайте меня! – идя к выходу, сказал Новосельцев.
– И вы меня тоже... за то, что я с вами разоткровенничалась, – попросила Калугина.
Новосельцев появился в приемной. Верочка, Шура, Самохвалов и Ольга Петровна посмотрели на него выжидающе.
– Новосельцев, вносите пятьдесят копеек! – неумолимая Шура стойко выполняла общественное задание.
– Ну что, уволила вас старуха? – поинтересовалась Верочка.
– Она не старуха! – как бы про себя произнес Новосельцев и в задумчивости покинул приемную.
В кабинете Калугина тщательно пудрилась, пытаясь скрыть ущерб, который слезы нанесли ее и так не блестящей внешности.
– Кстати, Верочка, мне тоже не нравится, что вы называете Людмилу Прокофьевну старухой. Новосельцев абсолютно прав! – И Самохвалов закрыл за собой дверь своего кабинета.
– Без году неделя, а уже командует! – проворчала Верочка.
– Вы его не знаете, Верочка, он изумительный человек! – встала на защиту Ольга Петровна и тоже покинула приемную.
Тем временем Шура без стука зашла в кабинет Калугиной.
– Людмила Прокофьевна, у Боровских юбилей. С вас пятьдесят копеек. Распишитесь!..
Трудовой день в статистическом учреждении продолжался затем без особых происшествий. Кто честно работал, кто делал вид, что работает, а кто даже и вида не делал.
Наконец по залу статистического учреждения прогремел долгожданный звонок, возвещающий о конце рабочего дня.
Сотрудники и сотрудницы в мгновение ока покинули помещение.