Но директор, по мнению Эрика, сильно ошибался. Разве, например, "талант оратора" - дар Божий? Нет, это просто один из многих способов защиты. Да и о смелости, наверное, стоит говорить, когда человек идёт балансируя по коньку школьной крыши на высоте 25 метров. И разве можно назвать смелой атакующую мышь, загнанную котом в угол? Все это просто самооборона.
Легче было разобраться с уважением к учителям. Козёл дрался и получал ад у себя на уроках. Учитель физики и математики Окунь распускал руки, и Эрик превращал его часы в хаос. До тех пор, пока Окунь не пришёл к радикальному решению: начинать урок словами "Добрый день, мальчики! Все садитесь, а Эрик выйди в коридор!" И совсем иное дело Торт, учитель истории. Щуплый доцент на пенсии превращал класс в поле битвы или место действия различных авантюристов. Он мог с указкой вместо меча ("короткого римского меча"), по-сле того как указка "в пылу битвы" ломалась им через колено, или линейкой вместо щита запрыгнуть на кафедру, показывая, как македонская фаланга шла в атаку. Это когда Александр Великий завоёвывал мир. Торту и в голову не пришло бы как-то физически наказать мальчика, тем более ударить. Ученик, додумавшийся сорвать его урок, получил бы трёпку от товарищей уже на ближайшей перемене.
Или учительница английского языка Анна. Ей-то вроде не на что было рассчитывать перед двадцати пятью парнями, большинству из которых она уступала в росте. Маленькая дама с сумочкой и маской на лице в те дни, когда она боялась стать разносчиком заразы. Но не приведи Бог, если во время ее монологов вдруг слышался чей-то шепоток. Тогда она прерывала изложение материала и переключалась на необходимость уважения к знаниям и работе. Вроде бы обычная тематика, но искренность и серьезность действовали на учеников почти гипнотически. И, признать должно, класс принимал ее доводы. Или учитель биологии и географии Борец Ивар (он на самом деле боролся в молодости), никогда не поднимавший руку на кого-либо из мальчиков. Его предметы изучались с интересом, даже удовольствием. Чего не скажешь о преподавательнице шведского языка, прозванной Малышка. Та имела привычку таскать за волосы или дёргать за ухо при неверном ответе на её идиотские вопросы о пунктуации.
Хотя, с другой стороны, вряд ли все упиралось в деление учителей на "дерется - не дерется". Возможно, дело было в самом Эрике, для которого демонстрация силы всегда ассоциировалась с деяниями папаши. Он ведь почти инстинктивно поднимал шум на уроках любителей телесных наказаний в любой форме. А уж члены шайки и те, кто им симпатизировал или просто боялся, конечно, оказывали ему поддержку.
Во всем этом Эрик не умел разобраться самостоятельно. Да ведь не умели и учителя, встречаясь для бурного подведения итогов на педсовете. Там одна половина собрания оценивала Эрика словами типа "мягкий", "добрый", "на редкость одаренный", а вторая - "злобный выродок", "бандитские наклонности", "недостоин обучаться в нашем заведении", "верное место для него - исправительная колония, на худой конец автошкола". Сам-то он полагал, что, собственно, правы и те и другие.
И все-таки, считал он, необходимо давать сдачи тем, кто беспричинно задирается. Являясь вожаком шайки, он и нёс ответственность за противодействия. Кто бы, кроме него, щёлкнул по носу Козла? Да никто!
Неужели под нажимом далеко не всегда справедливых обвинений он покинет шайку, оставит её ради школьных успехов? Ведь только там обретаются его друзья. Хотя, кто знает, может, они просто боятся его. Или нуждаются в лидере, способном принимать решения. Но разве можно распоряжаться другими, будучи в разладе с самим собой?
За последний год административный аппарат шайки разросся как на дрожжах. Их ростовщическая деятельность расширилась. Отчасти благодаря тому, что Эрик понизил процентную ставку. Это означало увеличение количества клиентов и уменьшение масштабов насилия для взыскания долгов. Правда, возникла и необходимость в бухгалтерском учёте, кто-то должен был навести порядок в перечнях ссуд и затрат. Толстый Йохан предложил свою кандидатуру и получил общее согласие. Он отслеживал каждый долг, в его ведении находились деньги, составляющие ссудный фонд, ему даже была установлена определённая зарплата. А из-за принадлежности к шайке над ним давно прекратились разного рода насмешки и глумления.
Толстый Йохан руководил и кражами граммофонных пластинок, когда эта деятельность набрала обороты.
Всё началось экспромтом. Ёран, Каке и Каланча пришли в музыкальный магазин и, когда продавец повернулся к ним спиной, засунули пачку пластинок с Элвисом и Пэтом Буном под кожаные куртки. Эрик конфисковал добычу и продал её с помощью Толстого Йохана на школьном дворе. Вырученные деньги пошли в общую кассу. Так родилась идея…
Где-то месяц спустя воровство пластинок приобрело серьезный размах. Наверное, полшколы являлась в шайку с заказами на последние творения рок-музыкантов. Цена в школьном дворе уменьшалась по сравнению с магазином ровно на 50 процентов.
Систему изъятия отработали до тонкостей. Мальчик номер один появлялся у прилавка и спрашивал ту или иную запись классической музыки. Да, сперва хотел бы послушать. И пока продавец, ворча, занимался поисками на дальних полках, где хранилась дешевая и никому не интересная классика, мальчики номер два и три подходили к стеллажам с наиболее привлекательным товаром, заглядывали в свои записи и отбирали, пряча под куртки, Rock’n’Roll III или, скажем, Tutti Frutti с Литл Ричардом. Или что-то еще. И постепенно смывались со своей добычей. Мальчик номер один ещё некоторое время оставался в магазине, прослушивая свою пластинку, и наконец покупал ее, чтобы выйти и выбросить в ближайшую мусорную корзину.
Так они действовали, и дела их шли просто блестяще. Прибыль делили по справедливости. Иногда по общему согласию тратили на шмотки с узорами в виде драконов или другие нужные вещи. Хотя Эрик, конечно, понимал: вечно это не может продолжаться.
Но у него не было иных возможностей, прежде всего, иных друзей. Которых следовало всегда и во всем поддерживать. И нельзя было уходить в сторону, если они нуждаются в тебе. Опять же, отряду не выжить без строгой дисциплины и порядка. И конечно, дружбы - на ней-то много чего держится. По его мнению, друзья на то и существуют, чтобы все стояли за одного, а один за всех. И недавно он снова доказал это, получив на память шрам над левой бровью, сшитый пятью косыми стежками.
Они с Ёраном вдвоем возвращались в Школу из клуба, где играли в теннис. И посередине узкой улочки встретили компанию шпаны из народной школы. Эти ребята обычно не представляли особой опасности. Дрались они неважно, были, как правило, трусливы, медленно соображали. Но если при встрече один на один вполне годилось смотреть на них свысока, то в толпе своих "народники" вели себя хоть и беспланово, зато нагло, агрессивно.
А сейчас было их семь-восемь человек, вооруженных велосипедными цепями и бейсбольными битами. Так что требовалось уносить ноги без лишних размышлений.
К несчастью, Ёран бегал весьма небыстро. Обнаружив, что не слышит никого за спиной, Эрик обернулся и увидел друга в окружении. Полдюжины выигравших забег хулиганов прижали его к стене дома и готовились сполна отвести душу. Пахло серьезной трепкой.
Эрик, переводя дух, соображал. Сердце колотилось от волнения. Нужно было что-то решать. Немедля.
Бежать за подкреплением - нет времени.
Разбивать шпану на две группы - бесполезно. Ёрану всё равно не справиться с тремя-четырьмя противниками.
Стоять и угрожать издалека страшной местью? Ёрана бы это не спасло.
Но он не мог просто уйти, не мог и оставаться наблюдателем. Он знал: друзей в беде не бросают. А Ёран был его другом.
Приняв решение, он побежал по дуге вокруг группы, окружавшей Ёрана, чтобы отрезать одного из самых щуплых хулиганов, отставшего во время погони. Заметив его приближение, малыш неуклюже попытался защититься своей битой. Для дворового нокаута хватило одной плюхи.
С трофейным оружием в руке Эрик бросился к обнаглевшей компании. Они ещё не начали молотить Ёрана, возможно намереваясь растянуть удовольствие. Он налетел на них подобно ангелу мщения, размахивая битой как мечом. Прорвав оцепление, крикнул Ёрану: "Спасайся!" - и успел увидеть: тот выскользнул из кольца и пустился наутёк.
И тут кинолента остановилась. Теперь они сгрудились вокруг Эрика, перекрывая все пути отхода.
У троих по физиономиям текла кровь, еще двое, хватившие меча, так и сидели на земле, но Эрик подумал, что дела их не столь уж плохи. Он же бил не для того, чтобы изувечить, просто стремился ошарашить. Юные хулиганы всё ещё испытывали страх перед ним, но это не могло продолжаться вечно. И уж точно не было надежды отделаться разговорами.
Солнце светило, мимо по проезжей части пропыхтел грузовик. Как будто ничего особенного не происходило. Эрик рассматривал своих врагов. Штаны до колен, грубые ботинки, и, наверное, за версту несет керосином. Они ненавидели всех парней, ходивших в его Школу. Однако же сейчас в их взглядах виделись ему не только ненависть и предвкушение триумфа, но и что-то собачье, словно они не ведали о своем огромном преимуществе. Он припомнил Ромула и Рема, способных в клочья разорвать папашу, как они проделали с колли, вместо того чтобы с воем и поджав хвосты принимать его удары.
У двоих из компании текли сопли, они кашляли, запыхавшись от бега и возбуждения. Наблюдая за ними, Эрик почувствовал, что его агрессивность улетучилась. Не существовало ведь никакой причины для дурацкой войны между Школой и школой. Кроме одной (впоследствии он поймет - немаловажной): его соученикам предстояло стать начальством, а "народникам" - трудовой массой.
Эрик держал биту широким захватом, чтобы парировать вступительные удары. Его сопротивление, конечно, не имело смысла, шансы на спасение всё равно отсутствовали. В конце концов его ждет хряс по затылку от кого-то, прокравшегося сзади, пока он отвлечен нападавшими спереди. Он ослабил захват. Потом опустил биту на землю. Когда она глухо ударилась о тротуар, наступила полная тишина.
"Я сдаюсь, - сказал он. - Мне всё равно не на что рассчитывать, потому что вас много".
Ему вспомнилось, что так поступают хищники. Когда волки дерутся, случается, что лежащий снизу прекращает сопротивление, обнажая горло для зубов противника. И агрессивность сразу же покидает победителя.
Сначала казалось, его уловка сработала. Шпана вроде как заколебалась: возможно ли ударить в лицо человека, который даже опустил руки? Но, видимо, ненависть к его Школе была слишком сильна.
Эрик принял четыре-пять первых ударов, стоя без защиты и не уклоняясь. Потом они обрабатывали его методично и основательно. Вероятно, он потерял сознание, прежде чем упал на землю, и на него обрушились тяжелые пинки ногами.
Прошло три недели, прежде чем он снова появился на физкультуре и дебютировал как нападающий в школьной футбольной команде. У него остались швы на лбу и на одном предплечье, и он получил несколько относительно незначительных переломов рёбер. Зато уцелели все зубы.
Вначале шайка вынашивала различные планы мести. Толковали о том, чтобы вооружиться на манер врага. Каке раздобыл стилет.
Но Эрик запретил военные действия. Сослался на то, что война потребует массу времени, оторванного от бизнеса, и как выглядели бы они все, бегая по городу с битами в руках. Понятно, всегда можно найти причину ударить кого-то. По-скотски драться только ради драки? И когда бы это закончилось? Стоило мальцам получить трёпку, они приходили бы снова, да еще попытались бы переловить членов шайки по одному.
Однако были и другие причины, которые Эрик не мог или не хотел обсуждать. Прежде всего, маячило собачье выражение в глазах шпаны. Поймав парочку подобных люмпенов, он бы их и пальцем не тронул. Все равно что бить хлыстом Ромула и Рема. Пусть они ненавидели Школу, но их чувства несложно было понять. И разве можно их за это осуждать? Они даже не сумели отделать его толком, имея преимущество восемь к одному.
А пластиночный бизнес все-таки рухнул. Примерно так, как давно боялся Эрик. Полиция устроила ловушку Каланче, Каке и Ёрану.
Попались они самым идиотским образом. Генеральная идея состояла в обходе соответствующих точек по часовой стрелке. Эрик сам обследовал все объекты и с помощью Толстого Йохана составил рисованную схему, которой шайке требовалось придерживаться. В каждый магазин грампластинок визит наносили через четырнадцать дней. Но сейчас, значит, троица решила, что не след без нужды каждый раз таскаться слишком далеко. И посетили одну и ту же точку два дня подряд. С успехом. Но в третий раз их ждала полиция и сцапала с поличным на выходе.
Последовала череда допросов с участием представителей юстиции, социальных работников и, конечно, Директора. Было объявлено, что разоблачили молодёжную банду.
Допросы содержали для Эрика моральную дилемму. Опыт подсказывал, что в подобных случаях тебя заведомо считают виновным. И здесь не играет роли, говоришь ты правду или нет. Отпираться в таких случаях бесполезно, это лишь увеличит наказание. А значит, самая правильная линия - признать всё, что тебе вменяют, а потом попытаться вымолить прощение.
То есть он полагал, что можно как-то вывернуться из данной истории. Перейти сперва на академический язык взрослых, пустить слезу насчет близкого развода родителей, с упором на переживания матери, у которой совсем слабые нервы, а потом добавить некоторую толику раскаяний, извинений и т. д. Поскольку все члены шайки, естественно, отрицали бы преступный сговор, будучи связаны обещаниями никогда не выдавать друг друга, его вполне могли отсортировать как невинную жертву от тех, кто непосредственно попался на воровстве. Таким образом опасность исключения миновала бы его, в то время как дознаватели медленно, но верно и отчасти по причине его признаний запутывали бы других, оказавшихся в менее выгодном положении.
Сам он ссылался на отсутствие каких-либо доказательств вины. Никто из продавцов не мог указать на него с полной уверенностью. Тем более что для допросов он одевался и причёсывался иначе, нежели во время хождений по магазинам. И потому еще, что он, главным образом, отвечал за продажу ворованных пластинок и лишь изредка уделял время черновой работе.
Он отрицал всё. И после допросов объяснял другим, что они должны следовать его примеру. И все заверяли, что в точности исполняют его указания.
Социальные работники провели странные исследования. Там были глубокомысленные инвективы по поводу ненависти к своим родителям ("Естественно, нет, я люблю моих маму и папу"). Тесты, где требовалось заполнить формуляры с детскими вопросами или сидеть и ощупывать камни в темноте, чтобы потом, когда зажжётся свет, рассказать, какой камень следовал в каком порядке. Пока шло следствие, мальчики из шайки не допускались до занятий.
Потом наступил решающий момент. Их всех направили к директору. Ждали в его приёмной с двумя пальмами и картиной маслом, изображавшей Иисуса на кресте. Вызывали одного за другим, а тех, кто побывал внутри, потом выпускали через заднюю дверь.
Эрик неожиданно для себя понял, что его вызовут последним и что он, вероятно, никогда больше не увидит своих товарищей.
Так и получилось.
Каланча исчез перед ним, а через несколько минут в дверях появилась секретарша директора и позвала его с таким видом, будто он явился на приём к зубному врачу.
Когда он вошёл в комнату, присутствующие там люди сохраняли полное молчание. Он, как и во время первого визита, встал посередине, заложил руки за спину и попытался придать своему лицу нейтральное выражение. Овчарка рычала, деревенские напольные часы тяжело тикали в дальнем углу. Внешность директора не говорила ни о чём. Сосуды на его висках не вздулись, лицо имело совершенно нормальный цвет, и даже глаза сохраняли зловеще спокойное выражение. Правда, один из социальных работников сидел с гримасой, которую можно было истолковать как плохо скрываемое презрение. Присутствовало двое из его хороших преподавателей, а маленькая учительница Анна успела поплакать и сейчас держала в руке носовой платок. Для Эрика не составило труда понять ситуацию. Но всё получилось гораздо хуже, чем он даже мог представить.
Поначалу директор хорошо контролировал себя.
Он демонстративно сложил перед собой в стопку какие-то бумаги и объяснил, что на этот раз и Школа, и власти добрались до самой сути. Эрик, оказывается, в течение нескольких лет правил в Школе, поддерживая режим страха. Избиения товарищей, ростовщичество и торговля краденым стали обыденными вещами. Именно Эрик организовал всю воровскую деятельность, и это даже нет смысла отрицать. У всех других мальчиков, конечно, хватило ума признаться во всём. В отношении, по крайней мере, некоторых из них ещё существовала какая-то надежда. Но они единодушно подтвердили: Эрик заставлял их воровать, и они не осмеливались перечить ему из страха перед репрессиями. Бедный Ёран чуть не плакал, рассказывая, как он постоянно боялся, поведал о своих слезах по ночам от страха, и как он хотел раскаяться, но Эрик всё равно "заставлял и пугал"…
Тот, кто так терроризировал своих товарищей, был недостоин получать образование в Школе. Уже этой причины хватало для исключения.
Естественно, напрашивался вопрос: почему Эрик стал таким? Возможно, настоящая трёпка была именно тем, чего ему не хватало в жизни?
Что касается образования, то некоторые учителя как смягчающее обстоятельство назвали редкую одаренность Эрика. По крайней мере ради протокола, пожалуй, стоило уделить внимание и этой его черте.
Но, возвысил голос директор, выдающиеся способности отнюдь не умаляют вины их обладателя. Скорее наоборот. Нужно отнестись более строго к тому, кто с открытыми глазами руководил своими товарищами, прекрасно понимая, что они позволяют помыкать собой в силу обделённости талантами, как, например, Карлссон (Каланча). Вдобавок эксперты-психологи из комиссии по делам детей весьма тщательно исследовали всех замешанных в историю мальчиков. И, что касается Эрика, результаты тестирования оказались прямо пугающими. Не только потому, что они подтвердили высокий интеллект, другого никто и не ожидал, а потому еще, что тесты, касающиеся личных качеств, выявили бесцеремонность и криминальные наклонности, не подлежащие исправлению.
"Ты само зло, и таких, как ты, надо истреблять!" - наконец-то взревел директор.
Слова эти коротко и резко отдались в его голове, как бьётся попавшая в силки птица. После этого все остальное, что было выкрикнуто, добиралось к Эрику как сквозь сон. Вопли же сводились к простому выводу: Эрик покидает Школу прямо сейчас с отметкой "С" по поведению, и директор лично предупредит своих коллег в других учебных заведениях города, чтобы никакая другая школа не подверглась аналогичному моральному разрушению.
Примерно на этом месте Эрик повернулся на каблуках и ушел, чтобы избежать необходимости слушать дальше. Закрывая дверь за собой, он заметил, что внутри стало совсем тихо.
Выйдя на школьный двор, он стоял какое-то время и смотрел на широкую асфальтовую площадку. Мальчики играли в лапту внизу у левого выхода. Они играли в стеночку с торца спортзала, прыгая далеко внизу под каштанами, которые то и дело пикировали из листвы на землю. Три первоклассника весело шли из пекарни, каждый со сдобным батоном в белой бумаге. Светило солнце, ни одного облачка на небе. И ни один взгляд не останавливался на Эрике.