Поняли, о ком я? Одна из тех каталожных женщин в купальниках, и она подходит ко мне у нас на кухне.
Обольстительно.
Тут затхло и сумрачно. Потно.
- Привет, Кэмерон.
Она приближается, подвигает стул, чтобы сесть прямо напротив меня. Мы касаемся друг друга коленями - так близко она подошла. Ее улыбка явно что-то означает. Угрозу? Похоть? Чувственность?
Как может мне такое сниться?
Сегодня?
После того, что происходило в последние дни?
Да не дури, парень.
Или это испытание?
Ну, как бы там ни было, она наклоняется ко мне ближе и облизывается. Купальник у нее бикини, желтый, и много всего открывает. Представляете? Она как бы невзначай касается пальцем моей шеи и ведет им вниз, с легким нажимом: еще чуток - и будет царапать. Ноготь у нее ровный, и что-то мне подсказывает посмотреть, что будет, и ни за что ее не останавливать. Но тут что-то еще, где-то в ступнях, беззвучно кричит, чтоб я велел ей остановиться. Оно подымается.
Она на мне.
Дышит.
Я чувствую запах ее духов и мягкую щекотку волос.
Ее руки стягивают с меня одежду, ее рот ловит меня.
Я это чувствую.
Она приподнимается.
Отталкиваясь.
От меня.
И падает обратно, скользнув зубами мне по горлу. Целует, приникнув губами, а языком касаясь…
Я вскакиваю.
- Что?
Я стою.
- Что? - спрашивает она.
Ох-х…
- Не могу. - Я беру ее за руку - сказать ей правду. - Не могу. Я не могу.
- Но почему?
Глаза у нее огненно-синие, и, когда она принимается гладить мне живот и тянуться дальше, у меня почти нет сил сопротивляться. Я останавливаю ее в последний момент, сам не понимая, как мне это удалось.
Я отворачиваюсь и отвечаю:
- У меня есть настоящая девушка. Которая не просто…
- Не просто кто?
Правда:
- Кто возбуждает, и все.
- А я, значит, вот такая? Вещь?
- Да.
И я вижу, как она меняется. Она как призрак, и когда я тянусь к ней, рука проходит, словно и нет никого.
- Видишь, - объясняю я, - погляди на меня. Пацан вроде меня даже не может прикоснуться такой, как ты. Ничего не поделаешь.
Она растворяется окончательно, и я понимаю, что моя реальность - это не каталожная девица, и не школьная королева красоты, и не другие вот такие. Моя реальность - настоящая девочка слева от нее.
На столе бикини-модель забыла сумочку. Я беру ее в руки, но не открываю - из страха, что она взорвется перед моим носом.
Королева красоты, которую я хочу.
Настоящая девочка, которую я хочу порадовать.
Сон окончен.
6
Помните, я рассказывал, как мне понравилось смотреть на Сару и Брюса, когда они шли по улице тем воскресным вечером?
Ну, за неделю у них, кажется, все изменилось.
И еще кое-что изменилось: Стив, который обычно возвращался со своей конторской работы около восьми, тоже был дома. А дело в том, что накануне на футболе он вывихнул лодыжку. Он сказал, ничего серьезного, но утром в понедельник щиколотка стала размером с метательное ядро. Врач освободил Стива от работы на полтора месяца: повреждение сухожилия.
- Но я выйду через месяц, вот увидите.
Он сидел на полу, задрав ногу на подушки, а рядом лежали костыли. Ему придется томиться дома две недели: начальник вычтет их из отпуска. Это бесило Стива не только потому, что урезался его летний отпуск, но и потому, что Стив терпеть не мог сидеть без дела.
Его мрачный настрой, естественно, не помогал делу у Сары с Брюсом в гостиной.
Во вторник на диване, они не зажигали, как обычно, а сидели, будто приклеенные, напряженно.
- Нюхни-ка подушку, - велел мне Руб, поймав момент, когда я наблюдал за ними, сам того не желая.
- Зачем?
- Она воняет.
- Что-то мне неохота ее нюхать.
- А ну.
Его заросшее злобное лицо придвинулось ближе, и я понял, что с отказом он не смирится.
Он бросил мне подушку, и предполагалось, что я ее подниму и ткнусь туда лицом и скажу ему, воняет ли. Руб все время заставлял меня делать такие штуки - действия, бессмысленные и нелепые.
- Ну, нюхай!
- Ладно!
- Нюхай, - продолжил он, - и скажи, пахнет ли, как Стивова пижама.
- Стивова пижама?
- Ага.
- Мои пижамы не воняют, - взревел Стив.
- Мои воняют, - сказал я. Это была шутка. Никто не засмеялся. Тогда я повернулся к Рубу: - Откуда ты знаешь, как воняют Стивовы пижамы? Ты у всех нюхаешь пижамы? Ты че, на фиг, пижамный нюхач или что?
Руб поглядел на меня, ничуть не смутившись.
- Пахнет, когда он проходит мимо. Нюхай давай!
Я понюхал и заключил, что подушка пахнет совсем не розами.
- А я что говорил?
- Мило.
Я бросил подушку ему, он перекинул на место. Таков Руб. Подушка воняла, и он это знал, и это его напрягало. Он захотел про это поговорить, но одно было железно - он нипочем не стал бы ее стирать. И вот она снова лежала в углу дивана, воняя. Теперь и я чувствовал вонь, но лишь потому, что Руб эту тему поднял. Может, мне чудилась вонь. Спасибо, Руб.
Еще неуютнее в тот вечер было оттого, что Брюс с Сарой обычно, если не лизались, то хотя бы изредка вступали в разговор, про какие бы глупости у нас ни шла речь. Но в тот вечер Брюс не сказал ни слова, и Сара не сказала ни слова. Они молча смотрели видео, взятое в салоне. Не раскрывая рта.
Должен заметить, пока это все происходило, я молился за Ребекку Конлон и ее семью. И это довело меня до того, что я стал молиться и о своих. Я молился о том, чтобы больше никогда не подводить маму, чтобы отец не наваливал на себя столько работы, а то и до сорока пяти не дотянет. Я молился, чтобы Стив выздоровел. Молился, чтобы из Руба когда-нибудь вышел толк. Чтобы Саре было хорошо прямо здесь и сейчас, чтобы у них с Брюсом все тоже было хорошо. Хорошо. Все хорошо. Я тыщу раз это сказал. Я сказал это и начал молиться за весь глупый человеческий род и за всех, кто страдает или голодает, или кого насилуют вот в этот самый миг.
"Пусть у них все будет хорошо, - просил я Бога. - У всех, кто болеет СПИДом и всяким другим. Пусть им вот сейчас будет хорошо, и этим бездомным чувакам с бородами и в лохмотьях, в драной обуви и с гнилыми зубами. Пусть у них все будет хорошо… Но главное, пусть все будет хорошо у Ребекки Конлон".
От этого я начинал с ума сходить.
Правда.
Пока Сара с Брюсом не видели, я глазел на них и удивлялся, как это всего несколько недель, дней назад они не могли друг от друга оторваться.
Я думал, как все могло так поменяться.
Это меня пугало.
Господи, прошу тебя, благослови Ребекку Конлон. Пусть с ней все будет хорошо…
Как так все меняется в один миг?
Позже, уже в нашей с Рубом комнате, я слышал за стеной, в комнате Сары, жужжание их с Брюсом разговора. В городе было темно, только окна светились - как болячки, словно с кожи города посрывали пластыри.
Единственное, что, похоже, никогда не поменяется, - город в его переходный час между днем и вечером. Он неизменно становится сумрачным и чужеватым, отстраненным от происходящих событий. В городе тысячи домов и квартир, и во всех что-то происходит. В каждой какая-то своя история, но не для зрителей. Никто ее не знает. И никому нет дела. Никто, кроме нас, не знает про Брюса Паттерсона и Сару Волф, никого не волнует лодыжка Стивена Волфа. Никто во всем остальном мире не молится о них и не молится без передышки о Ребекке Конлон. Никто.
В общем, я понял, что только я и остался. Только я и мог бы волноваться о том, что происходит здесь, в стенах моей жизни. У других людей свои миры, о которых стоит волноваться, и в итоге они должны думать о своих делах, как и мы.
Я нарезал круги.
Молился.
Беспокоился о Саре.
Молился, как полоумный дурак.
Это короткая глава, но сделай я ее длиннее, стал бы вруном.
Все, что помню о том вечере: молитвы, треп про вонючую подушку, ногу Стива и напряжение, повисшее между Сарой и Брюсом.
И город снаружи. Это тоже помню.
Будущее: пора отдохнуть.
Мы на краю города, рядом с ним; кажется, протянешь руку - и потрогаешь дома, дотянешься и потушишь огни, что бьют нам в глаза, стараясь ослепить.
Мы рыбачим, мы с Рубом.
Раньше мы никогда не рыбачили, а сегодня вот взялись и рыбачим весь вечер.
Пески у нас уходят в какое-то огромное темно-синее озеро, из которого выныривают звезды.
Вода в озере тихая, но живая. Мы чувствуем, как она колышется под днищем старой потрепанной лодки, которую мы арендовали у какого-то жулика. Нас то и дело качает вверх-вниз. Поначалу нам это не страшно: конечно, ничего не может быть абсолютно устойчивым, но мы знаем, где мы, и озеро дышит не слишком шустро.
Не ловится.
Ничего.
Совершенно. Ничего.
- Бесполезняк чертов, - заводит беседу Руб.
- Говорил тебе, не надо было рыбачить. Кто знает, что в этом озере?
- Души городских мертвецов, - Руб улыбается с какой-то ехидной радостью. - Что будем делать, если кто-нибудь из них попадется на крючок?
- За борт прыгать, чувак.
- Вот уж, на фиг, точно.
Вода опять колышется, и откуда-то, не видно, откуда именно медленно катятся волны. Они подымаются и захлестывают лодку. Они все выше.
И какой-то запах.
- Запах?
- Да, ты что, не чуешь? - спрашиваю я Руба.
Говорю так, будто виню в чем-то.
- Теперь вот ты сказал, и я чувствую.
Озеро уже ходит ходуном, и наша лодка вместе с ним: вверх-вниз, вверх-вниз. Волна бьет мне в лицо, полный рот воды. На вкус она, вот фантастика, жгучая. По лицу Руба я понимаю, что он тоже глотнул.
- Бензин, - говорит он.
- О господи.
Волны немного улеглись, и я оборачиваюсь к лодке, что стоит ближе к городу, почти у самого берега. В ней парень с девчонкой. Парень выходит из лодки на берег, и у него что-то в руке.
Что-то рдеет.
- Нет!
Я вскакиваю и вскидываю руки.
Он не слушает. Сигарета.
Он не слушает, а я вижу, как еще кто-то гребет к берегу, отчаянно. Кто это? Я не знаю и вижу еще лодку, которая тоже спешит, там мужчина и женщина средних лет.
Парень бросает сигарету в озеро. Красно-желтое катится мне в глаза.
Забытье.
7
В четверг Руб еще подбил меня на новую выходку - кое-что отличное от наших обычных грабительских налетов.
Дорожные знаки.
Это и был его новый план.
Еще не свечерело, а он уже все обдумал и сообщил мне, какой знак хочет спереть.
- "Уступи дорогу". На Маршалл-стрит. - Улыбнулся. - Двинем где-то, скажем, часиков в одиннадцать, прихватим ключ у батяни - ну, такой, который регулируется колесиком наверху…
- Разводной?
- Ага, его… Надеваем кенгурухи, идем такие, как ни при чем, типа Марк Во с битой, я влезу тебе на спину, и мы свинтим знак.
- А зачем?
- В каком именно смысле зачем?
- Я спрашиваю, в чем смысл?
- Смысл? - Руб… как бы это сказать?.. Вышел из себя. Возмутился. - Нам не нужен смысл, сынок. Мы малолетки, мы поганцы, у нас нет подружек, полный нос соплей, в глотке скребет как черт-те что, мы в коросте, на нас нападают прыщи, подружек нет у нас - это я говорил? - денег нет, мы на ужин через день жрем грибы, толченные, чтоб были похожи на мясо, заливаем их томатным соусом, чтобы не чувствовать вкус. Какие тебе еще причины? - Брат откинулся на кровати и устремил безнадежный взгляд в потолок. - Мы не просим много, милый Боженька! Ты же знаешь!
Вот и порешили.
Наш следующий набег.
Клянусь, в тот вечер мы были сущие дикари, как и описал Руб в своем словоизлиянии. Сначала меня покоробило, что Руб думает о нас так. Как и я думал. Только Руб этим гордился.
Может, мы и не знали, кто мы, но мы знали, каковы мы, и Рубу всякий вандализм типа кражи дорожного знака виделся для нас таких вполне подходящим предприятием. Уж он совершенно точно не собирался предположить, что мы можем оказаться в каталажке, за решеткой, не отвечающей установленным стандартам безопасности.
Ясно, мы знали, что такое дело у нас не выгорит.
Одна беда: оно выгорело.
Мы выскользнули из дома через черный ход примерно без четверти двенадцать: горбы капюшонов над головами, шаг с креном вперед. Шли спокойно, даже борзо, вдоль по улице, пар изо рта, руки в карманах, шепот славы засунут в носки. Наше дыхание и сопение процарапывало нас в воздухе, раздирало его, и я казался себе тем чуваком, Юлием Цезарем, пустившимся завоевывать чужую империю - а мы всего-то шли красть паршивый серо-розовый треугольник, который должен быть красно-белым.
Уступи дорогу.
- Больше похоже на "Упусти дорогу", - хихикнул Руб, когда мы подошли к месторасположению знака. Он залез, сорвался, снова залез мне на плечи. - Вот так, - поймав равновесие, продолжил он.
- Ключ.
- А?
- Ключ, олух.
Шепот у него был колючий и плотно туманился на холоде.
- А, да, точно, забыл.
Я подал ему газовый ключ, или разводник, или назовите, как хотите, и мой брат принялся откручивать дорожный знак "Уступи дорогу" на перекрестке Маршалл - и Карлайл-стрит.
- Блин, что-то упирается, дрянь, - сообщил он. - Болт такой ржавый, гайка всю грязь собирает. Ты, главное, меня держи, понял?
- Я как-то уж подустал, - заметил я.
- А ты терпи. Через не могу. На зубах, сынок. Все великие умели преодолевать физический дискомфорт.
- Великие кто? Лямзильщики знаков?
- Нет. - Ехидно. - Спортсмены, балда.
И тут наконец победа.
- Готово, - объявил Руб. - Он у меня.
И спрыгнул с моих плеч, держа знак в тот самый момент, как в одном из обшарпанных домов на углу зажегся свет.
На балкон вышла женщина и со вздохом сказала:
- Вы когда-нибудь повзрослеете?
- Пошли. - Руб потянул меня за куртку. - Бегом, бегом!
Мы дернули прочь, Руб поднимал знак над головой и кричал: "Во как!", - и мы смеялись. И даже когда мы пробрались домой, адреналин еще крался по моим венам, сжимаясь пружиной и срываясь вперед. Только в комнате он мало-помалу рассеялся. Свет был погашен немедленно, и Руб сунул знак себе под кровать, заявив чисто для смеху:
- Вякнешь маме или бате, я проверю, глубоко ли этот знак можно забить тебе в пасть.
Я посмеялся и скоро заснул, все еще слыша тихий голос женщины, вздыхающей среди ночи на парочку подозрительных юнцов. Но пока сон не пришел, я успел подумать о Ребекке Конлон и вспомнил моменты нашего с Рубом похода и кражи, представляя, что Ребекка меня видит. Не знаю, понравился бы я ей, или она решила бы, что я полный кретин. Полный кретин, скорей всего.
- И ладно, - шепнул я про себя под одеялом. - И ладно.
И принялся молиться о ней и обо всех, о ком привык молиться в последнее время. Той ночью, довольно скоро после того, как забылся, я увидел сон - плохой. Кошмар. Полноценный кошмар.
Вы его скоро увидите сами…
Утром Руб извлек знак, чтобы полюбоваться им еще разок, со всеми удобствами. Я как раз зашел после душа.
- Чудесная штука, а? - сказал Руб.
- Ага. - Но голос у меня был не особо радостный.
- Че с тобой?
- Ничего.
А на самом деле - плохой сон.
- Ладно. - Он спрятал знак и высунулся в коридор. - Та-ак. - Он глянул на меня. - Ты опять не закрыл дверь в ванную - ты специально выстуживаешь перед тем, как я пойду в душ?
- Забыл.
- Последи за собой.
Он пошел, но я двинулся следом, волосы мокрые и торчат во все стороны.
- Ты куда это прешься, ты?
- Надо тебе что-то сказать.
- Ага.
Он захлопнул дверь перед моим носом. Я услышал, как включился душ, щелкнул дверной шпингалет, шаркнула занавеска, потом оклик:
- Заходи.
Я зашел и сел на крышку унитаза.
- Ну, - поторопил меня Руб, - чего там?
Я стал рассказывать про свой кошмар, и казалось, в сырое тепло ванной из меня излучился какой-то свой жар, еще горячее. На полный пересказ сна ушла минута или две.
Я закончил, и Руб сказал мне на это два слова:
- И что?
Пар сгустился.
- Что нам делать?
Душ смолк.
Руб высунул голову из-за шторки.
- Подай полотенце.
Я подал.
Он вытерся и выступил из облаков пара со словами:
- Да, что говорить, сон ты рассказал неприятный, сынок.
Да он и не понимал, насколько неприятный. Снилось-то мне. Это я думал, что все по правде, пока сон происходил в моей голове. Это я.
Покончить.
Надо с этим покончить.
Не…
Это я проснулся в потемках нашего успеха, в поту, выедающем глаза, и с немым криком, прижатым к губам.
И вот там, в ванной, я предложил:
- Надо привинтить его на место.
У Руба сначала была другая идея.
Он придвинулся ко мне и сказал:
- Можно позвонить в дорожную полицию и сказать, что нужно там знак заменить.
- Да у них абсолютно недели уйдут, чтобы его заменить.
Руб помолчал, потом согласился.
- Да, верная мысль. - Вот несчастье. - Состояние дорог в нашей округе - позор нации.
- Так что делаем? - спросил я опять. Меня не на шутку теперь тревожила безопасность людей вообще, и еще мне вспомнилась история, про которую с год назад говорили в новостях: какие-то ребята в Америке получили типа лет по двадцать за кражу знака "Стоп", из-за которой случилась авария с трупами. Поищите, если не верите. Это было.
- Что делаем? - повторил я.
Руб ответил тем, что ответил не сразу.
Он вышел из ванной, оделся, а потом сел на мою кровать, подперев голову руками.
- Ну а что еще нам можно сделать? - спросил он, едва ли не умоляюще. - Поставим на место. Я думаю.
- Правда?
Дикари, как есть.
Дикари, перепугавшись.
- Ага. - С несчастным видом. - Да. Поставим на место.
Как будто у него самого что-то отняли на улице - только вот что? Откуда это стремление красть? Чтобы почувствовать, каково нарушать правила и получать удовольствие от гадостей? А может, Руб считал себя конченным типом, и чтобы удостовериться в этом, пытался воровать? А может, хотел быть похожим на героя американских фильмов?
По правде, я понятия не имел, что творится у него в голове, вот и все.
Перед выходом в школу он еще раз достал знак и окинул его на прощание грустным любовным взглядом.