А когда стал маленьким пионерским начальником, сразу почувствовал преимущества: к концу последней четверти выбился в отличники, хотя особенно и не напрягался, учителя сами завышали ему отметки - как же, председатель дружины!.. Потом комсомол, институт. И там Миша Лапин быстро вошел в комитет комсомола - сыграла свою роль автобиография, где он указал, что был председателем пионерской дружины, потом секретарем школьного комитета комсомола, а на третьем курсе пединститута уже был заместителем секретаря комитета комсомола всего вуза. С ним считались доценты, профессора. Выпускники разъехались по всей России, а его, как ленинградца, оставили в городе, причем сразу назначили в английскую школу завучем, а как только проводили на заслуженную пенсию директора, он, Лапин, занял его кресло. А школа-то была привилегированной: в ней учились дети крупных партийных и советских работников. Кстати, он мог бы остаться и в институте, но карьера ученого его не привлекала. Быстро завязались крепкие связи с любвеобильными к своим чадам, всесильными в городе родителями… Директору звонили, заходили в кабинет. Каждому хочется, чтобы его отпрыск закончил школу с отличием или медалью… И тут Михаил Федорович сделал для себя открытие: не так уж нужно завоевывать расположение крупного начальника - отца школьника или школьницы, как внимание матери. Женщины, оказывается, могли сделать для молодого перспективного директора английской школы гораздо больше, чем их мужья. Задумал Лапин открыть в школе современный спортивный зал - жена ответственного работника обкома партии надавила на мужа, тот на крупного строителя - и зал был оборудован в рекордно короткий срок. Не было никаких проблем с ремонтом школы, помогли милые жены руководителей и с организацией поездки в Англию и США группы школьников в порядке обмена. Конечно, в группу вошли их ненаглядные чада, но это уже было не так существенно…
Не обошлось без протекции и его назначение в обком ВЛКСМ. Тут уж постаралась жена секретаря обкома по идеологии. И вот Михаил Федорович уже пять лет на партийной работе. И перспективы у него были лучезарные, если бы не эта чертова перестройка! За годы работы установились прочные связи с рядом партийных и советских работников в Ленинграде. Завязались полезные знакомства и в столице. Казалось, ничего теперь нет недостижимого для Лапина! Самые дефицитные книги со склада доставляются ему в кабинет, лечится в "Свердловке", ездит в роскошные цековские санатории, квартира на Суворовском проспекте дай бог! Четыре комнаты на троих. Дом после капремонта, улучшенной отделки. У Михаила Федоровича взрослый сын Никита… Впрочем, о нем сейчас не хотелось вспоминать… С сыном явно не повезло, хотя он и закончил ту самую английскую школу на Полтавской, которую он когда-то возглавлял. С четвертого курса университета Никита сорвался, связался с какой-то мерзкой компанией, а после серьезного разговора с отцом пропал из дома на все лето. Якобы был в геологической экспедиции, но Михаил Федорович Доподлинно знал, что Никита в экспедиции продержался только два месяца, а остальное время пьянствовал, попадал в вытрезвитель, связался с бомжами… Если бы не жена, Лапин упек бы Никиту в закрытое лечебное заведение лечиться от алкоголя и наркомании… Это было страшной бедой для семьи. Вот тоже отрыжка перестройки! Ведь везде писали и говорили, что в СССР нет социальной почвы для проституции и наркомании… А эти пороки, оказывается, и без всякой "почвы" расцветают… Толкуют о генах, наследственности, а что же тогда произошло с Никитой? Отец, хотя и не убежденный трезвенник, но и не пьяница, мать тем более, да и среди родственников Лапина не было хронических алкоголиков и тем более наркоманов. Сейчас модно прикрываться недовольством молодежи существующими порядками, дескать, их столько лет обманывали, внушали ложные идеалы, воспитывали на лживой литературе, школьная программа тоже никуда не годится, комсомол оказался фикцией, а тут еще эти разоблачения деяний прадедов, дедов, отцов. Если последние и не участвовали в репрессиях, так создавали застойный период, душили инициативу масс, некомпетентно руководили народным хозяйством, в результате чего довели страну до крайней нищеты. А людям нагло врали, что уровень жизни советского человека самый высокий, у нас ведь все было самое-самое… Вспомнился студенческий анекдот про советского карлика, который самый большой в мире… Кляли заграницу, а теперь, оказывается, всему у "них" нужно учиться.
Может, все это и так, но почему же все эти перемены не оказывают на него, Михаила Федоровича, своего влияния? Почему он в идеалах коммунизма не разуверился? Наоборот, всей душой готов помочь партии, народу выйти из тупика… Лапин поймал себя на мысли, что слово "народ" употребил в расхожем, газетном смысле. Все-таки много демагогического, пустопорожнего насмерть въелось в сознание таких, как он, руководящих деятелей. Обратил внимание Михаил Федорович и на то, что в последнее время все меньше стало звонков к нему, да и не только к нему: об этом говорили коллеги из других райкомов, даже обкома КПСС. А чего ему, Лапину, звонить? Что он теперь может сделать? Приказать или отчитать? Это прежде, снимешь трубку, наберешь по вертушке номер и в приказном порядке скажешь, что нужно тому или иному деятелю на предприятии срочно сделать… А начнет возражать, оправдываться, бывало, и прикрикнешь, напомнишь, что можно и на бюро райкома вызвать, можно и попросить партийный билет на стол положить… Теперь этим не напугаешь, партбилеты сами сдают в райкомы, по почте присылают, по телевизору показывали, как в Прибалтике сжигали их перед зданиями центральных комитетов. Чего же теперь звонить партаппаратчикам - слово-то какое появилось в обиходе! - если они ничего не могут сами решить? Вот и перестали люди набирать номера их телефонов… Ведь пишут везде, что партия не должна вмешиваться в хозяйственную жизнь коллективов. Так что же тогда им, партийным работникам, в своих огромных апартаментах делать? Газеты читать и бумажки подшивать? На это инструкторы есть, технические работники.
Лапин сел за обширный дубовый стол, покрытый зеленым сукном, покосился на телефоны на тумбочке, пододвинул папку с бумагами. Из гороно, наверное, по инерции прислали бумагу, в которой сообщалось, что в январе 1989 года уволен из средней школы некий Уланов Николай Витальевич за то, что избил ученика девятого класса… Во время обсуждения коллективом его недостойного поведения Уланов Н.В. бросил на стол директора в присутствии секретаря райкома ВЛКСМ тов. Прыгунова A.Л. свой комсомольский билет. Выяснилось, что Уланов уже в течение шести месяцев взносы не платил. Комсомольская организация средней школы исключила Уланова Н.В. из рядов ВЛКСМ.
Михаил Федорович вертел отпечатанную на бланке директора школы бумагу и ничего не понимал: а он-то, Лапин, при чем тут? Вот чем теперь приходится заниматься секретарю райкома! В городах Прибалтики, говорят, на улицах поставлены урны, в которые бывшие коммунисты и комсомольцы бросают свои билеты…
Тем не менее, Лапин по вертушке позвонил первому секретарю райкома комсомола и поинтересовался, в чем там дело.
- Тут вот какая петрушка, Михаил Федорович, - довольно фамильярно заговорил Алексей Леонидович, - Выгнать-то Уланова из школы выгнали, он действительно школьнику дал пинка под зад, но тот оказался таким редкостным подонком, что ему нужно было не пинка дать, а… Дело в том, что школьник забран милицией: втроем на Рождество затащили в подвал девицу и изнасиловали… Мало того, так еще избили до полусмерти. Кстати, Уланов-то вытащил его из-за парты тогда, когда увидел, как этот школьничек щупает свою соседку. Та тоже хороша: лежит в роддоме, ждет ребенка! Это в четырнадцать-то лет!
- Да что же это у вас творится? - не выдержал Лапин, - И тоже, небось, комсомольцы?
- "У вас"?! - возмущенно воскликнул Прыгунов, - Это по всей стране творится, Михаил Федорович, вы что, газеты не читаете? Телевизор не смотрите? Кто сейчас преступники, хулиганы? Молокососы. И проституток малолетних пруд пруди.
Лапину захотелось одернуть молодого секретаря - годится ему в сыновья, а разговаривает… но он тут же себя сдержал: теперь командно-приказной тон не в моде.
- Ладно, а за что же тогда уволили Уланова? Я не вижу его вины.
- Так это еще было до Рождества.
Про себя Лапин отметил, что секретарь часто употребляет слово "рождество". И опять осадил себя: ну и что тут такого? Пишут опять в тех же газетах, что теперь комсомольцы совершают церковные бракосочетания, а коммунисты ходят в храмы… Вот они, перемены! Помнится, отца за то, что мать окрестила в церкви его, Михаила, чуть было не исключили из партии…
- Алексей, верните в школу Уланова, - сказал Лапин - Больно уж вы круто обошлись с ним!
- Не мы, а гороно.
- Я позвоню Петренко.
- Может, мне взносы за учителя заплатить и с поклоном комсомольский билет снова вручить? - язвительно ответил Прыгунов.
- А учитель-то он хороший был?
- Директор хоть сегодня готов его обратно взять, да не знает, как мы на это посмотрим.
- Я смотрю положительно, - заявил Михаил Федорович, - Разве можно так образованными людьми разбрасываться?
- Не надо было ему билет на стол швырять… - помолчав, ответил Прыгунов, - Чуть ли не в лицо мне!
- Из-за какого-то сексуального подонка молодого специалиста уволили… - недовольно проговорил Лапин - Ну и уйдет в кооператоры. А государство его пять лет учило.
- Четыре… Ладно, я его разыщу, - пообещал Прыгунов, - Только теперь народ-то стал больно строптивый, не знаешь, как к кому и подступиться.
Повесив трубку, Михаил Федорович снова задумался: а ведь в этой гнусной компании насильников мог быть и его сын Никита!..
2
Никите Лапину было сейчас не до девочек, он сидел у стены на корточках на углу Невского и улицы Рубинштейна и тупо разглядывал свои кроссовки. У одной подошва отстала - там, за границей, видно, тоже халтурят. Рядом галдели такие же юнцы, как и он. Среди них были двое панков с оранжевым и зеленым петушиными хохлами на бритых головах. Кожаные безрукавки, поверх них широкие ремни с пряжками и какие-то блестящие железки на груди. Была и девушка. Выбритая по бокам голова ее беззащитно зеленела. Мимо них текла равнодушная толпа. Правда, некоторое оглядывались на панков. А с голубого неба лился золотистый солнечный свет, было тепло, лишь долетавший сюда прохладный ветер с Фонтанки напоминал, что еще не наступило лето. Рядом на тротуар опустилась Длинная Лошадь, так звали долговязую светловолосую девицу с плоской грудью и тонкогубым широким ртом. Глаза у нее светло-голубые и безразличные.
- Маешься, Лапа? - спросила она. По ее виду не скажешь, что ей тошно, даже улыбается, стерва! Девчонкам легче достать денег на травку: предложила себя мужику и все дела. Правда, на Длинную Лошадь не каждый и клюнет - больно костлявая, - она на любителя. Зато может за бабки отдаться в лифте или прямо в парадной. Вот на маленькую Алиску обращали внимание многие, но Рыжая Лиса редко таким образом зарабатывала на гашиш, марихуану или анашу. Только уж в самом крайнем случае, когда жить на белом свете не хотелось или когда он, Никита, ее об этом очень уж попросит. Алиса нравилась ему, раза три они переспали в подвале, но оба были одурманены наркотиками и как-то все это не отложилось в памяти. И потом, когда накуришься, на секс не тянет. Погружаешься в какой-то нереальный мир, будто раздваиваешься. Тело твое в подвале или на чердаке, а ты паришь высоко над ним. А иногда и вообще отрываешься от земли и видишь иные миры. Иногда Никита ловил себя на мысли, что он живет вторую жизнь, когда-то все это было, только в другой стране, в незнакомом экзотическом городе, даже каменные скульптуры Будды запомнились. И страшная кара. Он сидит в одной набедренной повязке, погруженный в нирвану. Это, пожалуй, самые приятные видения, которые изредка посещали его в дурманном трансе.
Началось все это прошлой осенью. Никита учился в ЛГУ на третьем курсе факультета журналистики. Кстати, отец помог туда поступить. У него там полно знакомых. На журналистике преподают редакторы ленинградских газет, работники радио и телевидения, а отец уже много лет занимается идеологией. В их доме на Суворовском немало перебывало разных крупных шишек из научного мира. И вступительные экзамены принимали свои люди… Тут уж мать постаралась! Перед каждым экзаменом побывала у преподавателей дома. И факультет для него выбрала мать, сказала, что быть журналистом в наше время - престижно. А Никиту тянуло больше к истории и архитектуре. Он бы с удовольствием поступил в строительный институт или в институт киноинженеров, но мать не переубедишь! Она лучше знает, где ему учиться и кем быть…
- Зато ты веселая, - оторвавшись от невеселых дум, проворчал Никита и с вспыхнувшей надеждой заглянул ей в глаза: - Не выручишь, Ал? Сигаретку?
- Я тебя всегда выручаю, - доставая из кармана цветастой куртки сигарету, произнесла Алла Ляхова.
Что верно, то верно, Алка в беде не оставит: всегда поделится ширевом. Никита вмиг проникся к ней благодарностью. Он даже похлопал ее по тощей ляжке. После нескольких жадных затяжек немного полегчало, Уличный шум отдалился, Никита снова почувствовал себя личностью, отрешенной от этого суетливого бесполезного мира, где все куда-то торопятся, охваченные своими мелкими делами-делишками, жадно зырятся на витрины магазинов, а вот он не спешит, ничего ему не надо: ни красивых модных вещей, ни развлечений, не стремится он и брюхо свое набить вкусной жратвой… Разве не мудрее и не выше он всей этой тысячеглазой, жадной до мелких, низменных удовольствий толпы? Он снова как бы парит над нею, с презрением поглядывая сверху, как смотрят на копошащихся в куче муравьев…
- Не знаешь, где Алиска? - окончательно отрешившись от тоски и хандры, поинтересовался Никита. Он вспомнил, что давненько уже ее не видел.
Длинная Лошадь тоже не торопясь пускала пахучие струйки дыма, светлые глаза ее заволоклись голубоватой мутью. Пряди длинных нечесанных волос спускались на грудь, плечи. Рядом сидели и стояли такие же, как и они, парни и девушки. Примелькавшиеся лица, многих Никита не раз встречал здесь и в других местах, но не запомнил, как звать. У них своя компашка: Алиса - Рыжая Лисица, Длинная Лошадь, Толик Косой, Павлик-Ушастик. Но, кроме Алки, здесь никого из их компании нет. Самым ценным человеком считается Павлик-Ушастик: у него отец - народный артист, никогда в деньгах не отказывает единственному сынку. И у отца огромная библиотека, где собраны по нынешним временам ценные издания. Когда они оказываются на мели, Ушастик приносит из дома книги и продает их на Литейном у книжного магазина. Берут нарасхват, а народный артист - он носится на "Красной стреле" из Ленинграда в Москву и обратно на киносъемки - не успевает читать свои прекрасные книги, да и не помнит про все. Их у него тысячи. Но вот уже Ушастика не видно вторую неделю. Пропала и Алиска. Толик Косой иногда мелькает, но он тоже озабоченный, денег нет, сам спрашивал про Павлика-Ушастика.
По большому счету, Никите было наплевать на своих приятелей, просто одному остаться было иногда страшно. Особенно после кайфа, когда наступала расплата за удовольствие. Обязательно нужно было чувствовать, что кто-то, как и ты, страдает рядом. И в компании всегда найдется кто-либо более проворный, инициативный, кто обязательно снова раздобудет наркотики. Гашиш, марихуана, анаша - это роскошь! Приходилось курить и всякую дрянь из конопли, мака и прочего сырья, которое привозят юркие ребята из Среднеазиатских республик. Самодельный, плохо обработанный наркотик и стоит дешевле, правда, эффект от него не тот, а вот "наркотическое похмелье" тяжелее…
- Все вздыхаешь о ней? - наконец отозвалась Алка. Она привалилась спиной к фундаменту дома, длинные тонкие ноги ее в джинсах синими макаронинами вытянулись на тротуаре. Прохожие, посмеиваясь, перешагивали через них.
- Алиска недавно курит, может, бросила? - предположил он, - Она ведь жить не хотела, после этого землетрясения в Армении. Бросила институт. Рассказывала, как помогала солдатам вытаскивать из котлована, разрытого экскаватором, изуродованные трупы родителей…
- Жуть! - передернула плечами Длинная Лошадь. Однако лицо ее оставалось равнодушным.
- На нее это, видно, сильно подействовало.
- Я своих предков раз в месяц если увижу и то хорошо, - хмыкнула Ляхова.
- Я тоже дома редко бываю…
- Я Лису недели две назад видела, знаешь, с кем? - Усмехнулась Алка - Помнишь, длинный парень выставил нас из подвала на улице Марата? Ты еще в него бутылкой из-под "Ркацители" запустил?
- Она же там осталась… Не убежала, - вспомнил Никита.
- Ишь ты, снюхались!
- Идут по Невскому, как голубки, воркуют… - с удовольствием рассказывала Лошадь, - Она даже меня не заметила. Чистенькая такая, причесанная.
- Значит, завязала, - равнодушно уронил Никита, хотя что-то тоскливое шевельнулось внутри: то ли зависть, что она вырвалась из этого кошмара, то ли сожаление, что больше ее не увидит. Надо сказать, Никита Лапин отчетливо осознавал, что его тяга к наркотикам - это самый короткий путь на дно. На дно еще более глубокое и страшное, чем то, которое описал в своей знаменитой пьесе буревестник революции Максим Горький. Но, как и многие наркоманы был убежден, что рано или поздно "завяжет". Он уже сделал несколько таких попыток. Два месяца, пока был в геологической экспедиции в Средней Азии, не прикасался к наркотикам. Да там их и не было. И уже уверился, что все кончилось. Мать чуть ли не за руку привела его к декану в университет, умолила восстановить на учебу. И тут черт его дернул послушаться студента, который знал о его пороке, и посоветовал написать в газету "Смена" о наркоманах, мол, у него, Никиты, это получится очень даже убедительно и для других заблудших овечек будет наука…
Статью он не написал, а встретившись с приятелями, снова начал курить и понеслось… Теперь если даже завяжет, то в университете не восстановят, пожалуй, и мать будет бессильна. Об этом Никита особенно и не сокрушался: журналистика ему не нравилась. Что-то в этих разоблачительных статьях, которые появляются почти в каждой газете, было злорадное, что ли? Особенно дружно нападали на руководителей, которым раньше в рот смотрели, писали, что прикажут, а теперь вот мы какие, дескать: любого можем замарать! И марают. Как говорится, дорвались до сладкого пирога, закидали бедных читателей сенсациями и разоблачениями. Было во всем этом что-то нечистоплотное, так по крайней мере казалось Никите. Столько лет лживую жвачку преподносили народу, а тут вдруг в одночасье "прозрели"! Не верил Никита журналистам и их статьи читать не любил. Когда жил дома, то по телевизору смотрел лишь "600 секунд", "Пятое колесо" и московскую программу "Взгляд". В этих передачах нет-нет да и про них, наркоманов, вспомнят… Где-то в глубине души было приятно, что он, Никита, не один такой на белом свете. Но видеть завернутые в простыню трупы отравившихся наркоманов было неприятно. Сильные наркотики Никита старался не употреблять, избегал и колоться. Этим в их компании грешила лишь Длинная Лошадь, ну и изредка Ушастик.
- Вчера опять на Исаакиевской площади митинговали, - рассказывала Ал ка. - Смехота! Царские хоругви несли, болтали что-то про монархию. Я послушала и ушла. Мне до фени все это.
- Детишек-то царских не нужно было убивать, - вставил Никита. - Зверство это.
- Сталин миллионы людей убил, причем, лучших, а с ним некоторые сталинисты расставаться не желают. Сама видела другое сборище, где его портреты даром раздавали.