- Зачем, говорю, подонки, воду отключили? - приблизился Николай к нему - Все краны в доме перекрыли!
Парень закрылся руками и, согнувшись, метнулся в сторону, но Уланов и не собирался его бить.
- Мы же не знали, думали, что трубу прорвало… - буркнул парень, вылетая за распахнутую дверь.
Отворачивая все краны подряд, Николай натолкнулся взглядом на глазастую девушку, которая в прежней позе невозмутимо сидела у трубы с разлохмаченной изоляцией. Во рту у нее самодельная сигарета. Черные ресницы взлетали вверх и опускались, казалось, она толком не поняла, что тут произошло.
- А ты чего сидишь, пигалица? - грубовато сказал Николай - Беги, догоняй своих патлатых дружков. Сюда вам больше ходу нет.
- Какие они дружки, - чистым мелодичным голосом проговорила девушка. - Так, приятели по несчастью…
Николай повнимательнее посмотрел на нее. В трубах заурчало, послышался характерный звук льющейся водопроводной воды. Где-то наверху тоненько шипело. На девушке коричневая теплая куртка с капюшоном, неизменные протертые джинсы и кроссовки в белесых разводах. Еще длинный белый шарф с синими поперечинами на концах. Глаза у девушки голубые, спускающиеся в беспорядке волосы русые с рыжинкой. Наверное, она давно не причесывалась, да и не мыла свои, в общем-то красивые, густые волосы.
- Какое же у вас общее несчастье? - насмешливо заговорил Николай, - Никто вас не понимает, этаких подвальных умников, не хотят разобраться в ваших тонких душевных метаниях, осуждают за бродяжничество, посягают на вашу драгоценную свободу… Преследуют за блядство…
- Как грубо, - равнодушно вставила она.
- … за наркоманию, за тунеядство… - он неожиданно нагнулся и вырвал у нее изо рта сигарету, брезгливо понюхал и швырнул в лужу, - Что это за гадость?
- Откуда я знаю, что там намешано? - чуть приметно улыбнулась девушка. - А вы сердитый.
Эта скупая улыбка как-то сразу осветила ее прозрачное лицо, половину которого занимали огромные печальные глаза. В них не было ничего, пустые красивые глаза. Зубы у нее хотя и мелкие, но ровные, белые. В одном ухе в гуще волос сверкнула белая сережка, крошечная, как искорка.
- Поднимайся, принцесса, - сказал Николай, - Я дверь замкну, чтобы разные подонки сюда не забирались и не портили людям с утра настроение.
- Вы совсем не знаете, кто я, а так говорите, - не двигаясь с места, произнесла она своим тонким мелодичным голоском.
- Я не милиционер и разбираться, кто вы и что вы, не собираюсь.
- А надо бы, - вздохнула девушка, - Каждый человек - это вселенная. Так говорит Никита Лапин…
- Ваш пророк?
- Такой же… как мы все.
Видя, что она не собирается шевелиться, Николай подхватил ее под руки и поднял. Вроде бы худенькая, а тяжелая! Девушка была ему по плечо. В русых волосах запуталась белая нитка, Николай с трудом удержался, чтобы ее не выдернуть.
Как маленькую, взял за руку - ладошка у нее была грязная - и, стараясь не замочить ноги, повел за собой из подвального помещения. По пути выключил свет. Девушка зажмурилась на солнечном дворе, длинные ресницы затрепетали, ладошка ее все еще находилась в большой руке Уланова. "Сколько же ей лет? - подумал он, - На вид совсем школьница".
- Небось, родители разыскивают, - ворчливо заметил Николай. Возьми монету и позвони… - он начал шарить в кармане куртки.
- Мне некому звонить, - негромко произнесла она. Глаза ее немного приоткрылись.
- Студентка? - сообразил Уланов.
- Я - никто, - даже с какой-то гордостью сказала она, - Так, перекати-поле. Слыхали про такой колючий сорняк?
- Куда же ты теперь покатишься? - полюбопытствовал он. Что-то в этой невысокой девчушке привлекало его, а что, он и сам бы не смог себе объяснить. Может, огромные серые с синевой глаза? Или звучный детский голосок? Хотя на ней куртка и джинсы, видно, что фигура у нее стройная.
- Не знаю, - тихо произнесла она. И в глазах ее снова колыхнулась печаль. - Вам нравится испанский поэт Гарсиа Лорка? - неожиданно спросила она и, не дожидаясь ответа, прочла, будто прозвенела серебряным колокольчиком:
Все перепутал вечер,
сбился с дороги,
в холод закутал плечи.
И нет еще в окнах света,
и в каждом - ребячьи лица:
глядят, как желтая ветка
становится спящей птицей.
Уланову нравился Гарсиа Лорка, но этих стихов он не мог припомнить. Наверное, на его лице отразилось удивление, потому что она снова улыбнулась и сказала:
- Я там… - она кивнула на подвал, - читала ребятам стихи Ахматовой, Цветаевой, Блока. А тот мальчик, которого вы обмакнули в вонючую лужу, Никита Лапин, знает наизусть всю поэму Некрасова "Кому на Руси жить хорошо". Смешно, правда?
- Что смешно?
- Заучивать наизусть Некрасова… Он давно устарел. Анахронизм.
- Значит, не для всех.
- А для вас? - она впервые с любопытством взглянула на него. - Какой вы высокий!
- Я люблю хорошую поэзию, а хорошие стихи никогда не устаревают, - сказал Николай и подумал, что это прозвучало несколько напыщенно.
- Вы меня не потащите в милицию? - спросила она.
- Зачем?
- Обычно нас из подвалов и чердаков отводят в отделение, а там подержат немного и отпускают.
- Даже если вы курите эту… гадость?
- А кому до этого есть дело? Как говорится, без разницы.
- Люди прыгают с пятого этажа… - вспомнив самоубийцу на тротуаре, проговорил Уланов.
- Значит, так надо, - помолчав, уронила она.
- До свидания, - сказал Николай, вспомнив, что ему нужно в магазин электротоваров. Гена просил купить десяток батареек к электрическому фонарику. В Новгороде уже полгода как их нет. В Ленинграде тоже нет, нужно каждый день заглядывать в магазины, может, иногда и выбросят. Все стало дефицитом: по талонам продают сахар, чай, мыло, стиральный порошок. Куда же все девается?..
- Я есть хочу, - сказала девушка - Вы даже не спросили, как меня звать?
- Ну и как? - равнодушно спросил он, про себя подумав, что зовут ее Лена или Оля.
- Алиса Романова, - торжественно представилась она и даже чуть присела. - Вообще-то родители… - по ее лицу скользнула тень, - назвали меня Акулиной… Представляете, в наш век и - Акулина! Я переменила свое имя на Алису.
- Николай, - буркнул он, соображая, где же ее накормить? После стихов Лорки и официально состоявшегося знакомства уже было как-то неудобно бросить ее и уйти.
- Ладно, - он снова машинально взял ее за руку. - Пойдемте ко мне, Алиса Романова, бабушка вас накормит. А если вы ей скажете, что любите театр, то и в ванне помоет… Если вода пошла.
- Обычно после "вы" переходят на "ты", а у вас все наоборот, - заметила девушка.
- Да, а почему твою подружку парень назвал Лошадью? - вспомнил Уланов.
- Длинной Лошадью, - улыбнулась Алиса. - А меня прозвали Рыжей Лисой.
- В индейцев играете? - усмехнулся Уланов.
Руку она не отняла, и они поднялись по широким каменным ступенькам на третий этаж. В ответ на безмолвный бабушкин вопрос - удивить Лидию Владимировну было трудно - Николай произнес:
- Алиса… из страны чудес! Она есть хочет, бабушка и… - он окинул взглядом вдруг оробевшую девушку, - помыться в ванной.
- Кофе или чай? - спросила Лидия Владимировна, с интересом рассматривая гостью. - У меня есть сосиски и клубничный джем.
- Я обедать не приду, - на прощанье сказал Николай, - Приятного аппетита, Алиса!
- Вы счастливый, Николай, - заметила Алиса, - У вас такая красивая и добрая бабушка. А у меня… - лицо ее снова стало печальным, - Никого нет.
- Я никогда не была красивой, но всегда была чертовски мила! - рассмеялась Лидия Владимировна. - Помните? Слова Раневской.
- Раневской? - округлила свои большие глаза Алиса, но, перехватив взгляд Уланова, прибавила: - Я такую не знаю.
Николай фыркнул и захлопнул за собой дверь. Глупышка, уж лучше бы промолчала…
Вернулся Николай домой поздно, было уже половина одиннадцатого. Дверь он открыл своим ключом, в прихожей его встретила бабушка в своем неизменном длинном синем халате. На голове тюрбан из махрового полотенца.
- Тс-с! - приложила она палец к губам. - Алиса спит…
- Спит? - удивился Николай. Он знал, что бабушка - действительно добрый человек, но зачем на ночь оставлять в квартире незнакомого, чужого человека? Правда, он тут же вспомнил, что сам за руку девушку привел сюда.
- Надеюсь, утром она покинет нас?
- Очень милая девушка… Ты обратил внимание, какие у нее глаза? То серые, то голубые. А голос? Я иногда улавливаю в нем нотки, присущие Татьяне Дорониной. С такой внешностью она могла бы стать актрисой.
- Ты ее не на мою кровать уложила?
- Я тебе постелила на раскладушке в моей комнате, - невозмутимо сообщила Лидия Владимировна. - Иди на кухню, я тебе подогрею пирожки с капустой.
В ванной Николай увидел на натянутых под потолком бечевках выстиранные джинсы Алисы, рубашку, шарф. С коричневой куртки, подвешенной на плечиках, капала в ванну вода. И еще несколько предметов женского туалета. Бабушка основательно взялась за девчонку!
- Коля, ты утром не шуми, пусть бедная девочка как следует выспится, - подсела на кухне к нему Лидия Владимировна. - Она, оказывается, такое в своей короткой жизни пережила…
- Не верю я этим… бомжам, - обронил Николай, уписывая горячие пирожки - Они наговорят… Ты б посмотрела на ее дружков: таким палец в рот не клади.
- Рассуждаешь, как твой дед-железнодорожник… Ты послушай, что с ней приключилось.
И бабушка рассказала, что Алиса Романова приехала в Ленинград из Ленинакана, где после института работали в больнице ее родители-врачи. Кажется, педиатры. Алиса - единственная дочь, закончила десятилетку с серебряной медалью, поступила в Ленинградский университет на филфак. Учится на втором курсе. Вернее, училась… И вот эта страшная трагедия в Армении: девочка в один миг лишилась дома, родителей всего. Две недели она бродила по разрушенному землетрясением городу, такого там насмотрелась! Думала, что с ума сойдет. Не только родители погибли, но и все ее знакомые. А вернувшись в Ленинград, не могла заставить себя пойти в университет, случайно попала в странную, как она выразилась компанию молодых людей, которым наше общество стало отвратительным. Ну, к этим… наркоманам. Они, видите ли, разуверились в цивилизации, презирают родителей, старших - их обвиняют во всех безобразиях, творящихся в стране, а сами не хотят палец о палец ударить, чтобы что-либо изменить… Слава богу, что она еще не стала колоться всерьез, курила какую-то гадость… Перед глазами у нее холм, напоминающий египетскую пирамиду, только сложенный не из камня, а из красноватых обломков кирпичей и разного хлама.
- Коля, мы должны помочь девочке, - сказала Лидия Владимировна - Это наш долг.
- Я через неделю еду к брату в деревню, - ответил тот - До осени. Ну, конечно, я буду приезжать в Ленинград, каждый месяц. Ребята из кооператива "Нева" нагрузили меня рукописями, мол, читай, пиши на них рецензии, редактируй! И зарплату мне положили четыреста рублей в месяц!
- У этих кооператоров дай бог заработки! - вздохнула бабушка и повернулась к внуку, - Возьми девочку с собой? Вырви ее из этого ада! Там, на лоне природы…
- Как это возьми? - опешил Николай, - Что она, вещь?
- Я тебе еще не все рассказала: Алиса с лопатой в руках работала со спасателями у руин своего дома. Она Помогала вытаскивать из этой страшной братской могилы своих задохнувшихся родителей… Полуразложившиеся смердящие трупы! Ты можешь себе это представить?
- Захочет ли она? - заколебался Николай, подумав, что неизвестно еще, как Геннадий воспримет все это - И что она там будет делать? Гена с Коляндриком сколачивают кроличьи клетки: он заключил с какой-то торговой организацией договор, пообещал им к концу года сдать тысячу штук кролей. С телятами пока вышла осечка: председатель что-то темнит… И вообще, там с подозрением на нас смотрят… И от пчел Гена не хочет отказываться, толкует, что выгодное дело.
- Тебе понравились пирожки с капустой?
- Вкуснятина, - с набитым ртом ответил Николай. Люблю именно такие, поджаренные.
- Их испекла Алиса, - уронила бабушка, многозначительно глядя на него. Высокий тюрбан сполз ей на лоб. - Будет вам с братом готовить. Похоже, она не лентяйка.
- Ты, видно, с ней уже обо всем договорилась?
- Правда, есть одно "но", - улыбнулась бабушка. - Ты ей не очень понравился. Говорит, сердитый и грубый.
"Ну и нахалка! - подумал Николай, - Я ее привел к себе домой, накормил… Ну, пусть бабушка. Улеглась на мою постель, и я еще ей не нравлюсь!".
- Я ее, можно сказать, с помойки привел домой… А эти… ее дружки чуть было голову мне бутылкой не проломили. Пусть спасибо говорят, что не сволок их всех в милицию!
Лидия Владимировна хорошо изучила своего внука и ему можно было бы все это и не произносить вслух.
- Она умненькая, тонкая девочка, а ты там, в подвале, развоевался, знаю я тебя… Не всем женщинам нравятся громилы с пудовыми кулаками! Есть и такие, которые предпочитают грубой силе интеллект, мой милый.
Надо будет Гену предупредить, чтобы не сажал на грядки мак, - усмехнулся Николай.
- Мак в огороде - это очень красиво.
- Эти… наркоманы маком дурманят свои мозги, - сказал он, вставая из-за стола. - Если она втянулась, то все равно сбежит от нас. Эта подвальная братия живет по своим диким законам.
- Я думаю, она еще не до такой степени втянулась в этот ужас, - проговорила бабушка и даже плечами передернула, как от озноба. - Я эти ее противные сигареты выбросила в ведро, она и слова не сказала… И вообще, она не такая, как ты их расписываешь, я ведь не слепая?
Николай, пожелав бабушке спокойной ночи, направился было в свою комнату, но та остановила:
- Куда ты, Коля? Я же тебе у себя на раскладушке постелила.
- А почему не ей?
- Коля-я. - укоризненно протянула Лидия Владимировна. - Мне стыдно за тебя…
Его вытянутые ноги торчали в воздухе, в головах было низко. Ворочаясь на скрипучей раскладушке, Николай подумал, что, может, проснувшись утром, они с бабушкой не обнаружат в квартире Алису. И еще он подумал, что сигареты с марихуаной нужно было выбросить не в помойное ведро, а в унитаз и спустить воду…
Глава третья
1
Кооператив "Нева" размещался в бывшей трехкомнатной жилой квартире на Бассейной улице, всего в десяти минутах ходьбы от метро "Парк Победы". Председателем был Вячеслав Андреевич Селезнев, высокий худощавый с благородным лицом мужчина пятидесяти лет. Он кандидат филологических наук, много лет проработал в государственном издательстве, но был выжит оттуда новым заведующим редакцией, который тихой серой мышкой пробрался на эту должность при поддержке секретариата ЛПО - так называется Ленинградская писательская организация. Антон Ионович Беленький - новый заведующий художественной редакцией за два года ухитрился выкурить из редакции шесть опытнейших редакторов, в том числе и Селезнева, а набрал туда своих знакомых, которые ему в рот смотрели. Никто даже не подозревал, что худенький, черноволосый, с тусклым голосом и бесцветными глазами Антон Беленький окажется таким хитроумным интриганом! Подкапывался к неугодным ему редакторам осторожно, исподволь, выставлял их перед начальством в невыгодном свете, за мелкие провинности объявлял выговора, которые, морщась и кривясь будто от зубной боли, тем не менее подписывал полностью попавший под его влияние главный редактор издательства Букин. Помогал Беленькому в его подлых интригах Десяткин Леонид Ильич, сразу смекнувший, что лучший способ удержаться в издательстве - это пресмыкаться перед новым заведующим и наушничать на коллег. Стоило кому-нибудь опоздать на работу, как Десяткин тут же докладывал Беленькому, а тот поощрительно похлопывал его по плечу, давал выгодную работу…
Селезнев не мог без гнева вспоминать Антона Ионовича, ведь тот своими придирками чуть не довел его до инсульта. Несколько раз приходил в кабинет, когда там никого не было, и в открытую предлагал подать заявление об уходе, мол, все равно им вдвоем не работать в одном издательстве. И все это с гнусной улыбочкой на сухих губах. Выглядел он моложе своих шестидесяти лет, не курил и выпивал только в компании с начальством, когда нельзя было отказаться. Главным его пристрастием было стравливать своих врагов, будь это редакторы или литераторы. Распространял сплетни, сводничал. Не гнушался Беленький и на прямые подлоги при сдаче рукописей в набор: то выищет какую-нибудь "крамолу" - надо отдать должное Антону Ионовичу, он все досконально прочитывал - и пишет докладную начальству, обвиняя Селезнева. Очевидно, он чувствовал в старшем редакторе соперника - человека, который гораздо умнее его и опытнее. Кстати, хотели на должность заведующего редакцией назначить Вячеслава Андреевича, но он был беспартийным, а Беленький - член КПСС. Даже когда-то был секретарем партбюро. Это и перетянуло…
Испытательный срок Уланов выдержал. Дело в том, что, еще работая, в школе, он вместе со своим бывшим преподавателем Никоновым - доцентом пединститута - написал учебник по истории для средней школы. Учебник забраковали, не потому, что он не получился, а потому, что история менялась прямо на глазах: приоткрывались новые, когда-то и кем-то похороненные в архивах страницы, по-иному переосмысливались устоявшиеся десятилетиями догмы и факты, будто на фотобумаге в лаборатории, проявлялись запрещенные и не известные до сей поры крупные государственные личности и, наоборот, рушились воспетые историками колоссы на глиняных ногах, рассыпались в прах незыблемые авторитеты… Анатолий Васильевич Никонов и Уланов, не сговариваясь, пришли к мысли, что сдавать в печать новый учебник еще рановато. Необходимо и самим осмыслить все те перемены, которые принесла с собой перестройка. Да и к запретным архивам наконец допустили… А Селезнев и был как раз тем редактором, которому они представили первый вариант своего учебника.
Буквально перед самой покупкой дома в деревне Вячеслав Андреевич позвонил Уланову и предложил вступить в кооператив "Нева", который после многих месяцев проволочек наконец-то получил свой законный статус и помещение. Он при встрече на Бассейной вручил Николаю рукопись и попросил ее отредактировать. Это был сборник публицистических очерков. Уланов работу выполнил за две недели и сдал рукопись Селезневу. Через два дня тот заключил с ним договор на сотрудничество в кооперативе "Нева". На три года. Он хотел на пять, но Николай не согласился, тогда он еще окончательно не решил для себя, чем ему серьезно заняться: сельским хозяйством на Новгородчине или кооперативной издательской деятельностью?