Это было ощущение полной свободы, доселе мне неведомое.
"Как же все-таки хорошо!" - подумала я.
Я решила запечатлеть свою работу хотя бы на пленке и сфотографировала картину цифровой камерой на фоне неба. Мне хотело поймать и сохранить радость этого особенного момента.
- Должны существовать какие-нибудь средства, я уверена, - сказала Саюри. - Первым делом я покажу вышестоящим и представителям той компании фильм о тебе, что демонстрировали по телевидению, и попробую сослаться на художественную ценность твоих работ.
- Да не такие уж они и ценные. Мне как-то неудобно, - смутилась я.
Думаю, что в этот момент я впервые отнеслась немного серьезнее к своей работе.
Президент компании по производству продуктов из конняку еще не видел моих картин - что тут скажешь. Однако мне пришлось признаться себе, что я тоже ответственна за случившееся, раз уж до сих пор не нарисовала такой картины, в которую никто из вышестоящих лиц ни за что не пожелал бы вписывать логотип.
Что, если мне и впрямь продолжить учебу и больше узнать о живописи?.. Что, если возможность увидеть массу прекрасного и выдающегося вдруг поспособствует мне осознать собственную незначительность?.. В Париж, в Париж... Дорога туда сама собой расстилалась передо мною. В этот миг в моей голове возник профиль Накадзимы, с головой ушедшего в учебу в моей квартире.
Я мечтаю рисовать картины вот так же, с таким же напором. Хочу не бежать прочь от случившегося за день, а, превратив это все в совершенно иную энергию, сделать частью себя, Как это делает он...
Но прежде я должна разобраться в сложившейся ситуации.
- Придумала. Итак, я попробую выступить для какого-нибудь журнала и немного поднять собственный ценный рейтинг популярности. Если все получится, эти дяди струхнут. А еще у меня на примете один профессор, который был моим научным руководителем. Он человек довольно известный, и я попрошу его написать мэру. Он из коренных жителей здешних мест и, как мне кажется, обладает большим влиянием. Как раз таки он является автором странной бронзовой статуи перед вокзалом, - сказала я. - Помимо всего этого, дабы не вызвать враждебности и протеста и тем самым не усугубить ситуацию, я напишу письмо президенту этой самой компании и попробую уговорить его пойти навстречу. Если все это не поможет смирюсь и махну на все рукой.
Мне самой показалось, что это блестящая идея. Если президент этой компании не является в силу своего богатства человеком ограниченным, то он вряд ли прикажет уничтожить уже готовое произведение и нарисовать нечто новое, что потребует немалых денег. Раз так, то хотелось надеяться, что все получится.
- Скорее всего все сложится удачно. И все-таки ты прости меня за излишние хлопоты. - улыбнулась Саюри.
- Ну что ты! Я делаю только то, что могу.
Мне пришла в голову мысль, что этот заказ, возможно, станет моей последней работой в Японии. Так как я отнюдь не зацикливалась на настенной живописи, я совершенно не знала, что со мной будет дальше.
Чем бы мне ни пришлось зарабатывать на жизнь, пожалуй, впредь найдется немало разных дел, схожих с моим нынешним занятием. Однако насколько успешно я смогу себя реализовать? Хорошо бы когда-нибудь достичь хотя бы того уровня, что есть у меня сейчас. Тогда, возможно, я смогу время от времени улавливать в воздухе сладковатый аромат ветра свободы.
- Если что-нибудь решится, дай мне знать, - попросила я, - а до тех пор я возьму передышку. Конечно же, я понимаю, что во всем этом ни капли твоей вины, Саюри.
Я подумала о том, что должна действовать и сохранять при этом спокойствие и хладнокровие, а если я буду видеть свою почти что завершенную картину, мне будет невыносимо грустно. Потому я тут же собрала все свои вещи.
Разумеется, я не сердилась. И уж тем более на Саюри. Я чувствовала, как искренне она переживает.
Я не именитый художник, и поэтому эти люди посчитали, что ко мне можно вот так запросто обратиться с любой просьбой. Это вполне естественно. Следовательно, они решили, что раз уж я ничего особенного из себя не представляю, то непременно брошусь выполнять их пожелания и беспрекословно впишу спонсорский логотип в свою картину.
Пожалуй, в некотором смысле это вполне объяснимо. Подобное приспособленчество распространено в этом мире повсеместно: от банков до компаний по производству понзу... Это только метафора, но ведь куда ни кинь, сплошь и рядом люди скрыто и уклончиво преследуют свои маленькие выгоды. Я видела немало случаев, когда ради своей корысти люди любыми средствами и уловками подстраиваются под своего оппонента и всячески забивают собственное мнение и взгляд на вещи, после чего, не желая брать ни себя никакой ответственности ни за что, решают вопросы полюбовно и безропотно, постепенно становясь абсолютно бесхребетными и двуличными. Тем самым, как ни странно, они загоняют себя в жесткие рамки.
Что же касается меня, то подобную мягкотелость и нерешительность я всегда считала нестерпимо скучным делом.
Я думала о том, чтобы нарочно прогнуться под этот мир и тем самым добиться более заметных успехов и взлететь хоть немного повыше, но в то же время каждый раз мне становилось тоскливо и безрадостно при мысли об этом.
К примеру, для меня важнее всего судьба школы, а будь я на месте Саюри, то при наличии множества выходов из сложившейся ситуации скорее всего выбрала бы вариант наиболее оптимальный для всех.
Однако, если я буду с готовностью внимать всему тому, что мне здесь говорят, изменится сам смысл моей профессии. Ведь будь я, скажем, туристом, то, проходя по этой улице и увидев эту стену с рекламным логотипом на ней, наверное, подумала бы: "Какая безвкусица". Более того, я считаю, что компания, выделяющая каких-то пятьсот тысяч иен якобы на благие цели и настаивающая при этом на непременной рекламе собственного имени, вряд ли может называться хорошей компанией.
Для меня пятьсот тысяч иен - большие деньги, но это не значит, что, получив их, я была бы готова на все. Если бы я решилась по менять специфику работы только ради денег, после этого моя дальнейшая жизнь резко поменяла бы свое русло и потекла по пути равнодушия и наименьшего сопротивления.
Размышляя об этом, я припомнила эпизод из жизни уважаемого мною скульптора.
Этого человека попросили создать памятник для площади одного города. Так как изначально на этом месте был лес, в котором жили цыгане и многие из них погибли там во время войны, он решил посвятить его этому народу. Своей работой он хотел рассказать о страшной дискриминации, которой подверглись цыгане. Скульптор считал, что это место как нельзя лучше подходит именно для этих несчастных, испытавших на себе немало издевательств со стороны человечества, правда о которых всегда замалчивалась и оставалась тайной, покрытой мраком. Но мэрия и жители города возразили, аргументировав это тем, что цыгане есть и в наши дни и они пугают гостей города тем, что грабят и попрошайничают, и, следовательно, совершенно недопустимо ставить памятник этим людям. На этом история и закончилась.
Вот так совершенно обычно одни и те же по-разному предстают перед каждым из нас.
Мне кажется, что важно не только бороться для того, чтобы стереть грань отличий. Важнее всего досконально изучить, в чем мы отличаемся друг от друга, и принять тот факт, что совершенно разные люди имеют право на существование в этом мире.
Мое дело - достичь своих собственных высот и сохранить свои позиции, и для этого мне необходимо все больше и больше оттачивать свое мастерство. Насколько бы ни выросла моя популярность, она всегда будет подвергаться сомнению и вызывать разногласия, и, в сущности, проблема вовсе не в том, что мои картины бездарны.
Хотя нет! Нужно верить в себя. Мне кажется, если человек уверен в себе, он способен оставаться собой и отстаивать свою непохожесть.
Это важно.
Я же, откровенно говоря, пока не могу с настоящей уверенностью заявить, что жителей и гостей города моя картина порадует гораздо больше, нежели этот странный логотип. К сожалению, не могу. Наверное, это и является пока моим слабым местом. При мысли об мне стало немного стыдно.
Я вернулась домой раньше обычного и застала Накадзиму с головой погруженным в учебу, сидящим перед раскрытым ноутбуком и обложившимся словарями.
- Ой, ты сегодня рано! - удивленно заметил он.
- Я купила кое-что из еды, так что ужин сегодня можешь не готовить. - сказала я.
Я вовсе не хотела этого говорить, но вырвалось само собой.
- Я просто подумала, что у тебя и сегодня будет настроение приготовить что-нибудь на ужин...
- Может, тогда прогуляемся и заодно купим и кафе кофе навынос, - предложил Накадзима.
Потом он впервые внимательно заглянул мне в лицо и спросил:
- Случилось что-то неприятное, да?
Я кивнула и рассказала о том, что сегодня произошло.
- Да уж, это вполне правдоподобная история, если принять во внимание твою популярность, твой уровень и степень культурной серости и провинциальности этого города, - заключил Накадзима.
- Как точно ты сформулировал то, что я не могла сказать, - изумилась я.
- Но ведь если не озвучить то, что думаешь, в те моменты, когда нужно как следует поговорить, получится, что ты лжешь, не так ли?
- В любом случае, как бы я ни извращалась, я не смогу поверх той картины нарисовать торговый знак компании по производству конняку.
- А что за знак? Ты его видела?
- Да, видела. Полная безвкусица.
- А что, если нарисовать его маленького размера где-нибудь в уголке?
- Против этого я совсем не возражаю, но ведь они выдвинули условие, чтобы знак во что бы то ни стало был большого размера.
- Но ведь об этом неплохо было бы сообщить заранее...
- Вот именно. Ты согласен?
- Однако не важно, на каком уровне признания находятся твои картины, потому что у них определенно блестящее будущее. Они подобны побегам, которым суждено потом стать большими деревьями. И если они этого не поймут, не увидят, это плачевно.
- Вот опять... Ты так точно сказал то, что я не решалась... Я и сама пока не вижу в своих работах какой-то ценности и именно поэтому так спокойно берусь рисовать в таком месте, которое, возможно, будет вскоре уничтожено.
- Да, но при этом твоя скромная самооценка и тот факт, что какие-то люди расценивают твою работу как какую-то рекламную вывеску, - это разные вещи.
- Я тоже так думаю.
- Ты получила заказ и работаешь над ним, и если в процессе твоей работы содержание ее меняется и превращается в нечто сомнительное, это выбивает из колеи.
- Да, так и есть.
- Ну, может, тебе так и заявить им, мол, я могу пойти навстречу и разместить на своей картине маленький логотип, однако, если вы не принимаете это условие, я отказываюсь?
- Я так и сделала.
- А еще... нет ли у тебя на примете какого-нибудь профессора из Института искусств или штатного критика-искусствоведа? В общем, есть какие-либо связи в этой среде?
- Есть.
- Хорошо бы, чтобы за тебя вступился такой человек. Если бы авторитетом ударить по авторитету думаю, это дало бы результат. Кроме того, если в настоящий момент у тебя возьмут интервью и в журнале выйдет статья, которая каким-либо образом обозначит ценность твоих картин, это будет весьма выгодно для тебя. И даже если на каком-то этапе возникнут некоторые разногласия и осуждение, это все равно тебе на руку, не так ли? А о том, как поступить Саюри-сан, стоит подумать ей самой.
Видишь ли, такие люди, как мы, в коечном счете никогда не бывают в центре событий. Мы считаем, что лучше нам оставаться маленькими людьми и особо не высовываться. Боимся, что наша оценка ситуации идет вразрез с мнением большинства и если мы обратим на себя внимание, о нас непременно плохо подумают. Однако, если на финише у тебя нет ни одного момента, когда бы ты не уступил и не предал самого себя, ты превращаешься в обыкновенного отшельника, - сказал Накадзима.
Наши мнения настолько совпадали, что, слушая его, я подумала о том, что наблюдаю какое-то колдовство.
Мы практически ни в чем не противоречили друг другу, благодаря чему мое раздражение и глупые мысли о том, что мне нужно завязать с живописью и заняться чем-то посторонним, сами собой исчезли. Просто улетучились, как по волшебству.
В прежние времена, когда у меня случались неудачные дни, возвращаясь домой, я гладила кошку и тем самым успокаивалась. Сейчас у меня было схожее ощущение. Я почувствовала, как Накадзима нейтрализовал действие яда, разъедавшего мою душу.
Прежняя я, скорее всего, первым делом молча вернулась бы домой, занялась сексом со своим любовником, постаралась отвлечься и, даже не упомянув о случившемся, спрятала бы псе глубоко в себе. Вот какое место в моей давшей жизни было отведено любовнику.
Но с Накадзимой все иначе. Я чувствовала, что этот человек искренний, проживающий каждое мгновение как последнее.
По-настоящему я полюбила, наверное, только сейчас и впервые. Это было тяжело, мучительно, но и отдача была значительной, почти безграничной. Казалось, словно я смотрю на небо или, находясь в самолете, созерцаю море из сияющих облаков.
Эта ощущение очень схоже с тем, когда видишь что-то чрезвычайно красивое и тебя охватывает необъяснимая грусть.
А еще оно очень напоминает чувство, которое испытываешь, когда осознаешь, что тебе в этом мире отведено не так уж много времени.
Мне предстояло решиться еще на один важный шаг.
- Папа, я сейчас на вокзале. Подумала, может, нам сегодня увидеться ненадолго.
Я не люблю звонить отцу на работу и поэтому с вокзала позвонила ему на мобильный.
- Ты, наверное, занята? - спросил папа.
- Дело в том, что у меня неожиданно изменились обстоятельства на работе, и я пока отдыхаю, - объяснила я. - Если бы не это, никак не вырвалась бы.
- Вечерком, думаю, у меня получится выскочить ненадолго. Так что давай через пару часов поужинаем вместе, - предложил папа.
Папа забронировал столик в довольно заурядном по мировым меркам итальянском ресторане. В таких местах он всегда строит из себя местную знаменитость, что мне крайне неприятно.
Но, принимая во внимание то, что выдернула я его совершенно неожиданно и он меня угощает, жаловаться мне не пристало. Так я для себя решила.
Для человека, выросшего в такой семейной атмосфере, как моя, грех сетовать на какие-нибудь душевные травмы из прошлого, а если бы таковые и были, то, скорее всего, они были нанесены самой собой. Так я стала думать с недавних пор в силу того, что в последнее бремя довольно часто сравнивала свою судьбу с тем, что пережил Накадзима. Я считала себя такой сильной, но на вокзале все-таки немного всплакнула.
Все вокруг напомнило о тех днях, когда была жива мама и мы были вместе.
Обстановка вокзала навеяла воспоминания прошлого. Я словно увидела себя бегущей больницу к маме. Я была счастлива тогда. Со счастьем так всегда: его осознаешь только по прошествии времени. Наверное, потому, что с годами в памяти не остается физических ощущений неприятных запахов или усталости. Всплывает в памяти только светлое и хорошее.
Со временем в твоих воспоминаниях моменты настоящего счастья предстают в самых неожиданных обличьях.
В этот раз, когда я вышла на вокзальную платформу, меня захлестнули чувства. Миг вдруг так явственно представилось, что сейчас я пойду навестить маму и она все еще жива. Это наполнило меня неожиданным чувством счастья.
А потом оно сменилось ощущением одиночества и полной опустошенности внутри.
Я приехала на вокзал и скоро встречусь с папой, но ведь увидеться с мамой, как это было всегда, уже не смогу...
- Местный шеф-повар целых четыре года прожил в Италии! Официант, когда шеф Мацумото немного освободится, будь добр, попроси его выйти к нам ненадолго. Хочу познакомить его с дочерью...
Папа повел себя как и ожидалось. Я подумала о том, что уже слышала нечто подобное прежде, и, пожалуй, для шеф-повара недопустимо находить свободное время, когда его ресторан полон гостей. Тем не менее промолчала.
Вскоре к нам подошел человек в высоком колпаке. Он перекинулся несколькими словами с папой и поприветствовал меня. Я улыбнулась в ответ.
При мысли о том, что совсем скоро покину Японию и тогда какое-то время не смогу видеться с папой, я почувствовала, как дорого мне любое его бахвальство.
Потом нам одну за другой принесли большую порцию переваренной пасты и относительно маленькую порцию главного блюда, что казалось весьма странным с учетом четырехлетней практики шефа в Италии. Скорее всего, ему пришлось пожертвовать приобретенными навыками против своей воли, дабы угодить вкусам местной провинциальной клиентуры. Когда я училась в институте, у нас на потоке были иностранные студенты из Италии, и во время своих безденежных путешествий я несколько раз навещала их родные места. Разумеется, подобные рестораны в Италии мне не встречались.
С ностальгией вспоминая о тех временах, я вдруг осознала, что совсем скоро поеду в Европу, и мое настроение поднялось. По* и для себя тоже. Я сказала папе:
- Папа, в будущем году я планирую поехать учиться в Париж.
- Наверное, твой парень тоже поедет? - тут же среагировал папа, чем крайне удивил меня.
- С чего ты взял? - растерянно спросила я.
- Да ведь у тебя другое лицо. Такое лицо, словно ты беременна, - объяснил папа.
- Правда?!
Я улыбнулась. Наверное, я переполнена радостью больше, чем мне самой кажется.
- Но ведь это же здорово! Уже то хорошо, что ты пребываешь в таком настроении. Перед тем как уедете, привези его ко мне познакомиться.
- Хорошо, постараюсь. Только немного позже, - сказала я.
Такого сложного и необычного человека, как Накадзима, нелегко совместить с семьей.
- Чем он занимается? Неужели какой-нибудь будущий художник? - поинтересовался папа.
- Нет, - ответила я.
- Он младше тебя? Студент? - спросил папа.
Ом в чем-то угадал, и я восхитилась невероятным умением родителей чувствовать своих детей.
- Он учится в мединституте. Мой одногодка, просто сейчас в аспирантуре. Сказал, что, как только защитит диссертацию, намерен поехать в Париж и поступить по гранту в тамошний НИИ.
- Вот уж действительно по-мужски... Сухо и неинтересно... Если честно, скукотища! - Папа словно и впрямь расстроился.
- Ты безжалостен. Ну что за допрос с пристрастием? - рассмеялась я.
- Что ж, как определишься с художественной школой, где будешь учиться, пришли мне подробную смету расходов. И еще обещай мне хоть иногда приезжать и навещать своего отца.
- Спасибо, мне ничего не нужно. У меня ведь есть деньги, оставшиеся в наследство от мамы. К тому же, и не предложи ты мне свою помощь, я все равно приеду повидаться с тобой. Папа, ты тоже приезжай ко мне в Париж. Знаешь, если честно, я предпочла бы встречаться с тобой одним, а все твое окружение, по правде сказать, видеть не хочется.